Замечательные товарищи, на большой палец оба. А когда он вспомнил, что, в мальчишеской слепоте к идеальным качествам Бейтса, он как-то шесть раз прошелся по его спине тросточкой, то просто сгорел от стыда и раскаяния.
Найти «Гневный сыр» оказалось нетрудно. Этот новейший из лондонских ночных клубов не страдал ни застенчивостью, ни пугливостью. Его двери стояли нараспашку, и вереница такси высаживала прекрасных дам и элегантных мужчин. Кроме того, чтобы самые последние тупицы могли без труда его опознать, на тротуаре напротив дверей стоял необъятный швейцар, облаченный в великолепную полную парадную форму чехословацкого фельдмаршала. Голову его венчала фуражка, обвитая алой лентой, на которой большие золотые буквы кричали: «Гневный сыр».
— Добрый вечер, — сказал Сэм, резво приблизившись к этой живописной персоне. — Мне нужен мистер Бейтс.
Фельдмаршал поглядел на него холодно. Можно было даже подумать, что Сэм ему антипатичен. Сэм был не в силах понять почему. Сам он, в предвкушении верного заема, готов был любить всех и вся.
— Мистркто?
— Мистер Бейтс.
— Мистер Йетс?
— Мистер Бейтс. Мистер Бейтс. Вы знаете мистера Бейтса? — осведомился Сэм. И таким стимулирующим был ритм мелодии, которой в эту минуту разразился невидимый оркестр, что он чуть было не добавил: «Он медведь, медведь, медведь».
— Бейтс?
— Или Тресиддер?
— Так кто вам нужен-то? — брюзгливо сказал фельдмаршал.
В этот момент на противоположной стороне улицы возникла фигура мистера Уиллоуби Брэддока, который шел с необычайной быстротой. Глаза его были устремлены прямо вперед. Шляпу он потерял.
— Брэддер! — завопил Сэм.
Мистер Брэддок оглянулся через плечо, помахал рукой, улыбнулся улыбкой несказанной нежности и исчез в ночи.
Сэм оказался перед извечной дилеммой синицы в руке или журавля в небе. Погнаться ли ему за этим блуждающим огоньком или избрать здравую консервативную политику и подоить человека, имеющегося в наличии? Как тут поступил бы Наполеон?
Он решил остаться на месте.
— Я с ним в школе учился, — счел он нужным объяснить.
— Хо! — сказал фельдмаршал, приобретая сходство с чучелом старшего сержанта.
— А теперь могу я увидеть мистера Бейтса?
— Не можешь.
— Но он же там, внутри!
— А ты здесь, снаружи, — указал фельдмаршал. Он отошел, чтобы помочь молоденькой барышне очень легкомысленного вида выйти из такси. И тут кто-то сказал со ступенек:
— А, вот и ты!
Сэм облегченно вздохнул. В освещенных дверях стоял милый старик Бейтс.
Из четырех человек, которые образовали маленькую группу у порога «Гневного сыра», теперь трое заговорили хором.
Милый старик Бейтс сказал:
— Чудненько! Уже думал, ты не явишься. Барышня сказала:
— Извини, что задержалась, старая подошва. Сэм сказал:
— А, Бейтс!
В этот момент он стоял чуть в стороне от ядра группы, и его слова пропали втуне. Барышня вошла в двери. Бейтс приготовился следовать за ней, но тут Сэм снова заговорил. И на этот раз никто в пределах солидного радиуса не мог бы его не услышать.
— Эй, Бейтс!
— Ох! — сказал фельдмаршал, потирая ухо. В его голосе слышались упрек и неприязнь.
Бейтс обернулся, увидел Сэма, и на его лице изобразилось потрясение, какое испытывает человек, весело прогуливаясь среди роз, когда перед ним вдруг разверзается жуткая бездна, или выползает страшная змея, или из кустов выпрыгивает свирепый лев. В этот критический момент Клод Бейтс не стал колебаться. Могучим прыжком спиной вперед — запомни он его и сумей позже воспроизвести во время танцев, то снискал бы всеобщее восхищение — он скрылся из виду, оставив Сэма беспомощно глядеть ему вслед.
