— Я не спал почти три ночи. Вы уж как хотите, а я пойду отдыхать. Или, может быть, сначала по стаканчику аргосского?
Отоспаться Конану тогда не удалось, в отличие от всех прочих участников этого памятного мятежа. Вначале ему пришлось ходить с Паллантидом — центурион, приняв на себя командование всей гвардией, находившейся в замке, менял караулы и по мере возможностей успокаивал запаниковавших придворных. Варвар же хотел лично убедиться, что приняты надлежащие меры безопасности и теперь во дворце можно находится безбоязненно, что ему самому, что остальным. Уставшего до полусмерти Конана не особенно волновало, откуда заявился черный демон, прикончивший Тицо, но он решил сам удостовериться, что больше никаких малоприятных магических сюрпризов не последует.
Я и Ринга, дождавшись, когда помощники месьора Монтеля, унесут бесчувственного Веллана в покои, отведенные для главного дворцового лекаря, отправились искать комнату, где можно будет вздремнуть. Эйвинд, простая душа, поступил по-своему. Пока вокруг царила неимоверная сумятица, бегали туда-сюда гвардейцы и взвинченные, недовольные собственной оплошностью тихари барона Гленнора, асир прилег на диванчик, стоявший в дальнем конце коридора и дверей королевского кабинета, и заснул как убитый. Хальк, не пожелав наблюдать за дальнейшим развитием событий и задремывая на ходу, кликнул грифона и ушел к себе, в библиотеку.
Только когда мы с Рингой случайно набрели на пустующую комнату для гостей, я понял, насколько устал. Прилив напряжения, вызванный событиями последних дней, схлынул, и, как выразилась моя ученейшая супруга, «граф Мораддин обрел катарсис». То есть я просто свалился, не раздеваясь, на неразобранную постель, и моментально ушел в сладкое королевство снов. Между прочим, «снов» как таковых я не видел, пребывая в мягкой и уютной черноте беспамятства.
Стыдно признаться, но разбудили меня лишь спустя сутки, ранним утром 14 дня первой зимней луны. Ринга (как я заметил, едва открыв глаза) была уже одета, причем в очень красивое, но несколько великоватое ей шелковое платье. Ее золотые глаза были подведены тушью, а на шее сверкало незнакомое мне вычурное украшение на выложенной мелкими алмазами платиновой цепочке. Ей что, очередной орден дали?
— Вставай, — потребовала возлюбленная супруга. — Все интересное проспал. Вчера и сегодня с утра было столько новостей!
Я с тяжелым кряхтением поднялся и тупо уставился на жену. Голова трещала, как после буйной попойки. Нет, так долго спать вовсе не следует…
— Просперо вернулся, — щебетала Ринга, попутно подбирая с пола мои сапоги и передавая их мне. — Как я и предполагала, герцог не поехал в Немедию. Но это пусть он лучше сам расскажет… Дин, немедленно просыпайся и марш в термы! Я распорядилась, чтобы тебе подготовили баню и чистую одежду.
— А где ты раздобыла это? — я подергал Рингу за подол темно-сиреневого платья с фиолетовой вышивкой и золотым поясом. — По-моему, оно с чужого плеча.
— Конечно, — немного язвительно сказала Ринга. — Я без спросу покопалась в гардеробе Эвисанды. У Конана, кстати, личная трагедия — бедная маленькая Эви его бросила. Графиня Аттиос вчера, сразу после восхода солнца, забрала драгоценности, несколько костюмов, свое домашнее животное — ну помнишь, зверя из Ямурлака, которого ты ей подарил? — и, никому ничего не сказав, отбыла из дворца в неизвестном направлении.
— Конан переживет, — фыркнул я. — Хотя… По-моему, впервые в жизни его бросила женщина. Обычно случалось наоборот.
— Неправда, — оскорбилась Ринга, железной хваткой сжимая мне локоть и подтаскивая к двери. — Помнишь, как я с ним познакомилась в Дэлираме? Смею заметить, что именно я дала тогда варвару от ворот поворот.
