— Нам надо как-нибудь отсюда выбраться. — Он бережно встряхнул мальчишку, словно стараясь всколыхнуть в нем что-то, как пузырьки в газировке.
Хроно отлепил отцовскую ладонь от своего плеча, словно это пиявка.
— А дальше что? — сказал он.
— Будем жить! — сказал Дядек.
Мальчик равнодушно окинул взглядом отца, словно прикидывая, стоит ли доверять свое будущее этому чужаку. Хроно вынул из кармана свой талистман и потер его между ладонями.
Воображаемая сила, которую придавал ему талисман, укрепила его в решении — никому не доверять. жить, как жил всегда, долгие годы — в озлобленном одиночестве.
— А я и так живу, — сказал он. — Живу, как надо, — сказал он. — Катись к чертовой матери.
Дядек отступил на шаг. Углы его рта поползли вниз.
— К чертовой матери? — шепотом повторил он.
— Я всех посылаю к чертовой матери, — сказал мальчик. Он попытался быть добрей, но тут же устал от этой попытки. — Ну что, можно мне идти играть в лапту?
— Ты можешь послать к чертовой матери родного отца? — еле выговорил Дядек. Вопрос разнесся эхом в пустоте его выметенной памяти и докатился до уголка, где все еще жили воспоминания о его собственном странном детстве. Все свое странное детство он провел, мечтая хоть когда-нибудь увидеть и полюбить отца, который не желал его видеть и не позволял себя любить.
— Я же — я дезертировал из армии, чтобы пробраться сюда — чтобы тебя отыскать, — сказал Дядек.
В глазах мальчика мелькнул живой интерес, но тут же погас.
— Они тебя заберут, — сказал он. — Они всех забирают.
— Я угоню ракету, — сказал Дядек. — И мы с тобой и с твоей мамой сядем в нее и улетим!
— Куда? — спросил мальчик.
— В хорошее место, — сказал Дядек.
— Что еще за хорошее место? — сказал Хроно.
— Не знаю. Придется поискать! — сказал Дядек. Хроно, словно жалея его, покачал головой.
— Ты уж извини, — сказал он. — Только, по-моему, ты сам не знаешь, про что говоришь. Из-за тебя перебьют кучу людей, и больше ничего.
— Ты хочешь остаться здесь? — спросил Дядек.
— Мне здесь неплохо, — сказал Хроно. — Можно, я пойду играть в лапту, а?
Дядек заплакал.
Его слезы потрясли и ужаснули мальчишку. Он ни разу в жизни не видел плачущего мужчину. Сам он никогда не плакал.
— Я пошел играть! — отчаянно закричал он и вылетел из кабинета.
Дядек подошел к окну. Он поглядел на железную площадку для игр. Теперь команда Хроно ловила мяч. Юный Хроно встал в ее ряды, лицом к подающему, которого Дядек видел со спины.
Хроно поцеловал свой талисман, сунул его в карман.
— Не зевай, ребята, — хрипло крикнул он. — А ну, ребята. — бей его!
Подруга Дядька, мать юного Хроно, работала инструктором в Школе шлиманновского дыхания для новобранцев. Шлиманновское дыхание — это такая методика, которая позволяет человеку выжить в вакууме или в непригодной для дыхания атмосфере без скафандров и прочих громоздких аппаратов.
Главное в этой методике — прием пилюль, содержащих большой запас кислорода. Кислород всасывается в кровь непосредственно через стенки тонкого кишечника, а не через легкие. На Марсе эти пилюли носили официальное название: Боевой Дыхательный Рацион, а попросту назывались _дышарики_.
В безвредной, но совершенно непригодной для дыхания атмосфере Марса шлиманновская дыхательная методика очень проста. Человек продолжает дышать и разговаривать нормально, хотя его легкие не извлекают кислорода из атмосферы — его там нет. Положено регулярно принимать дь шарики, и все в порядке.
