Линкольн ужасно удивился:
— Что-о?
— Проехали. Лили знаешь что? Ибрагим хочет здесь все пе-ре-де-лать. — Гас повернулся ко мне. — Мой партнер страстно любит две вещи — меня и свой ресторан. Как только он понял, что заполучил меня, он начал обихаживать это заведение — ну, делать ему рекламу и всякое такое, чтобы добиться известности. Ни в чем ему не отказывает — подтяжки, пересадка волос, удаление жира с брюшка… За последние два года полностью меняли интерьер три раза, но, по-моему, уже хватит… Обещаю тебе, Ибрагим, если ты снова переделаешь ресторан, я уйду. Я не стану больше глядеться в одно зеркало ванной с типом, который ни на что не может решиться. Мне плевать, можешь ты себе это позволить или нет. — Сузив глаза, Гас одарил любовника взглядом. от которого потупилась бы и Медуза.
— Прекрати, Игнац. Ссорьтесь дома.
Позже Лили рассказала мне, что зовет их Игнацем и Чокнутым Котом, потому что они страшно похожи на персонажей известного комикса: Дювин вечно швыряется «кирпичами», а Ибрагим неизменно смотрит на него с любовью или, если партнер его окончательно допек, — абсолютной преданностью.
По счастью, в ресторане было не слишком людно, так что ругань Гаса мало кто слышал. Те же, кто слышал, подняли головы, а потом спокойно опустили. У меня возникло чувство, что им такая сцена не в новинку, и они не придают ей никакого значения.
— Кто сегодня готовит, Ибрагим?
— Фуф.
— Отлично! Макс, можете есть все. Готовит Фуф.
— Фуф? Замечательно. А кто это?
— Подружка Ки. Они познакомились в Иммиграционном бюро и с тех пор живут вместе. Она и Мабдин готовят по очереди.
— Мабдин?
— Мабдин Кессак. Он из Камеруна.
— Отлично готовит овощи. Но мяса не любит, так что в те дни, когда на кухне он, мясо лучше не заказывать, — сказал Ибрагим, хозяин и наниматель мясоненавистника Мабдина.
Мабдин жил с Альбертой Бэнд, одной из двух официанток, работавших в «Массе и власти». Второй была ее сестра Салливэн, которая в свободное время выступала в скверной театральной труппе «Шустрый шулер». Рассказать еще? Сестры Бэнд приходились дочерьми не кому иному, как Винсенту Бэнду, большому оригиналу — революционеру, подозреваемому в убийстве, грабителю банков, знаменитому в шестидесятые годы, а сейчас отбывающему пожизненное заключение в тюрьме Сен-Квентин; впрочем, его со дня на день могли досрочно освободить. Сестры утверждали, что их папенька готов сожрать всех с потрохами, когда — или если — выйдет на свободу.
В конце концов мы все же пообедали, но что мы ели? О чем разговаривали за столом? Говорил ли я что-нибудь? Ресторан был как огненная буря — энергии, нравов, событий. Посетители знали друг друга, еду приносили тогда, когда вы ее не ждали. Из кухни появилась Фуф в поварском колпаке и футболке с надписью «Butthole Surfers» note 1 и изображением двух цирковых клоунов, показывающих друг другу средний палец.
Вообще-то после первого посещения вы либо влюблялись в этот ресторан раз и навсегда, либо никогда больше не переступали его порога. Еда была восхитительна, остальное зависело от того, умеете ли вы воспринимать театральное начало бытия, чаще всего даже с элементами абсурда.
Ибрагим Сафид приехал в Лос-Анджелес много лет назад по программе студенческого обмена из Сару, одной из маленьких стран Средней Азии, где нефти в сотню раз больше, чем жителей. Он ехал изучать экономику, намереваясь затем вернуться домой и применить западные ноу-хау в стране, богатой природными ресурсами и гордящейся древней мудростью, но чуждой идей двадцатого столетия. Вместо этого он, как наркоман, пристрастился к Калифорнии и остался там. Отец Ибрагима был богат и снисходителен, так что, когда его единственный сын заявил, что желает жить в Америке и открыть магазин мужской одежды, папочка выделил деньги. Магазин процветал, но надоел Ибрагиму, и он его продал. Примерно в то же время он встретил Гаса, который работал официантом в шикарном ресторане на Беверли-Хиллз. Пожив вместе некоторое время, они решили открыть собственное заведение.
