И все же я старался думать об этом как можно меньше — уж очень это гнусная штука.
Вот какая гнусная штука:
_Все, _что_каждый_житель_Земли_когда-либо_делал, _было_сделано_ _под_влиянием_существ_с_планеты, _которая_находится_на_ _расстоянии_ста_пятидесяти_тысяч_световых_лет_от_Земли. _
_Планета_называется_Тральфамадор. _
_Я_не_знаю, _каким_образом_тральфамадорцы_на_нас_влияли. _Но_я_ _знаю, _с_какой_целью_они_вмешивались_в_наши_дела. _
_Они_направляли_все_наши_действия_так, _чтобы_мы_доставили_ _запасную_часть_посланцу_с_Тральфамадора, _который_совершил_ _вынужденную_посадку_здесь, _на_Титане. _
Румфорд указал на юного Хроно.
— Она у вас, молодой человек, — сказал он. — Она у вас в кармане. Вы носите в кармане высший смысл всей истории Земли, ее завершение. В вашем кармане лежит вещь, которую, каждый землянин старался найти и доставить так самоотверженно, так истово, так отчаянно, путем проб и ошибок — не жалея жизни.
Из пальца Румфорда, укоризненно направленного на юного Хроно, с шипеньем вырос побег электрического разряда.
— Та штучка, которую вы называете своим талисманом, — сказал Румфорд, — и есть запасная часть, которой тральфамадорский гонец дожидается долгие годы!
— А гонец, — сказал Румфорд, — это то существо, похожее на мандарин, которое сейчас прячется за стеной. Его зовут Сэло. Я надеялся, что посланник позволит человечеству хоть краешком глаза взглянуть на послание, которое он несет, — ведь человечество только и делало, что старалось ему помочь, К сожалению, ему дан приказ никому не показывать послание. А так как он просто машина, то, будучи машиной, выполняет приказания буквально и нарушать их не может.
— Я вежливо попросил его показать мне послание, — сказал Румфорд. — И он категорически отказался.
Плюющаяся искрами веточка электричества, пробившаяся из пальца Румфорда, стала расти, обвила Румфорда спиралью. Румфорд пренебрежительно посмотрел на спираль.
— Кажется, начинается, — сказал он о спирали.
Так оно и было. Спираль слегка сдвинула витки, словно присела в реверансе. Потом она начала вращаться вокруг Румфорда, окружая его плотным коконом из зеленого света.
Вращаясь, она еле слышна потрескивала.
— Единственное, что мне остается сказать, — донесся из кокона голос Румфорда, — я по мере сил своих старался нести своей родной Земле только добро, хотя исполнял волю Тральфамадора, которой никто не в силах противиться.
— Может статься, что теперь, когда эта деталь доставлена тральфамадорскому гонцу, Тральфамадор наконец-то оставит Землю в покое. Может быть, род человеческий наконец-то сможет свободно развиваться, следуя собственным побуждениям, — ведь люди не знали свободы тысячелетиями. — Он чихнул. — Поразительно, как земляне ухитрились все-таки добиться таких успехов, — сказал он.
Зеленый кокон оторвался от каменных плит, завис над куполом.
— Вспоминайте меня как джентльмена из Ньюпорта, с Земли, из Солнечной системы, — сказал Румфорд. Он говорил с прежней безмятежностью, примирившись с собой и считая себя по меньшей мере равным любому существу, которое ему встретится где бы то ни было.
— Говоря пунктуально, — донесся из кокона певучий тенор Румфорда, — прощайте!
Кокон, в котором был Румфорд, исчез с легким хлопком — _пфють! _
Никто и никогда больше не видел ни Румфорда, ни его пса.
Старый Сэло ворвался во двор как раз в тот момент, когда Румфорд исчез вместе с коконом.
