Но не только о нем и его детях шла здесь речь. Благополучие еще множества пап, мам, дедушек, бабушек и их детей и внуков зависело от того, сумеет ли он сегодня сторговаться. Сможет ли наконец довершить дело, которое без намека на успех тянется вот уже несколько недель.
Если сможет, то только теперь. Если не сможет — то не сможет никогда. Теперь надо дожимать. Более удобного случая не будет.
Девочка кричала, но депутат уже не смотрел на нее. Депутат смотрел в глаза Полковнику. Он пытался увидеть там слабину, зацепившись за которую смог бы сокрушить все еще не выбрасывающую белый флаг крепость.
Депутат смотрел в глаза Сан Санычу, а сзади, захлебываясь слезами, кричала девочка. А позади девочки билась в истерике, удерживаемая бандитами, ее мать.
— Пусть они отпустят мою дочь! Отдайте им все!
Ну как такое выдержать! Как объяснить страдающей от боли девочке и еще более страдающей от ее боли матери, что выдача требуемой вещи никак не скажется на их дальнейшей судьбе. По крайней мере в лучшую сторону. Их не выпустят из этого лагеря. Сейчас они стали опасны депутату ничуть не меньше, чем дискета. Капитулировать, сказать «да» значит лишь убыстрить их гибель. От них избавятся ровно в тот момент, когда они станут не нужны. А они станут не нужны, когда преступники заполучат желаемое.
— Отдайте-е-е-еее!
— Оставь девочку, — еще раз, но уже демонстративно-спокойно, без надрыва, без угроз в голосе сказал Сан Саныч. В комнате, где царит крик, лучше, чем крик, слышен спокойный голос. — Оставь!
Его изменившийся в сторону спокойствия тон возымел действие.
— Брось ее, — распорядился депутат. Девочка упала на пол и отползла к матери.
— Если ты хочешь кого-то мучить — мучь меня, — предложил Сан Саныч. — Я источник твоих бед. Не Марина. И не Света. Не опускайся до мести невиновным.
— Я думал, ты решил начать торговаться, — разочарованно вздохнул депутат. — К сожалению, я опять ошибся. Но я услышал тебя. И снова готов пойти тебе навстречу. Я не буду трогать их. Я сделаю так, как просишь ты. Я ограничусь одним тобой. Но боюсь, это не принесет тебе облегчения. Им тоже. Позовите этого, как его?
— Седого, что ли?
— Седого? Ладно, Седого.
Один из бандитов выбежал в дверь.
— Я пока вас оставлю. Для беседы. Попозже, когда друзья ваши подъедут, — зайду. Надеюсь, вы не успеете соскучиться. Уверен, что не успеете!
Седой был действительно седым. Хотя и не очень старым.
— Тяжелая юность? — поинтересовался Сан Саныч. — Пьющий отчим. Хулиганы братья. Переживания по поводу колов в дневнике. Очень сильные переживания. И очень частые…
Седой не прореагировал. Словно не услышал. И даже не взглянул на Сан Саныча. Отсутствие диалога ничего доброго не предвещало.
— Я так полагаю, что у нас буд"т приватная беседа? Тогда, может, мы удалим из помещения посторонних? Например, женщину с ребенком, — предложил Полковник. — Это будет способствовать взаимопониманию и…
Седой, так и не проронив ни слова, не повернувшись, без всякого предупреждения и замаха ударил Сан Саныча в скулу. Ногой. Полковник упал, хватаясь руками за разбитое лицо. Рот быстро заполнился кровью.
«Против этого я долго не продержусь, — подумал Сан Саныч. — От силы полраунда».
Седой ударил еще раз. И снова в лицо.
— Не бейте его, дяденька! — услышал он детский крик. — Не надо!
Вот что имел в виду ушедший депутат. Что для детской психики нет большой разницы, бьют тебя или на твоих глазах бьют другого. И то и другое одинаково страшно. Второе, может быть, даже страшнее, потому что ты не теряешь сознание от причиненной боли, от полученных травм. Ты все видишь, все слышишь, все понимаешь. Ты открыт для восприятия. Дети сильнее взрослых мучаются чужой болью.
Он правильно все рассчитал, депутат, принимая предложение Сан Саныча. Когда дело дойдет до заложниц, они, насмотревшись и наслушавшись чужих страданий, будут бояться и мучиться на порядок сильнее.
Нет, Сан Саныч не вывел из-под удара слабых. Он лишь предоставил им возможность узнать, что их ожидает впереди. Он лишил их иллюзий и надежд на спасение. Он хотел сделать лучше, а сделал хуже. Принимать удары бывает легче, чем видеть, КАК их получают другие.
Седой приблизился, ткнул Сан Саныча носком ботинка. Проверил, жив или нет. Жив.
