А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Заткнись! — закричал Волшебник, перехватывая пистолет в правую руку и целясь в Муна. — Я пристрелю тебя, как собаку!
— Не вижу причин, которые тебе бы помешали в этом, — спокойно промолвил Мун. — Я представляю для тебя не меньшую угрозу, чем в свое время Терри Хэй.
— Чепуху ты говоришь! — Впервые за время всего разговора на его лице появилось подобие эмоции. — Терри был единственным человеком, которому я доверял. Он знал все о моих делах.
— И это в конце концов привело к осложнениям?
Волшебник кивнул.
— Он был таким же свободомыслящим индивидуумом, как и я сам. Когда мы с ним сшиблись, то переплелись рогами, как два лося. А когда расцепились, было обоим больно.
— Расцепились? Это как?
— Ты что, хочешь сказать, что он тебе об этом не рассказывал? Это меня удивляет, по меньшей мере. Именно так закончилась его эскапада, когда он захватил трубопровод, который мы получили от мосье Вогеза во время войны.
— Рандеву в Ангкоре. Красные Кхмеры.
— М-м-м. Трубопровод был утешительным призом Терри, когда мы с ним расстались.
— То есть, когда он порвал с вашим совместным предприятием?
— Да. Он угрожал нам, что выдаст нас всех, если мы его не отпустим. Что можно было поделать? Он дал нам копию своего дневника, где было все: имена, адреса, когда какой материал был получен и куда переправлен. Сказал, что оригинал надежно запрятан. Ну, тогда они сказали, мол, хрен с ним, пусть убирается.
— Они, а не ты?
— Я тоже сказал, — Волшебник улыбнулся. — Но только сказал. Фактически, я с него никогда не спускал глаз. Держал его на прицеле, как кабана, ожидая, когда он подрастет и нагуляет жира, прежде чем его можно будет свалить.
— Ты хочешь сказать, когда он усовершенствует работу трубопровода?
— Что он и сделал с твоей помощью. — Мун подумал, что Волшебник, наверно, устал держать беретту в вытянутой руке, но счел за благо не рисковать. — Единственное, что я не учел, так это то, что у вас появились какие-то оригинальные идеи сбыта героина. Кстати, кому вы его перепродавали?
Мун отметил про себя, что Волшебник не знает того, что знает Генерал Киу. Это очень интересно. Значит ли этот факт, что Генерал Киу не соврал ему, говоря, что он никому не говорил, что знает, что Мун с Терри делают с зельем? Вслух он сказал:
— Никому из тех, кого ты знаешь.
— Но куда он вообще делся? Его ведь было так много. Не могла такая масса опиума пройти мимо меня.
— Действительно странно. Какая-то головоломка.
Глаза Волшебника от усиленной умственной работы стали похожи на две капли свечного воска на полированной поверхности стола.
— Отдаю тебе должное, ты упорный сукин сын. А в прошлом был неплохим солдатом.
Эти слова прозвучали для Муна, как эпитафия. Теперь он смотрел не столько на восковое лицо Волшебника, которое ничего сказать не могло, а на его указательный палец, начавший нажимать на курок беретты.
Звук выстрела, раздавшийся в глубине дома, заставил Муна вздрогнуть.
— Не прядай, — буркнул Волшебник, будто осаживая норовистую лошадь. Потом улыбнулся. — Ты что, думал, что Ма Варада придет к тебе на помощь? Или ты, может, думал, что я здесь в доме один? Как я тебе уже говорил, я увидал вас из окошка. Мосье Логрази, мой связной с некоей весьма деловой организацией, освободил меня от Ма Варады. Навсегда. Она тоже была слишком свободомыслящей. Поначалу я рассматривал это как положительное качество, но потом, как ты сам понимаешь, ее свободомыслие стало меня несколько нервировать. Когда слишком часто начинаешь о чем-то задумываться, невольно хочется вернуться в статус кво, не так ли? Последнее время Ма Варада стала слишком беспокойной. Такой конец, пожалуй, лучше даже для нее самой. — Говоря это, Волшебник всматривался в лицо Муна, ища в нем знаков того, что словесные шпильки попадают в нервные центры или, во всяком случае, протыкают кожу.
Мыслями Мун был опять в Сикайне, куда они с Ма Варадой мечтали вернуться. Он думал о раскрашенных ступах храмов, о постепенном уходе желаний, что является необходимой предпосылкой для достижения нирваны. Он думал о жизни, полной размышлений о высоком, полной трудов во благо людей, о лице Будды, появляющемся сквозь дымку благовоний.