Маленький тральфамадорец был вне себя от горя. Он сорвал висевшее у него на шее послание со стальной ленты, превратив в присоску одну из своих ног. Одна нога у него до сих пор оставалась присоской, и в ней он держал послание.
Он взглянул вверх — туда, где только что висел кокон.
— Скип! — возопил он к небу. — Скип! Послание! Я прочту тебе послание! _Послание! _Скииииииииииииип! _
Голова Сэло перекувыркнулась в кардановом подвесе.
— Его нет, — сказал он убитым голосом. И шепотом повторил: — Нет его…
— Машина? — сказал Сэло. Он говорил с запинкой, обращаясь не столько к Константу, Беатрисе и Хроно, сколько к самому себе. — Да, я машина, и весь мой народ — машины, — сказал он. — Меня спроектировали и собрали, не жалея затрат, с превеликим тщанием и мастерством, чтобы я стал надежной, абсолютно точной, вечной машиной. Я — лучшая машина, какую сумели сделать мои сородичи.
— А какая машина из меня вышла? — спросил Сэло.
— _Надежная? _— сказал он. — Они надеялись, что я донесу мое послание до места назначения запечатанным — а я сорвал все печати, я его вскрыл.
— _Абсолютно_точная? _-сказал он. — Теперь, когда я потерял своего лучшего, единственного друга во всей Вселенной, я еле ноги таскаю, мне теперь через травинку переступить — все равно что прыгнуть через пик Румфорда.
— _Отлично_действующая? _ Да после того, как я двести тысяч лет кряду смотрел на то, что творится на Земле, я стал непостоянным и сентиментальным, как самая глупая школьница на земном шаре.
— _Вечная? _— мрачно сказал он. — Это мы еще посмотрим.
Он положил послание, которое так долго хранил, на пустой бледно-лиловый шезлонг Румфорда.
— Вот оно, друг, — сказал он Румфорду, оставшемуся только в его памяти, — пусть оно принесет тебе радость и утешение. Пусть твоя радость будет так же велика, как страдания твоего старого друга Сэло. Чтобы отдать тебе послание — пусть даже слишком поздно, — твой друг Сэло поднял бунт против самой сути своего существа, против своего естества — я ведь машина.
— Ты потребовал от машины невозможного, — сказал Сэло, — и машина совершила невозможное.
— Машина перестала быть машиной, — сказал Сэло. — Контакты съела ржавчина, ориентация нарушена, в контурах короткие замыкания, а механизмы вышли из строя. В голове у машины полная неразбериха, голова у нее лопается от мыслей — гудит и раскаляется от мыслей о любви, чести, достоинстве, правах, совершенствовании, чистоте, независимости…
Старый Сэло взял послание с кресла Румфорда. Послание было написано на тоненьком алюминиевом квадратике. Послание состояло из одной-единственной точки.
— Хотите узнать, как меня использовали, в жертву чему принесли всю мою жизнь? — сказал он. — Хотите услышать, в чем заключается послание, которое я нес почти полмиллиона земных лет — и которое я должен нести еще восемнадцать миллионов лет?
Он протянул к ним ногу — присоску, на которой лежал алюминиевый квадратик.
— Точка, — сказал он.
— Точка, — и больше ничего, — сказал он.
— Точка на тральфамадорском языке, — сказал старый Сэло, — означает…
— ПРИВЕТ!
Маленькая машина с Тральфамадора, доставив послание самому себе, Константу, Беатрисе и Хроно — на расстояние ста пятидесяти тысяч световых лет, — внезапно бросилась бежать вон со двора, к берегу моря.
Там Сэло покончил с собой. Он сам себя разобрал и расшвырял детали по всему берегу.
Хроно вышел на берег, в задумчивости принялся расхаживать среди разбросанных деталей Сэло. Хроно всегда знал, что его талисман обладает чудодейственной силой и сверхъестественным значением.
Он всегда догадывался, что когда-нибудь какое-нибудь высшее существо явится и предъявит права на талисман, как на свою собственность. Так уж устроены самые могущественные талисманы — человек всегда получает их только на время.