В школе, где служила инструктором подруга Дядька, новобранцев обучали более сложной методике, необходимой для жизни в вакууме или в ядовитой атмосфере. Одних пилюль тут мало — надо еще затампонировать уши и ноздри и держать закрытым рот. При малейшей попытке дышать или говорить может открыться кровотечение, а потом человек умирает.
Подруга Дядька была одной из шести инструкторш Школы шлиманновского дыхания для новобранцев. Она вела занятия в классе — пустой, выбеленной комнате без окон, площадью в тридцать на тридцать футов. Вдоль стен были расставлены скамейки.
На столе посередине комнаты стоял столик, а на нем — таз с дышариками, таз с заглушками для ушей и ноздрей, ролик лейкопластыря, ножницы и портативный магнитофон. Магнитофон нужен был для того, чтобы слушать музыку, когда приходилась подолгу ничего не делать, выжидая, пока природа сделает свое дело.
Сейчас настал как раз такой период. Класс только что наглотался дышариков. Студентам оставалось только неподвижно сидеть на скамейках и дожидаться, пока кислород дойдет до их тонких кишок.
Музыка, которую они слушали, была недавно пиратским образом записана по трансляции с Земли. На Земле это трио было сверхпопулярно — трио для мальчика, девочки и церковных колоколов. Называлась вещь «Господь — дизайнер нашего интерьера». Мальчик и девочка пели каждый свою строчку стиха, а потом их голоса сливались в припеве.
Перезвон церковных колоколов вступал в тех местах, где упоминалась религия.
Новобранцев было семнадцать человек. Все они были в недавно выданных трусах линяло-лишайникового цвета. Раздеваться приходилось для того, чтобы инструкторша могла наблюдать внешние признаки действия шлиманновского дыхания.
Новобранцы только что прошли чистку памяти, и им были вживлены антенны в госпитале Приемного Центра. Головы у них были наголо выбриты, и у всех от макушки до затылка тянулась полоска липкого пластыря.
Липкий пластырь отмечал место, где вживлена антенна.
Глаза у новобранцев были совершенно пустые, как окна заброшенной ткацкой фабрики.
У инструкторши были такие же пустые глаза, потому что и она совсем недавно подверглась чистке памяти.
Когда ее выписывали из госпиталя, ей сообщили, как ее зовут, где она живет и как учить шлиммановскому дыханию, — вот практически вся информация, которую ей сообщили. И еще ей сказали, что у нее есть сын восьми лет по имени Хроно и если она пожелает, то может навещать его в интернате по вторникам, во второй половине дня.
Инструкторшу, мать Хроно, подругу Дядька, звали Би. На ней был тренировочный костюм блекло-зеленого цвета и белые спортивные туфли, а на шее у нее висел судейский свисток и стетоскоп.
Ее монограмма была нашита на груди, на тренировочной куртке.
Она взглянула на часы, висевшие на стене. Времени прошло достаточно, чтобы самая вялая пищеварительная система донесла воздушный рацион до тонких кишок. Она встала, выключила магнитофон и дала свисток.
— Становись! -скомандовала она.
Новобранцы еще не проходили строевую подготовку и становиться ровными рядами они еще не умели. Весь пол был расчерчен на квадраты, так что новобранцы, встав по квадратам, располагались ровными шеренгами и рядами, ласкающими глаз. Некоторое время это сманивало на игру в «третий лишний»— несколько новобранцев с пустыми глазами разом пытались занять один и тот же квадрат. Но наконец каждый оказался в собственном квадрате.
— Так, — сказала Би. — А теперь берите заглушки и заткните, пожалуйста, ноздри и уши.
У каждого рекрута в потном кулаке были зажаты заглушки. Каждый заткнул себе уши и ноздри.
Би прошла по рядам, проверяя, хорошо ли заткнуты уши и ноздри.
— Так, — сказала она, закончив обход. — Очень хорошо, — сказала она. Она взяла со стола ролик липкого пластыря. — А теперь я вам наглядно покажу, что легкие вам совсем не нужны, пока у вас есть Боевые Дыхательные Рационы — или, как вы скоро будете называть их по-солдатски, — дышарики.