Если все это недостижимо, значит, так и надо. Карма. Его желание вернуться к новой/старой жизни тоже может рассматриваться как деструктивное, если оно подчиняет себе все его действия.
— До сего момента, — признался он, — я не был уверен, лжет ли мне она или говорит правду.
С чувством глубокого удовлетворения он отметил вспышку гнева на лице Волшебника, который, по его же собственным словам, не любил делиться секретами с кем бы то ни было.
— Это не важно. Через мгновение это все потеряет для тебя всякое значение.
Чувствуя, что приближается его смертный час, Мун промолвил:
— Ты мне оказываешь услугу. Это, возможно, единственное доброе дело, которое ты совершишь в своей жизни. В моем следующем воплощении я постараюсь искупить грехи, совершенные мной в этом, делая только добро.
Волшебник нахмурился. Но не от его слов, как Мун сначала было подумал. Его внимание переключилось на открытую дверь.
На пороге стояла Ма Варада, в руке ее — беретта, как и у Волшебника.
— Опусти пистолет, — сказала она, — или я тебя убью.
— М. Логрази?
— Он был глуп и неповоротлив, — объяснила Ма Варада. — Я сначала вышибла из него дух, а потом открыла ему рот и пустила пулю в его куриные мозги через мягкое небо, как ты меня сам учил.
Волшебник кивнул.
— Ма Варада?
— Да?
Он выстрелил не только не целясь, но даже, вроде, не поворачивая дула в ее направлении. Глаза Ма Варады широко открылись и она опрокинулась назад, ударившись головой о противоположную стену коридора. Кровавая роза расцвела у нее на груди, напротив того места, где только что билось ее сердце.
— Вот так-то! — прокомментировал Волшебник.
Мун уже начал атакующее движение. Должно быть, Волшебник заметил это краем глаза, потому что он тоже попытался повернуться к нему. Но не успел. Закусив губу, превозмогая боль в собственном боку, Мун пнул Волшебника ногой в пах и, когда тот упал на колени, корчась от боли, сильно ударил ребром ладони по шее, полностью нарушив функции нервного узла, расположенного там. Волшебник тяжело плюхнулся на бок, временно обездвиженный.
Мун подхватил его беретту, перевернул обмякшее тело Волшебника на спину и загнал ствол пистолета прямо в разинутый рот, на всю длину ствола. Оставалось только нажать на курок.
Как часто он думал об этом моменте, можно сказать, даже мечтал о нем. И в его мечтах всегда фигурировал и Терри, всю жизнь балансировавший между силами добра и зла, между Хануманом и Раваной. Сейчас он, Мун, мог восстановить пошатнувшееся равновесие, нажав курок. Но после его короткой остановки в Сикайне он почувствовал, что не в силах принять на себя такое решение. Это дело богов, а не людей, — уравновешивать чашки весов.
Вернее, он мог помочь чашкам уравновеситься только мысленно, да еще через добрые дела, которые совершит. Но не убийством злодея. Убийства Мун уже был не в состоянии совершить. Будда был прав. Нет такой вещи, как душа человека, если понимать ее как нечто станичное, постоянное. Если она и существует, то только в вечном изменении. Так учили Муна в монастырской школе в Сикайне, и так он чувствовал сейчас с необычайной ясностью.
Новый Мун поднялся из пепла старого. У него не было желания убивать. Более того, он не видел в этом необходимости.
Его рука, сжимающая рукоятку беретты, разжалась. Он встал, а она так и осталась вытарчивать из разинутого рта Волшебника, как странная металлическая руна или стигмата.
Он вышел в коридор и остановился у обрызганной кровью стены, склонился над Ма Варадой, чтобы удостовериться, действительно ли она мертва, как о том говорил ему его инстинкт. Его пальцы притронулись к ее щеке, к ее губам, к ее векам. Ресницы ее были мокры от слез.
Вспомнив, как она висела вверх ногами на кресте в лагере Генерала Киу, он задумался на мгновение о качестве ее жизни, о природе ее воскрешения. Затем он быстро вернулся в комнату, заглянул в чемодан, пытаясь разгадать, куда Волшебник собирается ехать. Посмотрел на билеты, кивнул головой своим мыслям. Какие здесь могли быть сомнения? Внимательно оглядел весь дом, ища следов Леса Мечей. Ничего не нашел. Возвратившись к чемодану, опять посмотрел на билеты. А через мгновение он уже ничего не видел в этой комнате.
Он слышал пение молитв, звоны медных гонгов, сзывающих на молитву. И он тоже решил помолиться. Но за себя или за Волшебника он молился, — этого Мун не знал.