Люди просто берегут их, пользуются их силой, пока не приходят высшие существа, настоящие хозяева талисманов.
Хроно никогда не мучился ощущением тщетности и бестолковости всего происходящего.
Для него все и всегда было в полном порядке.
И сам мальчик был частью этого совершенного, полного порядка.
Он вынул из кармана свой талисман и без малейшего сожаления уронил его на песок, бросил его среди разбросанных по песку деталей Сэло.
Рано или поздно магические силы Вселенной снова соберут все, как надо, — Хроно в это верил.
Магические силы все всегда приводили в порядок.
ЭПИЛОГ
ВСТРЕЧА СО СТОУНИ
"Ты устал, ты смертельно устал, Звездный
Странник, Малаки, Дядек. Отыщи самую
дальнюю звезду, сын Земли, и думай, глядя
на нее, как тяжелеют твои руки и ноги".
— Сэло
Больше почти нечего рассказывать. Малаки Констант состарился на Титане. Беатриса Румфорд состарилась на Титане. Они скончались мирно и почти одновременнос разницей в одни сутки. Они умерли на семьдесят четвертом году жизни.
А что в конце концов стало с их сыном, Хроно, — про то знают только синие птицы Титана.
На семьдесят четвертом году жизни Малаки Констант был дряхлым, добродушным старичком на полусогнутых ногах. Он совершенно облысел и ходил почти всегда в чем мать родила, однако тщательно подстригал свою седую ван-дейковскую бородку.
Последние тридцать лет он жил в неисправном космическом корабле Сэло.
Констант и не пытался стартовать на космическом корабле. Он не посмел дотронуться ни до одной кнопки. На корабле Сэло пульт управления был куда сложнее, чем на марсианском корабле. На пульте корабля Сэло Константу представлялся выбор из двухсот семидесяти трех кнопок, тумблеров, рычажков, все надписи и отметки на которых были тральфамадорскне. Вряд ли стоило развлекаться, играя на таком игровом автомате, во Вселенной, которая на одну триллионную состояла из материи, а на дектильон частей — из бархатно-черной пустоты.
Констант решился только осторожно попробовать приладить на место талисман Хроно — проверить, правду ли говорил Румфорд и подойдет ли талисман к энергоблоку корабля.
Во всяком случае, форма у него была как будто подходящая. В энергоблок корабля вела дверь, из которой, очевидно, когда-то просачивался дым. Констант ее открыл, увидел покрытую сажей комнату. Под слоем копоти виднелись обгорелые штырьки и валики, которые ни с чем не были соединены.
Константу удалось совместить дырочки на талисмане Хроно с этими штырьками, пристроить полоску между валиками. Талисман улегся в узкую ложбинку так ловко, что даже швейцарский часовщик остался бы доволен.
Констант обзавелся множеством хобби, которые помогали ему коротать время в целительном климате Титана.
Самое интересное его хобби заключалось в том, что он возился с останками Сэло, тральфамадорского гонца, который сам себя разобрал. Констант провел не одну тысячу часов, пытаясь снова собрать Сэло и пустить его в ход.
Пока что это ему не удавалось.
Констант вначале решил возродить маленького тральфамадорца, надеясь, что Сэло согласится переправить юного Хроно обратно на Землю.
Сам Констант на Землю не стремился, и его подруга, Беатриса, тоже об этом не мечтала. Но Констант и Беатриса считали, что их сын, у которого вся жизнь впереди, должен прожить эту жизнь среди деятельных и веселых людей на Земле.
Но к тому времени, как Константу стало семьдесят четыре, можно было уже не торопиться с отправкой юного Хроно на Землю. Юный Хроно стал немолодым человеком. Ему было уже сорок два. И он настолько хорошо, настолько тонко приспособился к жизни на Титане, что переправлять его в любое другое место было бы вопиющей жестокостью.