Она снова пошла по рядам, отрезая куски лейкопластыря и заклеивая им рты. Никто не протестовал. А когда она дошла до конца последней шеренги, ни у кого не осталось щелочки, через которую мог бы вырваться звук протеста.
Она засекла время и снова включила музыку. Еще двадцать минут ей будет нечего делать — надо только следить за изменением цвета голых торсов, за последними спазмами агонии умирающих легких. В идеале все тела должны посинеть, затем покраснеть, а потом, на исходе двадцати минут, снова обрести свои натуральный цвет. А грудные клетки должны сначала лихорадочно вздыматься, а потом прекратить борьбу, застыть.
К концу этой двадцатиминутной пытки каждый новобранец твердо усвоит, что дышать легкими абсолютно не нужно. В идеале, каждый новобранец к концу курса тренировки преисполнится такой уверенностью в себе и верой в дышарики, что будет готов выскочить из космического корабля и на земную Луну, и на дно земного океана — куда угодно, ни на секунду не задумавшись, куда он прыгает.
Би сидела на скамейке.
Ее прекрасные глаза были окружены темными кругами. Эти круги появились, когда она вышла из госпиталя, и становились с каждым днем все темнее. В госпитале ее уверяли, что она с каждым днем будет чувствовать себя все спокойнее, становиться все трудоспособное. Еще они ей сказали, что если, паче чаяния, по какому-то недоразумению это не получится, то она должна явиться в госпиталь и ей окажут помощь.
— Мы все нуждаемся в помощи — сегодня вы, а завтра — я, — сказал ей доктор Моррис Н. Касл — Стыдиться тут нечего. Однажды мне может понадобиться ваша помощь, Би, и я не постесняюсь вас о ней попросить.
В госпиталь ее забрали после того, как она показала старшей инструкторше вот эти стихи, которые она написала про шлиманновское дыхание:
Забудь про ветер и туман,
Все входы затвори
Захлопни горло, как капкан,
Жизнь заточи внутри.
Вдох, выдох — бьешься, не дыша,
Как в кулаке скупца.
В смертельной пустоте, душа,
Не пророни словца
Безмолвно горе, нем восторг -
Обмолвись лишь слезой
Дыханье, Слово брось в острог
Ты с узницей-душой
Человек — лишь малый остров,
пыль в пространстве ледяном.
Каждый человек — лишь остров:
остров-крепость, остров-дом.
Лицо Би, которую забрали в госпиталь за то, что она написала эти стихи, дышало силой — волевое, надменное, с высокими скулами. Она поразительно походила на индейского воина. Но тот, кто высказал бы это, непременно тут же добавил бы, что она настоящая красавица, такая, как она есть.
В дверь класса кто-то резко постучал. Би подошла к двери и открыла ее.
— Да? — сказала она.
В пустом коридоре стоял человек в форме, красный и весь в поту. На форме не было знаков различия. За плечом у человека болталась винтовка. Глаза у него были глубоко запавшие, тревожные.
— Курьер, — сказал он хрипло. — Сообщение для Би.
— Би — это я, — сказала Би недоверчиво.
Курьер оглядел ее с ног до головы, так что она почувствовала себя обнаженной. От его тела шел жар, и этот жар обволакивал ее, не давая дышать.
— Вы меня узнаете? — шепотом спросил он.
— Нет, — ответила она. Его вопрос отчасти ее успокоил.
Должно быть, у них были раньше какие-то общие дела. Значит, он пришел сюда по делу, как всегда, — просто в госпитале она забыла и его самого, и его дела.
— И я вас тоже не помню, — прошептал он.
— Я недавно из госпиталя, — сказала она. — Надо было очистить память.
— Говорите шепотом! — резко прервал ее курьер.
— Что? — спросила Би.
— Шепотом! — сказал он.
— Простите, — прошептала она. Очевидно, разговоры с этим деятелем полагалось вести только шепотом. — Я так много забыла.