Большая толстая лапа, отнюдь не сердечно опустившись на плечо Сэма, заставила его очнуться от забытья. Фельдмаршал смотрел на него с отвращением, которое теперь и не пытался скрывать.
— Вали отсюда, — сказал фельдмаршал. — Нам здесь такие не требуются.
— Но я же учился с ним в школе, — пробормотал Сэм. Все произошло столь внезапно, что даже и теперь он не мог полностью осознать, что от него отреклась, так сказать, практически его собственная плоть и кровь.
— И с ним тоже в школе учился? — сказал фельдмаршал. — Да ты, кроме Борстала , ни одной школы в глаза не видел. Вали, да поживей, пока я полицейского не позвал.
А в ночном клубе Клод Бейтс, подкрепив свою нервную систему виски с содовой, излагал своему другу Тресиддеру повесть о своем чудесном спасении.
— Прямо-таки рыскал у дверей! — заключил Бейтс.
— Ужас! — сказал Тресиддер.
5. Тягостное происшествие у кофейной палатки
Лондон замер. Его окутала тишина, лишь изредка нарушаемая погромыхиванием проносящегося где-то такси да шагами путника, торопящегося вернуться под родной кров. Свет фонарей озарял поблескивающие улицы, задумчивых полицейских, бесшумно ступающих кошек и молодого человека в костюме ниже всякой критики, чья вера в человеческую натуру упала до нуля.
У Сэма теперь не было определенной цели. Он просто шел и шел, куда глаза глядят, убивая время. Так он скитался, пока не заметил, что фешенебельные кварталы остались позади и он вступил в более убогие пределы. Здания стали грязнее, вид бродячих кошек — более зловещим и разбойничьим. Собственно говоря, он достиг района, который, несмотря на усилия местных обитателей присвоить ему название Нижней Белгравии, все еще известен как Пимлико. И там, вблизи от начала Лупус-стрит, из медитации его вывел вид палатки, торговавшей кофе.
И он встал как вкопанный. Вновь он внезапно почувствовал тот же грызущий голод, который атаковал его перед устричным ресторанчиком. И почему он голоден, учитывая, что не так уж много часов назад им был съеден обильный обед? Ответить на этот вопрос Сэм не мог. Психолог, присутствуй он здесь, объяснил бы ему, что муки голода, которые он якобы ощущал, были лишь плодом воображения — так его подсознательное «я» реагировало на мысль о еде. Сэм, однако, имел точную внутреннюю информацию прямо противоположного характера, и он застыл перед палаткой, пожирая ее волчьим взглядом.
Клиентов в наличии было немного. Всего три. Мужчина и подобии мундира, которым, видимо, подметал улицы. Двое других производили впечатление джентльменов с неограниченным количеством досуга. Они благодушно опирались о стойку и ели крутые яйца.
Сэм осуждающе смотрел на них. Именно такого рода эпикурейство, чувствовал он, и было язвой, губящей империи. А когда человек в подобии мундира, наскучив крутыми яйцами, направился к окошечку, чтобы добавить к ним кусок тминного кекса, Сэму почудилось, что он наблюдает одну из оргий, которые предшествовали падению Вавилона.
Подобно всем завсегдатаям кофейных палаток, они беседовали о королевской семье, и недолгое время казалось, что между ними царит абсолютная гармония. Затем человек в подобии мундира категорично заявил, что герцог Йоркский усат, а джентльмены с неограниченным количеством досуга объединились в стойкую оппозицию.
— Нет у его усов, — сказал один.
— Никаких усов у его нет, это точно, — сказал другой.
— И с чего это ты взял, — сказал первый джентльмен, — будто у его усы? Чего это тебе такая чушь в башку втемяшилась?
— У него подстриженные усики, — стойко парировал человек в подобии мундира.
— Постриженные усики?
— Подстриженные усики.
— Ты говоришь, у его подстриженные усики?
