Захотят ли детективы вступить в игру, когда им грозит верная смерть? Бернс не был уверен в этом. Он почти не сомневался, что, если бы им предложили выбирать, кому остаться в живых – им или Карелле, они, вероятнее всего, выбрали бы себя. Эгоистично? Может быть. Негуманно? Возможно. Жизнь не купишь в грошовой лавочке. Это такая штука, за которую цепляются изо всех сил. И даже Бернс, который знал Кареллу, как никто другой, и даже любил его (а это слово трудно давалось такому человеку, как он), не решался задать себе вопрос: “твоя жизнь или жизнь Кареллы” – он боялся ответа.
– Сколько тебе лет, Вирджиния?
– Какая вам разница?
– Мне хочется знать.
– Тридцать два.
Бернс кивнул.
– Я выгляжу старше, верно?
– Немного.
– Очень намного. За это тоже скажите спасибо Карелле. Вы видели когда-нибудь тюрьму Кестлвью, лейтенант? Вы видели место, куда Карелла отправил моего Фрэнка? Там не выживут и животные, не то что люди. И я жила одна, в постоянном ожидании, зная, через какие мучения должен был пройти Фрэнк. Могу я молодо выглядеть, как вы думаете? Могла я следить за собой, если все время волновалась, если у меня всегда болело за него сердце, если грызла тоска?
– Кестлвью не лучшая тюрьма в мире, но...
– Это камера пыток! – крикнула Вирджиния. – Вы когда-нибудь были в камере? Там отвратительно грязно, жарко, не продохнуть, все прогнившее и ржавое. Там воняет, лейтенант. Запах этой тюрьмы чувствуется за несколько кварталов. И они загоняют людей в эту мерзкую, душную вонь. Говорят, что Фрэнк причинял беспокойство тюремным властям. Конечно! Он был человеком, а не животным. Тогда они привесили к нему ярлык “возмутитель спокойствия”.
– Да, но ты не можешь...
– А вам известно, что в Кестлвью запрещено разговаривать во время работы? Известно, что в камерах до сих пор стоят параши, параши вместо унитазов? Вы знаете, какая вонь в этих камерах? А мой Фрэнк был болен! Карелла знал это, когда арестовывал его и стал героем!
– Он не думал о том, чтобы стать героем. Он выполнял свою работу. Как ты не понимаешь этого, Вирджиния? Карелла – полицейский. Он только выполнял свой долг.
– А я выполняю свой, – глухо произнесла Вирджиния.
– Как? Ты знаешь, что таскаешь в своей паршивой сумке? Ты понимаешь, что, если выстрелишь, все полетит к чертям? Нитроглицерин не зубная паста!
– Мне все равно.
– Тебе тридцать два года, и ты готова убить человека и даже сама погибнуть ради этого!
– Мне безразлично.
– Не говори глупостей, Вирджиния!
– Я не обязана говорить ни с вами, ни с кем-нибудь еще. Я вообще не хочу говорить. – Вирджиния подалась вперед, и сумка едва не сползла с ее колен. – Я оказываю любезность, говоря с вами.
– Хорошо, не волнуйся, – сказал Бернс, покосившись на сумку. – Успокойся. Почему бы тебе не поставить эту сумку на стол?
– Для чего?
– Ты скачешь, как мяч. Если ты не боишься, что эта штука взорвется, то я боюсь.
Вирджиния улыбнулась, осторожно сняла сумку с колен и не менее осторожно поставила ее на стол перед собой, одновременно подняв револьвер, как будто 38-й калибр и нитроглицерин были новобрачные, которые не смогли бы вынести разлуку даже на мгновение.
– Так-то лучше, – заметил Бернс и облегченно вздохнул. – Успокойся, не нервничай. – Он помолчал. – Не хочешь закурить?
– Не хочу, – ответила Вирджиния.
Бернс вынул из кармана пачку сигарет и небрежно подвинулся, не упуская из вида 38-й калибр, прислоненный к боку сумки. Он мысленно измерял расстояние между собой и Вирджинией, рассчитывая, насколько ему нужно будет наклониться к ней, когда он подаст ей зажженную спичку, какой рукой ударить так, чтобы она не упала прямо на сумку. Может быть, она отреагирует, нажав сразу курок? Вряд ли. Скорее отпрянет. И тогда он ее ударит.