— Как и _все_ мы! — сердито прошептал он. Он вновь оглянулся — нет ли кого в коридоре. — Вы мать Хроно, верно? — сказал он шепотом.
— Да, — шепотом ответила она.
Теперь странный посланец не сводил глаз с ее лица. Он глубоко вздохнул, нахмурился — часто заморгал.
— А сообщение — какое сообщение? — прошептала Би.
— Сообщение вот какое, — шепотом сказал посланец. — Я — отец Хроно. Я только что дезертировал из армии. Меня зовут Дядек. Я хочу найти какой-нибудь способ удрать отсюда всем вместе, — я, вы, Хроно и мой лучший друг. Пока я еще ничего не придумал, но вы должны быть готовы в любую минуту, — он сунул ей ручную гранату. — Спрячьте где-нибудь, — прошептал он. — Может пригодиться в нужный момент.
Из приемной в дальнем конце коридора раздались громкие крики.
— Он сказал, что он — доверенный курьер! — кричал один голос.
— Черта лысого он курьер! — орал другой. — Он дезертир с поля боя! Кого он спрашивал?
— Да никого! Сказал, что совершенно секретно!
Залился свисток.
— Шестеро — за мной! — прокричал мужской голос. — Обыщем комнату за комнатой. Остальные — оцепить здание!
Дядек втолкнул Би вместе с гранатой в класс и закрыл дверь. Он сбросил с плеча винтовку, взял под прицел новобранцев, стоявших с заглушками в ушах и ноздрях и заклеенными пластырем ртами.
— Только пикни, только дернись кто из вас, — сказал он, — всех перестреляю.
Рекруты, окаменевшие в своих квадратах, никак не отреагировали на эту угрозу.
Они были бледно-синего цвета.
Их грудные клетки вздымались и опадали.
Они знали и чувствовали только одно — маленькую, белую, спасательную пилюлю, растворяющуюся в двенадцатиперстной кишке.
— Куда спрятаться? — сказал Дядек. — Где выход?
Би могла и не отвечать. Прятаться было некуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Хроно отлепил отцовскую ладонь от своего плеча, словно это пиявка.
— А дальше что? — сказал он.
— Будем жить! — сказал Дядек.
Мальчик равнодушно окинул взглядом отца, словно прикидывая, стоит ли доверять свое будущее этому чужаку. Хроно вынул из кармана свой талистман и потер его между ладонями.
Воображаемая сила, которую придавал ему талисман, укрепила его в решении — никому не доверять. жить, как жил всегда, долгие годы — в озлобленном одиночестве.
— А я и так живу, — сказал он. — Живу, как надо, — сказал он. — Катись к чертовой матери.
Дядек отступил на шаг. Углы его рта поползли вниз.
— К чертовой матери? — шепотом повторил он.
— Я всех посылаю к чертовой матери, — сказал мальчик. Он попытался быть добрей, но тут же устал от этой попытки. — Ну что, можно мне идти играть в лапту?
— Ты можешь послать к чертовой матери родного отца? — еле выговорил Дядек. Вопрос разнесся эхом в пустоте его выметенной памяти и докатился до уголка, где все еще жили воспоминания о его собственном странном детстве. Все свое странное детство он провел, мечтая хоть когда-нибудь увидеть и полюбить отца, который не желал его видеть и не позволял себя любить.
— Я же — я дезертировал из армии, чтобы пробраться сюда — чтобы тебя отыскать, — сказал Дядек.
В глазах мальчика мелькнул живой интерес, но тут же погас.
— Они тебя заберут, — сказал он. — Они всех забирают.
— Я угоню ракету, — сказал Дядек. — И мы с тобой и с твоей мамой сядем в нее и улетим!
— Куда? — спросил мальчик.
— В хорошее место, — сказал Дядек.
— Что еще за хорошее место? — сказал Хроно.
— Не знаю. Придется поискать! — сказал Дядек. Хроно, словно жалея его, покачал головой.