— Ага! Подстриженные усики.
— Ну, раз так, — заявил лидер оппозиции с видом знаменитого адвоката, который ловко заставил упирающегося свидетеля дать роковое показание, — тут-то ты и дал маху. По-тому как у его нет подстриженных усиков.
Сэму показалось, что ему стоит прибегнуть к хитроумной дипломатии. Он не имел удовольствия быть знакомым с герцогом, а потому, в сущности, ему не следовало бы брать на себя роль арбитра, но он решил поддержать человека в подобии мундира. Доброе расположение столь состоятельного и не прижимистого человека стоило заслужить. Воспаряя на крыльях оптимизма, он предположил, что крутое яйцо и чашка кофе — наименьшая награда, какой может ожидать верный сторонник. Он вступил в круг света и решительно заявил:
— Этот джентльмен прав, герцог Йоркский носит подстриженные усики.
Это вмешательство, казалось, произвело на троих спорщиков эффект разорвавшейся бомбы. Так могло бы подействовать непрошеное мнение, которое высказал бы молодой и совсем еще зеленый член «Атенеума», на компанию епископов и генералов в курительной клуба. На секунду воцарилось молчание, а затем человек в подобии мундира разверз уста.
— Чего это ты суешь свое грязное рыло, куда тебя не просят? — холодно осведомился он.
Шекспир, знавший так много, что его уже не могла удивить человеческая неблагодарность, вероятно, принял бы это новейшее ее доказательство с достойным стоицизмом. Но Сэма она сокрушила. Он ожидал изъявлений некоторого неудовольствия со стороны двух джентльменов оппозиции, но чтобы его сочувствие и поддержка нашли такой прием у человека в подобии мундира — нет, он был совсем уничтожен. Казалось, в эту ночь ему было суждено вызывать антипатию у людей в подобии мундира.
— Ага, — согласился лидер оппозиции, — кто тебя просил влезать?
— Ходют тут всякие, суются! — презрительно фыркнул человек в подобии мундира.
Все трое сотрапезников уставились на него с глубоким неодобрением. Владелец палатки, молчаливый волосатый мужчина, ничего не сказал. Но и он бросил в сторону Сэма взгляд, полный ледяной надменности. Атмосфера стала напряженной.
— Я же только сказал… — начал Сэм.
— А кто тебя просил? — отпарировал человек в подобии мундира.
Ситуация становилась попросту грозной. Однако в этот кульминационный момент послышались тарахтение, скрип тормозов, у тротуара остановилось такси, и из его глубин вылетел мистер Уиллоуби Брэддок.
— Чашку кофе пжлста, — объяснил мистер Брэддок Вселенной.
6. Друг в беде
Есть в жизни такие великие моменты, которые трудно поддаются описанию. Простой труженик пера, чье дарование, если оно имеется, сводится к изложению событий, но не к анализированию эмоций, встает перед ними в тупик. Сказать, что у Сэма, при этом внезапном возвращении его старого друга, отлегло от сердца, значит, не сказать ничего. Но крайне трудно отыскать слова, которые отвечали бы подобному случаю. Так что проще ограничиться указанием, что его чувства в пресловутый момент в точности совпадали с чувствами гарнизона, осажденного дикарями в последней части супер-суперфильмы, когда на экране вспыхивает титр: «Ура! Подоспела морская пехота Соединенных Штатов!»
И к неистовому ощущению сердечнейшей благодарности тут же подмешалась мысль, что он никак не должен упустить беднягу в третий раз.
— Э-эй! — сказал мистер Брэддок, осознавая, что ему в рукав вцепилась чья-то рука.
— Все в порядке, Брэддер, старина, — сказал Сэм. — Это всего лишь я.
— Кто? — Я.
— Кто — я?
— Сэм Шоттер.
— Сэм Шоттер?
— Сэм Шоттер.
— Сэм Шоттер, который учился со мной в школе?
— Он самый.
— Ты — Сэм Шоттер?
— Да.