Может, так оно и было, я уж не помню. Это давно забытое дело пятнадцатилетней давности. Сейчас меня интересовали другие вопросы. Что же происходило во дворце, пока я спал?
Ринга вовсе не собиралась посвящать меня в последние события. Она упрямо шествовала на первый этаж, к термам, а я безвольной тенью тащился вслед. Изредка проходившие по лестницами и коридорам придворные недоуменно оглядывались, однако ничего не говорили. Наверное, их пугал мой внешний вид — опухшая физиономия, красные глаза и кое-где разодранная простецкая дорожная одежда. Кроме того, я, натягивая сапоги, перепутал их и теперь выглядел полнейшим фигляром. Вот вам и хитроумный глава Вертрауэна…
Однако многоопытные банщики привели меня в чувство довольно быстро. Горячая парная, сразу после которой меня буквально затолкали в ледяной бассейн, выжгла из головы сонливость и пустоту, а здоровенный шемит с сильными волосатыми руками так размял мои косточки на массажном столе, что я почувствовал возвращающуюся молодость. Сразу же захотелось есть.
Я облачился в приготовленную Рингой одежду — таковой, к моему ужасу, оказались льняная туника и обширная бело-багровая тога: ненавижу эту старинную церемониальную одежду аквилонцев! Сюда же прилагались кожаные сандалии на деревянной подошве. Но что делать, если в Аквилонии такая мода?
Мне, из-за относительно небольшого роста, аквилонская тога не идет, и я совершенно не умею ее носить. Ринга, увидев висящие на моих плечах длинные отрезы ткани, возмущенно ахнула и, как обычно, начала все делать по-своему. В одном месте подоткнула, в другом закрепила фибулой и, осмотрев меня после этих действий, вроде бы осталась довольна.
— Штаны — одежда варваров, — авторитетно заявила Ринга, когда мы шли из терм к покоям короля. — Отвыкай от старых привычек.
— А кто две последние луны изображал из себя мужчину и постоянно таскался в этой самой варварской одежде? — вяло огрызнулся я. — Может, припомнишь?
Ринга расхохоталась и сквозь смех выдавила:
— Ты представляешь, как бы я ехала через Пограничье в юбке до земли? Дин, тебе изменяет чувство юмора.
— Куда мы идем? — осведомился я, решив не ввязываться в перепалку. Все равно переговорить мою супругу невозможно. Мы с Рингой поднимались по беломраморной парадной лестнице замка. Сегодня тарантийский дворец казался мне удивительно новым и светлым — через узкие окна льют потоки солнечных лучей, в которых играют редкие пылинки, стекла витражей бросают цветные отблески на камень облицовки и скульптуры, а бронза так и сияет темно-желтыми переливами.
— Конан пригласил всех на парадный обед, — пояснила Ринга. — Он начнется через половину колокола.
— Всех? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду? Всех живущих во дворце?
— Глупости говоришь, — отмахнулась графиня. — Разумеется, только нашу компанию, Паллантида и герцога Просперо. Из женщин приглашена только я, — Ринга фыркнула и добавила: — А графиня Аттиос, как я уже говорила, не будет присутствовать по причине собственной впечатлительности.
Конан никогда не являлся любителем огромных залов и чопорной пышности. Именно поэтому он и приказал накрыть столы в помещении Малой столовой — небольшой, но очень уютной комнатки, вся обстановка которой была выдержана в светлых тонах. Мебель, обивка стен, даже необъятный ковер, устилавший гладкий буковый паркет — были окрашены в белые, беловато-золотые и нежно-серые цвета.
Ринга с наигранной строгостью глянула на гвардейцев, стоявших у двери в Малую столовую, однако те сохранили хладнокровный вид. Дверь открылась, и мы оказались на пороге комнаты.
