Ему казалось, что он счастлив. Коттон Хейз спрашивал себя, поднялась ли температура в комнате.
Это трудно было определить. Сам Хейз сильно потел, но он всегда потел, когда нервничал. Он не понимал до конца, что решил Бернс. Может, пожертвовать Кареллой, чтобы его остальные подчиненные остались в живых. Но Хейз никак не мог примириться с этим. Ему не приходилось много потеть, когда он служил в 30-м участке. Участок находился в фешенебельном районе, и, по правде говоря, Хейз не очень-то радовался переводу в 87-й участок. Это произошло в июне, а теперь был октябрь, – несчастные четыре месяца, а он уже чувствовал себя частью 87-го участка, работал вместе со всеми, всех знал, и его очень беспокоила судьба одного из полицейских 87-го участка по имени Стив Карелла. Может быть, лейтенант был прав. Хейз сделал для себя открытие: 87-й участок находился в странном районе, и в нем работали странные люди. Он отнесся крайне враждебно к своему переводу, не желая иметь дела с трущобами и их обитателями, заранее считая детективов 87-го участка безнадежными циниками, утратившими всяческие иллюзии и идеалы. Но очень быстро убедился в противном.
Он понял, что в трущобах живут обычные люди. Им хотелось любви, хотелось уважения, и не всегда стены трущобы были звериной клеткой. Хейз узнал все это от своих товарищей, и был крайне удивлен, когда понял, что люди, работающие в 87-м участке, руководствуются принципами, нисколько не снижавшими эффективности их борьбы за соблюдение закона, – человечностью и честностью. Когда нужно, они проявляли жестокость, но старались понять того, кто нарушил закон. По их мнению, житель трущоб необязательно преступник. Вор был вором, но оставался человеком. Человечность и честность.
Эти принципы, казалось, не очень подходили людям, ежедневно встречавшимся лицом к лицу с насилием и внезапной смертью.
И вот теперь, в этой комнате, люди столкнулись с ситуацией, которая никак не согласовывалась ни с человечностью, ни с логикой. Вирджиния Додж сидела за столом, ожидая свою жертву, как воплощение алогичности и бесчеловечности.
Может быть, Вирджиния Додж по-своему была права. Око за око, зуб за зуб – разве не так сказано в Библии? Отец Хейза был религиозным человеком и назвал сына в честь Коттона Мезера, воинствующего пуританского священника, ярого охотника за ведьмами.
Джеремия Хейз не мог согласиться с тем, что суды над ведьмами в Салеме были порождением врожденных суеверных страхов, зависти и желания отомстить за мелкие обиды. Он не считал Коттона Мезера виновным в том, что лихорадочная охота за ведьмами в Салеме приняла характер массового психоза.
И вот теперь в роли охотника за ведьмами выступает Вирджиния Додж. Она жаждет мести. Стив Карелла нанес ей непоправимый вред, отправив ее супруга в тюрьму, где тот скончался. Может быть, блаженной памяти преподобный Перрис в 1692 году счел, что жители Салема нанесли ему подобный же вред, когда торговались относительно того, сколько дров ему понадобится на зиму. Может быть, преподобный Перрис совершенно бессознательно подбросил дров в костры, на которых сжигали ведьм, давая против них показания, чтобы отомстить мелочным горожанам. Но в поведении Вирджинии Додж не было и намека на то, что она действует бессознательно. Она пришла сюда, чтобы убить Кареллу, чтобы утолить жажду мести.
“Интересно, стало у нас жарче?” – подумал Хейз, оглядел комнату и увидел, что Уиллис развязывает галстук. Коттон надеялся, что, если температура в комнате действительно повысилась, никто не скажет об этом и никто не пойдет к термостату, чтобы переставить его стрелку на нормальный уровень.
Прислонившись к стене у вешалки, лейтенант Бернс смотрел на Хейза, прищурившись.