— Так оно и есть! — заявил мистер Брэддок с полным убеждением и изъявил величайший восторг по поводу такой встречи. — Нибчайное спадение, — продолжал он, любовно разминая плечо Сэму. — Только час назад я разговаривал о тебе на Стрэнде с одним типусом.
— Да неужели, Брэддер, старина?
— Да. С гнусным таким, опасным типом. Я наткнулся на него, а он оборачивается и сразу говорит: «Знаешь Сэма Шоттера?» И нарассказал мне о тебе много всякой интересной всячины, всякой интереснейшей всячины. Я, правда, позабыл какую, но ты понимаешь, о чем я.
— Абсолютно, Брэддер. А что сталось с твоей шляпой?
Лицо Уиллоуби Брэддока озарилось неизъяснимым облегчением.
— У тебя моя шляпа? Где она?
— У меня нет твоей шляпы.
— Но ты же сказал, что моя шляпа у тебя.
— Нет, я этого не говорил.
— А! — произнес мистер Брэддок разочарованно. — Ну так давай выпьем по чашечке кофе.
С чувством путешественника, который после бурь и ураганов наконец-то достигает тихой гавани, Сэм расположился у стойки, которая столь долго оставалась землей обетованной, созерцаемой с отдаленной вершины Фасги. Два джентльмена оппозиции успели раствориться в ночи, но человек в подобии мундира остался и доедал свой тминный кекс с некоторым вызовом.
— Этот джентльмен твой друг, Сэм? — спросил мистер Брэддок, заказав яйца и кофе.
— Ни в коем случае! — ответил Сэм брезгливо. — Он же утверждает, что герцог Йоркский носит подстриженные усики!
— Не может быть! — шокировано сказал мистер Брэддок.
— Стоит на этом.
— Ну, значит, он полный осел.
— Наверное, его стукнули головой, когда он был младенцем.
— Лучше ничего с ним общего не иметь! — конфиденциально проревел мистер Брэддок.
Это был восхитительный поздний ужин. Сэм всегда питал к Уиллоуби Брэддоку теплейшие чувства, и широкий жест, которым тот заказал еще крутых яиц, доказал ему, что он отдал свою юную дружбу тому, кто ее вполне заслуживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Найти «Гневный сыр» оказалось нетрудно. Этот новейший из лондонских ночных клубов не страдал ни застенчивостью, ни пугливостью. Его двери стояли нараспашку, и вереница такси высаживала прекрасных дам и элегантных мужчин. Кроме того, чтобы самые последние тупицы могли без труда его опознать, на тротуаре напротив дверей стоял необъятный швейцар, облаченный в великолепную полную парадную форму чехословацкого фельдмаршала. Голову его венчала фуражка, обвитая алой лентой, на которой большие золотые буквы кричали: «Гневный сыр».
— Добрый вечер, — сказал Сэм, резво приблизившись к этой живописной персоне. — Мне нужен мистер Бейтс.
Фельдмаршал поглядел на него холодно. Можно было даже подумать, что Сэм ему антипатичен. Сэм был не в силах понять почему. Сам он, в предвкушении верного заема, готов был любить всех и вся.
— Мистркто?
— Мистер Бейтс.
— Мистер Йетс?
— Мистер Бейтс. Мистер Бейтс. Вы знаете мистера Бейтса? — осведомился Сэм. И таким стимулирующим был ритм мелодии, которой в эту минуту разразился невидимый оркестр, что он чуть было не добавил: «Он медведь, медведь, медведь».
— Бейтс?
— Или Тресиддер?
— Так кто вам нужен-то? — брюзгливо сказал фельдмаршал.
В этот момент на противоположной стороне улицы возникла фигура мистера Уиллоуби Брэддока, который шел с необычайной быстротой. Глаза его были устремлены прямо вперед. Шляпу он потерял.
— Брэддер! — завопил Сэм.
Мистер Брэддок оглянулся через плечо, помахал рукой, улыбнулся улыбкой несказанной нежности и исчез в ночи.