Наклонился. Прижал шею к полу ногой. Чиркнул зажигалкой. Высокое синее пламя обожгло Полковнику грудь. Затрещала кожа. Запахло палеными волосами и мясом.
Снова на ребенка работает. Демонстрирует пытку. Как в кино. Как в третьесортном боевике. С цветом. С видом огня и обугливающейся плоти. И еще с запахом. Правда, пока без звука. Как в немом боевике. Без звука не так страшно. Сан Саныч терпел сколько мог. Не хотел он кричать. Не хотел доставлять удовольствия палачу. Не хотел пугать тех, для чьих глаз и ушей предназначалась эта экзекуция. Но не вынес.
Не стерпел. Вначале замычал, в кровь закусывая губу. Потом застонал. А потом закричал в голос. Громко. Очень громко. Так, что сам себя со стороны услышал. Отраженным от стен эхом.
Он кричал очень громко. Но еще громче кричала девочка. Она не могла видеть то, что видела. Но и не могла отвести глаз от горящей зажигалки. Но даже если бы она закрыла глаза, у нее бы остались открыты уши. Но даже если бы она заткнула уши, оставался запах. Все остальное представило бы воображение.
Одной пыткой палач пытал трех человек!
— Оставьте его-о-о-о!!!
Потом наступила тишина. Сан Саныч потерял сознание.
Глава 23
Семен с Толей отъехали недалеко. Не более полукилометра. По малоприметному грунтовому съезду они согнали машину с дороги и поставили в густолесье, забросав с боков свежесрезанными ветками.
Точно так же, как и их товарищи, они переоделись в десантную форму. Только, кроме автомата, они достали из машины пулемет. Неуклюжий и простой, как чугунный утюг, но такой же безотказный, как и он, — «деггярь».
Навешали ветки.
Намазали лица.
Попрыгали.
Готовы?
Готовы!
Экипированные по полной форме, ветераны-разведчики извлекли из багажника оставшегося в живых бандита.
— Ты не залежался там со своим другом?
Тот с суеверным ужасом смотрел на двух неизвестно откуда взявшихся партизан времен второй мировой войны в полном боевом облачении. Маскхалаты, «ППШ» наперевес, раскрашенные грязью физиономии. И старинный, с блинообразным диском, пулемет, упиравшийся раздвинутыми сошками в землю.
— Ну, ты чего, дар речи потерял, что ли?
— А? — сказал бандит, ошарашенно перемещая взгляд с одного диверсанта на другого, с «ППШ» — на «дегтярь», с «дегтяря» — на иномарку и одновременно зыркая по сторонам. Похоже, он ожидал увидеть на поляне полный состав партизанского соединения Ковпака. Во главе с командиром.
— Ну, ты чего тормозной такой? Тебе, видно, лобызанья с трупом на пользу не пошли. Бери рацию.
— Зачем?
— Немцев на выручку вызывать. Придурок! Бери рацию и не спрашивай. Бандит взял рацию.
— Вызови своих и скажи, что застрял на дороге. И еще скажи, что старики бузят. Пусть они помощь подошлют. А то, мол, сами не управитесь. Понял?
Бандит кивнул.
— Ну тогда действуй. Бандит взял рацию.
— База? У меня поломка. Откуда я знаю какая. Стоим мы. Да, тут еще старики бузят. Пытаются из машины выбраться. Приезжайте. Приедете? Конец связи.
— Приедут?
— Приедут. Скоро.
— Ну, тогда давай полезай в багажник. Не тяни время.
— Вы что это, мужики, — серьезно? — спросил пленник, показывая глазами на маскхалаты, на пулемет.
— Что серьезно?
— Ну, в смысле воевать?
— Воевать-то? Серьезно. Серьезней некуда. Давай лезь!
Бандит пожал плечами и, не сопротивляясь, полез в багажник. Кажется, он начал понимать, что в багажнике, в обнимку с трупом, сейчас безопасней, чем в лагере.
— Эй, погоди.
— А что такое?
— Ты кляп заглотить забыл.
Бандит послушно раскрыл рот.
Фраза о кляпе была последней произнесенной разведчиками. Больше они не говорили. Потому что действовали.
— Ты с правой стороны. Я с левой, — показал Семен. — Действуем по моему сигналу.
По обе стороны дороги, почти одновременно, разведчики подошли к двум березам и, подкопавшись под корни со стороны леса, заложили в ямки по одной противотанковой гранате. Подвязав к предохранительной чеке длинные шнуры и протянув их через ветки, они залегли подальше от деревьев, но поближе к дороге.
— Ку-ку. Ку-ку… — близко прокричала кукушка.
— Ку-ку. Ку-ку… — ответила ей другая.
Засада была подготовлена. Дело оставалось за дичью.
