Он умер. С этим уже ничего не поделаешь. Но она продолжала любить разложившееся мясо, покрытое червями. – Клинг замолчал и потер рукой подбородок. – Не обижайтесь, но вы поступаете так же.
– Нет, не так, – возразила Вирджиния.
– Точно так же. Вы принесли сюда запах разложения. Вы даже сами стали похожи на смерть. Вы красивая женщина, но смерть у вас в глазах и вокруг губ. Вы глупая женщина, миссис Додж, правда! Если бы вы были умная, то положили бы этот револьвер на стол и...
– Я не хочу тебя слушать, – отрезала Вирджиния.
– Вы думаете, Фрэнк хотел бы, чтобы вы так поступили?
Чтобы вы ввязались в такую историю после его смерти?
– Да! Фрэнк хотел, чтобы Карелла умер. Он так говорил. Он ненавидел Кареллу.
А вы? Вы тоже ненавидите Кареллу? Вы хотя бы знаете его?
Мне наплевать на него. Я любила своего мужа, вот и все. – Но ваш муж нарушил закон, когда его арестовали. Он застрелил человека. Вы хотите, чтобы Стив наградил его за это медалью? Бросьте, миссис Додж, будьте благоразумны.
– Я любила своего мужа, – бесцветным голосом повторила Вирджиния.
– Миссис Додж, я хочу вам сказать кое-что еще. Вам надо хорошенько подумать и решить, кто вы. Или вы женщина, знающая, что такое любовь, или хладнокровная дрянь, готовая взорвать к черту эту конуру. Нельзя быть и тем, и другим. Так кто же вы?
– Я женщина. Потому-то и нахожусь здесь.
– Тогда ведите себя как женщина. Положите на стол револьвер и убирайтесь отсюда, пока не заимели таких неприятностей, каких не видали за всю свою жизнь.
– Нет. Нет.
– Давайте, миссис Додж...
Вирджиния выпрямилась.
– Ладно, сынок, – сказала она, – а теперь можешь бросить эту игру.
– Что... – начал Клинг.
– Игру во взрослого голубоглазого младенца. Можешь прекратить. Не сработало.
– Я и не пытался...
– Хватит, к черту, хватит! Иди, сосунок, учи кого-нибудь другого.
– Миссис Додж, я...
– Ты кончил?
Наступила тишина. За оконными решетками было уже совсем темно. В окна, полуоткрытые, чтобы дать доступ мягкому октябрьскому воздуху, долетали вечерние звуки пока не очень оживленного уличного движения. Застучала машинка. Клинг посмотрел на стол у окна, где Мейер печатал на голубых бланках три копии очередного донесения. Он сгорбился над машинкой, ударяя по клавишам. Круглая лампа, висящая прямо над ним, озаряла мягким сиянием его лысину. Коттон Хейз подошел к картотеке и выдвинул один из ящиков. Послышался скрип роликов. Хейз открыл папку и стал ее перелистывать. Потом он отошел и уселся за стол у другого окна. В наступившем молчании особенно громко загудел холодильник.
– Я напрасно приставал к вам, – сказал Клинг Вирджинии.
– Мне бы следовало знать, что живой человек не может разговаривать с мертвецом.
Снаружи в коридоре раздался шум. Вирджиния выпрямилась и подалась ближе к столу, за которым сидела. У Клинга мелькнула мысль, что она может бессознательно нажать на курок 38-го калибра.
– Ладно, входи, входи, – сказал мужской голос.
“Это Хэл Уиллис”, – подумал Клинг. Он поднял голову, глядя мимо Вирджинии, и увидел, что в дежурку входят Уиллис и задержанный.
Задержанный, вернее задержанная скорее не вошла, а ворвалась в комнату, как южный ураган. Это была высокая пуэрториканка с крашеными светлыми волосами в малиновом жакете поверх низко вырезанной красной блузы, позволяющей видеть ее угрожающе вздымающуюся грудь. У нее была тонкая талия, прямая черная юбка тесно обтягивала полные мускулистые бедра, на ногах – красные лодочки на высоком каблуке с черным ремешком вокруг лодыжек. Золотая коронка оттеняла ослепительную белизну ее зубов. Она нарядилась по-праздничному, но не накрасилась, что подчеркивало ее красоту еще больше. У нее было овальное лицо, карие, почти черные глаза, полные губы и аристократический нос с небольшой горбинкой. Наверное, она была самой красивой и оригинальной задержанной, которую когда-либо тащили в дежурную комнату 87-го полицейского участка.