Сэм оказался перед извечной дилеммой синицы в руке или журавля в небе. Погнаться ли ему за этим блуждающим огоньком или избрать здравую консервативную политику и подоить человека, имеющегося в наличии? Как тут поступил бы Наполеон?
Он решил остаться на месте.
— Я с ним в школе учился, — счел он нужным объяснить.
— Хо! — сказал фельдмаршал, приобретая сходство с чучелом старшего сержанта.
— А теперь могу я увидеть мистера Бейтса?
— Не можешь.
— Но он же там, внутри!
— А ты здесь, снаружи, — указал фельдмаршал. Он отошел, чтобы помочь молоденькой барышне очень легкомысленного вида выйти из такси. И тут кто-то сказал со ступенек:
— А, вот и ты!
Сэм облегченно вздохнул. В освещенных дверях стоял милый старик Бейтс.
Из четырех человек, которые образовали маленькую группу у порога «Гневного сыра», теперь трое заговорили хором.
Милый старик Бейтс сказал:
— Чудненько! Уже думал, ты не явишься. Барышня сказала:
— Извини, что задержалась, старая подошва. Сэм сказал:
— А, Бейтс!
В этот момент он стоял чуть в стороне от ядра группы, и его слова пропали втуне. Барышня вошла в двери. Бейтс приготовился следовать за ней, но тут Сэм снова заговорил. И на этот раз никто в пределах солидного радиуса не мог бы его не услышать.
— Эй, Бейтс!
— Ох! — сказал фельдмаршал, потирая ухо. В его голосе слышались упрек и неприязнь.
Бейтс обернулся, увидел Сэма, и на его лице изобразилось потрясение, какое испытывает человек, весело прогуливаясь среди роз, когда перед ним вдруг разверзается жуткая бездна, или выползает страшная змея, или из кустов выпрыгивает свирепый лев. В этот критический момент Клод Бейтс не стал колебаться. Могучим прыжком спиной вперед — запомни он его и сумей позже воспроизвести во время танцев, то снискал бы всеобщее восхищение — он скрылся из виду, оставив Сэма беспомощно глядеть ему вслед.
Большая толстая лапа, отнюдь не сердечно опустившись на плечо Сэма, заставила его очнуться от забытья. Фельдмаршал смотрел на него с отвращением, которое теперь и не пытался скрывать.
— Вали отсюда, — сказал фельдмаршал. — Нам здесь такие не требуются.
— Но я же учился с ним в школе, — пробормотал Сэм. Все произошло столь внезапно, что даже и теперь он не мог полностью осознать, что от него отреклась, так сказать, практически его собственная плоть и кровь.
— И с ним тоже в школе учился? — сказал фельдмаршал. — Да ты, кроме Борстала , ни одной школы в глаза не видел. Вали, да поживей, пока я полицейского не позвал.
А в ночном клубе Клод Бейтс, подкрепив свою нервную систему виски с содовой, излагал своему другу Тресиддеру повесть о своем чудесном спасении.
— Прямо-таки рыскал у дверей! — заключил Бейтс.
— Ужас! — сказал Тресиддер.
5. Тягостное происшествие у кофейной палатки
Лондон замер. Его окутала тишина, лишь изредка нарушаемая погромыхиванием проносящегося где-то такси да шагами путника, торопящегося вернуться под родной кров. Свет фонарей озарял поблескивающие улицы, задумчивых полицейских, бесшумно ступающих кошек и молодого человека в костюме ниже всякой критики, чья вера в человеческую натуру упала до нуля.
У Сэма теперь не было определенной цели. Он просто шел и шел, куда глаза глядят, убивая время. Так он скитался, пока не заметил, что фешенебельные кварталы остались позади и он вступил в более убогие пределы. Здания стали грязнее, вид бродячих кошек — более зловещим и разбойничьим. Собственно говоря, он достиг района, который, несмотря на усилия местных обитателей присвоить ему название Нижней Белгравии, все еще известен как Пимлико. И там, вблизи от начала Лупус-стрит, из медитации его вывел вид палатки, торговавшей кофе.
