С нетерпением ждем встречи с Вами по завершении Вашей следующей по расписанию лекции в Университете, по прошествии недели с даты, указанной в письме. К этому времени мы ожидаем услышать Ваш ответ и надеемся на положительные результаты для всех заинтересованных сторон…
— Что это за новый приступ безумия? — на секунду показалось, что Эдонс сейчас в клочья разорвет оскорбительный документ, но он предпочел вернуть его целым и невредимым.
— Это предложение государственной финансовой поддержки.
— Финансовой поддержки? Ты так это называешь? Ты хитришь, или ты просто настолько доверчива?
— Вы же видели бланк, сэр, — спокойно ответила Лизелл, — это Министерство иностранных дел.
— Я обратил внимание, что это официальный бланк, но они легко воруются или подделываются. Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы принять это предложение за чистую монету?
— Мне это предложение интересно, и я буду участвовать в гонках. Победитель королевских гонок получит невероятный приз — законный титул дворянина Геции, к которому прилагается старинное поместье или замок где-то в Нижней Геции, я бы хотела знать…
— Это бредовое предложение — вот что тебе нужно знать.
— Откуда у тебя такая уверенность?
— Судье лучше знать, дорогая, — вмешалась Гилен. — Поверь своему отцу.
Забавно слышать это от тебя. Он изменял тебе сотни раз со всеми этими маленькими белошвейками и продавщицами, и даже обремененная супружеской верностью и уважением ты не можешь не знать об этом. Лизелл сжала зубы, не позволяя словам вырваться на волю.
— Это твое солидное послание даже отдаленно не похоже на официальное предложение, — заключил его честь. — Тебе пишет какой-то замминистра, именующий себя во Рувиньяк, не так ли?
Лизелл кивнула.
— Принадлежность корреспондента к такому известному и древнему роду весьма сомнительна. Так или иначе, ты не могла не заметить, что пишущий просит о встрече, но не указывает ни точного часа, ни конкретного места. Если он тот, кем себя называет, почему бы ему ни пригласить тебя в Республиканский комплекс? Министерство иностранных дел находится здесь рядом, и там много места. Почему бы ему с тобой не встретиться там?
— Место и время выбрано в соответствии с моим расписанием. И зампомминистра во Рувиньяк не вызывает меня, а напротив, ждет, когда мне будет удобно подойти, — ответила Лизелл, стараясь не выдать своих собственных подозрений.
— Не испытывай мое терпение своей легкомысленной глупостью. Ты уже обращалась в министерство за финансовой поддержкой по каким-нибудь из перечисленных пунктов? Ты заполняла какие-нибудь бланки, представляла соответствующие документы, рекомендации, свое письменное изложение, как ты собираешься использовать государственные деньги?
— Нет, я еще ни с кем не общалась.
— Ну, ты хотя бы уведомила министерство о своем желании участвовать в этих немыслимых гонках, в этой международной гонке за двумя зайцами, этом…
— Великом Эллипсе, — подсказала Лизелл. — Нет, сэр, я еще не уведомляла о своем желании.
— Надо же, не известное никому агентство из огромного числа явно желающих и хорошо подготовленных мужчин странным образом выбрало именно тебя представлять национальную честь вонарцев в этом глупом состязании, по-видимому, еще и за счет налогоплательщиков. Скажи мне, дочь, неужели все это не вызывает у тебя никаких подозрений?
Лизелл молчала. Ее отец всего лишь озвучил ее собственные сомнения, которым она не давала волю.
— Это невероятное на грани невозможного, — довел до сведения слушателей Судья. — Еще раз повторяю, приглашение, которое ты получила, — хитрая уловка, к тому же топорно сделанная.
— Кому и зачем нужно хитрить, сэр?
— Вряд ли можно понять предельную ограниченность ума. Тебе, я уверен, и в голову не могло прийти, что мир испытывает тебя на прочность. Бесстыдная и ненормальная жизнь, которую ты ведешь, притягивает всяких проходимцев.
Лизелл почувствовала, как от злости кровь бросилась ей в лицо. Но ей удалось, приложив усилия, сохранить спокойный тон:
— Жизнь, которую я веду, безупречна и достойна.
— Общественная польза от твоих порнографических лекций наилучшее свидетельство тому. — Крылья носа его чести раздулись, выражая отвращение. — Мне очень жаль, что ты вынуждаешь меня использовать такие неприличные выражения.