— Ты уж извини, — сказал он. — Только, по-моему, ты сам не знаешь, про что говоришь. Из-за тебя перебьют кучу людей, и больше ничего.
— Ты хочешь остаться здесь? — спросил Дядек.
— Мне здесь неплохо, — сказал Хроно. — Можно, я пойду играть в лапту, а?
Дядек заплакал.
Его слезы потрясли и ужаснули мальчишку. Он ни разу в жизни не видел плачущего мужчину. Сам он никогда не плакал.
— Я пошел играть! — отчаянно закричал он и вылетел из кабинета.
Дядек подошел к окну. Он поглядел на железную площадку для игр. Теперь команда Хроно ловила мяч. Юный Хроно встал в ее ряды, лицом к подающему, которого Дядек видел со спины.
Хроно поцеловал свой талисман, сунул его в карман.
— Не зевай, ребята, — хрипло крикнул он. — А ну, ребята. — бей его!
Подруга Дядька, мать юного Хроно, работала инструктором в Школе шлиманновского дыхания для новобранцев. Шлиманновское дыхание — это такая методика, которая позволяет человеку выжить в вакууме или в непригодной для дыхания атмосфере без скафандров и прочих громоздких аппаратов.
Главное в этой методике — прием пилюль, содержащих большой запас кислорода. Кислород всасывается в кровь непосредственно через стенки тонкого кишечника, а не через легкие. На Марсе эти пилюли носили официальное название: Боевой Дыхательный Рацион, а попросту назывались _дышарики_.
В безвредной, но совершенно непригодной для дыхания атмосфере Марса шлиманновская дыхательная методика очень проста. Человек продолжает дышать и разговаривать нормально, хотя его легкие не извлекают кислорода из атмосферы — его там нет. Положено регулярно принимать дь шарики, и все в порядке.
В школе, где служила инструктором подруга Дядька, новобранцев обучали более сложной методике, необходимой для жизни в вакууме или в ядовитой атмосфере. Одних пилюль тут мало — надо еще затампонировать уши и ноздри и держать закрытым рот. При малейшей попытке дышать или говорить может открыться кровотечение, а потом человек умирает.
Подруга Дядька была одной из шести инструкторш Школы шлиманновского дыхания для новобранцев. Она вела занятия в классе — пустой, выбеленной комнате без окон, площадью в тридцать на тридцать футов. Вдоль стен были расставлены скамейки.
На столе посередине комнаты стоял столик, а на нем — таз с дышариками, таз с заглушками для ушей и ноздрей, ролик лейкопластыря, ножницы и портативный магнитофон. Магнитофон нужен был для того, чтобы слушать музыку, когда приходилась подолгу ничего не делать, выжидая, пока природа сделает свое дело.
Сейчас настал как раз такой период. Класс только что наглотался дышариков. Студентам оставалось только неподвижно сидеть на скамейках и дожидаться, пока кислород дойдет до их тонких кишок.
Музыка, которую они слушали, была недавно пиратским образом записана по трансляции с Земли. На Земле это трио было сверхпопулярно — трио для мальчика, девочки и церковных колоколов. Называлась вещь «Господь — дизайнер нашего интерьера». Мальчик и девочка пели каждый свою строчку стиха, а потом их голоса сливались в припеве.
Перезвон церковных колоколов вступал в тех местах, где упоминалась религия.
Новобранцев было семнадцать человек. Все они были в недавно выданных трусах линяло-лишайникового цвета. Раздеваться приходилось для того, чтобы инструкторша могла наблюдать внешние признаки действия шлиманновского дыхания.
Новобранцы только что прошли чистку памяти, и им были вживлены антенны в госпитале Приемного Центра. Головы у них были наголо выбриты, и у всех от макушки до затылка тянулась полоска липкого пластыря.
Липкий пластырь отмечал место, где вживлена антенна.
Глаза у новобранцев были совершенно пустые, как окна заброшенной ткацкой фабрики.