* * *
Единственным, кто заметил, что Хейз перевел стрелку термостата, был Бернс. Во время разговора с Гроссманом он увидел, как Хейз быстро шагнул к стене и взялся за термостат. Позже он наблюдал за Хейзом, когда тот закрывал окна, и понял: у него что-то на уме, его действия не случайны, а связаны между собой.
Бернс старался понять, в чем заключается план Хейза.
Он видел действия Хейза, но был совершенно уверен, что никто, кроме него, не заметил этого. Хейз явно рассчитывал, что духота в комнате поможет ему осуществить его план. Кто первый пожалуется на духоту? Берт Клинг уже снял пиджак и вытирал пот со лба. Уиллис развязал галстук. Анжелика Гомес задрала юбку, открыв колени, будто сидела на скамейке в парке, обдуваемая речным ветерком.
Кто первый скажет: “Здесь жарко, как в пекле”?
Прежде всего, для чего Хейзу понадобилась жара?
Бернс надеялся, что план Хейза не авантюра.
Но тут же подумал, что всякий план будет авантюрой, пока на столе стоит бутыль с нитроглицерином.
Берт Клинг начал потеть...
Он чуть было не подошел к окну, чтобы открыть его, но тут же вспомнил одну вещь.
Ведь Коттон недавно подходил к окну, чтобы его закрыть! Кажется, он видел, как Коттон...
Ведь температура в комнате контролируется термостатом. Кто перевел стрелку? Коттон?
Может быть, у него есть план?
Может, есть, а может, нет. Во всяком случае, Берт Клинг скорее растает и превратится в лужу на деревянном полу дежурной комнаты, чем откроет окно. Он ждал с любопытством и потел все сильнее.
* * *
Хэл Уиллис хотел было сказать о том, как жарко стало в комнате, но тут заметил, что рубашка Берта Клинга промокла от пота. Закрыв на минуту глаза, Берт провел рукой по лбу и стряхнул на пол капли пота.
Внезапно Хэл Уиллис понял, что в комнате стало жарко не случайно.
Он попытался поймать взгляд Клинга, но ничего не прочел в его глазах.
Чувствуя, что нижнее белье начинает прилипать к телу, Хэл стал ерзать на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.
* * *
Мейер Мейер вытер капли пота на верхней губе.
Жарко, как в пекле, подумал он, интересно, нашел кто-нибудь мои бумажки? Почему никто не выключит этот проклятый термостат? Мейер посмотрел на аппарат. Коттон Хейз стоял у стены, и его глаза не отрывались от Вирджинии Додж. Он был похож на часового, охраняющего что-то важное. “Эй, Коттон, – подумал Мейер, – опусти немного руку и поверни этот проклятый термостат”.
Он чуть не произнес эти слова вслух.
Но потом снова стал думать, нашел ли кто-нибудь его записки.
Думая об этом, совершенно отвлекся от жары и стал про себя читать древнюю еврейскую молитву.
* * *
Анжелика Гомес расставила ноги и закрыла глаза. В комнате было очень жарко. Она опустила веки и представила себе, что загорает на плоском камне где-нибудь в горах. В Пуэрто-Рико она часто взбиралась высоко в горы по тропинкам, древним, как само время, почти скрытым пышной тропической растительностью, находила скрытую среди деревьев поляну, сплошь заросшую папоротником. На этой поляне обязательно лежал плоский камень, и тогда Анжелика раздевалась и подставляла тело поцелуям солнца.
Она рассеянно подумала: почему на улицах этого города так мало солнца?
Охваченная истомой, она не открывала глаза, чувствуя, как жара обволакивает ее. Представляя себе родной остров, она наслаждалась жарой и надеялась, что никто не станет открывать окно.
* * *
Раздался телефонный звонок.
Сидя за своим столом, Вирджиния Додж, у которой на лбу блестели капельки пота, кивнула Клингу. Клинг поднял трубку.
– 87-й участок, детектив Клинг.
– Привет. Карелла на месте?
– Кто говорит?
– Этчисон, из лаборатории. Где Карелла?
– Вышел. Передать ему что-нибудь?
– Да, я думаю. Как, вы говорите, ваше имя?