А ее действительно тащили. Ухватившись правой рукой за браслет наручников, которые были на нее надеты. Уиллис тянул девицу к барьеру, отделяющему дежурную комнату от коридора, а она старалась вырвать руку и упиралась, осыпая его ругательствами, английскими и испанскими.
– Давай, кара миа, – приговаривал Уиллис, – вперед, цацкела, куко лика, ради бога, не думай, что кто-нибудь тебя обидит. Вперед, либхен, прямо через эту дверцу. Привет, Берт, видал когда-нибудь такое? Привет, Пит, как тебе нравится моя задержанная? Она только что перерезала парню глотку брит...
Неожиданно Уиллис замолчал.
В дежурной комнате стояла необычная тишина.
Он посмотрел сначала на лейтенанта, потом на Клинга, перевел глаза на два задних стола, где Хейз и Мейер молча работали. Потом увидел Вирджинию Додж и 38-й калибр у нее в руке, направленный на черную сумку.
Его первым побуждением было бросить браслет наручников, за который он уцепился, и вытащить из кармана револьвер. Но импульс не сработал, потому что Вирджиния сказала:
– Заходи сюда. Не пытайся достать оружие.
Уиллис и его задержанная вошли в дежурную комнату.
– Грубиян! Бруталь! – кричала девица. – Пендега!
Негодяй, сын грязной шлюхи!
– Заткнись, – устало посоветовал Уиллис.
– Сволочь! Пинга! Грязный полицейский ублюдок.
– Заткнись, заткнись, заткнись, – почти просил Уиллис.
Пуэрториканка была выше Уиллиса, который едва набрал пятифутовый минимум роста, необходимый для каждого полицейского. Наверное, он был самым миниатюрным детективом на свете, тонкокостный, с внимательными глазами спаниеля на узком лице. Но Уиллис знал дзюдо не хуже, чем уголовный кодекс, и мог повалить преступника на спину быстрее, чем шестерка дюжих полицейских с большими кулаками. Увидев револьвер в руке Вирджинии Додж, он сразу представил, как ее можно обезоружить.
– Что у вас тут? – спросил он, обращаясь сразу ко всем.
– У мадам с револьвером бутыль нитроглицерина в сумке, – сказал Бернс, – и она не прочь использовать его по назначению.
– Неплохо. С вами не соскучишься, верно?
Уиллис молча посмотрел на Вирджинию.
– Можно снять пальто и шляпу, мадам?
– Сначала положи на стол револьвер.
– Мадам, вы меня пугаете до мурашек. У вас действительно в этой сумке бутыль с супчиком?
– Да, действительно.
– Я из Миссури, а у нас там все бравые парни. – Уиллис сделал шаг к столу, Клинг увидел, как Вирджиния Додж вдруг сунула свободную руку в сумку, и сжался, ожидая неизбежного, как ему казалось, взрыва. Но Вирджиния вынула руку из сумки, и в ее руке оказалась бутыль с бесцветной жидкостью. Она осторожно поставила бутыль на стол, а Уиллис оглядел бутыль со всех сторон. – Это может быть просто водичка, мадам.
– Хочешь проверить? – спросила Вирджиния.
– Я? Что вы, мадам! Разве я похож на героя?
Он подошел к столу еще на шаг. Вирджиния поставила сумку на пол. Бутыль, вмещавшая примерно пинту, блестела в ярком свете ламп, свисавших с потолка.
– Ладно, тогда положим пушку. – Уиллис отстегнул кобуру с револьвером от ремня и медленно положил ее на стол. Его глаза не отрывались от бутыли.
– Похоже на представление в театре, верно? – сказал он.
– Да еще с угощением. Если бы я знал, что вы устроите здесь такой торжественный прием, я бы переоделся.