В семнадцать лет Хроно сбежал из своего домадворца и стал жить среди синих птиц — самых чудесных существ на Титане. Хроно и теперь жил в их гнездовье, неподалеку от Заводей Казака. Он носил накидку из их перьев, высиживал их птенцов и знал их язык.
Констант больше не видел Хроно. Иногда он слышал в сумерках крики Хроно. Констант не откликался на эти крики. Крики Хроно не предназначались ни для одушевленных, ни для неодушевленных обитателей Титана.
Хроно приветствовал криком Фебу, проплывающую в небе луну.
Временами, когда Констант собирал титаническую клубнику или пятнистые двухфунтовые яйца титанических ржанок, он натыкался на небольшой алтарик, сооруженный на открытом месте из палок и камней. Хроно соорудил сотни таких алтарей.
Алтари всегда были построены по одной схеме. В центре помещался один большой камень, символизировавший Сатурн. Вокруг лежала зеленая ветка, согнутая в кольцо, — это были кольца Сатурна. А за этим кольцом располагались девять камней — по числу лун Сатурна. Самый большой из этих камней-спутников представлял Титан. И под этим камнем всегда лежало перо синей птицы Титана.
По следам на земле было видно, что юный Хроно уже не первой молодости — проводил целые часы, передвигая планеты своего игрушечного мира.
Когда старый Малаки Констант находил один из таких алтарей в запущенном виде, он обязательно старался по мере сил навести в нем порядок. Он выпалывал сорняки и разравнивал землю, приносил свежую ветку, которая изображала кольца Сатурна. Он непременно клал новое перо синей птицы под камень, изображавший Титан.
Прибирая священные для сына алтари, Констант духовно сближался со своим сыном, насколько это было возможно.
К попыткам сына создать религию он относился с уважением.
Порой, глядя на возрожденный алтарь, Констант по разному передвигал элементы собственной жизни — но только в голове, камней он не трогал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Вот какая гнусная штука:
_Все, _что_каждый_житель_Земли_когда-либо_делал, _было_сделано_ _под_влиянием_существ_с_планеты, _которая_находится_на_ _расстоянии_ста_пятидесяти_тысяч_световых_лет_от_Земли. _
_Планета_называется_Тральфамадор. _
_Я_не_знаю, _каким_образом_тральфамадорцы_на_нас_влияли. _Но_я_ _знаю, _с_какой_целью_они_вмешивались_в_наши_дела. _
_Они_направляли_все_наши_действия_так, _чтобы_мы_доставили_ _запасную_часть_посланцу_с_Тральфамадора, _который_совершил_ _вынужденную_посадку_здесь, _на_Титане. _
Румфорд указал на юного Хроно.
— Она у вас, молодой человек, — сказал он. — Она у вас в кармане. Вы носите в кармане высший смысл всей истории Земли, ее завершение. В вашем кармане лежит вещь, которую, каждый землянин старался найти и доставить так самоотверженно, так истово, так отчаянно, путем проб и ошибок — не жалея жизни.
Из пальца Румфорда, укоризненно направленного на юного Хроно, с шипеньем вырос побег электрического разряда.
— Та штучка, которую вы называете своим талисманом, — сказал Румфорд, — и есть запасная часть, которой тральфамадорский гонец дожидается долгие годы!
— А гонец, — сказал Румфорд, — это то существо, похожее на мандарин, которое сейчас прячется за стеной. Его зовут Сэло. Я надеялся, что посланник позволит человечеству хоть краешком глаза взглянуть на послание, которое он несет, — ведь человечество только и делало, что старалось ему помочь, К сожалению, ему дан приказ никому не показывать послание. А так как он просто машина, то, будучи машиной, выполняет приказания буквально и нарушать их не может.
— Я вежливо попросил его показать мне послание, — сказал Румфорд. — И он категорически отказался.
