Наконец он отправился в Храм — туда вроде бы поступили какие-то важные новости. Согревшись во время ходьбы, эльф вдруг с удивлением осознал, что он жив и свободен.
Люди, заполонившие улицы, выглядели потрясенными и растерянными. Многие в голос рыдали. Некоторые бесцельно бродили по городу, не зная, что им делать, и ожидая чьего-нибудь совета. Кто-то горячо обсуждал все детали разыгравшейся битвы и возбужденно говорил о том, что новая луна ушла, а вместе с ней и Единый Бог (если только он вообще приходил), и даже Мина. Никто не обращал внимания на Сильванеша — все были слишком поглощены отчаянием, чтобы интересоваться эльфом.
«Я могу покинуть Оплот, — подумал Сильванеш, — и ни один из них даже не попытается задержать меня».
Впрочем, он не собирался покидать город, не выяснив, что случилось с Миной. Прибыв в Храм, эльф обнаружил там огромное количество людей, столпившихся вокруг тотема, и присоединился к ним, глядя в недоумении на гору пыли, оставшуюся от бывшего символа величия Владычицы Тьмы.
Сильванеш растерянно взирал на пепел и видел, чем мог стать он сам. Он видел события, приведшие его сюда, — видел их душой, что никогда не спит, вольно или невольно наблюдая за всем и вся. Он видел страшную ночь атаки великанов-людоедов. Он видел себя, иссушаемого ненавистью к родной матери и к тому образу жизни, который она ему навязала. Он видел себя, испуганного и терзающегося виной за то, что Эльхана могла погибнуть в лапах великанов. Он видел себя, бегущего ей на помощь и светящегося гордостью оттого, что защищает эльфийский народ. Он видел удар молнии, лишивший его рассудка. Он видел себя, сорвавшегося с холма и упавшего у основания щита. Он видел то, что не могли видеть глаза ни одного смертного существа, — как темная рука Богини подняла щит, открывая ему вход. Он вошел в эту Тьму, и она сомкнулась за ним, и тогда он понял, что уже много раз видел лицо Владычицы Тьмы и смотрел на него, не закрывая глаз и не отворачиваясь.
Он снова услышал слова, которые когда-то сказала ему Мина, — слова, показавшиеся ему в то время глубоко ошибочными: «Ты полюбил не меня. Ты полюбил Бога во мне».
Он получил все, за что боролась его мать. Она хотела править эльфами Сильванести — он стал их королем. Она хотела быть любима своим народом — народ полюбил его. Это было его местью, и она была сладка. А лучшей ее частью стало то, что в конце концов он от всего этого отказался, ибо ничто на свете не могло бы ранить Эльхану больнее.
И сейчас он понял, почему Богине удалось сделать из него своего раба: заглянув в глаза его души, она заметила, что один из них был ослеплен.
21. Мертвые и умирающие
Силы оставили Рейзора еще в полете. Он больше не мог махать крыльями и перешел в неконтролируемое падение. Галдар с ужасом смотрел на стремительно приближавшиеся острые пики, однако судьба оказалась благосклонной к нему: синего дракона понесло ветром на сосновую рощу.
На мгновение оранжевые скалы, зеленые деревья, синие драконьи чешуйки и красная кровь смешались перед глазами минотавра в единую массу. Он крепко зажмурился и, изо всех сил вцепившись в гриву дракона, прижал свою голову к его шее. Затем он почувствовал сильнейший удар, услышал треск костей и ощутил запах свежей плоти, смешанный с острым ароматом сосновых иголок. Крупная ветка упала на Галдара, едва не сломав ему рог. Другая больно ударила минотавра по плечу, и одновременно на него градом посыпались мелкие сучья.
А потом наступила тишина.
В течение какого-то времени Галдар лежал неподвижно и удивлялся тому, что до сих пор жив. Все его тело ломило. Пытаясь выяснить, насколько серьезны его ранения, минотавр осторожно пошевелился. Движение не вызвало острой боли, и из этого он заключил, что кости у него все-таки целы. Кровь тоненькой струйкой текла у минотавра из носа, а в ушах звенело, но даже сквозь этот звон до него донесся тяжелый вздох Рейзора.
Голова дракона и верхняя часть его содрогавшегося туловища покоились на поваленных соснах. Высвободившись из-под веток, Галдар соскользнул с драконьей спины. На мгновение ему показалось, что Рейзор просто отдыхает на лоне природы, однако сломанные крылья и хвост, оставлявшие при каждом движении густой кровавый след на скалах, тут же развеяли эту иллюзию.