Бернс вытряхнул из пачки одну сигарету.
– Вот, – сказал он, – возьми.
– Нет.
– Разве ты не куришь?
– Курю. Но сейчас не хочется.
– Закури. Сигарета – лучшее успокоительное. Бери. Он протянул ей пачку.
– А, ладно! – Вирджиния переложила револьвер в левую руку. Его дуло почти касалось сумки. Правой рукой она вынула сигарету из пачки, которую держал Бернс.
Он полез за спичками. Руки у него дрожали. Вирджиния зажала сигарету губами, продолжая в левой руке твердо сжимать револьвер, почти касающийся ткани сумки. Бернс чиркнул спичкой.
В это время раздался телефонный звонок.
Глава 5
Вирджиния вынула изо рта сигарету, бросила ее в пепельницу, стоящую на столе, переложила револьвер в правую руку и повернулась к Берту Клингу, поднявшемуся, чтобы снять трубку.
– Погоди, сынок, – приказала она, – какая это линия?
– Параллельный, линия 31, – ответил Клинг.
– Отойдите от стола, лейтенант. – Вирджиния навела на него револьвер, и Бернс отодвинулся.
Свободной рукой она притянула к себе аппарат, внимательно осмотрела его и нажала кнопку внизу.
– Хорошо, теперь снимай трубку, – велела она и подняла трубку одновременно с Клингом.
– Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг.
Клинг очень живо ощущал присутствие Вирджинии Додж, сидящей за соседним столом с трубкой в левой руке и 38-м калибром, почти касающимся середины сумки, в правой.
– Детектив Клинг? Это Мерси Снайдер.
– Кто?
– Мерси. – Голос на секунду умолк, потом нежно прошептал:
– Снайдер. Мерси Снайдер. Вы меня не помните, детектив Клинг?
– Ах, да. Как дела, мисс Снайдер?
– Спасибо, хорошо. А как поживает высокий светловолосый полицейский?
– Не... плохо, спасибо.
Он посмотрел на Вирджинию. Ее бледные губы растянулись в невеселой улыбке. Она казалась бестелесной и бесполой, бледная тень смерти. Мерси Снайдер изливала живительные соки полной чашей. Голос ее трепетал и вибрировал, шепот возбуждал, и Клинг будто видел перед собой крупную женщину с огненно-рыжими волосами, которая полулежала в шезлонге, закутавшись в прозрачное неглиже и кокетливо сжимая в руке телефонную трубку слоновой кости.
– Как приятно снова слышать ваш голос. Вы так спешили, когда были у меня в прошлый раз.
– У меня было назначено свидание с невестой, – холодно ответил Клинг.
– Да, знаю. Вы говорили мне. Несколько раз. – Она замолчала, потом тихо добавила: – Мне показалось, что вы тогда нервничали. Что вас расстроило, детектив Клинг?
– Пошли ее к чертовой матери, – прошептала Вирджиния Додж.
– Что вы сказали? – спросила Мерси.
– Ничего не сказал.
– Я точно слышала...
– Нет, я ничего не сказал. Я занят сейчас, мисс Снайдер. – Чем могу служить?
Мерси Снайдер расхохоталась так нагло и вызывающе, что Клингу, который ни разу в жизни не слышал такого смеха, показалось на минуту, что он, шестнадцатилетний юнец, входит в двери публичного дома на улице “Шлюхин рай”.
– Прошу вас, – сказал он хрипло. – В чем дело?
– Ни в чем. Мы нашли драгоценности.
– Да? Как?
– Оказалось, не было никакого ограбления. Моя сестра взяла драгоценности с собой, когда поехала в Лас-Вегас.
– Значит, вы аннулируете жалобу, мисс Снайдер?
– Конечно, а как же? Если не было ограбления, на что мне жаловаться?
– Совершенно верно. Я очень рад, что драгоценности нашлись. Если вы направите нам заявление, свидетельствуя, что ваша сестра...