Ну конечно, все собрались. Кроме задерживающегося где-то Конана, его верного регента и господина центуриона. Какие знакомые лица…
— Граф! — Хальк первым меня заметил. — Сколько можно было спать?
У ног библиотекаря непринужденно развалился грифон Энунд. Зверюга выглядела сытой и довольной жизнью. Идиотский синий бантик с хвоста Энунда исчез, равно как и ошейник, зато через всю грудь тянулась блестящая серебряная цепочка из плоских звеньев. Очень красиво выглядит на темно-рыжей короткой шкуре грифона.
Не дать, ни взять — собрание благороднейших нобилей, а не дружеская встреча нашей сомнительной компании. Все облачены в белые тоги, отороченные широкой тесьмой с меандром… Солнцеликий Митра, даже Эйвинда вырядили! Впрочем, иногда и седло на корове может смотреться… Веллан с перевязанной головой глядит на меня небесно-голубыми глазами провинциального авантюриста. Один Тотлант выбивается из этой благолепной картины — на волшебнике привычная хламида благородного черного цвета с золотой вышивкой и забранным в круг циркулем на груди. Хальк небрит — скорее всего, решил заново отпустить бороду. На нем, этом рафинированном аристократе, тога сидит как влитая. Даже четыре положенных складки на груди выглядят идеально ровными.
Чинно, как и полагается уважаемой супружеской паре, мы с Рингой под руку прошли к столу, поздоровались со всеми, получив в ответ от все еще слабого Веллана: «Ну вы и расфуфыренные…», а от Эйвинда: «Здравы будьте, господа хорошие». Тотлант, как всегда, с саркастичной улыбочкой поклонился и неожиданно извлек из воздуха цветок лилии, каковой вручил Ринге. Она, вовсе не удивляясь, немедленно пристроила его в прическу, пробормотав:
— Иногда и волшебники могут сгодиться для полезного дела…
В общем, царила непринужденная обстановка. Дожидаясь Конана и его приятелей, мы откупорили амфору с розовым шемским вином и завели светский разговор ни о чем. Хальк возмущался отсутствием во дворце хорошо выделанного пергамента и поносил на чем свет стоит хапугу Публио, не желающего выделять из казны деньги на библиотеку, Веллан излагал свои впечатления от пользовавших его лекарей, их жутких инструментов и противных снадобий, Ринга немедленно принялась блистать глазами и остроумием, Тотлант с Эйвиндом молчали, прихлебывая вино…
— Кто пьет без меня?
Вот и Конан явился. По правую руку от него стоит улыбающийся во весь рот темноволосый красавчик с герцогской цепью на груди, а сзади возвышается почти квадратная фигура мрачноватого сероглазого человека с хладнокровным лицом прирожденного вояки. Светлейший герцог Просперо и центурион Юний Паллантид. У пуантенца тога синяя с золотом, гвардеец не стал изменять форме Черных Драконов, а Конан одет и вовсе простецки — льняная туника и такие же штаны, тонкий пояс-ремешок и мягкие сапоги из телячьей кожи. Не-ет, это не король. Это варвар. А если он и может именоваться королем, то весьма своеобразным.
Наконец, все заняли свои места, споря о более удобных сиденьях рядом с Конаном, и варвар, налив в один большой кубок вина, поднял его и провозгласил, обведя всех нас внимательно-смешливым взглядом:
— Ну что, круговую? И пусть каждый скажет что-нибудь хорошее. Я же говорю так: все кончилось относительно недурно. И это главное.
А дальше мы по кругу принимали кубок и высказывали свои мысли. Коротко, правда. Первым чашу взял сидевший по левую руку от короля Паллантид:
— Голову вы мне заморочили… Один король, другой… Конан, надеюсь, что ты сейчас — настоящий.
— Ты, Конан, бесспорно, хороший человек, — ласково проворковала Ринга и вкрадчиво добавила: — Но там, где ты появляешься, неминуемо следуют одни только неприятности.