Он сделал попытку засмеяться, но осекся, увидев мрачное лицо Вирджинии.
– Простите, я не знал, что здесь всеамериканский съезд гробовщиков. Что мне делать с задержанной, Пит?
– Спроси у Вирджинии.
– А, Вирджиния? – Уиллис расхохотался. – Ну и ну, сегодня у нас чудная компания! Знаете, как зовут мою? Анжелика! Вирджиния и Анжелика! Вирджиния – дева и небесный ангел. Ну как, Вирджиния, что мне делать с моим ангелочком?
– Проведи ее сюда. Вели ей сесть.
– Входи, Анжелика, – сказал Уиллис. – Вот тебе стул. О господи, это меня просто убивает. Она только что перерезала парню глотку от уха до уха. Настоящий ангелочек. Садись, ангел. Вот в этой бутылочке на столе нитроглицерин.
– Что? – спросила Анжелика.
– В бутылке. Нитроглицерин.
– Нитро? Вроде бомба?
– Именно, куколка.
– Бомба! – повторила Анжелика. – Мадре де лос сантос!
– Вот так, – заметил Уиллис, и в его голосе послышалось что-то вроде священного ужаса.
Глава 6
Мейер Мейер, сидевший у окна и печатавший свое донесение, находился почти напротив входа, и ему было видно, как Уиллис провел пуэрториканкскую девицу в дежурную комнату и усадил ее на стул с высокой спинкой. Он наблюдал, как тот снял с нее наручники и засунул их себе за пояс.
Лейтенант подошел к Уиллису, обменялся с ним несколькими словами и, подбоченившись, повернулся к Анжелике. Кажется, Вирджиния Додж позволит им допросить арестованную. Как любезно с ее стороны!
Мейер Мейер снова терпеливо склонился над своим донесением. Он был уверен, что Вирджиния Додж не подойдет к его столу, чтобы проверить шедевр, над которым он мучительно корпел, и с полным основанием предполагал, что ему удастся выполнить то, что он задумал, особенно сейчас, когда в комнате взорвалась эта пуэрториканкская бомба. Вирджиния Додж, казалось, была полностью поглощена девицей – ее порывистыми движениями и потоком колоритных эпитетов, срывающихся с ее уст. Мейер не сомневался в том, что он осуществит первую часть своего плана так, что этого никто не заметит.
Сомневался он лишь в том, сможет ли составить достаточно красноречивое сочинение.
У него никогда не было хороших отметок по английскому языку и литературе, и он не умел писать сочинения. Даже в юридическом колледже его работы никто не назвал бы блестящими. Каким-то чудом он все же набрал достаточное количество баллов, выдержал экзамены и в награду получил поздравление от дяди Сэма в виде любезного приглашения отслужить свой срок в Армии Соединенных Штатов. Пройдя через дерьмо и болота своей четырехлетней службы, он был демобилизован как “отслуживший с честью”.
Ко времени демобилизации он решил, что не стоит тратить драгоценные годы жизни на то, чтобы завоевывать клиентов. Офисы размером с собачью конуру и гонки на машине “скорой помощи” были не для Мейера Мейера. Он поступил в полицию и женился на Саре Липкин, с которой встречался еще во время учебы в колледже. Он еще помнил дразнилку: “Не прилипали друг к другу пары так, как Мейер прилип к Липкин Саре”. Дразнилка никогда ему не мешала. Он слушал, как его дразнили, и терпеливо улыбался. Все было правильно, он действительно прилип к ней, как она прилипла к его губам (Сара очень любила целоваться, и, может быть, потому он и женился на ней, вернувшись из армии).
Решение оставить профессию юриста поразило прежде всего самого Мейера, но он все же наплевал на юриспруденцию и поступил на работу в полицию. По его мнению, эти профессии были связаны между собой. Как полицейский, он тоже стоял на страже закона, делая свое дело терпеливо и добросовестно. Он стал детективом третьей степени только на восьмой год работы в полиции. Для этого тоже надо было терпение. Теперь, терпеливо ударяя по клавишам пишущей машинки, он составлял свое послание.
– Как тебя зовут? – спросил Бернс девицу.