И он встал как вкопанный. Вновь он внезапно почувствовал тот же грызущий голод, который атаковал его перед устричным ресторанчиком. И почему он голоден, учитывая, что не так уж много часов назад им был съеден обильный обед? Ответить на этот вопрос Сэм не мог. Психолог, присутствуй он здесь, объяснил бы ему, что муки голода, которые он якобы ощущал, были лишь плодом воображения — так его подсознательное «я» реагировало на мысль о еде. Сэм, однако, имел точную внутреннюю информацию прямо противоположного характера, и он застыл перед палаткой, пожирая ее волчьим взглядом.
Клиентов в наличии было немного. Всего три. Мужчина и подобии мундира, которым, видимо, подметал улицы. Двое других производили впечатление джентльменов с неограниченным количеством досуга. Они благодушно опирались о стойку и ели крутые яйца.
Сэм осуждающе смотрел на них. Именно такого рода эпикурейство, чувствовал он, и было язвой, губящей империи. А когда человек в подобии мундира, наскучив крутыми яйцами, направился к окошечку, чтобы добавить к ним кусок тминного кекса, Сэму почудилось, что он наблюдает одну из оргий, которые предшествовали падению Вавилона.
Подобно всем завсегдатаям кофейных палаток, они беседовали о королевской семье, и недолгое время казалось, что между ними царит абсолютная гармония. Затем человек в подобии мундира категорично заявил, что герцог Йоркский усат, а джентльмены с неограниченным количеством досуга объединились в стойкую оппозицию.
— Нет у его усов, — сказал один.
— Никаких усов у его нет, это точно, — сказал другой.
— И с чего это ты взял, — сказал первый джентльмен, — будто у его усы? Чего это тебе такая чушь в башку втемяшилась?
— У него подстриженные усики, — стойко парировал человек в подобии мундира.
— Постриженные усики?
— Подстриженные усики.
— Ты говоришь, у его подстриженные усики?
— Ага! Подстриженные усики.
— Ну, раз так, — заявил лидер оппозиции с видом знаменитого адвоката, который ловко заставил упирающегося свидетеля дать роковое показание, — тут-то ты и дал маху. По-тому как у его нет подстриженных усиков.
Сэму показалось, что ему стоит прибегнуть к хитроумной дипломатии. Он не имел удовольствия быть знакомым с герцогом, а потому, в сущности, ему не следовало бы брать на себя роль арбитра, но он решил поддержать человека в подобии мундира. Доброе расположение столь состоятельного и не прижимистого человека стоило заслужить. Воспаряя на крыльях оптимизма, он предположил, что крутое яйцо и чашка кофе — наименьшая награда, какой может ожидать верный сторонник. Он вступил в круг света и решительно заявил:
— Этот джентльмен прав, герцог Йоркский носит подстриженные усики.
Это вмешательство, казалось, произвело на троих спорщиков эффект разорвавшейся бомбы. Так могло бы подействовать непрошеное мнение, которое высказал бы молодой и совсем еще зеленый член «Атенеума», на компанию епископов и генералов в курительной клуба. На секунду воцарилось молчание, а затем человек в подобии мундира разверз уста.
— Чего это ты суешь свое грязное рыло, куда тебя не просят? — холодно осведомился он.
Шекспир, знавший так много, что его уже не могла удивить человеческая неблагодарность, вероятно, принял бы это новейшее ее доказательство с достойным стоицизмом. Но Сэма она сокрушила. Он ожидал изъявлений некоторого неудовольствия со стороны двух джентльменов оппозиции, но чтобы его сочувствие и поддержка нашли такой прием у человека в подобии мундира — нет, он был совсем уничтожен. Казалось, в эту ночь ему было суждено вызывать антипатию у людей в подобии мундира.
— Ага, — согласился лидер оппозиции, — кто тебя просил влезать?
— Ходют тут всякие, суются! — презрительно фыркнул человек в подобии мундира.
Все трое сотрапезников уставились на него с глубоким неодобрением. Владелец палатки, молчаливый волосатый мужчина, ничего не сказал. Но и он бросил в сторону Сэма взгляд, полный ледяной надменности. Атмосфера стала напряженной.