– Берт Клинг.
– Мне кажется, я вас не знаю.
– Какая разница?
– Мне хочется знать, с кем я имею дело. Так вот, относительно дела этого Скотта.
– Да?
– Сэм Гроссман попросил меня изучить несколько фотографий. Дверную раму.
– Да?
– Вы знакомы с этой дверной рамой?
– Карелла мне кое-что рассказывал о ней. Если у вас есть что-нибудь новое, я передам ему.
– К чему такая спешка? Вы что, не любите разговаривать?
– Обожаю. Но мы немного заняты сегодня.
– Я люблю разговаривать, – сказал Этчисон, – немного разгоняет скуку. Вы бы посидели, как я, целый день в обществе пробирок, фотографий и люминесцентных ламп, нюхали бы с утра до вечера тряпки, пахнущие кровью, гноем и мочой, тогда бы не возражали против небольшого разговора.
– Ах, как мне жаль вас. Так что же с этой дверной рамой?
– Сейчас я должен быть дома, а вместо этого целый день увеличивал фотографии, пытаясь помочь вам, остолопам. И вот какую благодарность я получаю.
– Я пошлю вам свое старое белье, чтобы вы могли сделать анализ на метки. Идет?
– Очень смешно. Но только, чтобы это было нестираное белье, к какому мы привыкли. Чтобы оно воняло кровью, гноем и...
– Понятно. Картина ясна.
– Как, вы сказали, ваше имя?
– Берт Клинг.
– Вы комик, а, Клинг?
– Фирма “Клинг и Коган”, никогда не слышали?
– Нет.
– Птичьи трели, чечетка и комическая скороговорка. Мы ставим сцены из народной жизни – бар мицве и ирландские свадьбы. Неужели не знаете фирму “Клинг и Коган”?
– Нет. Я должен принять это как остроумную шутку?
– Я веду светскую беседу. Вы этого желали, верно?
– Премного обязан. Когда-нибудь вы придете к нам, попросите оказать любезность, и я брошу вам мешок с вашим собственным грязным бельем.
– Так что там насчет дверной рамы?
– Может быть, не стоит говорить. Попотейте сами.
– Пожалуйста, сделайте любезность.
– Конечно, а потом Сэм намылит мне шею. Что у них с этим Кареллой? Можно подумать, что он его зять или родственник, так он старается.
– Стив его папочка, – ответил Клинг. – Они привязаны друг к другу, как любящие отец и сын.
В трубке долго молчали, наконец Этчисон произнес нарочито невыразительным тоном:
– Ради блага фирмы будем надеяться, что Коган остроумнее вас. Ну, желаете получить информацию?
– Я жду.
– Ладно. Я увеличил фотографии и внимательно рассмотрел их. На дверной раме изнутри есть следы, там, где запор висел на одном шурупе, якобы сорванный, когда те парни взламывали ломом дверь.
– Так, продолжайте.
– Похоже на то, что кто-то сорвал запор изнутри с помощью долота и отвертки.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что запор не был сорван ломом снаружи. Есть доказательства, что его сорвали изнутри. На дверной раме полно вмятин. Парень, который сделал это, видно, очень спешил.
– Значит, вы утверждаете, что дверь не была заперта изнутри.
– Именно это я и говорю.
– Почему же они не смогли ее открыть?
– Вопрос на все сто долларов, мистер Клинг. Почему три здоровых парня не могли открыть незапертую дверь? Мы думали, что ее, вероятно, держало тело, которое висело на веревке, привязанной к дверной ручке. Но они могли свободно открыть дверь, несмотря на тело, в крайнем случае лопнула бы веревка. Значит, дело было не так.
– А как?
– Я скажу вам, что делать.
– Да?
– Спросите Когана.
Клинг повесил трубку. То же сделала Вирджиния Додж.
– Можно как-нибудь связаться с Кареллой? – спросила она.
– Не знаю. Вряд ли, – ответил Бернс, хотя это было неправдой.
– Разве он не должен получить информацию?
– Должен.