Ворота лагеря со скрежетом открылись, выпуская «рафик».
— Они что, сухорукие, что не могли со стариками справиться! — возмущались бандиты, в спешном порядке мобилизованные на помощь своим неудачливым коллегам. — Два бугая с пистолетами просят защиты от выживших из ума пенсионеров! Когда это было?
— Да ладно ты, сейчас по-быстрому управимся и домой.
— Тебе хорошо говорить, а я сегодня часа не спал. А вечером снова на крышу! На хрена мне это надо, за других их работу делать.
«Рафик», мягко покачиваясь, несся по узкой дороге. С минуты на минуту должна была показаться заглохшая машина. Но так и не показалась.
«Рафик» заметил Анатолий и, отсчитав нужное количество секунд, дернул за шнур. В двадцати метрах от него предохранительная чека выскочила из своего гнезда, боек ударил в капсюль. В течение нескольких секунд ничего не произошло. В течение нескольких секунд горел запал. Потом раздался взрыв. Даже не очень громкий, потому что основная сила и основной звук ушли под корни и в землю.
Дерево вздрогнуло, качнулось и, медленно наклоняясь и все увеличивая скорость, стало падать. Дерево обрушилось поперек дороги перед самым бампером резко затормозившего «рафика».
Несколько секунд машина была неподвижна. Видно, водитель никак не мог прийти в себя. Но потом мотор взвыл, и «рафию» стал разворачиваться, тыкаясь то задом, то носом в близкие кюветы. Когда он почти выправился, когда путь назад был свободен, раздался еще один глухой взрыв и еще одно дерево, оседая, устремилось вершиной к дороге.
Путь был заблокирован с двух сторон. Ни вперед. Ни назад. Именно так разведчики во времена своей молодости останавливали вражеские колонны или отсекали часть ее.
«Рафию» замер в ловушке. Не было слышно даже шума мотора. Прошла секунда, другая, третья. Пауза затягивалась. Немцы, надо отдать им должное, действовали пошустрей. Либо сразу и без раздумья врубались в завал, пытаясь пусть даже ценой разбитой машины перескочить его с ходу или сдвинуть в какую-либо сторону. Либо разом выскакивали в двери и выбитые окна, забрасывая обочины гранатами. Многие погибали, но кто-то прорывался.
Немцы были вояки. Эти — просто бандиты. Эти не хотели рисковать шкурами и не хотели портить машину. У них не было фронтового опыта. Они не привыкли быть в роли загнанной в ловушку дичи, они всегда играли роль волков. Которых было больше, и которые были лучше вооружены, и жертвы которых всегда были заведомо слабее. Отсутствие отрицательного опыта сослужило плохую службу бандитам.
Они ждали, уступая невидимому врагу инициативу.
Наконец дверца открылась. Осторожно оглядываясь, высунулась одна голова и рука с зажатым в ней пистолетом.
Тихо.
Человек встал на асфальт. Потом лег. Заполз под днище машины. Полежал. Потом что-то сказал.
Вслед за ним из салона выполз еще один боевик. И еще один. Один подполз к завалу. Потом вернулся обратно к машине.
Тихо. Ни выстрела. Ни шороха. Только птички поют.
Один бандит вылез из-под машины, другой. Немец не вылез бы никогда. Немец лежал бы до ночи. Пусть даже по уши в грязи.
Наконец появился водитель и сидевший с ним рядом боевик. Кажется, старший. Машина осталась пустой.
Анатолий прижался щекой к ложе пулемета. То же самое, был он уверен, сделал и Семен по ту сторону дороги.
Осталось лишь дождаться еще одного бандита, замешкавшегося под машиной.
Анатолий понимал, что действует не по правилам, что стрелять надо было сразу. Но эти тоже действовали против правил. Они вставали, ходили, ничего не опасаясь. Наверное, они решили, что деревья повалил ветер. Оба, одновременно и одинаково, но с двух сторон. Или подумали, что это кто-то балуется. Или ничего не подумали. Просто не хотели подумать. Просто отвыкли тем местом, которое думает, трудиться.
Они не были готовы к войне и представить не могли, что на их территории может случиться что-то более серьезное, чем скоротечная мафиозная перестрелка. Раз она не возникла до сих пор, значит, ее не будет вовсе и все это происшествие исчерпывается этими двумя рухнувшими деревьями.
Их нужно было убить раньше. Но удобнее было теперь. Выковыривать их по одному из-под машины было долго и рискованно.
Теперь осталось дождаться только одного.
Но не пришлось. Из-за кустов, мыча и жестикулируя связанными руками, вывалился заточенный в багажнике иномарки пленник. Черт его знает, как он выбрался. Но выбрался. И даже дошел до дороги.
Бандиты вскинулись и тут же захохотали, наблюдая его прыжки и ужимки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39