* * *
Диана открыла глаза и ее взору открылась смерть. Значит, вот она какая, притаившаяся у твоего изголовья, когда приходит кончина и вечность готова поглотить тебя? Она молилась Богу, чтобы он отвратил смерть, и Бог услышал ее молитву.
Она сделала мучительный вдох, от которого все ее тело содрогнулось, и поняла, что живет. Она попыталась пошевелиться и вскрикнула. Боль буквально ослепила ее. Она слышала, как колотится ее сердце, как легкие сжимаются и разжимаются с такими хрипами, словно нагнетают в организм не воздух, а рок-н-рольные ритмы.
Она взглянула на свое тело и вокруг него. Везде было столько крови, что она чуть было опять не потеряла сознание, но поборола слабость: если она сейчас уснет, то, возможно, не проснется никогда.
Сознание прояснилось и она попыталась думать логически: «В меня стреляли и я ранена. Насколько серьезно? Я умираю? Как мне спастись?»
Диана закрыла глаза и сделала глубокий вдох. — Это мне не поможет, — подумала она. Холодные щупальца паники уже снова превращали ее разум в первозданный хаос, неспособный к логическому мышлению. Это не Путь, о котором ей говорил ее сэнсей.
Она открыла глаза и оглядела комнату. Прежде всего она увидела кровать, подпорченное плесенью покрывало, все залитое кровью — ее кровью. О Боже!
Еще один мучительный, конвульсивный вдох.
Рядом с кроватью ночной столик. А на нем металлическая лампа, пепельница, черный телефон.
Телефон!
Теперь только до него добраться. Она попыталась подняться и обнаружила, что не может даже пошевелиться. Сердце мучительно вздрогнуло при мысли: Парализована! Она заплакала, чувствуя, как горячие слезы бегут по щекам, падают на окровавленный ковер на полу.
Когда буря в ее сердце утихла, она подумала: «Ты же еще ничего не знаешь! Прекрати морочить себе голову понапрасну и постарайся добраться до телефона, черт бы его подрал!»
Она оттолкнулась рукой от стены, шершавой от засохшей крови, плюхнулась лицом в ковер, поползла на животе, как змея.
Сердце бешено колотилось, воздух, казалось, обжигал ее измученные легкие. Каждый вдох пронзал все внутренности, как раскаленными вилами. Упираясь локтями в ковер, превозмогая жуткую боль, она преодолевала пядь за пядью. Скрипела зубами и ползла, пока боль не пригвоздила ее к полу, пронзив насквозь.
Она лежала лицом вниз, тяжело дыша. Все мерцало и переливалось перед ее глазами и на какой-то момент ей показалась, что она опять вырубилась. Возможно, ветерок от кондиционера оживил ее, а, может, она и не теряла сознания на сей раз, но только она вдруг почувствовала, что надо двигаться вперед. Надо, но невозможно. Боль была просто чудовищная, и она не могла сдвинуться ни на дюйм.
Тогда, положив голову на вытянутую руку, она исхитрилась поглядеть назад и увидела свои ноги, лежащие, будто мертвые, одна на другой, зацепившись за бронзовую основу торшера. И тогда она закричала от злости и от отчаяния, потому что до этого момента она не знала, как унизительно все это выглядит со стороны.
На какое-то мгновение она утратила всякую силу воли. Это было слишком ужасно: шок, дикая боль и ее кровь повсюду. Кровь была везде, куда бы она ни посмотрела, и ползла она по собственной крови.
Сердце ее так колотилось, что она чувствовала, что оно вот-вот разорвется. Еще сердечного приступа сейчас не хватает, в довершение всех бед: трах! — и нет ваших. Очень даже просто. И все исчезнет.
Но ведь не исчезает! — напомнила она себе. Я здесь! И я живу!
Она снова стала собираться с силами для следующего мучительного рывка к заветному телефону. Она дотянулась до своих ничего не чувствующих ног и со стоном оторвала сначала одну, а потом и другую от основания торшера. Затем, извиваясь всем телом, она двинулась вперед, работая изо всех сил локтями, выжимая из-под век невольные слезы боли. Она разговаривала сама с собой, даже напевала себе колыбельные песенки, запомненные с детства, пытаясь подбодрить себя, внушая себе, что с ней все в порядке, она в безопасности и ей хорошо. Думала о Сиве, представляла себе, как он поцелует ее и попросит стать его женой. А потом они пройдут между рядов церковных скамеек к алтарю и произнесут свои обеты. Интересно, что женщина чувствует, когда в ней зарождается новая жизнь, когда округляется живот, в котором начинает оформляться дитя — ее дитя!.. Наконец она уткнулась лбом в ножку ночного столика и, протянув руку, дернула на себя телефонный провод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов