Она улыбалась. И тоже молчала. Я сжал ее маленькую руку.
— Алла,сказал я. — Ты… ты красивая.
Я не умею и не люблю говорить комплименты, но эти слова сами сорвались с языка. Алла ничего не ответила. Она танцевала и улыбалась. Мне очень хотелось, чтобы Алла что-нибудь сказала. Тогда бы я ей рассказал про свой сон.
— У меня с тобой здорово получается, — сказал я. — А с другими — плохо. — И тут наступил ей на ногу. — Ну вот, стоило похвалиться…
— У тебя красивые глаза, — сказала Алла.
Тут и я заулыбался. Вторая девчонка говорит мне сегодня об этом.
— А губы? — спросил я. — Какие у меня губы?
— Ты смешной мальчишка, — сказала Алла. — У вас с Катериной неплохо получалось. Она тебе понравилась?
— Очень, — сказал я. — Нужно будет ее вратарем пригласить в нашу команду.
— Перестань… Она моя подруга.
— Ты мне приснилась, — сказал я.
Алла удивленно посмотрела на меня. Я хотел рассказать, как мы с ней бродили по полю, но тут музыка оборвалась. Алла провела пальцами по моей руке и подошла к Анжелике. Герка тут же подскочил к ним. Мне не хотелось смотреть на его рожу, и я направился к столу. Там сидели два наших парня и с аппетитом уплетали оставшиеся котлеты. Парни откусывали от котлеты по маленькому куску и долго жевали, не забывая, что они в гостях. В знак одобрения они дружно кивали головами. В селедочнице осталась одна котлета. Я проткнул ее вилкой и стал жевать.
Герка танцевал с Аллой. Потом они исчезли. Ушли на кухню. Зачем, спрашивается? Я тоже отправился на кухню. Когда проходил мимо Аршинова и Катерины, они стояли у радиолы, Генька схватил меня за руку:
— Где тут…
— Не знаю, — сказал я и поспешил дальше.
Дверь на кухню была закрыта. Я с секунду постоял перед ней и с силой толкнул. Герка и Алла стояли у плиты и целовались. Увидев меня, Алла высвободилась из Геркиных лап и ушла в комнату. Когда она проходила мимо меня, на лице ее я не заметил и тени смущения. Она прошла мимо, как будто ничего не случилось. А я столбом стоял на пороге. Я знал, что Алла с Геркой не просто так ушли, и все-таки то, что я увидел, стукнуло меня по голове, словно обухом.
Мы с Геркой остались на кухне вдвоем. Он подошел к окну, присел на подоконник. Лицо у Герки было недовольное. Еще злится на меня, подлец! Помешали ему… В мою сторону Герка не смотрел. Он достал папиросы, закурил. Я, все так же молча, стоял на пороге и смотрел на него. Мне больше нничего не оставалось делать. Мысли в голове прыгали. И ни одной ясной. Какой-то ералаш. Хотя я и смотрел на Герку, я его почти не видел. Хорошо, что я еще не рассказал Алке про сон.
— Выпьем? — услышал я Геркин голос.
Я ничего не ответил. Герка достал из буфета начатую бутылку водки и два стакана. Сделал все это он с таким видом, словно был у себя дома.
— Как хочешь, — сказал Герка, наливая в свой стакан. — Я выпью.
Я подошел к кухонному столу и тоже налил полный стакан. Не глядя друг на друга, мы чокнулись. Два стакана столкнулись, раздался унылый звон. Герка пил водку, запрокинув голову. Шея у него была белая, на подбородке свежая царапина, — порезался, когда бритвой сдирал свой несчастный пушок.
Закуски под рукой не оказалось. Герка, раскрыв рот, пошарил глазами кругом: нет ничего. Вся закуска в комнате. У меня горело в горле и во рту. Я сидел напротив Герки и боялся рот раскрыть: не выскочила бы, чего доброго, водка обратно.
Герка охмелел быстрее меня: он еще раньше приложился к этой бутылке. Глаза его заблестели, настроение улучшилось. Да и я вдруг почувствовал, что вся злость испарилась без следа. Предо мной сидел Герка-барабанщик, обыкновенный парень. Ничем не хуже других. Ну, дружит он с Алкой. Ну, поцеловался с ней. И что же? Он раньше меня познакомился с ней. А мой сон… Ерунда! Чепуха на постном масле.
— Герка, — сказал я. — Я хотел тебе дать по морде…
— Дай…
— Ты, Герка, хороший парень… Я не дам тебе по морде.
Герка посмотрел на бутылку. Она была пустая. Герка спрятал ее в буфет.
— Это я принес, — сказал он.
В голове шумело, я стал терять нить разговора. Хотел что-то сказать и забыл. Герка мне все больше нравился. Это я свинья. Лезу к его депушке. А он настоящий парень. И зря я ему тогда сапоги грязью обрызгал. Мне захотелось сказать Герке что-нибудь приятное.
— Герка, — сказал я. — Ты хороший парень…
Я вспомнил, что это уже говорил.