– Чего?
– Как тебя зовут? Куаль эс су номбре?
– Она знает английский, – заметил Уиллис.
– Не знаю я инглес! – возразила пуэрториканка.
– Она врет. По-испански она умеет только ругаться.
Брось, Анжелика. Будешь нам подыгрывать, и мы тебе подыграем.
– Я не знаю, что значит “подыгрывать”.
– Ах, какая невинность! – сказал Уиллис. – Слушай, потаскушка, брось ты эти глупости. Не делай вид, что ты только что сошла с парохода. – Он повернулся к Бернсу. – Она живет в этом городе почти год, Пит, и занимается главным образом проституцией.
– Я не проститутка, – возразила пуэрториканка.
– Конечно, она не проститутка. Простите, забыл.
Она работала целый месяц в швейной мастерской.
– Я мастерица, вот я кто. Не проститутка.
– Ладно, ты не проститутка, пусть будет так. Ты спишь с мужчинами за деньги. Это большая разница, согласна? Пусть будет так. Ну, а почему ты перерезала глотку тому парню?
– Какому парню?
– А их было несколько? – спросил Бернс.
– Я никому не резала глотка.
– Да? Кто же? – спросил Уиллис. – Санта Клаус? А куда ты дела бритву? – Он снова повернулся к Бернсу. – На нее натолкнулся патрульный. Но он не смог найти орудия убийства. Наверное, она бросила бритву в сток. Куда ты дела бритву?
– У меня нет бритва. Я никому не резала глотка.
– У тебя все руки в крови! Кому ты хочешь втереть очки?
– Кровь от эти наручники.
– О господи, это дохлый номер! – вздохнул Уиллис.
“Вся беда в том, – думал Мейер Мейер, – что трудно найти подходящие слова. Тон должен быть спокойным, без дешевой мелодрамы и без нажима, иначе могут подумать, что это розыгрыш или творение шизофреника. Это должна быть искренняя просьба о помощи с ноткой отчаяния. Без этого никто мне не поверит и от всего этого не будет никакой пользы. Но если послание будет слишком отчаянным, тоже никто не поверит. Значит, надо быть очень осторожным”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Нет, не так, – возразила Вирджиния.
– Точно так же. Вы принесли сюда запах разложения. Вы даже сами стали похожи на смерть. Вы красивая женщина, но смерть у вас в глазах и вокруг губ. Вы глупая женщина, миссис Додж, правда! Если бы вы были умная, то положили бы этот револьвер на стол и...
– Я не хочу тебя слушать, – отрезала Вирджиния.
– Вы думаете, Фрэнк хотел бы, чтобы вы так поступили?
Чтобы вы ввязались в такую историю после его смерти?
– Да! Фрэнк хотел, чтобы Карелла умер. Он так говорил. Он ненавидел Кареллу.
А вы? Вы тоже ненавидите Кареллу? Вы хотя бы знаете его?
Мне наплевать на него. Я любила своего мужа, вот и все. – Но ваш муж нарушил закон, когда его арестовали. Он застрелил человека. Вы хотите, чтобы Стив наградил его за это медалью? Бросьте, миссис Додж, будьте благоразумны.
– Я любила своего мужа, – бесцветным голосом повторила Вирджиния.
– Миссис Додж, я хочу вам сказать кое-что еще. Вам надо хорошенько подумать и решить, кто вы. Или вы женщина, знающая, что такое любовь, или хладнокровная дрянь, готовая взорвать к черту эту конуру. Нельзя быть и тем, и другим. Так кто же вы?
– Я женщина. Потому-то и нахожусь здесь.
– Тогда ведите себя как женщина. Положите на стол револьвер и убирайтесь отсюда, пока не заимели таких неприятностей, каких не видали за всю свою жизнь.
– Нет. Нет.
– Давайте, миссис Додж...
Вирджиния выпрямилась.
– Ладно, сынок, – сказала она, – а теперь можешь бросить эту игру.
– Что... – начал Клинг.
– Игру во взрослого голубоглазого младенца. Можешь прекратить. Не сработало.
– Я и не пытался...