— Домой хочу, — проворчал я, когда чаша перешла в мои руки. — Надоели! Заговора приличного не могут устроить!
— За магию и волшебство, а также за то, чтобы таковые всегда служили во благо, — провозгласил Тотлант, не уточняя, однако, во благо чего должны действовать упомянутые колдовские силы.
— И зачем я только во все это ввязался? — вздохнул Веллан, исподлобья глядя на Конана. — Едва голову не проломили, ошейник надевали, будто я шавка какая-то… Конан, бросил бы ты корону и снова вернулся к нам простым наемником!
— Не дождешься, — хищно улыбнулся киммериец и перевел взгляд на Эйвинда, осторожно взявшего кубок.
— А что?.. — буркнул асир. — Я вот точно знаю, что мир к упадку клонится. Так у нас в деревне старейшины говорили. Но люди вы хорошие. Все до одного.
И отпил.
Хальк забрал чашу у Эйвинда, резко встал, отодвинув задом кресло, на миг задумался и, воодушевившись, разразился речью:
— Достославнейшие и многоудачливые спутники мои! Зане все мы ныне пребываем во счастии и благочинии, ино же возглашаем здравия венценосителю земель наших и оборителю чудищ зломерзких. Ведомые оным, пронесли мы тела наши бренные отсель, пределов Тарантийских, ко землям неведомым чрез хляби, препоны, волнения и пучины, чрез пущи дремучие, тако же горы, высотою своей замечательные…
— Хальк! — рявкнул Конан. — Остановись! Мы все знаем, что ты умный. Так что ты хочешь сказать? Только, пожалуйста, говори человеческим языком, а не кривляйся!
— За нас с вами, — Хальк внял возмущенным речам киммерийца и перестал пародировать язык древних летописей. — И пусть сдохнут все наши враги! Ура?
— Ура!!! — дружно завопили все мы, а чаша была передана герцогу Пуантенскому.
— Я, — сказал Просперо, — никак не предполагал, что, способствовав Конану захватить власть, потом влипну в такую вот историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Отоспаться Конану тогда не удалось, в отличие от всех прочих участников этого памятного мятежа. Вначале ему пришлось ходить с Паллантидом — центурион, приняв на себя командование всей гвардией, находившейся в замке, менял караулы и по мере возможностей успокаивал запаниковавших придворных. Варвар же хотел лично убедиться, что приняты надлежащие меры безопасности и теперь во дворце можно находится безбоязненно, что ему самому, что остальным. Уставшего до полусмерти Конана не особенно волновало, откуда заявился черный демон, прикончивший Тицо, но он решил сам удостовериться, что больше никаких малоприятных магических сюрпризов не последует.
Я и Ринга, дождавшись, когда помощники месьора Монтеля, унесут бесчувственного Веллана в покои, отведенные для главного дворцового лекаря, отправились искать комнату, где можно будет вздремнуть. Эйвинд, простая душа, поступил по-своему. Пока вокруг царила неимоверная сумятица, бегали туда-сюда гвардейцы и взвинченные, недовольные собственной оплошностью тихари барона Гленнора, асир прилег на диванчик, стоявший в дальнем конце коридора и дверей королевского кабинета, и заснул как убитый. Хальк, не пожелав наблюдать за дальнейшим развитием событий и задремывая на ходу, кликнул грифона и ушел к себе, в библиотеку.
Только когда мы с Рингой случайно набрели на пустующую комнату для гостей, я понял, насколько устал. Прилив напряжения, вызванный событиями последних дней, схлынул, и, как выразилась моя ученейшая супруга, «граф Мораддин обрел катарсис». То есть я просто свалился, не раздеваясь, на неразобранную постель, и моментально ушел в сладкое королевство снов. Между прочим, «снов» как таковых я не видел, пребывая в мягкой и уютной черноте беспамятства.