— Все это смешно, оскорбительно и совершенно не соответствует правде. В моих лекциях нет ничего порнографического. В них достоверно излагаются нравы и обычаи бомиров, ни для кого не оскорбительные, просто безнадежно убогие, что реакция сегодняшних слушателей и продемонстрировала. — От возмущения она почти кричала, но сил сдерживаться уже не было.
— Я не намерен терпеть дерзость, дочь моя. Ты должна разговаривать со мной с подобающим уважением.
— А ты тогда не нападай несправедливо на мою работу и не пятнай мое достоинство ложными обвинениями!
— Твою работу? Что за надобность незамужней женщине из порядочной семьи оставить отцовский дом и идти работать? Ты что, не видишь, в какое неловкое положение ты ставишь своих родителей, или ты настолько равнодушна к ним? А что касается твоего достоинства, то я бы очень хотел, чтобы оно было незапятнанным, хотя твое поведение вынуждает меня подозревать как раз обратное. Какая репутация будет у незамужней женщины, которая превращается в даму, ищущую внимания толпы? Она принимает денежные вознаграждения в обмен на сомнительного рода публичные выступления. Живет одна, выказывая тем самым явное пренебрежение ко всем правилам приличия, и путешествует по всему миру как заурядная искательница приключений. Где же здесь твое достоинство, твое чувство долга? Неужели у тебя совсем отсутствует способность понимать такие простые вещи? Неужели ты думаешь удивить всех тем, с какой бесцеремонностью этот так называемый замминистра общается с тобой? Ты для него как охотничий трофей, и я думаю, этот твой новый облик, несомненно, укрепится за счет твоего неприличного свободного поведения и вульгарного внешнего вида.
С ужасом Лизелл почувствовала, как из глаз ее потекли слезы, ей легче было бы умереть, нежели позволить отцу увидеть их. А она-то думала, что ее отец уже давно потерял способность выдавливать из нее слезы.
Горло у нее сжалось. На секунду она онемела от боли и ярости. К ее удивлению, мать пришла ей на помощь:
— Ну, послушай, — ты немного преувеличиваешь, — извиняющимся тоном возразила Гилен. — Внешний вид Лизелл никак нельзя назвать вульгарным, она одета вполне скромно и прилично.
Его честь на секунду задумался:
— Возможно, в ее наряде и нет ничего вопиюще вульгарно — признал он наконец. — Но что-то есть в ее выражении лица, манерах, во всем ее облике, что-то такое, что позволяет заподозрить в ней некоторую распущенность. Может быть, дело в этой толстой шали, которую она так небрежно набросила на плечи, а это свободного кроя пальто…
— У нее очень хорошая стройная фигура, — мягко заметила Гилен. — Уж с этим нашей дочери повезло.
— Нечего ей гордиться тем, что дала природа. Что это у нее за прическа — мало того, что копна, да еще и завита…
— Волосы у нее сами вьются. Я помню, когда она была малюткой и…
— И выкрашена в огненно-красный цвет.
— Это очень модный оттенок — клубника-блонд. О, я думаю, в этом только моя ошибка, дорогой, — это мое материнское пристрастие к золотисто-красному цвету.
— Цвет лица темный, как у чернорабочего.
— Это загар, привезенный с Бомирских островов, он скоро сойдет. Может быть, умываясь молоком перед сном…
— Выражение лица неприятное — недостает наивности и чистоты. Я думаю, причина здесь в контуре губ, они слишком толстые для истинно утонченной девушки, и эта вечно недовольная гримаса…
— Ваше собственное чувство справедливости, сэр, едва ли дает вам право обвинять нашу дочь за форму ее рта, — с достоинством произнесла Гилен.
— А я и не сажаю ее на скамью подсудимых. — Судья наградил свою жену таким пронзительным взглядом, как будто подозревал ее в скрытом легкомыслии. — То, чего я не произнес вслух, видно по тому, в каком жалком положении она сегодня находится. Она своим упрямством и дерзостью запятнала себя в глазах света, и этого нельзя не признать. Она превратилась в старую деву, и, похоже, останется ею навсегда. Она по глупости упустила свой лучший шанс, а теперь они ей просто не выпадают.
— Но ей только двадцать пять, — возразила Гилен, — и она еще очень привлекательна. Может быть, не все надежды потеряны? Из очень достоверного источника я узнала, что господин Гирайз в'Ализанте вернулся в город… — Имя, как пуля, пронзило мозг Лизелл, словно электрический разряд прошел по нервам и, наконец, вывел ее из состояния оцепенения.
