— Семен жив?
— Жив.
— Где он?
— Там, возле дороги, лежит. Раненный.
— Тяжело?
— Тяжело. В плечо и ногу. И весь разговор. Главное, что жив. А остальное приложится.
— Надо посчитать убитых, — сказал Сан Саныч, — чтобы узнать, не остался ли еще кто-нибудь в лагере. Нам нельзя допускать выстрелов в спину.
Ветераны разбрелись. Чтобы через несколько минут собраться снова.
— Подобьем бабки? Сколько у кого?
— У меня четверо.
— Трое.
— Толя. Сколько на дороге?
— Вначале пять. Потом еще три.
— Плюс часовой.
— И этот, который меня пытал, — добавил Сан Саныч. — Расчет закончен. Ответ не сходится на два человека.
Где они могут быть?
Все замолчали. Все были уверены, что бандиты в полном составе остались на поле брани. И вдруг недостача. Когда они успели уйти? Или их не было с самого начала?
— Что будем делать?
— Наверное, искать. Только быстро, пока власти не прибыли.
Но искать пропавших бандитов не пришлось. Они сами объявились.
Из гаража, из открытых ворот, на полной скорости выскочил депутатский «Мерседес». С наглухо поднятыми стеклами.
— Вот они! — крикнул Борис.
«Мерседес», набирая скорость, несся к воротам.
Борис и Михась, вскинув автоматы, открыли ураганную стрельбу по проносящейся мимо машине. Тщетно. Пули плющились и отскакивали от бронированных бортов и окон машины. Они не могли причинить ей никакого вреда.
— Уходит. Уходит, — кричал Борис, продолжая жать на курок. — Уходит, гад!
«Мерседес» с ходу врезался в горящую посреди ворот иномарку, разорвал, отбросил ее в сторону и, почти не задержавшись, в дыму и огне, вырулил на свободную теперь дорогу.
— Все! Теперь его не достать, — психанул Борис, отбросив в досаде пустой автомат. — Здесь противотанковое ружье надо было иметь, а не этот пугач!
— Депутат, чтоб его!.. Это депутат ушел. Скользкий, сволочь! Как обмылок в бане. Не ухватишь! — выругался Сан Саныч.
— Как всегда: мелюзга отдувается по полной программе, а главный организатор тихо уходит в кусты.
— Уезжает.
— Что уезжает?
— Уезжает в кусты. С комфортом.
— Ладно, что случилось, то случилось. Чего теперь глотки рвать. Нам не о «мерсе» переживать надо — о себе. Нам, может быть, на все про все минуты остались, — напомнил Борис. — Предлагаю рассовать «ППШ» по рукам убитых бандитов. Только вначале приклады и курки как следует обтереть. И их пальчики приложить. Пусть сыскари думают, что здесь случилась междоусобная разборка. Им так проще будет. И нам тоже.
А те, что в «Мерседесе», я думаю, заявление в милицию не понесут. Они если надумают с нами разобраться, будут разбираться по-свойски. Без оглядки на закон. Что лично для нас может быть еще и хуже.
Зря мы его все-таки упустили! Теперь жди вторую серию!
Глава 32
Черный, с затененными окнами «Мерседес», приседая на задние колеса, уходил по дороге. По единственной дороге, которая выводила из лагеря. Последним препятствием, отделявшим его от свободы, были поваленные березы. Но для «Мерседеса» они большой проблемы не представляли.
Проблему для бронированного «Мерседеса» мог представлять только… раненый Семен.
Он давно следил за ходом боя. Ему не нужно было его видеть, ему довольно было его слышать. По отдельным выстрелам, по автоматным очередям он четко мог представить, что там творится.
А творилось там не самое лучшее.
Короткие очереди «Дегтярева».
Дробная трещотка «Калашниковых».
Редкие винтовочные выстрелы.
Один «Дегтярев». Один «ППШ». Одна винтовка.
Один Анатолий! Без огневой поддержки, без помощи ветеранов. Молчат ветераны.
Пять, десять, пятнадцать минут. Молчат! Значит, нет ветеранов. Возможно, вообще уже нет. На всей грешной земле. И скорее всего нет, иначе давно проявили бы себя. Не оставили бы на стопроцентную погибель своего товарища.
А они молчат!
Отсюда выходит, что на поле боя их осталось двое — раненый он, Семен, и ведущий неравный бой Толя. Рано или поздно они его достанут. Один человек не может победить десяток. Если только не действует из-за угла. Фактор неожиданности утрачен. Они его убьют. Это как дважды два. Без глупой надежды на пятерку или восьмерку в ответе.
Они его убьют и попытаются скрыться из лагеря. По единственной дороге. По той, возле которой лежит Семен.