У инструкторши были такие же пустые глаза, потому что и она совсем недавно подверглась чистке памяти.
Когда ее выписывали из госпиталя, ей сообщили, как ее зовут, где она живет и как учить шлиммановскому дыханию, — вот практически вся информация, которую ей сообщили. И еще ей сказали, что у нее есть сын восьми лет по имени Хроно и если она пожелает, то может навещать его в интернате по вторникам, во второй половине дня.
Инструкторшу, мать Хроно, подругу Дядька, звали Би. На ней был тренировочный костюм блекло-зеленого цвета и белые спортивные туфли, а на шее у нее висел судейский свисток и стетоскоп.
Ее монограмма была нашита на груди, на тренировочной куртке.
Она взглянула на часы, висевшие на стене. Времени прошло достаточно, чтобы самая вялая пищеварительная система донесла воздушный рацион до тонких кишок. Она встала, выключила магнитофон и дала свисток.
— Становись! -скомандовала она.
Новобранцы еще не проходили строевую подготовку и становиться ровными рядами они еще не умели. Весь пол был расчерчен на квадраты, так что новобранцы, встав по квадратам, располагались ровными шеренгами и рядами, ласкающими глаз. Некоторое время это сманивало на игру в «третий лишний»— несколько новобранцев с пустыми глазами разом пытались занять один и тот же квадрат. Но наконец каждый оказался в собственном квадрате.
— Так, — сказала Би. — А теперь берите заглушки и заткните, пожалуйста, ноздри и уши.
У каждого рекрута в потном кулаке были зажаты заглушки. Каждый заткнул себе уши и ноздри.
Би прошла по рядам, проверяя, хорошо ли заткнуты уши и ноздри.
— Так, — сказала она, закончив обход. — Очень хорошо, — сказала она. Она взяла со стола ролик липкого пластыря. — А теперь я вам наглядно покажу, что легкие вам совсем не нужны, пока у вас есть Боевые Дыхательные Рационы — или, как вы скоро будете называть их по-солдатски, — дышарики.
Она снова пошла по рядам, отрезая куски лейкопластыря и заклеивая им рты. Никто не протестовал. А когда она дошла до конца последней шеренги, ни у кого не осталось щелочки, через которую мог бы вырваться звук протеста.
Она засекла время и снова включила музыку. Еще двадцать минут ей будет нечего делать — надо только следить за изменением цвета голых торсов, за последними спазмами агонии умирающих легких. В идеале все тела должны посинеть, затем покраснеть, а потом, на исходе двадцати минут, снова обрести свои натуральный цвет. А грудные клетки должны сначала лихорадочно вздыматься, а потом прекратить борьбу, застыть.
К концу этой двадцатиминутной пытки каждый новобранец твердо усвоит, что дышать легкими абсолютно не нужно. В идеале, каждый новобранец к концу курса тренировки преисполнится такой уверенностью в себе и верой в дышарики, что будет готов выскочить из космического корабля и на земную Луну, и на дно земного океана — куда угодно, ни на секунду не задумавшись, куда он прыгает.
Би сидела на скамейке.
Ее прекрасные глаза были окружены темными кругами. Эти круги появились, когда она вышла из госпиталя, и становились с каждым днем все темнее. В госпитале ее уверяли, что она с каждым днем будет чувствовать себя все спокойнее, становиться все трудоспособное. Еще они ей сказали, что если, паче чаяния, по какому-то недоразумению это не получится, то она должна явиться в госпиталь и ей окажут помощь.
— Мы все нуждаемся в помощи — сегодня вы, а завтра — я, — сказал ей доктор Моррис Н. Касл — Стыдиться тут нечего. Однажды мне может понадобиться ваша помощь, Би, и я не постесняюсь вас о ней попросить.
В госпиталь ее забрали после того, как она показала старшей инструкторше вот эти стихи, которые она написала про шлиманновское дыхание:
Забудь про ветер и туман,
Все входы затвори
Захлопни горло, как капкан,
Жизнь заточи внутри.