– Почему же вы не позвоните ему и не передадите то, что узнали?
– Потому что я не знаю, где он.
– Разве он не у этих Скоттов? Там, где совершено убийство?
– Не исключено. Но если он допрашивает подозреваемых, то может быть где угодно...
– Почему не позвонить Скоттам?
– Для чего?
– Если он там, я хочу, чтобы вы приказали ему немедленно вернуться в участок. Здесь страшно жарко, и я устала ждать.
– Не думаю, что он там, – быстро отреагировал Бернс, – кроме того, если я вызову его, он заподозрит какой-то подвох.
– Почему он это заподозрит?
– Потому что убийство должно расследоваться в первую очередь.
Вирджиния несколько секунд обдумывала его слова: “Хотела бы я знать, врете вы, или нет”. Но больше не просила Бернса звонить Скоттам.
* * *
Дейв Марчисон сидел в комнате для посетителей за высоким столом, похожим на алтарь правосудия, за которым восседает судья. К столу было прикреплено объявление, призывающее всех посетителей остановиться и сказать, по какому делу они пришли. Дейв Марчисон смотрел на улицу сквозь открытую дверь участка.
Был чудесный вечер, и Марчисон думал о том, чем занимаются обычные граждане в такой вечер. Гуляют парочками по парку? Занимаются любовью при открытых окнах? Или играют в бинго, маджонг и другие игры?
В любом случае они не сидели за столом, отвечая на телефонные звонки.
Марчисон пытался восстановить в памяти разговор.
Он поднялся наверх посмотреть, что там за шум, и шеф объяснил: “Револьвер выстрелил случайно”. Тогда он сказал что-то вроде: “Ладно, если все хорошо...” И шеф ответил: “Да, все в порядке”. А потом было важное, надо вспомнить точно. Он сказал лейтенанту: “Ладно, если все в порядке, пока. Пит”. А Бернс ответил: “Срочно!”
Это был очень странный ответ для шефа, потому что у полицейских “Срочно!” означает “Немедленно сообщить”.
Что же он мог немедленно сообщить шефу, если уже стоял прямо перед ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Это трудно было определить. Сам Хейз сильно потел, но он всегда потел, когда нервничал. Он не понимал до конца, что решил Бернс. Может, пожертвовать Кареллой, чтобы его остальные подчиненные остались в живых. Но Хейз никак не мог примириться с этим. Ему не приходилось много потеть, когда он служил в 30-м участке. Участок находился в фешенебельном районе, и, по правде говоря, Хейз не очень-то радовался переводу в 87-й участок. Это произошло в июне, а теперь был октябрь, – несчастные четыре месяца, а он уже чувствовал себя частью 87-го участка, работал вместе со всеми, всех знал, и его очень беспокоила судьба одного из полицейских 87-го участка по имени Стив Карелла. Может быть, лейтенант был прав. Хейз сделал для себя открытие: 87-й участок находился в странном районе, и в нем работали странные люди. Он отнесся крайне враждебно к своему переводу, не желая иметь дела с трущобами и их обитателями, заранее считая детективов 87-го участка безнадежными циниками, утратившими всяческие иллюзии и идеалы. Но очень быстро убедился в противном.
Он понял, что в трущобах живут обычные люди. Им хотелось любви, хотелось уважения, и не всегда стены трущобы были звериной клеткой. Хейз узнал все это от своих товарищей, и был крайне удивлен, когда понял, что люди, работающие в 87-м участке, руководствуются принципами, нисколько не снижавшими эффективности их борьбы за соблюдение закона, – человечностью и честностью. Когда нужно, они проявляли жестокость, но старались понять того, кто нарушил закон. По их мнению, житель трущоб необязательно преступник. Вор был вором, но оставался человеком. Человечность и честность.
Эти принципы, казалось, не очень подходили людям, ежедневно встречавшимся лицом к лицу с насилием и внезапной смертью.
И вот теперь, в этой комнате, люди столкнулись с ситуацией, которая никак не согласовывалась ни с человечностью, ни с логикой. Вирджиния Додж сидела за столом, ожидая свою жертву, как воплощение алогичности и бесчеловечности.