Стыдно признаться, но разбудили меня лишь спустя сутки, ранним утром 14 дня первой зимней луны. Ринга (как я заметил, едва открыв глаза) была уже одета, причем в очень красивое, но несколько великоватое ей шелковое платье. Ее золотые глаза были подведены тушью, а на шее сверкало незнакомое мне вычурное украшение на выложенной мелкими алмазами платиновой цепочке. Ей что, очередной орден дали?
— Вставай, — потребовала возлюбленная супруга. — Все интересное проспал. Вчера и сегодня с утра было столько новостей!
Я с тяжелым кряхтением поднялся и тупо уставился на жену. Голова трещала, как после буйной попойки. Нет, так долго спать вовсе не следует…
— Просперо вернулся, — щебетала Ринга, попутно подбирая с пола мои сапоги и передавая их мне. — Как я и предполагала, герцог не поехал в Немедию. Но это пусть он лучше сам расскажет… Дин, немедленно просыпайся и марш в термы! Я распорядилась, чтобы тебе подготовили баню и чистую одежду.
— А где ты раздобыла это? — я подергал Рингу за подол темно-сиреневого платья с фиолетовой вышивкой и золотым поясом. — По-моему, оно с чужого плеча.
— Конечно, — немного язвительно сказала Ринга. — Я без спросу покопалась в гардеробе Эвисанды. У Конана, кстати, личная трагедия — бедная маленькая Эви его бросила. Графиня Аттиос вчера, сразу после восхода солнца, забрала драгоценности, несколько костюмов, свое домашнее животное — ну помнишь, зверя из Ямурлака, которого ты ей подарил? — и, никому ничего не сказав, отбыла из дворца в неизвестном направлении.
— Конан переживет, — фыркнул я. — Хотя… По-моему, впервые в жизни его бросила женщина. Обычно случалось наоборот.
— Неправда, — оскорбилась Ринга, железной хваткой сжимая мне локоть и подтаскивая к двери. — Помнишь, как я с ним познакомилась в Дэлираме? Смею заметить, что именно я дала тогда варвару от ворот поворот.
Может, так оно и было, я уж не помню. Это давно забытое дело пятнадцатилетней давности. Сейчас меня интересовали другие вопросы. Что же происходило во дворце, пока я спал?
Ринга вовсе не собиралась посвящать меня в последние события. Она упрямо шествовала на первый этаж, к термам, а я безвольной тенью тащился вслед. Изредка проходившие по лестницами и коридорам придворные недоуменно оглядывались, однако ничего не говорили. Наверное, их пугал мой внешний вид — опухшая физиономия, красные глаза и кое-где разодранная простецкая дорожная одежда. Кроме того, я, натягивая сапоги, перепутал их и теперь выглядел полнейшим фигляром. Вот вам и хитроумный глава Вертрауэна…
Однако многоопытные банщики привели меня в чувство довольно быстро. Горячая парная, сразу после которой меня буквально затолкали в ледяной бассейн, выжгла из головы сонливость и пустоту, а здоровенный шемит с сильными волосатыми руками так размял мои косточки на массажном столе, что я почувствовал возвращающуюся молодость. Сразу же захотелось есть.
Я облачился в приготовленную Рингой одежду — таковой, к моему ужасу, оказались льняная туника и обширная бело-багровая тога: ненавижу эту старинную церемониальную одежду аквилонцев! Сюда же прилагались кожаные сандалии на деревянной подошве. Но что делать, если в Аквилонии такая мода?
Мне, из-за относительно небольшого роста, аквилонская тога не идет, и я совершенно не умею ее носить. Ринга, увидев висящие на моих плечах длинные отрезы ткани, возмущенно ахнула и, как обычно, начала все делать по-своему. В одном месте подоткнула, в другом закрепила фибулой и, осмотрев меня после этих действий, вроде бы осталась довольна.
— Штаны — одежда варваров, — авторитетно заявила Ринга, когда мы шли из терм к покоям короля. — Отвыкай от старых привычек.