Вдох, выдох — бьешься, не дыша,
Как в кулаке скупца.
В смертельной пустоте, душа,
Не пророни словца
Безмолвно горе, нем восторг -
Обмолвись лишь слезой
Дыханье, Слово брось в острог
Ты с узницей-душой
Человек — лишь малый остров,
пыль в пространстве ледяном.
Каждый человек — лишь остров:
остров-крепость, остров-дом.
Лицо Би, которую забрали в госпиталь за то, что она написала эти стихи, дышало силой — волевое, надменное, с высокими скулами. Она поразительно походила на индейского воина. Но тот, кто высказал бы это, непременно тут же добавил бы, что она настоящая красавица, такая, как она есть.
В дверь класса кто-то резко постучал. Би подошла к двери и открыла ее.
— Да? — сказала она.
В пустом коридоре стоял человек в форме, красный и весь в поту. На форме не было знаков различия. За плечом у человека болталась винтовка. Глаза у него были глубоко запавшие, тревожные.
— Курьер, — сказал он хрипло. — Сообщение для Би.
— Би — это я, — сказала Би недоверчиво.
Курьер оглядел ее с ног до головы, так что она почувствовала себя обнаженной. От его тела шел жар, и этот жар обволакивал ее, не давая дышать.
— Вы меня узнаете? — шепотом спросил он.
— Нет, — ответила она. Его вопрос отчасти ее успокоил.
Должно быть, у них были раньше какие-то общие дела. Значит, он пришел сюда по делу, как всегда, — просто в госпитале она забыла и его самого, и его дела.
— И я вас тоже не помню, — прошептал он.
— Я недавно из госпиталя, — сказала она. — Надо было очистить память.
— Говорите шепотом! — резко прервал ее курьер.
— Что? — спросила Би.
— Шепотом! — сказал он.
— Простите, — прошептала она. Очевидно, разговоры с этим деятелем полагалось вести только шепотом. — Я так много забыла.
— Как и _все_ мы! — сердито прошептал он. Он вновь оглянулся — нет ли кого в коридоре. — Вы мать Хроно, верно? — сказал он шепотом.
— Да, — шепотом ответила она.
Теперь странный посланец не сводил глаз с ее лица. Он глубоко вздохнул, нахмурился — часто заморгал.
— А сообщение — какое сообщение? — прошептала Би.
— Сообщение вот какое, — шепотом сказал посланец. — Я — отец Хроно. Я только что дезертировал из армии. Меня зовут Дядек. Я хочу найти какой-нибудь способ удрать отсюда всем вместе, — я, вы, Хроно и мой лучший друг. Пока я еще ничего не придумал, но вы должны быть готовы в любую минуту, — он сунул ей ручную гранату. — Спрячьте где-нибудь, — прошептал он. — Может пригодиться в нужный момент.
Из приемной в дальнем конце коридора раздались громкие крики.
— Он сказал, что он — доверенный курьер! — кричал один голос.
— Черта лысого он курьер! — орал другой. — Он дезертир с поля боя! Кого он спрашивал?
— Да никого! Сказал, что совершенно секретно!
Залился свисток.
— Шестеро — за мной! — прокричал мужской голос. — Обыщем комнату за комнатой. Остальные — оцепить здание!
Дядек втолкнул Би вместе с гранатой в класс и закрыл дверь. Он сбросил с плеча винтовку, взял под прицел новобранцев, стоявших с заглушками в ушах и ноздрях и заклеенными пластырем ртами.
— Только пикни, только дернись кто из вас, — сказал он, — всех перестреляю.
Рекруты, окаменевшие в своих квадратах, никак не отреагировали на эту угрозу.
Они были бледно-синего цвета.
Их грудные клетки вздымались и опадали.
Они знали и чувствовали только одно — маленькую, белую, спасательную пилюлю, растворяющуюся в двенадцатиперстной кишке.
— Куда спрятаться? — сказал Дядек. — Где выход?
Би могла и не отвечать. Прятаться было некуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36