— Рингесс требует у меня Печать Ордена. Допустим, я отдам ее — что дальше? Вы полагаете, что сможете изменить Орден? Каким же это образом? — Его голос звучал низко, как гонг. — Я в жизни видел много перемен, но человек всегда остается тем же.
Я подумал о божественном семени в моей голове, о Великой Теореме и сказал:
— Не всегда.
— И он, и его преступления.
Я прочувствовал эти слова: в том, как он произнес «преступления», был какой-то знак. Память заработала, и у меня возникло досадное ощущение, будто я должен знать, на какие преступления он ссылается.
Взгляд Хранителя, блуждающий по нашим лицам, задержался на Соли.
— А кто же будет делать трудную работу, Мэллори, если я перестану быть Хранителем?
— Убивать имеется в виду?
— Разве это я пытался убить Соли?
В интонациях этого «убить» проявились новые знаки, и я вдруг понял.
— Да — в первый раз, когда Соли чуть не убили, это, думаю, было дело ваших рук. — Я перехватил взгляд Соли, который смотрел в окно на городские огни, и пояснил: — Это Хранитель пытался убить тебя в день пилотских гонок.
— Это правда? — Соли, сохраняя неподвижную позу охотника, посмотрел с высоты своего роста на Хранителя. Он старался сохранять холодную отчужденность, но даже кадет-цефик увидел бы, что он взбешен. — Зачем вы это сделали?
Моя мать схватила Соли за локоть.
— Вот я и дожила до того, что ты убедился в моей невиновности. Но теперь уже поздно.
Соли вырвал у нее руку и бросил:
— Да, в этом преступлении ты невиновна.
— Она права, — сказал Хранитель. — Поздно.
— Почему вы хотели убить меня?
Я почесал нос и сказал:
— Расскажите-ка нам о Тверди. Почему боги остерегают людей против нее?
— Это правда? — снова спросил Соли.
Хранитель резко повернулся, и его слова хлестнули Соли, как кнут.
— Конечно, правда! Я уже говорил и теперь повторяю: насратъ мне на Эльдрию и ее проклятые секреты! Вернувшись из ядра галактики, ты своей трепотней насчет Старшей Эдды вынудил меня объявить поиск. Есть вещи, которые нам знать не положено, но ты меня не послушался. — Хранитель, сжав кулаки, подступил к Соли. — Почему ты не послушался меня, Леопольд? Все твоя проклятая гордость. Ты всюду говорил о своем хваленом открытии, говорил и пил свое поганое виски. В каждого городского послушника ты вселил мечту о своей Эльдрии с ее Старшей Эдцой. Я просил тебя помолчать, я предупреждал тебя, но ты не слушал. Еще и спорил со мной. Истина, говорил, есть истина. Провались ты со своей истиной! Почему ты не слушал меня, Леопольд?
— Значит, вы хотели убить меня за то, что я вас не слушал, — саркастически ответил Соли.
— А что же это, чего человеку знать не положено? — вмешался я. — Скажите — я должен знать.
Соли, хлопнув кулаком в черной перчатке по ладони, поклонился Хранителю.
— Кто станет судить вас? Разве судей судят? Мы с вами проделали вместе долгий рейс, но он окончен. Пора сдать Печать, вы не находите?
Хранитель, взглянув на одни из часов, ответил с угрюмой улыбкой:
— И верно, пора. — Он подошел к Печати и взялся за ее стальной футляр.
Николос позади меня пробормотал: «Осторожно!», а Бургос Харша затаил дыхание. Академики перешептывались.
Хранитель с Печатью в руках подошел к нам. Печать ритмично тикала. За стеклом циферблата виднелось голубое с белым изображение Старой Земли, совершающей путь вокруг Солнца. Хранитель остановился передо мной, и тиканье стало громче. У меня зародилось подозрение, что эта Печать — подделка, замаскированное под часы взрывное устройство.
— Кому же сдать ее? — спросил Хранитель. — Главному Пилоту?
Я не сразу вспомнил, что Главный Пилот теперь я. Я протянул руки. Тиканье сделалось еще громче, и я вдруг стал различать, как тикают каждые часы в башне.
— Печать Ордена, — промолвил Хранитель и прижал часы к груди, как девакийская мать младенца. Казалось, он чего-то ждет — я прямо-таки слышал, как он про себя отсчитывает секунды. — Мои лорды-академики! Вы сказали, что я должен сдать Печать Ордена. Ну что ж, вот она.
— Мэллори! — вскрикнула мать.
Все взоры обратились на Хранителя. Он передал Печать мне. Она была тяжелее, чем мне представлялось — я чуть не уронил ее.
— "Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол, — произнес Хранитель, цитируя одно из своих пресловутых стихотворений. — Он звонит по тебе".