— А кто две последние луны изображал из себя мужчину и постоянно таскался в этой самой варварской одежде? — вяло огрызнулся я. — Может, припомнишь?
Ринга расхохоталась и сквозь смех выдавила:
— Ты представляешь, как бы я ехала через Пограничье в юбке до земли? Дин, тебе изменяет чувство юмора.
— Куда мы идем? — осведомился я, решив не ввязываться в перепалку. Все равно переговорить мою супругу невозможно. Мы с Рингой поднимались по беломраморной парадной лестнице замка. Сегодня тарантийский дворец казался мне удивительно новым и светлым — через узкие окна льют потоки солнечных лучей, в которых играют редкие пылинки, стекла витражей бросают цветные отблески на камень облицовки и скульптуры, а бронза так и сияет темно-желтыми переливами.
— Конан пригласил всех на парадный обед, — пояснила Ринга. — Он начнется через половину колокола.
— Всех? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду? Всех живущих во дворце?
— Глупости говоришь, — отмахнулась графиня. — Разумеется, только нашу компанию, Паллантида и герцога Просперо. Из женщин приглашена только я, — Ринга фыркнула и добавила: — А графиня Аттиос, как я уже говорила, не будет присутствовать по причине собственной впечатлительности.
Конан никогда не являлся любителем огромных залов и чопорной пышности. Именно поэтому он и приказал накрыть столы в помещении Малой столовой — небольшой, но очень уютной комнатки, вся обстановка которой была выдержана в светлых тонах. Мебель, обивка стен, даже необъятный ковер, устилавший гладкий буковый паркет — были окрашены в белые, беловато-золотые и нежно-серые цвета.
Ринга с наигранной строгостью глянула на гвардейцев, стоявших у двери в Малую столовую, однако те сохранили хладнокровный вид. Дверь открылась, и мы оказались на пороге комнаты.
Ну конечно, все собрались. Кроме задерживающегося где-то Конана, его верного регента и господина центуриона. Какие знакомые лица…
— Граф! — Хальк первым меня заметил. — Сколько можно было спать?
У ног библиотекаря непринужденно развалился грифон Энунд. Зверюга выглядела сытой и довольной жизнью. Идиотский синий бантик с хвоста Энунда исчез, равно как и ошейник, зато через всю грудь тянулась блестящая серебряная цепочка из плоских звеньев. Очень красиво выглядит на темно-рыжей короткой шкуре грифона.
Не дать, ни взять — собрание благороднейших нобилей, а не дружеская встреча нашей сомнительной компании. Все облачены в белые тоги, отороченные широкой тесьмой с меандром… Солнцеликий Митра, даже Эйвинда вырядили! Впрочем, иногда и седло на корове может смотреться… Веллан с перевязанной головой глядит на меня небесно-голубыми глазами провинциального авантюриста. Один Тотлант выбивается из этой благолепной картины — на волшебнике привычная хламида благородного черного цвета с золотой вышивкой и забранным в круг циркулем на груди. Хальк небрит — скорее всего, решил заново отпустить бороду. На нем, этом рафинированном аристократе, тога сидит как влитая. Даже четыре положенных складки на груди выглядят идеально ровными.
Чинно, как и полагается уважаемой супружеской паре, мы с Рингой под руку прошли к столу, поздоровались со всеми, получив в ответ от все еще слабого Веллана: «Ну вы и расфуфыренные…», а от Эйвинда: «Здравы будьте, господа хорошие». Тотлант, как всегда, с саркастичной улыбочкой поклонился и неожиданно извлек из воздуха цветок лилии, каковой вручил Ринге. Она, вовсе не удивляясь, немедленно пристроила его в прическу, пробормотав:
— Иногда и волшебники могут сгодиться для полезного дела…
В общем, царила непринужденная обстановка. Дожидаясь Конана и его приятелей, мы откупорили амфору с розовым шемским вином и завели светский разговор ни о чем. Хальк возмущался отсутствием во дворце хорошо выделанного пергамента и поносил на чем свет стоит хапугу Публио, не желающего выделять из казны деньги на библиотеку, Веллан излагал свои впечатления от пользовавших его лекарей, их жутких инструментов и противных снадобий, Ринга немедленно принялась блистать глазами и остроумием, Тотлант с Эйвиндом молчали, прихлебывая вино…
— Кто пьет без меня?