Может быть, Вирджиния Додж по-своему была права. Око за око, зуб за зуб – разве не так сказано в Библии? Отец Хейза был религиозным человеком и назвал сына в честь Коттона Мезера, воинствующего пуританского священника, ярого охотника за ведьмами.
Джеремия Хейз не мог согласиться с тем, что суды над ведьмами в Салеме были порождением врожденных суеверных страхов, зависти и желания отомстить за мелкие обиды. Он не считал Коттона Мезера виновным в том, что лихорадочная охота за ведьмами в Салеме приняла характер массового психоза.
И вот теперь в роли охотника за ведьмами выступает Вирджиния Додж. Она жаждет мести. Стив Карелла нанес ей непоправимый вред, отправив ее супруга в тюрьму, где тот скончался. Может быть, блаженной памяти преподобный Перрис в 1692 году счел, что жители Салема нанесли ему подобный же вред, когда торговались относительно того, сколько дров ему понадобится на зиму. Может быть, преподобный Перрис совершенно бессознательно подбросил дров в костры, на которых сжигали ведьм, давая против них показания, чтобы отомстить мелочным горожанам. Но в поведении Вирджинии Додж не было и намека на то, что она действует бессознательно. Она пришла сюда, чтобы убить Кареллу, чтобы утолить жажду мести.
“Интересно, стало у нас жарче?” – подумал Хейз, оглядел комнату и увидел, что Уиллис развязывает галстук. Коттон надеялся, что, если температура в комнате действительно повысилась, никто не скажет об этом и никто не пойдет к термостату, чтобы переставить его стрелку на нормальный уровень.
Прислонившись к стене у вешалки, лейтенант Бернс смотрел на Хейза, прищурившись.
* * *
Единственным, кто заметил, что Хейз перевел стрелку термостата, был Бернс. Во время разговора с Гроссманом он увидел, как Хейз быстро шагнул к стене и взялся за термостат. Позже он наблюдал за Хейзом, когда тот закрывал окна, и понял: у него что-то на уме, его действия не случайны, а связаны между собой.
Бернс старался понять, в чем заключается план Хейза.
Он видел действия Хейза, но был совершенно уверен, что никто, кроме него, не заметил этого. Хейз явно рассчитывал, что духота в комнате поможет ему осуществить его план. Кто первый пожалуется на духоту? Берт Клинг уже снял пиджак и вытирал пот со лба. Уиллис развязал галстук. Анжелика Гомес задрала юбку, открыв колени, будто сидела на скамейке в парке, обдуваемая речным ветерком.
Кто первый скажет: “Здесь жарко, как в пекле”?
Прежде всего, для чего Хейзу понадобилась жара?
Бернс надеялся, что план Хейза не авантюра.
Но тут же подумал, что всякий план будет авантюрой, пока на столе стоит бутыль с нитроглицерином.
Берт Клинг начал потеть...
Он чуть было не подошел к окну, чтобы открыть его, но тут же вспомнил одну вещь.
Ведь Коттон недавно подходил к окну, чтобы его закрыть! Кажется, он видел, как Коттон...
Ведь температура в комнате контролируется термостатом. Кто перевел стрелку? Коттон?
Может быть, у него есть план?
Может, есть, а может, нет. Во всяком случае, Берт Клинг скорее растает и превратится в лужу на деревянном полу дежурной комнаты, чем откроет окно. Он ждал с любопытством и потел все сильнее.
* * *
Хэл Уиллис хотел было сказать о том, как жарко стало в комнате, но тут заметил, что рубашка Берта Клинга промокла от пота. Закрыв на минуту глаза, Берт провел рукой по лбу и стряхнул на пол капли пота.
Внезапно Хэл Уиллис понял, что в комнате стало жарко не случайно.
Он попытался поймать взгляд Клинга, но ничего не прочел в его глазах.
Чувствуя, что нижнее белье начинает прилипать к телу, Хэл стал ерзать на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.