— …И женщины так же толпами за ним гоняются, но он все еще холостой. Я уверена, что сердечное раскаяние нашей дочери сделает возможным для г-на в'Ализанте возобновить свои отношения с ней.
— Все, хватит, — перебила ее Лизелл; долго сдерживаемые ярость и унижение наконец-то нашли выход. — Я хочу сказать вам обоим всего лишь несколько слов, так что, пожалуйста, выслушайте; я заявляю, что у меня нет никакого желания иметь дело с господином Гирайзом в'Ализанте. Я не стану утруждать себя разговорами с ним, тем более приносить ему какие-то извинения. Господин в'Ализанте и я — совершенно разные люди. Если ему придет в голову зайти ко мне, меня для него не будет дома.
— Но, моя дорогая… — попыталась остановить ее Гилен.
— Во-вторых, — продолжала Лизелл, — очень сожалею о неполноценности моего лица, фигуры, манер, одежды, цвета волос, интеллекта и характера, но я должна поставить вас в известность, что я покорно их все приемлю и не предвижу какого-либо их значительного изменения в ближайшем будущем. Я надеюсь, что вы не очень всем этим разочарованы.
— Я запретил тебе говорить дерзости, — напомнил дочери Эдонс.
— Я помню это, сэр. И еще со всем должным уважением хочу ответить на те замечания, что были высказаны по поводу моей работы…
— Что касается твоей работы, я готов вынести свое решение. Уясни себе, что твоя глупая самостоятельная трудовая деятельность закончилась сегодня. Я слишком долго позволял этому ведущему в никуда эксперименту продолжаться, но сейчас я исправляю свою ошибку. С этого момента ты должна вернуться к нормальной жизни и приличному поведению. Ты будешь жить под отцовской крышей, под моим отцовским присмотром. И не будет больше никаких выступлений на публике и, само собой разумеется, этих отвратительных лекций. Пожелаешь какой-нибудь деятельности, пожалуйста, — занимайся благотворительностью, но ты не должна получать денежные вознаграждения за свой труд. Ты можешь продолжать писать под мужским псевдонимом, но ни один трактат не будет представлен издателю, пока я не просмотрю его и не буду уверен, что тема и содержание соответствуют правилам приличия. Время от времени ты сможешь выезжать за пределы Ширина, посещая только те дома, где тебя готовы принять, но никаких поездок за пределы Вонара; время твоего беспутного бродяжничества кончилось. Что ж, дочь моя, надеюсь, я ясно выразил свои мысли?
— Вполне, сэр, — Лизелл набрала полную грудь воздуха. И когда она снова заговорила, голос ее звучал ровно и слова она произносила с деланным спокойствием. — Позвольте мне последовать вашему примеру и довести до вашего сведения, что я никогда больше не намерена следовать вашим правилам. Я буду продолжать работать и жить самостоятельно, я буду путешествовать столько, сколько захочу и сколько будет необходимо, я буду читать лекции, какие хочу, и писать, как хочу, и, совершенно естественно, я буду требовать плату за свои труды. Уверена, мой выбор будет вам не по нраву; сожалею, но изменить ничего не могу.
За этим воцарилось тягостное молчание, нарушенное, наконец, предательским шепотом Гилен Дивер:
— О, Лизелл, разве можно так разговаривать с Судьей !
— Не утруждайте себя, мадам, напоминая ей о ее долге, это бесполезно, — остановил ее Эдонс. — Она по своей природе — упрямая, неблагодарная революционерка. Достаточно взглянуть ей в глаза, чтобы понять, какое удовольствие ей доставляет издеваться над отцом.
«Вы абсолютно правы», — подумала про себя Лизелл.
— Но я не думаю, что твоего самодовольства хватит надолго — наставлял свою заблудшую дочь Судья. — Твой отказ от всех дочерних обязательств освобождает меня от отцовской ответственности. Пока ты не вернешься в дом отца, можешь считать, что все связи между тобой и твоими родителями разорваны. — Пораженная жена бросила на него умоляющий взгляд, который он не потрудился заметить. — Пусть более член моей семьи не ждет от меня ни помощи, ни сочувствия, ни поддержки. Заболеешь или попадешь в аварию — не приходи ко мне, умоляя дать тебе деньги на врачей. Ты не получишь от меня и завалящего медяка.
— Мне от вас ничего не нужно! — вспыхнула Лизелл, она сорвалась и вновь почувствовала себя семнадцатилетней девчонкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103