Печать прозвонила один-единственный раз и умолкла. В приступе дурацкого, иррационального страха я подумал, что сделал что-то не так: быть может, сжал ее слишком сильно и повредил механизм. Я потряс Печать над ухом — ничего. Внезапно я заметил, что в башне воцарилась тревожная тишина: помимо биения собственного сердца, я слышал только дыхание собравшихся — и только. Все часы в комнате умолкли в один и тот же момент. Тиканье прекратилось, маятники остановились, биочасы умерли, и в песочных больше не текли кобальтовые струйки.
— Время пришло. — Хранитель указал скрюченным пальцем на южное окно позади нас и вскричал: — Смотрите!
Я не стал смотреть — это, помимо всего прочего, меня и спасло. Но Николос Старший, Джонат Парсонс, Бургос Харша и многие другие обернулись к окну. Бургос потом говорил, что увидел ослепительную вспышку и поднявшееся над Крышечными Полями светящееся облако — не знаю, может быть. Зато все мы почувствовали, как затряслась башня и снизу докатился рокот, какой бывает при землетрясении. Хрупкие окна башни разлетелись вдребезги, и стекло градом посыпалось внутрь. Два осколка впились мне в затылок. Бургос и еще несколько человек завопили: «Мои глаза!», а Хранитель прикрыл глаза согнутой в локте рукой. Горячий ветер нес стеклянную метель по всей комнате. Когда ударная волна прошла. Хранитель убрал руку от лица, и в ней оказался нож, длинный и серебристый, как осколок стекла. Сначала я подумал, что это и есть стекло — так быстро сверкающее лезвие метнулось к моему лицу.
— Слишком старая, — загадочно молвил Хранитель и напал на меня со скоростью, достойной воина-поэта. Я бросил Печать и повысил собственную скорость. Когда мои внутренние часы затикали как бешеные, а время замедлило ход, я начал скраировать.
— Мэллори! — снова вскрикнула мать.
Я увидел, как будет действовать Хранитель, еще до того, как он опустил нож на уровень моего живота, и увидел еще, как мать бросилась между нами. Я увидел, как нож Хранителя пронзил шерстяную ткань у нее под грудью и вошел по самую рукоять. Увидев это будущее, я метнулся вперед, чтобы помешать ему осуществиться. Но я все-таки был не настоящим скраером, и моему зрению недоставало совершенства. По сей день недостает. Я попытался оттолкнуть мать в сторону, но не все при этом предусмотрел. Я едва не споткнулся о Печать, косо лежавшую на ковре, и поэтому толкнул мать не вбок, а немного вперед. Прямо на нож Хранителя. Когда клинок вошел ей в грудь, она улыбнулась — возможно, это была гримаса боли — и воткнула Хранителю в шею блестящую иглу воина-поэта. Повсюду слышались крики, в выбитые окна лился морозный воздух. Соли, из окровавленного, изрезанного рта которого вырывались клубы пара, бросился к Хранителю. Мать повалилась на меня, и я уложил ее на мягкий ковер. Хранитель чуть не придавил нас. Отравленная игла парализовала его, и он, как ледяная статуя, рухнул среди битого стекла.
— Смотрите! — крикнул кто-то, но я не мог ни на что смотреть: мать истекала кровью у меня на коленях. Ее горячая кровь промочила шерсть моей длинной туники. Широко раскрытыми глазами она смотрела на меня. Я видел, что в ней нет страха смерти. Возможно, программы воинапоэта так овладели ею, что она даже приветствовала смерть. Я говорил себе, что она спасла меня не из любви, а потому, что была запрограммирована стеречь свой момент возможного, и я должен благодарить ее не больше, чем послушного робота. И все же я испытывал великую благодарность, а жизнь все уходила из нее, и ее мучительный кашель надрывал мне сердце. Наверное, все сыновья запрограммированы так. Яркая артериальная кровь хлынула у нее изо рта, и мне хотелось верить, что она умирает моей матерью, а не воином-поэтом. Я искал искры человечности, которая, как я верил, горит в каждом из нас, вечного пламени, точки чистого света.
— Хранитель мертв, — сказал Соли. Стоя над нами и держась за окровавленную руку — стекло порезало ему пальцы. — Нервно-паралитический яд воинов-поэтов, не так ли? Твоя мать знала в этом толк. — И он добавил: — Если мы поторопимся, то, может быть, еще успеем доставить ее к криологу, пока мозг не умер.
Его слова потрясли меня. Я не думал, что он способен на прощение или сострадание, и понял, что совсем не знаю его. Я приложил руку к сердцу матери и закрыл ей глаза.
— Нет, — сказал я, — не надо криологов. Она умерла — умерла в свое время.