Галдар осмотрелся, ища Малис. Она упала довольно далеко от них, но не заметить ее было просто невозможно. Ударившись о землю, любительница воздвигать памятники смерти невольно выстроила на прощание еще один — огромную гору из собственной развороченной плоти, сверкавшую здесь и там красной чешуей.
Галдар увидел пламя и дым. Огонь, полностью уничтоживший мертвого дракона, уже перекинулся на сосновые заросли.
Далеко в долине лежал Оплот, но Галдар не мог разглядеть его из-за черных грозовых туч, кружившихся внизу. Это было очень странно, поскольку там, где стоял он сам, солнце светило так ярко, что полностью затмило сияние Нового Ока, — во всяком случае минотавр не обнаружил его на небесах. Впрочем, сейчас ему было все равно, куда оно подевалось, — он был охвачен тревогой за Мину. Галдару хотелось немедленно броситься на ее поиски, однако он понимал, что не имеет права уйти, не выполнив своего последнего долга: Рейзор спас ему жизнь, и Галдар не мог оставить его умирать в одиночестве.
Синий дракон еще дышал, но дыхание это было судорожным и болезненным. Красная пена вытекала из его пасти, а глаза затягивало поволокой, и все-таки они сразу ожили при виде Галдара.
— Она… — Дракон захлебнулся собственной кровью, не в силах продолжать.
— Малис мертва, — громко и внятно сказал Галдар. — Благодарю тебя за битву, Рейзор. Это была славная победа, которую воспоют в веках. Ты уходишь как герой. Я буду глубоко чтить твою память, как и мои дети, и дети моих детей, и все, кто придет за ними.
У Галдара не было ни детей, ни малейших предпосылок к тому, что он когда-нибудь ими обзаведется. Он просто произнес древнюю клятву, даваемую минотаврами умиравшему храбрецу. И все же Галдар говорил эти слова от всего сердца, ибо прекрасно осознавал и величие подвига Рейзора, и тяжесть его состояния в предсмертные минуты.
Синий дракон передернулся и обмяк.
— Я исполнил свой долг, — прошептал он и испустил дух.
Галдар поднял голову и издал прощальный вопль скорби, эхом разнесшийся по горам.
Теперь он был свободен и мог откликнуться на мольбу собственного сердца и отправиться искать Мину.
«Мне не следует впадать в панику, — успокаивал он себя. — Мина пережила отравление и вышла целой и невредимой из погребального костра. Владычица любит ее как никакого другого смертного за все время существования Кринна. Она защитит Мину и никому не позволит причинить ей вред».
Галдар повторял это снова и снова, но легче ему не становилось.
Он тщательно обследовал местность вокруг останков Малис. Куски окровавленного мяса разлетелись на большое расстояние, сделав скалы омерзительно липкими и скользкими. Минотавр надеялся, что Мина с сияющими глазами вот-вот поднимется ему навстречу, однако ничто не шевелилось на этой земле, ставшей ложем смерти красной драконицы. Даже птицы стихли при ее приближении, а животные попрятались по своим норам. Все здесь дышало безмолвием, если не считать яростного ветра, зловеще свистевшего меж камней.
Пробираться по горам было тяжело. Каждое движение давалось минотавру с огромным трудом. Тело его то и дело пронзала острая боль, свидетельствовавшая о еще не замеченных им ранах.
Галдар нашел свою залитую кровью пику и очень обрадовался: он хотел вручить ее Мине в память о сегодняшнем сражении. Но как минотавр ни старался, он не мог найти девушку. Время от времени он громко выкрикивал ее имя, и, подхваченное эхом, оно отдавалось у него в ушах сотнями голосов, но ее голоса среди них не было. Упорно продолжая карабкаться вверх, Галдар наконец наткнулся на основную часть туши Малис.
Глядя на ее останки, он не испытывал ни радости, ни триумфа. Единственными его чувствами были чудовищная усталость и растерянное удивление оттого, что сам он сумел выжить в этом поединке.
«Возможно, Мине повезло меньше», — подумал минотавр и содрогнулся.
— Мина! — проревел он опять и вдруг услышал стон.
Масса окровавленных красных чешуек встрепенулась.
Галдар крепко сжал свою пику и пристально посмотрел на голову Малис, взиравшую на мир изумленным открытым глазом. Шея ее была перекручена и сломана. Определенно, драконица не могла быть жива.
Стон возобновился, и слабый голос позвал:
— Галдар!
С радостным криком минотавр бросил пику и устремился вперед. Из-под красного брюха виднелась покрытая кровью человеческая рука: Малистрикс упала на Мину и придавила ее.