Плюющаяся искрами веточка электричества, пробившаяся из пальца Румфорда, стала расти, обвила Румфорда спиралью. Румфорд пренебрежительно посмотрел на спираль.
— Кажется, начинается, — сказал он о спирали.
Так оно и было. Спираль слегка сдвинула витки, словно присела в реверансе. Потом она начала вращаться вокруг Румфорда, окружая его плотным коконом из зеленого света.
Вращаясь, она еле слышна потрескивала.
— Единственное, что мне остается сказать, — донесся из кокона голос Румфорда, — я по мере сил своих старался нести своей родной Земле только добро, хотя исполнял волю Тральфамадора, которой никто не в силах противиться.
— Может статься, что теперь, когда эта деталь доставлена тральфамадорскому гонцу, Тральфамадор наконец-то оставит Землю в покое. Может быть, род человеческий наконец-то сможет свободно развиваться, следуя собственным побуждениям, — ведь люди не знали свободы тысячелетиями. — Он чихнул. — Поразительно, как земляне ухитрились все-таки добиться таких успехов, — сказал он.
Зеленый кокон оторвался от каменных плит, завис над куполом.
— Вспоминайте меня как джентльмена из Ньюпорта, с Земли, из Солнечной системы, — сказал Румфорд. Он говорил с прежней безмятежностью, примирившись с собой и считая себя по меньшей мере равным любому существу, которое ему встретится где бы то ни было.
— Говоря пунктуально, — донесся из кокона певучий тенор Румфорда, — прощайте!
Кокон, в котором был Румфорд, исчез с легким хлопком — _пфють! _
Никто и никогда больше не видел ни Румфорда, ни его пса.
Старый Сэло ворвался во двор как раз в тот момент, когда Румфорд исчез вместе с коконом.
Маленький тральфамадорец был вне себя от горя. Он сорвал висевшее у него на шее послание со стальной ленты, превратив в присоску одну из своих ног. Одна нога у него до сих пор оставалась присоской, и в ней он держал послание.
Он взглянул вверх — туда, где только что висел кокон.
— Скип! — возопил он к небу. — Скип! Послание! Я прочту тебе послание! _Послание! _Скииииииииииииип! _
Голова Сэло перекувыркнулась в кардановом подвесе.
— Его нет, — сказал он убитым голосом. И шепотом повторил: — Нет его…
— Машина? — сказал Сэло. Он говорил с запинкой, обращаясь не столько к Константу, Беатрисе и Хроно, сколько к самому себе. — Да, я машина, и весь мой народ — машины, — сказал он. — Меня спроектировали и собрали, не жалея затрат, с превеликим тщанием и мастерством, чтобы я стал надежной, абсолютно точной, вечной машиной. Я — лучшая машина, какую сумели сделать мои сородичи.
— А какая машина из меня вышла? — спросил Сэло.
— _Надежная? _— сказал он. — Они надеялись, что я донесу мое послание до места назначения запечатанным — а я сорвал все печати, я его вскрыл.
— _Абсолютно_точная? _-сказал он. — Теперь, когда я потерял своего лучшего, единственного друга во всей Вселенной, я еле ноги таскаю, мне теперь через травинку переступить — все равно что прыгнуть через пик Румфорда.
— _Отлично_действующая? _ Да после того, как я двести тысяч лет кряду смотрел на то, что творится на Земле, я стал непостоянным и сентиментальным, как самая глупая школьница на земном шаре.
— _Вечная? _— мрачно сказал он. — Это мы еще посмотрим.
Он положил послание, которое так долго хранил, на пустой бледно-лиловый шезлонг Румфорда.
— Вот оно, друг, — сказал он Румфорду, оставшемуся только в его памяти, — пусть оно принесет тебе радость и утешение. Пусть твоя радость будет так же велика, как страдания твоего старого друга Сэло. Чтобы отдать тебе послание — пусть даже слишком поздно, — твой друг Сэло поднял бунт против самой сути своего существа, против своего естества — я ведь машина.