Ресторан с самого начала назвали «Масса и власть», и, как бы о нем ни злословили, кормили там вкусно. У Ибрагима открылся дар нанимать поваров. А еще он был неофилом. «Нео-», а не «некро-»: по мнению Ибрагима, все в ресторане нужно было то и дело обновлять. Стены следовало перекрашивать, мебель и меню — менять. Самое страшное слово, слетавшее с его уст, — «переделать», и те, кто работал у Ибрагима, слышали его очень часто. Причем он вовсе не стремился улучшать или усовершенствовать. Не важно, что суп из авокадо восхитителен, стены чудесного голубого цвета и что, пользуясь необычными столовыми приборами в «высокотехнологичном» стиле, люди улыбаются и вертят их в руках, словно дети, радующиеся новым игрушкам. Долой старое. Долой! Прочь! Вон! И самое досадное, что он часто оказывался прав. Лосанджелесцы обожают перемены. Чем чаще Ибрагим менял стиль, вид, кухню в «Массе и власти», тем больше приходило народу. Лили утверждала, что ее босс знает, что делает, какими бы странными ни казались его решения. Гас же настаивал на том, что его любовнику просто везет. В один прекрасный день он опять все переделает, и в ресторане вдруг станет пусто как «у монашки в…», — и все, навсегда, ведь даже постоянному клиенту в конце концов надоест, что никогда не знаешь наперед, куда, черт подери, идешь и что тебе там подадут. «Чокнутый Кот» Ибрагим слушал Гаса, с любовью улыбался ему и продолжал гнуть свою линию.
Лили каким-то таинственным образом управляла заведением. У меня создалось впечатление, что благодаря способности в нужный момент выйти из их схватки. Она не обладала особенным терпением, но на работе умела подождать, пока не станут известны все факты, прежде чем выносить суждение.
На работе ее все любили и ценили, даже мизантроп Гас. По тому, как на нее смотрели и спрашивали ее мнения, видно было, что Лили для них особенная, что ее высоко ценят как личность и как арбитра, способного понять все аргументы спорщиков и, как правило, беспристрастного в оценках.
Все это я узнал за один день. После ленча я вышел на улицу, жара и солнечный свет обрушились на меня, как звук тромбона, и на мгновение почувствовал себя оглушенным. Но что меня оглушило — то, откуда я вышел, или куда? На коробке спичек из ресторана я нервным почерком записал адрес и номер телефона Лили.
Когда Ки подогнал мою машину, рядом с ним на пассажирском месте восседал Кобб.
— Он всегда так?
— Нет! Он послушный пес, но иногда машина ему нравится, и он просто в нее залезает.
— Разве никто не возражает?
— Еще как! Многие приходят в ярость. Тогда Ибрагим угощает их бесплатным обедом.
Я сел в машину и посмотрел на старого пса, который и не пошевелился, хотя Ки уже открыл дверцу с другой стороны и звал его.
— Мне нужно ехать домой — ты не против?
Кобб не удостоил меня взглядом. Я едва не потрепал его по голове, но вовремя вспомнил предупреждение Лили. Спустя некоторое время пес душераздирающе зевнул и медленно вылез из машины.
Когда я ехал домой, в машине пахло приятно и непривычно — борзой, надеждой, возбуждением.
* * *
Моя приятельница Мэри По — самый бессердечный человек из всех, кого я знаю. Она частный детектив, специализируется на бракоразводных процессах. К тому же Мэри страстная поклонница «Скрепки» и частенько рассказывала мне истории из своей практики, которые я смог потом использовать в комиксах. В тот вечер — я работал, и все еще наслаждался воспоминаниями о прожитом дне — она как раз позвонила.
— Макс? Есть для тебя сюжет. Не знаю, подойдет ли, но все равно смешной до чертиков. Знакомый полицейский рассказал, что им позвонила женщина, только что переехавшая в шикарную новую квартиру где-то на бульваре Сансет. Сказала, что выходила из дома и услышала, как кто-то зовет на помощь. Но самое странное, что «помогите» кричали тихо-тихо, понимаешь? Не «помоги-и-ите-е-е-е!», а «помогите», вполголоса, чуть ли не полушепотом. Ну, туда посылают патрульную машину, и эта женщина показывает им квартиру. Они, конечно, прижимаются ухом к двери, и точно — оттуда едва слышно доносится: «Помоги-ите»… Бах! Полицейские высаживают дверь и врываются внутрь. Женщина, которая их вызвала, идет следом, посмотреть, что там стряслось. В гостиной — ничего. На кухне — ничего. Опа! Угадай, что они видят в спальне. Совершенно голую женщину, привязанную к латунной кровати. Садо-мазо, так? Еще лучше — на полу рядом с ней лежит парень в костюме Бэтмена и не шевелится. Похоже, что мертвый… Самое пикантное: выясняется, что два голубка — муж и жена. Единственное, что их возбуждает, — когда он ее связывает, потом наряжается в костюм Бэтмена, залезает на комод рядом с кроватью и прыгает на супругу с воплем «БЭТМЕ-Е-Е-Е-ЕН!!». Только на сей раз чертов романтик промахнулся и треснулся черепушкой о столбик кровати. Он провалялся на полу больше часа, и супружница боялась, что он убился, но стеснялась своего вида и потому кричала «помогите», но очень тихо, в надежде, что только подходящий человек услышит и придет.