Галдар прижался плечом к холодному чешуйчатому трупу и попробовал приподнять его. Однако тот оказался слишком тяжелым, весом в несколько сотен тонн. Пожалуй, с тем же успехом минотавр мог бы попытаться сдвинуть с места скалу.
Он обезумел от волнения, ибо Мина больше не издавала никаких звуков, и подложил руки под драконий живот, распоротый надвое. От вывалившихся наружу кишок исходило ужасное зловоние. Галдара едва не стошнило, и он постарался дышать через рот.
— Я едва могу поднять это, Мина! — воскликнул он в отчаянии. — Ты должна постараться выползти. Торопись. Мне долго не выдержать!
Она что-то ответила, но Галдар не разобрал слов, ибо голос ее был слишком тих и невнятен. Он сжал зубы и, сделав глубокий вдох, с рыком рванул на себя красное месиво. Раздался какой-то шуршащий звук и сдавленный крик.
Мышцы Галдара быстро заныли от усердия, а руки начали трястись, и вскоре он с громким предупредительным рыком уронил край красного брюха на землю.
Минотавр обвел тревожным взглядом уже начавшую гнить на солнце плоть и наконец обнаружил девушку: она лежала у самых ног драконицы.
Ему вдруг припомнился один случай, когда Мину пригласили благословить роды. Галдару совсем не хотелось идти туда, но Мина настаивала, и он, конечно, повиновался. И вот сейчас, глядя на нее, он видел того крошечного младенца — хрупкого, покрытого кровью… Минотавр опустился на колени рядом со своей госпожой.
— Мина, — тихонько окликнул он ее, — что с тобой? Я не могу понять, чья это кровь — твоя или Малис.
Глаза Мины приоткрылись. Всегда прозрачный янтарь подернулся багровой пеленой. Мина протянула руку и сжала плечо Галдара. По-видимому, это движение причинило ей сильную боль, ибо все ее тело передернулось. Тем не менее она продолжала держаться за минотавра.
— Молись Единой Богине, Галдар, — произнесла она почти шепотом. — Я совершила… какую-то ошибку… Моли Ее… простить…
Мина снова закрыла глаза и безжизненно запрокинула голову. Ее рука соскользнула с плеча Галдара, и его сердце замерло от страха. Он поспешил проверить пульс девушки и, удостоверившись, что тот хоть и неровно, но все-таки бился, вздохнул с облегчением и поднял ее с земли. Она была легкой, как новорожденный младенец.
— Ах ты тварь! — прорычал Галдар. Он имел в виду не красную драконицу.
Минотавру удалось отыскать пещеру, сухую и уютную. Она была совсем маленькой, и ему пришлось согнуться чуть ли не пополам, чтобы войти в нее. Выбрав подходящее место, он осторожно положил Мину на землю. Она больше не приходила в сознание, и хотя это пугало Галдара, он считал, что так лучше для нее самой — в противном случае она умерла бы от немыслимых страданий.
Теперь он мог осмотреть ее как следует. Он снял с Мины доспехи и отбросил их в сторону. Раны, полученные девушкой, оказались действительно ужасны. Нога была совершенно раздроблена и представляла собой бесформенный, распухший, посиневший кусок мяса. Одна рука походила не на руку, а на какой-то уродливый окорок из лавки мясника. Дыхание Мины то и дело прерывалось, и при каждом ее вдохе минотавр содрогался, боясь, что ей не хватит сил на следующий. Кожа девушки была горячей на ощупь, а сама она дрожала так, словно у нее начиналась агония.
Галдар совсем позабыл о собственных ранах, и, когда обжигающая боль пронизывала при очередном движении его тело, он не мог сообразить, откуда она взялась. Минотавр жил только ради Мины и думал только о ней. Найдя невдалеке от пещеры чистый ручей, он хорошенько прополоскал ее шлем и принес в нем воды для раненой. Правда, выяснилось, что девушка не в состоянии пить — живительная влага просто стекала вниз по ее окровавленному подбородку.
Здесь, в этих скалах, Галдар не мог найти никаких трав, чтобы вылечить Мину или по крайней мере ослабить жар. У него не было даже бинтов. Он обладал некоторыми познаниями в области медицины, приобретенными в суровых полевых условиях, и понимал, что единственным средством спасти девушку была ампутация ее разорванной ноги. Однако он не мог на это решиться, ибо слишком хорошо понимал, что значит для воина провести остаток своей жизни жалким калекой.
Нет, пусть уж лучше она умрет! Умрет победителем, с полным осознанием своего триумфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67