– Хватит, к черту, хватит! Иди, сосунок, учи кого-нибудь другого.
– Миссис Додж, я...
– Ты кончил?
Наступила тишина. За оконными решетками было уже совсем темно. В окна, полуоткрытые, чтобы дать доступ мягкому октябрьскому воздуху, долетали вечерние звуки пока не очень оживленного уличного движения. Застучала машинка. Клинг посмотрел на стол у окна, где Мейер печатал на голубых бланках три копии очередного донесения. Он сгорбился над машинкой, ударяя по клавишам. Круглая лампа, висящая прямо над ним, озаряла мягким сиянием его лысину. Коттон Хейз подошел к картотеке и выдвинул один из ящиков. Послышался скрип роликов. Хейз открыл папку и стал ее перелистывать. Потом он отошел и уселся за стол у другого окна. В наступившем молчании особенно громко загудел холодильник.
– Я напрасно приставал к вам, – сказал Клинг Вирджинии.
– Мне бы следовало знать, что живой человек не может разговаривать с мертвецом.
Снаружи в коридоре раздался шум. Вирджиния выпрямилась и подалась ближе к столу, за которым сидела. У Клинга мелькнула мысль, что она может бессознательно нажать на курок 38-го калибра.
– Ладно, входи, входи, – сказал мужской голос.
“Это Хэл Уиллис”, – подумал Клинг. Он поднял голову, глядя мимо Вирджинии, и увидел, что в дежурку входят Уиллис и задержанный.
Задержанный, вернее задержанная скорее не вошла, а ворвалась в комнату, как южный ураган. Это была высокая пуэрториканка с крашеными светлыми волосами в малиновом жакете поверх низко вырезанной красной блузы, позволяющей видеть ее угрожающе вздымающуюся грудь. У нее была тонкая талия, прямая черная юбка тесно обтягивала полные мускулистые бедра, на ногах – красные лодочки на высоком каблуке с черным ремешком вокруг лодыжек. Золотая коронка оттеняла ослепительную белизну ее зубов. Она нарядилась по-праздничному, но не накрасилась, что подчеркивало ее красоту еще больше. У нее было овальное лицо, карие, почти черные глаза, полные губы и аристократический нос с небольшой горбинкой. Наверное, она была самой красивой и оригинальной задержанной, которую когда-либо тащили в дежурную комнату 87-го полицейского участка.
А ее действительно тащили. Ухватившись правой рукой за браслет наручников, которые были на нее надеты. Уиллис тянул девицу к барьеру, отделяющему дежурную комнату от коридора, а она старалась вырвать руку и упиралась, осыпая его ругательствами, английскими и испанскими.
– Давай, кара миа, – приговаривал Уиллис, – вперед, цацкела, куко лика, ради бога, не думай, что кто-нибудь тебя обидит. Вперед, либхен, прямо через эту дверцу. Привет, Берт, видал когда-нибудь такое? Привет, Пит, как тебе нравится моя задержанная? Она только что перерезала парню глотку брит...
Неожиданно Уиллис замолчал.
В дежурной комнате стояла необычная тишина.
Он посмотрел сначала на лейтенанта, потом на Клинга, перевел глаза на два задних стола, где Хейз и Мейер молча работали. Потом увидел Вирджинию Додж и 38-й калибр у нее в руке, направленный на черную сумку.
Его первым побуждением было бросить браслет наручников, за который он уцепился, и вытащить из кармана револьвер. Но импульс не сработал, потому что Вирджиния сказала:
– Заходи сюда. Не пытайся достать оружие.
Уиллис и его задержанная вошли в дежурную комнату.
– Грубиян! Бруталь! – кричала девица. – Пендега!
Негодяй, сын грязной шлюхи!
– Заткнись, – устало посоветовал Уиллис.
– Сволочь! Пинга! Грязный полицейский ублюдок.
– Заткнись, заткнись, заткнись, – почти просил Уиллис.