* * *
Мейер Мейер вытер капли пота на верхней губе.
Жарко, как в пекле, подумал он, интересно, нашел кто-нибудь мои бумажки? Почему никто не выключит этот проклятый термостат? Мейер посмотрел на аппарат. Коттон Хейз стоял у стены, и его глаза не отрывались от Вирджинии Додж. Он был похож на часового, охраняющего что-то важное. “Эй, Коттон, – подумал Мейер, – опусти немного руку и поверни этот проклятый термостат”.
Он чуть не произнес эти слова вслух.
Но потом снова стал думать, нашел ли кто-нибудь его записки.
Думая об этом, совершенно отвлекся от жары и стал про себя читать древнюю еврейскую молитву.
* * *
Анжелика Гомес расставила ноги и закрыла глаза. В комнате было очень жарко. Она опустила веки и представила себе, что загорает на плоском камне где-нибудь в горах. В Пуэрто-Рико она часто взбиралась высоко в горы по тропинкам, древним, как само время, почти скрытым пышной тропической растительностью, находила скрытую среди деревьев поляну, сплошь заросшую папоротником. На этой поляне обязательно лежал плоский камень, и тогда Анжелика раздевалась и подставляла тело поцелуям солнца.
Она рассеянно подумала: почему на улицах этого города так мало солнца?
Охваченная истомой, она не открывала глаза, чувствуя, как жара обволакивает ее. Представляя себе родной остров, она наслаждалась жарой и надеялась, что никто не станет открывать окно.
* * *
Раздался телефонный звонок.
Сидя за своим столом, Вирджиния Додж, у которой на лбу блестели капельки пота, кивнула Клингу. Клинг поднял трубку.
– 87-й участок, детектив Клинг.
– Привет. Карелла на месте?
– Кто говорит?
– Этчисон, из лаборатории. Где Карелла?
– Вышел. Передать ему что-нибудь?
– Да, я думаю. Как, вы говорите, ваше имя?
– Берт Клинг.
– Мне кажется, я вас не знаю.
– Какая разница?
– Мне хочется знать, с кем я имею дело. Так вот, относительно дела этого Скотта.
– Да?
– Сэм Гроссман попросил меня изучить несколько фотографий. Дверную раму.
– Да?
– Вы знакомы с этой дверной рамой?
– Карелла мне кое-что рассказывал о ней. Если у вас есть что-нибудь новое, я передам ему.
– К чему такая спешка? Вы что, не любите разговаривать?
– Обожаю. Но мы немного заняты сегодня.
– Я люблю разговаривать, – сказал Этчисон, – немного разгоняет скуку. Вы бы посидели, как я, целый день в обществе пробирок, фотографий и люминесцентных ламп, нюхали бы с утра до вечера тряпки, пахнущие кровью, гноем и мочой, тогда бы не возражали против небольшого разговора.
– Ах, как мне жаль вас. Так что же с этой дверной рамой?
– Сейчас я должен быть дома, а вместо этого целый день увеличивал фотографии, пытаясь помочь вам, остолопам. И вот какую благодарность я получаю.
– Я пошлю вам свое старое белье, чтобы вы могли сделать анализ на метки. Идет?
– Очень смешно. Но только, чтобы это было нестираное белье, к какому мы привыкли. Чтобы оно воняло кровью, гноем и...
– Понятно. Картина ясна.
– Как, вы сказали, ваше имя?
– Берт Клинг.
– Вы комик, а, Клинг?
– Фирма “Клинг и Коган”, никогда не слышали?
– Нет.
– Птичьи трели, чечетка и комическая скороговорка. Мы ставим сцены из народной жизни – бар мицве и ирландские свадьбы. Неужели не знаете фирму “Клинг и Коган”?
– Нет. Я должен принять это как остроумную шутку?
– Я веду светскую беседу. Вы этого желали, верно?
– Премного обязан. Когда-нибудь вы придете к нам, попросите оказать любезность, и я брошу вам мешок с вашим собственным грязным бельем.
– Так что там насчет дверной рамы?