Вот и Конан явился. По правую руку от него стоит улыбающийся во весь рот темноволосый красавчик с герцогской цепью на груди, а сзади возвышается почти квадратная фигура мрачноватого сероглазого человека с хладнокровным лицом прирожденного вояки. Светлейший герцог Просперо и центурион Юний Паллантид. У пуантенца тога синяя с золотом, гвардеец не стал изменять форме Черных Драконов, а Конан одет и вовсе простецки — льняная туника и такие же штаны, тонкий пояс-ремешок и мягкие сапоги из телячьей кожи. Не-ет, это не король. Это варвар. А если он и может именоваться королем, то весьма своеобразным.
Наконец, все заняли свои места, споря о более удобных сиденьях рядом с Конаном, и варвар, налив в один большой кубок вина, поднял его и провозгласил, обведя всех нас внимательно-смешливым взглядом:
— Ну что, круговую? И пусть каждый скажет что-нибудь хорошее. Я же говорю так: все кончилось относительно недурно. И это главное.
А дальше мы по кругу принимали кубок и высказывали свои мысли. Коротко, правда. Первым чашу взял сидевший по левую руку от короля Паллантид:
— Голову вы мне заморочили… Один король, другой… Конан, надеюсь, что ты сейчас — настоящий.
— Ты, Конан, бесспорно, хороший человек, — ласково проворковала Ринга и вкрадчиво добавила: — Но там, где ты появляешься, неминуемо следуют одни только неприятности.
— Домой хочу, — проворчал я, когда чаша перешла в мои руки. — Надоели! Заговора приличного не могут устроить!
— За магию и волшебство, а также за то, чтобы таковые всегда служили во благо, — провозгласил Тотлант, не уточняя, однако, во благо чего должны действовать упомянутые колдовские силы.
— И зачем я только во все это ввязался? — вздохнул Веллан, исподлобья глядя на Конана. — Едва голову не проломили, ошейник надевали, будто я шавка какая-то… Конан, бросил бы ты корону и снова вернулся к нам простым наемником!
— Не дождешься, — хищно улыбнулся киммериец и перевел взгляд на Эйвинда, осторожно взявшего кубок.
— А что?.. — буркнул асир. — Я вот точно знаю, что мир к упадку клонится. Так у нас в деревне старейшины говорили. Но люди вы хорошие. Все до одного.
И отпил.
Хальк забрал чашу у Эйвинда, резко встал, отодвинув задом кресло, на миг задумался и, воодушевившись, разразился речью:
— Достославнейшие и многоудачливые спутники мои! Зане все мы ныне пребываем во счастии и благочинии, ино же возглашаем здравия венценосителю земель наших и оборителю чудищ зломерзких. Ведомые оным, пронесли мы тела наши бренные отсель, пределов Тарантийских, ко землям неведомым чрез хляби, препоны, волнения и пучины, чрез пущи дремучие, тако же горы, высотою своей замечательные…
— Хальк! — рявкнул Конан. — Остановись! Мы все знаем, что ты умный. Так что ты хочешь сказать? Только, пожалуйста, говори человеческим языком, а не кривляйся!
— За нас с вами, — Хальк внял возмущенным речам киммерийца и перестал пародировать язык древних летописей. — И пусть сдохнут все наши враги! Ура?
— Ура!!! — дружно завопили все мы, а чаша была передана герцогу Пуантенскому.
— Я, — сказал Просперо, — никак не предполагал, что, способствовав Конану захватить власть, потом влипну в такую вот историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69