– Почему бы вам не заглянуть ко мне и не взять самому это заявление, детектив Клинг?
– Я это сделаю, мисс Снайдер. Но в этом городе ужасающее количество преступлений, и мне вряд ли удастся скоро вырваться. Спасибо за то, что позвонили. Будем ждать вашего заявления.
Он, не прощаясь, повесил трубку и отвернулся от телефона.
– Ты идеальный любовник, верно? – насмешливо сказала Вирджиния Додж, кладя трубку на место.
– Конечно, идеальный любовник, – ответил Клинг. По правде говоря, ему было неприятно, что Вирджиния слышала его разговор с Мерси Снайдер. В свои двадцать пять лет Берт Клинг был не очень-то искушен в словесных дуэлях, приемами которых мастерски владела Мерси Снайдер. Он был высок и белокур, с широкими плечами, узкими бедрами и щеками чистого оттенка клубники со сливками. Его можно было назвать красивым, но его красота была омрачена тем, что он ее совершенно не сознавал. Клинг был помолвлен с девушкой по имени Клер Таунсенд, с которой встречался вот уже год. Его совершенно не интересовали ни Мерси Снайдер, ни ее сестра, ни бесчисленные Мерси Снайдер, сестры и компании, которые кишели в этом городе. И он был смущен тем, что Вирджиния Додж могла подумать, будто он дал какой-то повод Мерси для звонка.
Клинг понимал, что его совершенно не должны интересовать мысли такой женщины, как Вирджиния Додж, но его гордость почему-то страдала: эта дрянь будет считать, что он занимается всякими шашнями вместо того, чтобы расследовать ограбление.
Он вернулся к своему столу. Черная сумка действовала ему на нервы. А если кто-нибудь упадет на нее? Господи, надо быть ненормальной, чтобы таскать с собой сумку с нитроглицерином.
– Эта девушка...
– Да?
– Не подумайте чего-нибудь.
– А что я должна подумать? – спросила Вирджиния Додж.
– Я хочу сказать... я расследую ограбление, вот и все.
– А что ты еще можешь расследовать, сахарный барашек?
– Ничего. Оставим это. Вообще, к чему я объясняю вам?..
– А чем я хуже других?
– Ну, прежде всего я не назвал бы вас уравновешенным человеком. Не обижайтесь, миссис Додж, но законопослушные граждане не ходят по городу, размахивая револьвером и бутылью с нитроглицерином.
– Разве?
Теперь Вирджиния улыбалась, видно, получая огромное удовольствие.
– Ваш поступок не вполне нормален. Мне кажется, вы сами должны это признать. Ну хорошо, вы достали револьвер. Вы хотите убить Стива Кареллу, это ваше дело. Но нитроглицерин отдает дешевой мелодрамой, вам не кажется? Как вы смогли принести его сюда и не взорвать по дороге полгорода?
– Вот так и смогла, – ответила Вирджиния, – я шла тихонько и не виляла задом.
– Да, это точно, лучше всего ходить именно так. Особенно если у вас в сумке опасное взрывчатое вещество, верно?
Клинг обезоруживающе улыбнулся. Стенные часы показывали 5 часов 33 минуты. На улице начало темнеть. Сумерки наступали на голубое небо, смывая синеву за ярко-красной листвой деревьев в парке. Были слышны крики ребятишек, игравших в мяч, голоса женщин, которые, свесившись из окна, звали домой своих детей. Громко здоровались друг с другом мужчины у дверей баров, где они собирались, чтобы выпить пива перед ужином. Все эти звуки проникали сквозь зарешеченные окна, врываясь в тяжелую тишину, царившую в дежурной комнате полицейского участка.
– Мне нравится это время суток, – сказал Клинг.
– Правда?
– Да, всегда нравилось. Даже когда я был маленький. Приятное время. Спокойное. – Он помолчал. – Вы действительно убьете Стива?
– Да, – ответила Вирджиния.
– Я бы не стал делать этого.
– Почему?
– Ну...
– Вирджиния, ты не против, если мы включим свет? – спросил Бернс.
– Нет. Давайте.