Пуэрториканка была выше Уиллиса, который едва набрал пятифутовый минимум роста, необходимый для каждого полицейского. Наверное, он был самым миниатюрным детективом на свете, тонкокостный, с внимательными глазами спаниеля на узком лице. Но Уиллис знал дзюдо не хуже, чем уголовный кодекс, и мог повалить преступника на спину быстрее, чем шестерка дюжих полицейских с большими кулаками. Увидев револьвер в руке Вирджинии Додж, он сразу представил, как ее можно обезоружить.
– Что у вас тут? – спросил он, обращаясь сразу ко всем.
– У мадам с револьвером бутыль нитроглицерина в сумке, – сказал Бернс, – и она не прочь использовать его по назначению.
– Неплохо. С вами не соскучишься, верно?
Уиллис молча посмотрел на Вирджинию.
– Можно снять пальто и шляпу, мадам?
– Сначала положи на стол револьвер.
– Мадам, вы меня пугаете до мурашек. У вас действительно в этой сумке бутыль с супчиком?
– Да, действительно.
– Я из Миссури, а у нас там все бравые парни. – Уиллис сделал шаг к столу, Клинг увидел, как Вирджиния Додж вдруг сунула свободную руку в сумку, и сжался, ожидая неизбежного, как ему казалось, взрыва. Но Вирджиния вынула руку из сумки, и в ее руке оказалась бутыль с бесцветной жидкостью. Она осторожно поставила бутыль на стол, а Уиллис оглядел бутыль со всех сторон. – Это может быть просто водичка, мадам.
– Хочешь проверить? – спросила Вирджиния.
– Я? Что вы, мадам! Разве я похож на героя?
Он подошел к столу еще на шаг. Вирджиния поставила сумку на пол. Бутыль, вмещавшая примерно пинту, блестела в ярком свете ламп, свисавших с потолка.
– Ладно, тогда положим пушку. – Уиллис отстегнул кобуру с револьвером от ремня и медленно положил ее на стол. Его глаза не отрывались от бутыли.
– Похоже на представление в театре, верно? – сказал он.
– Да еще с угощением. Если бы я знал, что вы устроите здесь такой торжественный прием, я бы переоделся.
Он сделал попытку засмеяться, но осекся, увидев мрачное лицо Вирджинии.
– Простите, я не знал, что здесь всеамериканский съезд гробовщиков. Что мне делать с задержанной, Пит?
– Спроси у Вирджинии.
– А, Вирджиния? – Уиллис расхохотался. – Ну и ну, сегодня у нас чудная компания! Знаете, как зовут мою? Анжелика! Вирджиния и Анжелика! Вирджиния – дева и небесный ангел. Ну как, Вирджиния, что мне делать с моим ангелочком?
– Проведи ее сюда. Вели ей сесть.
– Входи, Анжелика, – сказал Уиллис. – Вот тебе стул. О господи, это меня просто убивает. Она только что перерезала парню глотку от уха до уха. Настоящий ангелочек. Садись, ангел. Вот в этой бутылочке на столе нитроглицерин.
– Что? – спросила Анжелика.
– В бутылке. Нитроглицерин.
– Нитро? Вроде бомба?
– Именно, куколка.
– Бомба! – повторила Анжелика. – Мадре де лос сантос!
– Вот так, – заметил Уиллис, и в его голосе послышалось что-то вроде священного ужаса.
Глава 6
Мейер Мейер, сидевший у окна и печатавший свое донесение, находился почти напротив входа, и ему было видно, как Уиллис провел пуэрториканкскую девицу в дежурную комнату и усадил ее на стул с высокой спинкой. Он наблюдал, как тот снял с нее наручники и засунул их себе за пояс.
Лейтенант подошел к Уиллису, обменялся с ним несколькими словами и, подбоченившись, повернулся к Анжелике. Кажется, Вирджиния Додж позволит им допросить арестованную. Как любезно с ее стороны!
Мейер Мейер снова терпеливо склонился над своим донесением. Он был уверен, что Вирджиния Додж не подойдет к его столу, чтобы проверить шедевр, над которым он мучительно корпел, и с полным основанием предполагал, что ему удастся выполнить то, что он задумал, особенно сейчас, когда в комнате взорвалась эта пуэрториканкская бомба. Вирджиния Додж, казалось, была полностью поглощена девицей – ее порывистыми движениями и потоком колоритных эпитетов, срывающихся с ее уст. Мейер не сомневался в том, что он осуществит первую часть своего плана так, что этого никто не заметит.