А раз он здесь лежит, он должен попытаться им усложнить эту задачу. Не остановить — нет, на это у него сил не хватит. Но затормозить и, возможно, кого-то убить. И умереть самому. В бою. Потому что без посторонней помощи он все равно не выживет. Только дольше будет мучиться. И потому еще, что оставаться единственным живым ему не с руки. Все вместе пришли — всем вместе и уходить!
Стискивая зубы от боли, Семен перекатился на живот и пополз к дороге. Каждое движение было для него мучительным, но облегчить свою участь он не мог. Альтернативы у него не было. Из отряда их осталось двое, и у каждого осталась своя работа. Толя доделывал свою. До конца. Семен — свою. И тоже до конца. Заменить их было некому. Единственно, чего он боялся, — это потерять сознание до того, как достигнет своей цели. Он не желал быть дезертиром даже по такой вроде бы уважительной причине. Он не желал быть дезертиром ни по какой причине.
Через каждые два-три метра Семен отдыхал, собираясь с силами, и, отдохнув и закусив губы, полз дальше. Оставляя на зеленой траве кровавые пятна. Его единственной и последней целью была дорога. Он мог погибнуть на этом бесконечном коротком пути. Но не мог не доползти. Единственной оправдательной причиной для него могла быть только смерть. Смерть на дистанции.
Семен полз, как ползал когда-то по нейтральной полосе, подкрадываясь к идущему на позиции его роты танку. Он знал, что едва ли выиграет единоборство с многотонной махиной, что скорее всего погибнет, как несколько бойцов, попытавшихся сделать то же самое до него, но продолжал ползти. Потому что теперь была его очередь. А за ним — другого. А за тем — третьего. Без права на замену. Ему неважно было сохранить жизнь, ему важно было остановить танк, который, пройдя через него, пройдет еще по десятку тел его товарищей. Ради того, чтобы это не случилось, он готов был умереть. Хоть даже под гусеницы лечь. Если другого выхода не будет. Не «за Родину!» и уж точно не «за Сталина!» — за товарищей, которые в данный момент и есть его Родина!
Боль. Чернота в глазах. Секундная остановка. И снова вперед. Хоть на метр. Хоть на пять сантиметров. Главное — вперед. Чтобы перерезать путь чужой машине. Чтобы удержать свою, последнюю уже линию обороны.
Вперед! Потому что больше некому. Потому что остался только ты. Потому что весь спрос с тебя! Единственного!
До дороги Семен не дополз — потерял сознание. Всего в каких-то пяти метрах от полосы асфальта.
Он потерял сознание, но и там, в безмолвии черноты, продолжал ползти, карабкаться, цепляться ногтями и зубами за камни и траву. И там он помнил, что его уже никто не заменит!
Когда Семен пришел в себя, «Мерседес» был уже рядом. От того он и пришел в себя, что почва, на которой он лежал, задрожала от прокатывающей по ней многотонной массы.
Семен открыл глаза и увидел полированный бок «мерса». Он поднял автомат и тут же понял, что все его усилия были бессмысленны. Такую машину автоматом не прошибить. Она просто проедет мимо. Как скорый поезд мимо пытающегося его укусить комара.
«Мерседес» притормозил перед завалом. Как перед последним прыжком.
Брать его надо было сейчас. Но брать было нечем.
От боли, от отчаяния бессилия Семен начал проваливаться обратно в беспамятство. Ему уже незачем было сопротивляться боли и смерти. Он начал проваливаться, но остановился, вспомнив про гранату. Про ту, которую подкладывал под себя. Граната была рядом. Граната тащилась за ним, зацепившись за полу маскхалата. Противотанковая граната. Такая, какая нужна.
Бросить и расстрелять вылезающих из дверей. Лучше двух. Но хотя бы одного — представил он план действий. Главное — добросить. И не промахнуться.
Семен выдернул чеку и, видя как сквозь туман черную громадину «Мерседеса», бросил гранату между колес. Сильный взрыв ударил его по ушам, подкинул над землей и уронил вниз, на раненое плечо.
Выстрелить из автомата он не успел. Он потерял сознание.
Глава 33
— Взрыв! — крикнул, останавливаясь, Сан Саныч. — Вы слышали взрыв?
— Не глухие.
— Что это?
— По звуку граната.
— Я знаю, что граната. Откуда граната?
— Может, Семен? Когда я уходил, он подкладывал гранату под себя. Неужели подорвался?
— Сколько до того места, где ты его оставил?
— Метров триста.
— Тогда давайте шустрее.
— Шустрее — это уже сверхзвуковая скорость. Мы и так идем на пределах конструктивных возможностей. Того и гляди ходовая часть посыплется.