– Может быть, не стоит говорить. Попотейте сами.
– Пожалуйста, сделайте любезность.
– Конечно, а потом Сэм намылит мне шею. Что у них с этим Кареллой? Можно подумать, что он его зять или родственник, так он старается.
– Стив его папочка, – ответил Клинг. – Они привязаны друг к другу, как любящие отец и сын.
В трубке долго молчали, наконец Этчисон произнес нарочито невыразительным тоном:
– Ради блага фирмы будем надеяться, что Коган остроумнее вас. Ну, желаете получить информацию?
– Я жду.
– Ладно. Я увеличил фотографии и внимательно рассмотрел их. На дверной раме изнутри есть следы, там, где запор висел на одном шурупе, якобы сорванный, когда те парни взламывали ломом дверь.
– Так, продолжайте.
– Похоже на то, что кто-то сорвал запор изнутри с помощью долота и отвертки.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что запор не был сорван ломом снаружи. Есть доказательства, что его сорвали изнутри. На дверной раме полно вмятин. Парень, который сделал это, видно, очень спешил.
– Значит, вы утверждаете, что дверь не была заперта изнутри.
– Именно это я и говорю.
– Почему же они не смогли ее открыть?
– Вопрос на все сто долларов, мистер Клинг. Почему три здоровых парня не могли открыть незапертую дверь? Мы думали, что ее, вероятно, держало тело, которое висело на веревке, привязанной к дверной ручке. Но они могли свободно открыть дверь, несмотря на тело, в крайнем случае лопнула бы веревка. Значит, дело было не так.
– А как?
– Я скажу вам, что делать.
– Да?
– Спросите Когана.
Клинг повесил трубку. То же сделала Вирджиния Додж.
– Можно как-нибудь связаться с Кареллой? – спросила она.
– Не знаю. Вряд ли, – ответил Бернс, хотя это было неправдой.
– Разве он не должен получить информацию?
– Должен.
– Почему же вы не позвоните ему и не передадите то, что узнали?
– Потому что я не знаю, где он.
– Разве он не у этих Скоттов? Там, где совершено убийство?
– Не исключено. Но если он допрашивает подозреваемых, то может быть где угодно...
– Почему не позвонить Скоттам?
– Для чего?
– Если он там, я хочу, чтобы вы приказали ему немедленно вернуться в участок. Здесь страшно жарко, и я устала ждать.
– Не думаю, что он там, – быстро отреагировал Бернс, – кроме того, если я вызову его, он заподозрит какой-то подвох.
– Почему он это заподозрит?
– Потому что убийство должно расследоваться в первую очередь.
Вирджиния несколько секунд обдумывала его слова: “Хотела бы я знать, врете вы, или нет”. Но больше не просила Бернса звонить Скоттам.
* * *
Дейв Марчисон сидел в комнате для посетителей за высоким столом, похожим на алтарь правосудия, за которым восседает судья. К столу было прикреплено объявление, призывающее всех посетителей остановиться и сказать, по какому делу они пришли. Дейв Марчисон смотрел на улицу сквозь открытую дверь участка.
Был чудесный вечер, и Марчисон думал о том, чем занимаются обычные граждане в такой вечер. Гуляют парочками по парку? Занимаются любовью при открытых окнах? Или играют в бинго, маджонг и другие игры?
В любом случае они не сидели за столом, отвечая на телефонные звонки.
Марчисон пытался восстановить в памяти разговор.
Он поднялся наверх посмотреть, что там за шум, и шеф объяснил: “Револьвер выстрелил случайно”. Тогда он сказал что-то вроде: “Ладно, если все хорошо...” И шеф ответил: “Да, все в порядке”. А потом было важное, надо вспомнить точно. Он сказал лейтенанту: “Ладно, если все в порядке, пока. Пит”. А Бернс ответил: “Срочно!”
Это был очень странный ответ для шефа, потому что у полицейских “Срочно!” означает “Немедленно сообщить”.
Что же он мог немедленно сообщить шефу, если уже стоял прямо перед ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19