— Ты хороший барабанщик, — сказал я.
Герка отпустил галстук и расстегнул рубашку. Ему было жарко.
— Максим, — Герка близко наклонился ко мне. Глаза его стали совсем пьяные. — Максим… Я знаю, ты бегаешь за Алкой. Зря! Ты знаешь, какая Алка?
— Какая? — спросил я. Геркино лицо стало красным, расплывчатым. Герка взял конец галстука и опустил в стакан.
— Алка дрянь, — сказал Герка. — Я точно знаю.
— Заткнись, — посоветовал я.
— Алка сука, — продолжал Герка. — Я ее…
Я наотмашь ударил его по лицу. Геркина голова мотнулась, галстук выскочил из стакана. Герка, нагнув голову, пошел на меня. Он рассек мне губу. Я почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Я еще раз ударил. Герка стукнулся головой о стенку и упал. Я стоял над ним, сжав кулаки. Я ждал, когда он поднимется: я знал, что лежачего не бьют. Хотя, признаться, мне и хотелось двинуть его ботинком в ребра. Герка медленно встал, застегнул воротник рубашки, подтянул галстук.
— Которым час? — спросил он.
— Одиннадцать, — ответил я.
— Пора домой, — сказал Герка.
— Пора, — сказал я.
Герка подошел к раковине и стал мыть руки. Мыл долго. С мылом. И вытирал каждый палец в отдельности, как доктор. На кухню заглянул Аршинов.
— Ты чего прячешься? — спросил он. — Пошли туда… — Покосившись на Герку, он сказал вполголоса: — Будь другом, Максим, потанцуй с этой… Катериной.
— С длинной?
— У вас здорово получалось, — сказал Генька.
— С ней?
— Хотя бы один танец…
— Не могу, — сказал я. — Сам танцуй.
Радиола работала без перекуров. Пары трудолюбиво натирали подметками крашеные полы. Анжелика танцевала с Аршиновым. Катерина сидела на стуле и не спускала с них глаз. Генькины лохмы свели ее с ума. Алла стояла у радиолы и смотрела на танцующих. Она больше не улыбалась. Чистые светлые глаза ее были грустны… Скажи мне кто-нибудь, что Алла только что целовалась с Геркой на кухне, я бы не поверил. Уж очень невинный вид был у нее. Какие-то маленькие молоточки стали настойчиво долбить меня в виски. Немного подташнивало. Я повернулся и пошел в прихожую.
Герка уже ушел. Я стал одеваться. Ко мне подошла Алла.
— Уходишь? — спросила она.
Я положил ей руки на плечи, притянул к себе. Она не оттолкнула меня, не стала вырываться.
— А Герка? — спросил я, глядя ей в глаза.
— Он ушел, — сказала Алла. И глаза у нее были чистые и спокойные.
И я снова подумал, что плюнул бы в физиономию любому, кто бы сказал мне, что Алла целовалась с Геркой на кухне. Но она целовалась. И это была правда.
Я снова вспомнил сон. Вот так же близко мы стояли с ней в поле, в траве. Так же я смотрел ей в глаза. И они были такие же чистые и спокойные. И в них мелькали маленькие белые бабочки. Плечи у Аллы круглые, теплые. От волос пахло чем-то нежным. В такие волосы хочется зарыться лицом и молчать.
Я не поцеловал ее. Я знаю, она бы не отвернулась. И зачем я поперся в эту чертову кухню?..
— Я пошел, — сказал я.
— До свиданья, — ответила она.
На улице было светло. Полная голубоватая луна бродила по звездному небу. От домов на белую дорогу падала черная тень. На углу улицы меня поджидал Герка. Делать было нечего, драться так драться. Я вынул кулаки из карманов и пошел на него. Герка стоял, прислонившись к столбу. Один кулак сжат. Герка дул на кулак и смотрел на меня.
— Знаешь, что здесь? — спросил он.
Я пожал плечами.
Герка разжал кулак: на ладони блеснула монета.
— Орел — моя Алка, — сказал Герка. — Решка — твоя.
Он высоко подкинул монету. Голова его задралась вверх. Свалилась шапка. Не поднимая ее, Герка быстро нагнулся за монетой. Я не смотрел на него. Я смотрел на Алкин дом и ни о чем не думал.
— Решка, — помолчав, сказал Герка. Поднял шапку, не отряхивая нахлобучил на голову и зашагал по дороге. Отойдя немного, размахнулся и швырнул монету в черную тень Алкиного дома.
Я стоял на дороге и смотрел ему вслед. Решка… При чем тут решка? Алка и решка…
— Эй, Герка! — крикнул я. — Постой!
Но Герка не остановился, не оглянулся. Скоро утих и скрип его шагов. Ушел Герка. Ну и подлец же он! Надо было еще раз дать ему по морде. На пустынной улице остались я и луна. Луна была на редкость круглая и отчетливая. Она сияла вовсю. Я долго смотрел на луну.
— Ну чего ты улыбаешься, глупая? — спросил я луну.