Встав и повернувшись к окну, я увидел страшное зрелище. Почти все академики корчились на полу, покрытые ранами. Николос Старший тер глаза, безрассудно втирая стекло еще глубже. Бургосу Харше осколки утыкали все лицо. Он с криками извивался на полу, а Махавита Нетис, чье твердое смуглое лицо тоже сильно кровоточило, склонился над ним, пытаясь извлечь наиболее крупные. Да, это было страшно, но до определенной степени.
— Смотрите! — крикнул кто-то, указывая за окно. — Смотрите! — Я посмотрел, и вот тогда меня обуял ужас. Над Крышечными Полями поднималось грибовидное облако. Я никогда не видел настоящих грибов, но, как и каждый человек, очень хорошо знал, что означает такое облако.
Оно было почти черным на синем вечернем небе и продолжало расти — грибовидная гора в кругу настоящих гор по краям Города.
— Атомная бомба, не так ли? — сказал, подойдя ко мне, Соли. Он видел то же, что и я: все башни Полей и многие здания в южной части Города были разрушены, снесены до основания. — Почему же мы остались живы? Почему не рухнул весь Город? Не может быть — кто поверит, что это атомный взрыв?
Но это был действительно атомный взрыв. Я почему-то знал это, и Соли тоже должен был знать. На это указывала сила взрыва и светящееся облако. Точнее, бомба была водородная, как сообщили мне позднее технари и механики, исследовавшие воронку на том месте, где прежде были Пещеры Легких Кораблей. Небольшая водородная бомба с лазерным взрывателем, очень старая, из которой за тысячи лет хранения вытекло больше половины дейтерия. Силы взрыва едва хватило на уничтожение Пещер. Мы, как и Город, остались живы только потому, что это была стараяпрестарая бомба, да и взорвалась она глубоко под землей. Но я еще не знал этого, глядя на грибовидное облако, встающее над южной частью Города. Я вспоминал слова Хранителя «слишком старая» и знал одно: он хотел уничтожить нас всех с помощью атомной бомбы.
— Зачем? — произнес Соли. — Неужели он так ожесточился?
Я стал помогать Махавите извлекать осколки из лица Бургоса, но мало преуспел и перешел к Хранителю Времени. Академики — к счастью, тяжелые ранения получили немногие — собрались вокруг меня. Я потрогал лицо Хранителя, сведенное гримасой от яда, и передал им то, что сказала мне Калинда:
— Он стар, и Хорти Хостхох — не настоящее его имя. Он был Хранителем Времени очень, очень долго.
— Несколько сот лет, — вставил Соли.
— Тысяч лет. По словам Тверди, он — тот самый Хранитель Времени, который основал Орден. Он был Хранителем в течение 2934 лет.
— Ровен Мадеус? — ахнул Соли. — Ты говоришь, это он? Главных Горологов было всего восемнадцать — их имена все знают наизусть. Ты хочешь сказать, все это — ложь?
— Вот именно. Хранитель сам состряпал историю нашего Ордена. Для этого ему были необходимы клоны. Семнадцать раз он подстраивал так, что его клон умирал вместо него. Семнадцать раз он обращался к резчику, чтобы восстановить молодой облик, и начинал свою карьеру сызнова. Но восемнадцатого раза не будет. — Ледяной ветер, ворвавшись в комнату, принес траурный звон колоколов Старого Города. Я не слышал, как они звонят с детства, когда Город засыпало бураном и погибло более тысячи человек, большей частью бедные хариджаны. Я вспомнил торжественные слова Тверди и сказал: — Он сам писал историю. Я думаю, он даже старше, чем Орден. Ровен Мадеус — лишь одно из его имен.
— Это невозможно, — сказал Соли.
Я набрал побольше воздуха, исполненный ужаса и надежды, взволнованный до предела.
— Соли, я думаю, что он происходит из рода Томаса Рана, мнемоника. Он бессмертен — был бессмертен. И звали его Келькемеш. — Я выпрямился и крикнул почти в голос: — Вы что, не понимаете? Поиск, наша экспедиция — все это было напрасно. Хранитель Времени, Келькемеш — вот кто самый старый из людей. Мы прочесали полгалактики с нашими вопросами, а ответ был у нас под боком.
Но оказалось, что ответ — секрет жизни, который я искал так долго — находится не совсем под боком. В последующие кошмарные дни, когда из-под развалин выкапывали тысячи трупов, готовя их к погребению, Главный Генетик Нассар ви Джонс занимался телом Хранителя. Нассар в прошлом страдал такой тяжелой формой лучевой болезни, что резчикам и расщепителям пришлось пустить в ход все свое мастерство, чтобы сохранить ему жизнь, превратив его при этом в скрюченного — но очень талантливого — уродца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85