– Коттон, включи верхний свет. А мои люди могут снова заняться своей работой?
– Какой работой?
– Отвечать на жалобы, печатать донесения, говорить по телефону.
– Никто не будет звонить отсюда. И никто не снимет трубку, пока я не возьму параллельную.
– Хорошо. Они могут печатать? Или это тебе помешает?
– Пусть печатают, только за разными столами.
– Ладно, ребята, так и сделаем. Слушайтесь ее во всем, и без всяких героических поступков. Я иду тебе навстречу, Вирджиния, потому что надеюсь, что ты возьмешься за ум, пока еще не поздно.
– Не волнуйтесь, лейтенант.
– Вы знаете, он прав, – по-мальчишески наивно заметил Клинг.
– Правда?
– Конечно. Вы ничего не выиграете, миссис Додж.
– Да ну?
– Да. Ваш муж умер. Вы не поможете ему, если перебьете кучу невинных людей. И вы тоже умрете, если эта штука взорвется.
– Я любила своего мужа, – с трудом произнесла Вирджиния.
– Естественно. То есть я полагаю, что любили. Но какая вам будет польза от вашего поступка? Чего вы добиваетесь?
– Я покончу с человеком, который убил моего мужа.
– Стив? Бросьте, миссис Додж, вы же знаете, что он не убивал его.
– Неужели?
– Ладно, предположим, что он его убил. Я знаю, что это не так, и вы тоже знаете, но предположим, если вам будет от этого легче. Чего вы добьетесь, отомстив ему? – Клинг передернул плечами. – Я хочу кое-что сказать вам, миссис Додж.
– Ну?
– У меня есть девушка. Ее зовут. Клер. Я всегда мечтал о такой девушке, как она. И я скоро женюсь на ней. Сейчас она веселая и жизнерадостная, но она не всегда была такой. Когда я первый раз встретил ее, она была как мертвая, и знаете почему?
– Почему?
– Она любила парня, который был убит в Корее. Она ушла в свою раковину и не желала выйти оттуда. Молодая девушка! Черт возьми, вы не намного старше ее и не желаете выйти из раковины, в которую спрятались. – Клинг покачал головой. – Она была не права, миссис Додж, как она была не права! Понимаете, она никак не могла понять, что ее парень действительно умер, не могла представить себе, что в тот момент, когда в него попала пуля, он уже перестал быть человеком, которого она любила, а стал еще одним трупом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Сколько тебе лет, Вирджиния?
– Какая вам разница?
– Мне хочется знать.
– Тридцать два.
Бернс кивнул.
– Я выгляжу старше, верно?
– Немного.
– Очень намного. За это тоже скажите спасибо Карелле. Вы видели когда-нибудь тюрьму Кестлвью, лейтенант? Вы видели место, куда Карелла отправил моего Фрэнка? Там не выживут и животные, не то что люди. И я жила одна, в постоянном ожидании, зная, через какие мучения должен был пройти Фрэнк. Могу я молодо выглядеть, как вы думаете? Могла я следить за собой, если все время волновалась, если у меня всегда болело за него сердце, если грызла тоска?
– Кестлвью не лучшая тюрьма в мире, но...
– Это камера пыток! – крикнула Вирджиния. – Вы когда-нибудь были в камере? Там отвратительно грязно, жарко, не продохнуть, все прогнившее и ржавое. Там воняет, лейтенант. Запах этой тюрьмы чувствуется за несколько кварталов. И они загоняют людей в эту мерзкую, душную вонь. Говорят, что Фрэнк причинял беспокойство тюремным властям. Конечно! Он был человеком, а не животным. Тогда они привесили к нему ярлык “возмутитель спокойствия”.
– Да, но ты не можешь...
– А вам известно, что в Кестлвью запрещено разговаривать во время работы? Известно, что в камерах до сих пор стоят параши, параши вместо унитазов? Вы знаете, какая вонь в этих камерах? А мой Фрэнк был болен! Карелла знал это, когда арестовывал его и стал героем!
– Он не думал о том, чтобы стать героем. Он выполнял свою работу. Как ты не понимаешь этого, Вирджиния? Карелла – полицейский. Он только выполнял свой долг.