Луна не ответила.
8
Накануне октябрьского праздника меня и Швейка вызвали в учебную часть. Мишка только что приехал со станции и бодро руководил разгрузкой. Мы с Бутафоровым латали дыру в кирпичной стене. Здание в основном было готово. Остались отделочные работы. С одной стороны леса сняли. Красная кирпичная стена выглядела празднично. Снег с улиц исчез, хотя и не было оттепели, — наверное, ночью ветер поработал. А на крышах домов снег остался; возле печных труб он почернел. В городе еще не наладили паровое отопление, и по утрам сизые столбы дыма подпирали морозное небо.
Бутафоров посмотрел на меня, усмехнулся.
— Насчет приема, — сказал он.
— А может быть, насчет увольнения.
— Примут, — сказал Николай.
Неразговорчивый завуч, как всегда, был краток.
— Тэк, — сказал он, переводя взгляд с меня на Швейка. — Прибыли?
Мы с Мишкой скромно стояли перед ним и смотрели в пространство.
— На паровозное зачислены, — сказал завуч. — Оба. За седьмой класс будете сдавать экзамены в течение года. Тэк. Трудно, понимаю, но свидетельство необходимо. Тэк.
Завуч сдвинул на голый лоб огромные черные очки и сразу стал не таким важным. Глаза у него были живые, черные. И вообще завуч мне показался не таким сухарем, как в первый раз.
— Тэк, — сказал завуч. — Всё.
Пять минут пробыли мы в кабинете завуча. И вот мы с Мишкой полноправные студенты. Девятого ноября сядем за столы и будем грызть стальные рельсы железнодорожной науки. Будем носить синие шинели и фуражки с молоточками, ездить кочегарами на паровозах и бросать уголек в топку. На каникулы нам выдадут бесплатный железнодорожный билет. Садись, как барин, в плацкартный вагон и поезжай хоть на Дальний Восток.
На леса я больше в этот день не полез. Пусть Коля один потрудится. Мишка тоже не подошел к машине.
— Спать хочется, — сказал Мишка. — Пошли в общежитие?
Я не возражал. Спать так спать. Мне все равно. Мы вышли на дорогу. В лицо дул холодный ветер. На пригорке стояла разрушенная часовня. Ветер раскачивал железную балку, и она, ударяясь о стену, глухо гудела.
— А ты боялся, что не примут, — сказал Мишка.
Мишка шел немного впереди. Какой-то скучный. И молчаливый. Он как будто был и не рад, что зачислили в техникум.
Последние дни мы с ним встречались только в общежитии. Приходил Мишка поздно. Раздевался и с головой залезал под одеяло. Я спрашивал, где он пропадает, но Мишка не отвечал, притворялся, что спит. Иногда от него попахивало водкой. Как-то принес с собой бутылку и предложил выпить.
— К черту, — сказал я.
— Как хочешь, — сказал Мишка и засунул бутылку в тумбочку. Ее там дня через два обнаружил Куркуленко. Долго вертел в руках, нюхал пробку.
— Московская, — сказал он и посмотрел на Мишку. — Тебе скильки рокив?
— Совершеннолетний, — ответил Швейк.
Куркуленко еще раз понюхал пробку.
— Учащимся горилка не положена, — сказал он. — Почитай инструкцию.
— А ну ее к бесу, — сказал Мишка.
— По инструкции горилку треба изъять.
— Во внутрь?
— Шуткуете, хлопчики, — сказал Куркуленко. — А за це дило начальник по головке не погладит.
— Забирайте, — согласился Мишка. — По инструкции. Но только, пожалуйста, без начальника.
— Я ее в снег вылью, проклятую, — пообещал Куркуленко.
Сунул поллитровку в карман галифе и ушел.
Водку он в снег не вылил. Когда мы его снова увидели, нос у коменданта лоснился, а глаза довольно поблескивали. Он уселся на Мишкину койку и минут двадцать разглагольствовал о вреде водки. Потом поцеловал Мишку в нос, заглянул для порядка во все углы, провел пальцем по золоченой раме старинной картины, неизвестно как попавшей в общежитие. Палец стал грязный. Комендант икнул, потом крякнул и ушел, держа палец перед собой, как вещественную улику.
Дня три назад Игорь Птицын попросил у Мишки денег в долг.
— Сколько? — спросил Швейк.
— Ну, сотни две… Костюм хочу купить.
— За две сотни?
— Восемьсот рублей надо… Я еще у ребят подзайму.
Мишка достал из кармана пачку денег и отсчитал Игорю восемьсот рублей.
— Отдашь, когда будут, — небрежно сказал он.
Мы пришли в общежитие, не раздеваясь улеглись на койки. В общежитии никого не было. Три часа. Ребята придут еще не скоро. А завтра предпраздничный день. Вечером торжественная часть, концерт. Бутафоров участвует в самодеятельности. Он с Анжеликой исполняет какой-то скетч.
— Максим, — сказал Мишка, — махнем на праздники в деревню?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34