— Ты потребовал от машины невозможного, — сказал Сэло, — и машина совершила невозможное.
— Машина перестала быть машиной, — сказал Сэло. — Контакты съела ржавчина, ориентация нарушена, в контурах короткие замыкания, а механизмы вышли из строя. В голове у машины полная неразбериха, голова у нее лопается от мыслей — гудит и раскаляется от мыслей о любви, чести, достоинстве, правах, совершенствовании, чистоте, независимости…
Старый Сэло взял послание с кресла Румфорда. Послание было написано на тоненьком алюминиевом квадратике. Послание состояло из одной-единственной точки.
— Хотите узнать, как меня использовали, в жертву чему принесли всю мою жизнь? — сказал он. — Хотите услышать, в чем заключается послание, которое я нес почти полмиллиона земных лет — и которое я должен нести еще восемнадцать миллионов лет?
Он протянул к ним ногу — присоску, на которой лежал алюминиевый квадратик.
— Точка, — сказал он.
— Точка, — и больше ничего, — сказал он.
— Точка на тральфамадорском языке, — сказал старый Сэло, — означает…
— ПРИВЕТ!
Маленькая машина с Тральфамадора, доставив послание самому себе, Константу, Беатрисе и Хроно — на расстояние ста пятидесяти тысяч световых лет, — внезапно бросилась бежать вон со двора, к берегу моря.
Там Сэло покончил с собой. Он сам себя разобрал и расшвырял детали по всему берегу.
Хроно вышел на берег, в задумчивости принялся расхаживать среди разбросанных деталей Сэло. Хроно всегда знал, что его талисман обладает чудодейственной силой и сверхъестественным значением.
Он всегда догадывался, что когда-нибудь какое-нибудь высшее существо явится и предъявит права на талисман, как на свою собственность. Так уж устроены самые могущественные талисманы — человек всегда получает их только на время.
Люди просто берегут их, пользуются их силой, пока не приходят высшие существа, настоящие хозяева талисманов.
Хроно никогда не мучился ощущением тщетности и бестолковости всего происходящего.
Для него все и всегда было в полном порядке.
И сам мальчик был частью этого совершенного, полного порядка.
Он вынул из кармана свой талисман и без малейшего сожаления уронил его на песок, бросил его среди разбросанных по песку деталей Сэло.
Рано или поздно магические силы Вселенной снова соберут все, как надо, — Хроно в это верил.
Магические силы все всегда приводили в порядок.
ЭПИЛОГ
ВСТРЕЧА СО СТОУНИ
"Ты устал, ты смертельно устал, Звездный
Странник, Малаки, Дядек. Отыщи самую
дальнюю звезду, сын Земли, и думай, глядя
на нее, как тяжелеют твои руки и ноги".
— Сэло
Больше почти нечего рассказывать. Малаки Констант состарился на Титане. Беатриса Румфорд состарилась на Титане. Они скончались мирно и почти одновременнос разницей в одни сутки. Они умерли на семьдесят четвертом году жизни.
А что в конце концов стало с их сыном, Хроно, — про то знают только синие птицы Титана.
На семьдесят четвертом году жизни Малаки Констант был дряхлым, добродушным старичком на полусогнутых ногах. Он совершенно облысел и ходил почти всегда в чем мать родила, однако тщательно подстригал свою седую ван-дейковскую бородку.
Последние тридцать лет он жил в неисправном космическом корабле Сэло.
Констант и не пытался стартовать на космическом корабле. Он не посмел дотронуться ни до одной кнопки. На корабле Сэло пульт управления был куда сложнее, чем на марсианском корабле. На пульте корабля Сэло Константу представлялся выбор из двухсот семидесяти трех кнопок, тумблеров, рычажков, все надписи и отметки на которых были тральфамадорскне. Вряд ли стоило развлекаться, играя на таком игровом автомате, во Вселенной, которая на одну триллионную состояла из материи, а на дектильон частей — из бархатно-черной пустоты.