– А я выполняю свой, – глухо произнесла Вирджиния.
– Как? Ты знаешь, что таскаешь в своей паршивой сумке? Ты понимаешь, что, если выстрелишь, все полетит к чертям? Нитроглицерин не зубная паста!
– Мне все равно.
– Тебе тридцать два года, и ты готова убить человека и даже сама погибнуть ради этого!
– Мне безразлично.
– Не говори глупостей, Вирджиния!
– Я не обязана говорить ни с вами, ни с кем-нибудь еще. Я вообще не хочу говорить. – Вирджиния подалась вперед, и сумка едва не сползла с ее колен. – Я оказываю любезность, говоря с вами.
– Хорошо, не волнуйся, – сказал Бернс, покосившись на сумку. – Успокойся. Почему бы тебе не поставить эту сумку на стол?
– Для чего?
– Ты скачешь, как мяч. Если ты не боишься, что эта штука взорвется, то я боюсь.
Вирджиния улыбнулась, осторожно сняла сумку с колен и не менее осторожно поставила ее на стол перед собой, одновременно подняв револьвер, как будто 38-й калибр и нитроглицерин были новобрачные, которые не смогли бы вынести разлуку даже на мгновение.
– Так-то лучше, – заметил Бернс и облегченно вздохнул. – Успокойся, не нервничай. – Он помолчал. – Не хочешь закурить?
– Не хочу, – ответила Вирджиния.
Бернс вынул из кармана пачку сигарет и небрежно подвинулся, не упуская из вида 38-й калибр, прислоненный к боку сумки. Он мысленно измерял расстояние между собой и Вирджинией, рассчитывая, насколько ему нужно будет наклониться к ней, когда он подаст ей зажженную спичку, какой рукой ударить так, чтобы она не упала прямо на сумку. Может быть, она отреагирует, нажав сразу курок? Вряд ли. Скорее отпрянет. И тогда он ее ударит.
Бернс вытряхнул из пачки одну сигарету.
– Вот, – сказал он, – возьми.
– Нет.
– Разве ты не куришь?
– Курю. Но сейчас не хочется.
– Закури. Сигарета – лучшее успокоительное. Бери. Он протянул ей пачку.
– А, ладно! – Вирджиния переложила револьвер в левую руку. Его дуло почти касалось сумки. Правой рукой она вынула сигарету из пачки, которую держал Бернс.
Он полез за спичками. Руки у него дрожали. Вирджиния зажала сигарету губами, продолжая в левой руке твердо сжимать револьвер, почти касающийся ткани сумки. Бернс чиркнул спичкой.
В это время раздался телефонный звонок.
Глава 5
Вирджиния вынула изо рта сигарету, бросила ее в пепельницу, стоящую на столе, переложила револьвер в правую руку и повернулась к Берту Клингу, поднявшемуся, чтобы снять трубку.
– Погоди, сынок, – приказала она, – какая это линия?
– Параллельный, линия 31, – ответил Клинг.
– Отойдите от стола, лейтенант. – Вирджиния навела на него револьвер, и Бернс отодвинулся.
Свободной рукой она притянула к себе аппарат, внимательно осмотрела его и нажала кнопку внизу.
– Хорошо, теперь снимай трубку, – велела она и подняла трубку одновременно с Клингом.
– Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг.
Клинг очень живо ощущал присутствие Вирджинии Додж, сидящей за соседним столом с трубкой в левой руке и 38-м калибром, почти касающимся середины сумки, в правой.
– Детектив Клинг? Это Мерси Снайдер.
– Кто?
– Мерси. – Голос на секунду умолк, потом нежно прошептал:
– Снайдер. Мерси Снайдер. Вы меня не помните, детектив Клинг?
– Ах, да. Как дела, мисс Снайдер?
– Спасибо, хорошо. А как поживает высокий светловолосый полицейский?
– Не... плохо, спасибо.