— Я же только сказал… — начал Сэм.
— А кто тебя просил? — отпарировал человек в подобии мундира.
Ситуация становилась попросту грозной. Однако в этот кульминационный момент послышались тарахтение, скрип тормозов, у тротуара остановилось такси, и из его глубин вылетел мистер Уиллоуби Брэддок.
— Чашку кофе пжлста, — объяснил мистер Брэддок Вселенной.
6. Друг в беде
Есть в жизни такие великие моменты, которые трудно поддаются описанию. Простой труженик пера, чье дарование, если оно имеется, сводится к изложению событий, но не к анализированию эмоций, встает перед ними в тупик. Сказать, что у Сэма, при этом внезапном возвращении его старого друга, отлегло от сердца, значит, не сказать ничего. Но крайне трудно отыскать слова, которые отвечали бы подобному случаю. Так что проще ограничиться указанием, что его чувства в пресловутый момент в точности совпадали с чувствами гарнизона, осажденного дикарями в последней части супер-суперфильмы, когда на экране вспыхивает титр: «Ура! Подоспела морская пехота Соединенных Штатов!»
И к неистовому ощущению сердечнейшей благодарности тут же подмешалась мысль, что он никак не должен упустить беднягу в третий раз.
— Э-эй! — сказал мистер Брэддок, осознавая, что ему в рукав вцепилась чья-то рука.
— Все в порядке, Брэддер, старина, — сказал Сэм. — Это всего лишь я.
— Кто? — Я.
— Кто — я?
— Сэм Шоттер.
— Сэм Шоттер?
— Сэм Шоттер.
— Сэм Шоттер, который учился со мной в школе?
— Он самый.
— Ты — Сэм Шоттер?
— Да.
— Так оно и есть! — заявил мистер Брэддок с полным убеждением и изъявил величайший восторг по поводу такой встречи. — Нибчайное спадение, — продолжал он, любовно разминая плечо Сэму. — Только час назад я разговаривал о тебе на Стрэнде с одним типусом.
— Да неужели, Брэддер, старина?
— Да. С гнусным таким, опасным типом. Я наткнулся на него, а он оборачивается и сразу говорит: «Знаешь Сэма Шоттера?» И нарассказал мне о тебе много всякой интересной всячины, всякой интереснейшей всячины. Я, правда, позабыл какую, но ты понимаешь, о чем я.
— Абсолютно, Брэддер. А что сталось с твоей шляпой?
Лицо Уиллоуби Брэддока озарилось неизъяснимым облегчением.
— У тебя моя шляпа? Где она?
— У меня нет твоей шляпы.
— Но ты же сказал, что моя шляпа у тебя.
— Нет, я этого не говорил.
— А! — произнес мистер Брэддок разочарованно. — Ну так давай выпьем по чашечке кофе.
С чувством путешественника, который после бурь и ураганов наконец-то достигает тихой гавани, Сэм расположился у стойки, которая столь долго оставалась землей обетованной, созерцаемой с отдаленной вершины Фасги. Два джентльмена оппозиции успели раствориться в ночи, но человек в подобии мундира остался и доедал свой тминный кекс с некоторым вызовом.
— Этот джентльмен твой друг, Сэм? — спросил мистер Брэддок, заказав яйца и кофе.
— Ни в коем случае! — ответил Сэм брезгливо. — Он же утверждает, что герцог Йоркский носит подстриженные усики!
— Не может быть! — шокировано сказал мистер Брэддок.
— Стоит на этом.
— Ну, значит, он полный осел.
— Наверное, его стукнули головой, когда он был младенцем.
— Лучше ничего с ним общего не иметь! — конфиденциально проревел мистер Брэддок.
Это был восхитительный поздний ужин. Сэм всегда питал к Уиллоуби Брэддоку теплейшие чувства, и широкий жест, которым тот заказал еще крутых яиц, доказал ему, что он отдал свою юную дружбу тому, кто ее вполне заслуживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34