Констант решился только осторожно попробовать приладить на место талисман Хроно — проверить, правду ли говорил Румфорд и подойдет ли талисман к энергоблоку корабля.
Во всяком случае, форма у него была как будто подходящая. В энергоблок корабля вела дверь, из которой, очевидно, когда-то просачивался дым. Констант ее открыл, увидел покрытую сажей комнату. Под слоем копоти виднелись обгорелые штырьки и валики, которые ни с чем не были соединены.
Константу удалось совместить дырочки на талисмане Хроно с этими штырьками, пристроить полоску между валиками. Талисман улегся в узкую ложбинку так ловко, что даже швейцарский часовщик остался бы доволен.
Констант обзавелся множеством хобби, которые помогали ему коротать время в целительном климате Титана.
Самое интересное его хобби заключалось в том, что он возился с останками Сэло, тральфамадорского гонца, который сам себя разобрал. Констант провел не одну тысячу часов, пытаясь снова собрать Сэло и пустить его в ход.
Пока что это ему не удавалось.
Констант вначале решил возродить маленького тральфамадорца, надеясь, что Сэло согласится переправить юного Хроно обратно на Землю.
Сам Констант на Землю не стремился, и его подруга, Беатриса, тоже об этом не мечтала. Но Констант и Беатриса считали, что их сын, у которого вся жизнь впереди, должен прожить эту жизнь среди деятельных и веселых людей на Земле.
Но к тому времени, как Константу стало семьдесят четыре, можно было уже не торопиться с отправкой юного Хроно на Землю. Юный Хроно стал немолодым человеком. Ему было уже сорок два. И он настолько хорошо, настолько тонко приспособился к жизни на Титане, что переправлять его в любое другое место было бы вопиющей жестокостью.
В семнадцать лет Хроно сбежал из своего домадворца и стал жить среди синих птиц — самых чудесных существ на Титане. Хроно и теперь жил в их гнездовье, неподалеку от Заводей Казака. Он носил накидку из их перьев, высиживал их птенцов и знал их язык.
Констант больше не видел Хроно. Иногда он слышал в сумерках крики Хроно. Констант не откликался на эти крики. Крики Хроно не предназначались ни для одушевленных, ни для неодушевленных обитателей Титана.
Хроно приветствовал криком Фебу, проплывающую в небе луну.
Временами, когда Констант собирал титаническую клубнику или пятнистые двухфунтовые яйца титанических ржанок, он натыкался на небольшой алтарик, сооруженный на открытом месте из палок и камней. Хроно соорудил сотни таких алтарей.
Алтари всегда были построены по одной схеме. В центре помещался один большой камень, символизировавший Сатурн. Вокруг лежала зеленая ветка, согнутая в кольцо, — это были кольца Сатурна. А за этим кольцом располагались девять камней — по числу лун Сатурна. Самый большой из этих камней-спутников представлял Титан. И под этим камнем всегда лежало перо синей птицы Титана.
По следам на земле было видно, что юный Хроно уже не первой молодости — проводил целые часы, передвигая планеты своего игрушечного мира.
Когда старый Малаки Констант находил один из таких алтарей в запущенном виде, он обязательно старался по мере сил навести в нем порядок. Он выпалывал сорняки и разравнивал землю, приносил свежую ветку, которая изображала кольца Сатурна. Он непременно клал новое перо синей птицы под камень, изображавший Титан.
Прибирая священные для сына алтари, Констант духовно сближался со своим сыном, насколько это было возможно.
К попыткам сына создать религию он относился с уважением.
Порой, глядя на возрожденный алтарь, Констант по разному передвигал элементы собственной жизни — но только в голове, камней он не трогал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36