Он посмотрел на Вирджинию. Ее бледные губы растянулись в невеселой улыбке. Она казалась бестелесной и бесполой, бледная тень смерти. Мерси Снайдер изливала живительные соки полной чашей. Голос ее трепетал и вибрировал, шепот возбуждал, и Клинг будто видел перед собой крупную женщину с огненно-рыжими волосами, которая полулежала в шезлонге, закутавшись в прозрачное неглиже и кокетливо сжимая в руке телефонную трубку слоновой кости.
– Как приятно снова слышать ваш голос. Вы так спешили, когда были у меня в прошлый раз.
– У меня было назначено свидание с невестой, – холодно ответил Клинг.
– Да, знаю. Вы говорили мне. Несколько раз. – Она замолчала, потом тихо добавила: – Мне показалось, что вы тогда нервничали. Что вас расстроило, детектив Клинг?
– Пошли ее к чертовой матери, – прошептала Вирджиния Додж.
– Что вы сказали? – спросила Мерси.
– Ничего не сказал.
– Я точно слышала...
– Нет, я ничего не сказал. Я занят сейчас, мисс Снайдер. – Чем могу служить?
Мерси Снайдер расхохоталась так нагло и вызывающе, что Клингу, который ни разу в жизни не слышал такого смеха, показалось на минуту, что он, шестнадцатилетний юнец, входит в двери публичного дома на улице “Шлюхин рай”.
– Прошу вас, – сказал он хрипло. – В чем дело?
– Ни в чем. Мы нашли драгоценности.
– Да? Как?
– Оказалось, не было никакого ограбления. Моя сестра взяла драгоценности с собой, когда поехала в Лас-Вегас.
– Значит, вы аннулируете жалобу, мисс Снайдер?
– Конечно, а как же? Если не было ограбления, на что мне жаловаться?
– Совершенно верно. Я очень рад, что драгоценности нашлись. Если вы направите нам заявление, свидетельствуя, что ваша сестра...
– Почему бы вам не заглянуть ко мне и не взять самому это заявление, детектив Клинг?
– Я это сделаю, мисс Снайдер. Но в этом городе ужасающее количество преступлений, и мне вряд ли удастся скоро вырваться. Спасибо за то, что позвонили. Будем ждать вашего заявления.
Он, не прощаясь, повесил трубку и отвернулся от телефона.
– Ты идеальный любовник, верно? – насмешливо сказала Вирджиния Додж, кладя трубку на место.
– Конечно, идеальный любовник, – ответил Клинг. По правде говоря, ему было неприятно, что Вирджиния слышала его разговор с Мерси Снайдер. В свои двадцать пять лет Берт Клинг был не очень-то искушен в словесных дуэлях, приемами которых мастерски владела Мерси Снайдер. Он был высок и белокур, с широкими плечами, узкими бедрами и щеками чистого оттенка клубники со сливками. Его можно было назвать красивым, но его красота была омрачена тем, что он ее совершенно не сознавал. Клинг был помолвлен с девушкой по имени Клер Таунсенд, с которой встречался вот уже год. Его совершенно не интересовали ни Мерси Снайдер, ни ее сестра, ни бесчисленные Мерси Снайдер, сестры и компании, которые кишели в этом городе. И он был смущен тем, что Вирджиния Додж могла подумать, будто он дал какой-то повод Мерси для звонка.
Клинг понимал, что его совершенно не должны интересовать мысли такой женщины, как Вирджиния Додж, но его гордость почему-то страдала: эта дрянь будет считать, что он занимается всякими шашнями вместо того, чтобы расследовать ограбление.
Он вернулся к своему столу. Черная сумка действовала ему на нервы. А если кто-нибудь упадет на нее? Господи, надо быть ненормальной, чтобы таскать с собой сумку с нитроглицерином.
– Эта девушка...
– Да?
– Не подумайте чего-нибудь.
– А что я должна подумать? – спросила Вирджиния Додж.
– Я хочу сказать... я расследую ограбление, вот и все.
– А что ты еще можешь расследовать, сахарный барашек?
– Ничего. Оставим это. Вообще, к чему я объясняю вам?..
– А чем я хуже других?
– Ну, прежде всего я не назвал бы вас уравновешенным человеком. Не обижайтесь, миссис Додж, но законопослушные граждане не ходят по городу, размахивая револьвером и бутылью с нитроглицерином.