— А Бэтмен что, погиб?
— Не, отделался сотрясением.
— Мэри, история хорошая, но не для комикса. Послушай, тут вот какое дело. Ты бывала когда-нибудь в ресторане «Масса и власть»?
— Нет.
— Помнится, я как-то оказал тебе услугу. Как насчет того, чтобы вернуть мне долг?
— Наоборот. Это я оказала тебе две.
— Ох ты. Может, доведем счет до трех? Мэри вздохнула:
— Схожу за бумагой и ручкой.
— Не надо. Просто наведи справки об этом ресторане.
— О ком-то из персонала в особенности?
— Просто общий взгляд.
— Что вдруг?
Я подумал, не соврать ли, но зачем?
— Я познакомился с одним человеком, который там работает, и хочу знать…
— Как романтично, Макс. Знакомишься с женщиной и немедленно требуешь собрать о ней сведения. Как ее зовут?
— Лили… Нет, слушай, ты права. Это ужасно. Забудь. Забудь о моей просьбе.
— Эй, не пойми меня превратно — сейчас без этого не обойтись. Вроде бы так приятно влюбляться… Знакомишься с кем-то и приходишь в восторг, но переспать вы не можете, потому что, кто знает, вдруг у него СПИД, и пожениться не можете, потому что каждый второй брак распадается, и вообще непонятно, кто кому должен дарить цветы в наш век эмансипации… Если все-таки захочешь, чтобы я занялась этим делом, скажи. Люблю, когда ты мне обязан.
— Ладно. Как Фрэнк?
— Как всегда. Он выступает на выходных. Хочешь сходить?
Мужем Мэри был не кто иной, как Фрэнк Корниш, более известный как «Гвоздила», в прошлом чемпион мира по вольной борьбе. Любимое развлечение Мэри состояло в том, чтобы ходить на его матчи, сидеть возле ринга и освистывать мужа. Несколько раз я ходил вместе с ней и большую часть времени занимался тем, что втаскивал ее обратно в кресло. Одним достопамятным вечером Гвоздила перегнулся через канаты, угрожающе ткнул пальцем в жену и прорычал: «А пошла бы ты, крысиха…». Дома они смотрели фильмы Престона Стерджеса, читали фантастику, и жена им командовала. Но его это, впрочем, вполне устраивало. Я никак не мог взять в толк, на чем держится их брак, хотя мы часто встречались. Фрэнк с Мэри постоянно ссорились на людях, у них даже мирные минуты напоминали напряженную паузу между вспышкой молнии и раскатом ее медлительного супруга, грома. Вот-вот, сейчас…
И тут меня осенило.
— А можно мне два билета?
— Два? Ага, хочешь пригласить Мисс Ресторан?
— Почему бы и нет? Трудно придумать для первого свидания что-нибудь романтичнее, чем матч по борьбе среди тяжеловесов.
— Умно, Макс. Она либо придет в восторг, либо с воплями сбежит. Будем надеяться, что она не окажется еще одной Норой.
— Аминь.
Моя последняя подружка, Нора Сильвер, блестящая и нервная, работала иллюстратором медицинских учебников. Она обожала путешествовать, и мы побывали во множестве мест, куда я без нее в жизни бы не отправился. Нора рассказывала удивительные истории: как чуть было не добралась до Мекки, как ручной питон ее бывшего приятеля выбрался из сумки в ее машине и пять дней прятался где-то в приборной доске. Она обладала чувством юмора и до сих пор жила с по-детски подкупающим ощущением чуда. И то и другое помогало Норе справляться с природным пессимизмом и с убеждением, что жизнь — лишь набор беспорядочно сталкивающихся атомов и событий. Я привык к ее приступам мрачного настроения, а она, казалось, свыклась с моей неумышленной замкнутостью. Какое-то время, несколько месяцев, мы чувствовали, что идеально подходим друг другу, и готовились к совместной жизни. Или так думал я.
Затем как-то ночью Нора призналась, что начала встречаться с каким-то летчиком. Так она описала его в первый раз: «Он летчик, летает на самолетах». Словно его профессия была достаточным оправданием ее измены. Мы лежали в постели, лишь десять минут, как закончив заниматься любовью, в том текучем неведомом мире, где правда имеет свойство подниматься, как туман, над потом и приятной опустошенностью акта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36