— И все равно быстрее. Быстрее! Быстрее!! Поворот. Лежащие поперек дороги березы. Разбитый пулями «рафик». И «Мерседес». Мертвый «Мерседес». Который уже никогда и никуда не поедет. И распластанный по земле Семен. Возможно, тоже неживой.
— Толя, Марина — вы к Семену. Остальные по бортам, — тихо сказал Сан Саныч. — Я справа. Вы — слева. Начинаем по команде.
Крадучись, подошли к покореженной машине. Остановились — каждый там, где следовало. Без дополнительных напоминаний. Как много раз до того на многих, в глубоком немецком тылу, дорогах.
— Готовы?
Не удержались, оглянулись на Толю и Марину.
— Ну, как там? Как Семен? — спросили одними глазами.
— Порядок! — показал большой палец Анатолий. — Дышит.
— Ну и слава богу!
И снова все взгляды на машину, на задранную над головой руку Полковника.
Подъем раскрытой ладони вверх — «Всем внимание!» и один за другим — в обратном отсчете, пальцы вниз. Чтобы каждый успел подготовиться к штурму. Один палец вниз — четыре. Второй — три. Третий — два. Четвертый — один. Сжатый кулак — «Начали!».
Разом придвинулись к машине, рванули сорванные с замков дверцы, уставили в салон автоматы. Пусто. Только водитель, мертвенно ткнувшийся головой в баранку. И огромная дыра в днище.
Нет депутата. Ушел депутат.
— Как же он выжил после такого? — удивленно присвистнул Михась. — И даже крови не видно.
— Может, он в бронежилете был?
— Не был он в бронежилете. И без бронежилета не был. И вообще не был! — зло ответил Сан Саныч. — Обвел он нас вокруг пальца, как безмозглых школяров. Не сел он в «Мерседес». Порожняком его отправил, чтобы нас, старых идиотов, с толку сбить. А сам по-тихому, задами, через забор, пешком ушел! Пешком! Не всегда большие люди на больших машинах ездят. Иногда и ходят.
Купил он нас. На элементарную подставу. Знал, что такую приманку мы не пропустим. Что клюнем на этот чертов бронированный «мерс» и заглотим его по самые кишки. Мы и заглотили. И подавились.
Вс". Нет депутата. Прохлопали мы его. Вот этими самыми глазками.
— Ну и черт с ним. Нет и нет, — махнул рукой Анатолий. — Но и войска у него тоже нет. Один он остался. Как не хочу сказать какой перст. И вряд ли теперь быстро оправится. К чему лишний раз расстраиваться? Того, что упущено, не воротишь.
Не о депутате надо думать, а о нас. Он о себе сам позаботится.
— Боюсь, и о нас тоже, — добавил Сан Саныч.
— Не успеет. Теперь у нас руки развязаны. Теперь заложники с нами. А он без них. Теперь мы в конспиративные игры играть не будем. Хватит. Напартизанились. Пора и честь знать. Теперь только законным порядком — заявление, протокол, санкция. Без самодеятельности. Пусть им те, кому по чину положено, занимаются. Мы свое дело сделали. Осталось до дома добраться. И забыть все как страшный сон.
Первые триста метров Семена тащили на плащ-палатке, вцепившись руками в углы ткани. Шли аккуратно, обходя грязь и лужи, стараясь не ступать след в след, чтобы не примять чрезмерно траву, стараясь не ломать встретившиеся на пути ветки. Идущая сзади Марина щедро посыпала путь перцово-табачной смесью. От собак.
Все как положено. Как положено, когда уходишь от активного преследования. Пусть даже преследователь этот наш российский рядовой раздолбай-милиционер, а не пунктуальный во всем, в том числе в поиске следов, немецкий каратель, а собака его — полудомашний Полкан взамен натасканной на преследование диверсантов немецкой овчарки.
Тем не менее — закон есть закон. Положено засыпать следы махоркой — сыпь, не жалей. Положено не протаскивать над землей, но поднимать каждую ногу, чтобы ненароком не порвать зацепившуюся травинку — будь добр, исполняй. И никак иначе. Потому что даже среди заведомо известного дурака-противника может отыскаться один внимательный умник или одна талантливая, с генами прабабушки-сучки, служившей в эсэсовских войсках, собака. Вот тогда и пожалеешь, что пренебрег известными мерами безопасности. Пожалеешь — ан поздно будет.
Через триста обязательных стерильно-карантинных метров ветераны остановились. Потому что дальше просто идти не могли. Из сил выбились.
— Три минуты перекур! — сказал шедший впереди Анатолий.
— Четыре.
— Ладно, пять.
Из двух вырубленных жердин и перекинутых через них полами внутрь плащ-палаток по-быстрому соорудили импровизированные носилки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39