– Разве?
Теперь Вирджиния улыбалась, видно, получая огромное удовольствие.
– Ваш поступок не вполне нормален. Мне кажется, вы сами должны это признать. Ну хорошо, вы достали револьвер. Вы хотите убить Стива Кареллу, это ваше дело. Но нитроглицерин отдает дешевой мелодрамой, вам не кажется? Как вы смогли принести его сюда и не взорвать по дороге полгорода?
– Вот так и смогла, – ответила Вирджиния, – я шла тихонько и не виляла задом.
– Да, это точно, лучше всего ходить именно так. Особенно если у вас в сумке опасное взрывчатое вещество, верно?
Клинг обезоруживающе улыбнулся. Стенные часы показывали 5 часов 33 минуты. На улице начало темнеть. Сумерки наступали на голубое небо, смывая синеву за ярко-красной листвой деревьев в парке. Были слышны крики ребятишек, игравших в мяч, голоса женщин, которые, свесившись из окна, звали домой своих детей. Громко здоровались друг с другом мужчины у дверей баров, где они собирались, чтобы выпить пива перед ужином. Все эти звуки проникали сквозь зарешеченные окна, врываясь в тяжелую тишину, царившую в дежурной комнате полицейского участка.
– Мне нравится это время суток, – сказал Клинг.
– Правда?
– Да, всегда нравилось. Даже когда я был маленький. Приятное время. Спокойное. – Он помолчал. – Вы действительно убьете Стива?
– Да, – ответила Вирджиния.
– Я бы не стал делать этого.
– Почему?
– Ну...
– Вирджиния, ты не против, если мы включим свет? – спросил Бернс.
– Нет. Давайте.
– Коттон, включи верхний свет. А мои люди могут снова заняться своей работой?
– Какой работой?
– Отвечать на жалобы, печатать донесения, говорить по телефону.
– Никто не будет звонить отсюда. И никто не снимет трубку, пока я не возьму параллельную.
– Хорошо. Они могут печатать? Или это тебе помешает?
– Пусть печатают, только за разными столами.
– Ладно, ребята, так и сделаем. Слушайтесь ее во всем, и без всяких героических поступков. Я иду тебе навстречу, Вирджиния, потому что надеюсь, что ты возьмешься за ум, пока еще не поздно.
– Не волнуйтесь, лейтенант.
– Вы знаете, он прав, – по-мальчишески наивно заметил Клинг.
– Правда?
– Конечно. Вы ничего не выиграете, миссис Додж.
– Да ну?
– Да. Ваш муж умер. Вы не поможете ему, если перебьете кучу невинных людей. И вы тоже умрете, если эта штука взорвется.
– Я любила своего мужа, – с трудом произнесла Вирджиния.
– Естественно. То есть я полагаю, что любили. Но какая вам будет польза от вашего поступка? Чего вы добиваетесь?
– Я покончу с человеком, который убил моего мужа.
– Стив? Бросьте, миссис Додж, вы же знаете, что он не убивал его.
– Неужели?
– Ладно, предположим, что он его убил. Я знаю, что это не так, и вы тоже знаете, но предположим, если вам будет от этого легче. Чего вы добьетесь, отомстив ему? – Клинг передернул плечами. – Я хочу кое-что сказать вам, миссис Додж.
– Ну?
– У меня есть девушка. Ее зовут. Клер. Я всегда мечтал о такой девушке, как она. И я скоро женюсь на ней. Сейчас она веселая и жизнерадостная, но она не всегда была такой. Когда я первый раз встретил ее, она была как мертвая, и знаете почему?
– Почему?
– Она любила парня, который был убит в Корее. Она ушла в свою раковину и не желала выйти оттуда. Молодая девушка! Черт возьми, вы не намного старше ее и не желаете выйти из раковины, в которую спрятались. – Клинг покачал головой. – Она была не права, миссис Додж, как она была не права! Понимаете, она никак не могла понять, что ее парень действительно умер, не могла представить себе, что в тот момент, когда в него попала пуля, он уже перестал быть человеком, которого она любила, а стал еще одним трупом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19