Сомневался он лишь в том, сможет ли составить достаточно красноречивое сочинение.
У него никогда не было хороших отметок по английскому языку и литературе, и он не умел писать сочинения. Даже в юридическом колледже его работы никто не назвал бы блестящими. Каким-то чудом он все же набрал достаточное количество баллов, выдержал экзамены и в награду получил поздравление от дяди Сэма в виде любезного приглашения отслужить свой срок в Армии Соединенных Штатов. Пройдя через дерьмо и болота своей четырехлетней службы, он был демобилизован как “отслуживший с честью”.
Ко времени демобилизации он решил, что не стоит тратить драгоценные годы жизни на то, чтобы завоевывать клиентов. Офисы размером с собачью конуру и гонки на машине “скорой помощи” были не для Мейера Мейера. Он поступил в полицию и женился на Саре Липкин, с которой встречался еще во время учебы в колледже. Он еще помнил дразнилку: “Не прилипали друг к другу пары так, как Мейер прилип к Липкин Саре”. Дразнилка никогда ему не мешала. Он слушал, как его дразнили, и терпеливо улыбался. Все было правильно, он действительно прилип к ней, как она прилипла к его губам (Сара очень любила целоваться, и, может быть, потому он и женился на ней, вернувшись из армии).
Решение оставить профессию юриста поразило прежде всего самого Мейера, но он все же наплевал на юриспруденцию и поступил на работу в полицию. По его мнению, эти профессии были связаны между собой. Как полицейский, он тоже стоял на страже закона, делая свое дело терпеливо и добросовестно. Он стал детективом третьей степени только на восьмой год работы в полиции. Для этого тоже надо было терпение. Теперь, терпеливо ударяя по клавишам пишущей машинки, он составлял свое послание.
– Как тебя зовут? – спросил Бернс девицу.
– Чего?
– Как тебя зовут? Куаль эс су номбре?
– Она знает английский, – заметил Уиллис.
– Не знаю я инглес! – возразила пуэрториканка.
– Она врет. По-испански она умеет только ругаться.
Брось, Анжелика. Будешь нам подыгрывать, и мы тебе подыграем.
– Я не знаю, что значит “подыгрывать”.
– Ах, какая невинность! – сказал Уиллис. – Слушай, потаскушка, брось ты эти глупости. Не делай вид, что ты только что сошла с парохода. – Он повернулся к Бернсу. – Она живет в этом городе почти год, Пит, и занимается главным образом проституцией.
– Я не проститутка, – возразила пуэрториканка.
– Конечно, она не проститутка. Простите, забыл.
Она работала целый месяц в швейной мастерской.
– Я мастерица, вот я кто. Не проститутка.
– Ладно, ты не проститутка, пусть будет так. Ты спишь с мужчинами за деньги. Это большая разница, согласна? Пусть будет так. Ну, а почему ты перерезала глотку тому парню?
– Какому парню?
– А их было несколько? – спросил Бернс.
– Я никому не резала глотка.
– Да? Кто же? – спросил Уиллис. – Санта Клаус? А куда ты дела бритву? – Он снова повернулся к Бернсу. – На нее натолкнулся патрульный. Но он не смог найти орудия убийства. Наверное, она бросила бритву в сток. Куда ты дела бритву?
– У меня нет бритва. Я никому не резала глотка.
– У тебя все руки в крови! Кому ты хочешь втереть очки?
– Кровь от эти наручники.
– О господи, это дохлый номер! – вздохнул Уиллис.
“Вся беда в том, – думал Мейер Мейер, – что трудно найти подходящие слова. Тон должен быть спокойным, без дешевой мелодрамы и без нажима, иначе могут подумать, что это розыгрыш или творение шизофреника. Это должна быть искренняя просьба о помощи с ноткой отчаяния. Без этого никто мне не поверит и от всего этого не будет никакой пользы. Но если послание будет слишком отчаянным, тоже никто не поверит. Значит, надо быть очень осторожным”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19