.. да и вообще нигде больше, если уж точно. На кой черт продюсеру понадобилось воскрешать такое старье — это было превыше разумения Джонни, но он терпеливо выслушал краткий пересказ сюжета, после чего записал типажи актеров и актрис, которые понадобятся для постановки. В начале шестого он вернулся к себе в контору и позвонил в театр, но охранник сообщил ему, что сегодня все уже разошлись. Тогда Джонни позвонил домой, но там никто не брал трубку. Он звонил еще раз десять, и лишь около шести Мишель сняла трубку. Она сказала, что только вошла в квартиру.
— Я уже начал беспокоиться, — сказал Джонни.
— Почему?
— Копы приходили сюда, чтобы поговорить со мной.
Дверь его кабинета была закрыта, но Лиззи все еще сидела в приемной, а уши у нее были длинные, как у кролика, потому Мильтон машинально перешел на шепот.
— Когда? — спросила Мишель.
— После обеда.
— Почему ты мне не позвонил?
— Я позвонил. Сразу же, как только смог. Но ты уже ушла из театра.
— Я была в театре до пяти часов!
— У меня была деловая встреча.
— Чего они хотели?
— Прощупывали. — Джонни пожал плечами. — Они думают, что это я тебя пырнул.
Он услышал, как у Мишель перехватило дыхание. Воцарилось молчание. Потом она сказала:
— Они выдвинули против тебя обвинение?
— Нет, они же не дураки. Но они расспрашивали, как давно мы знакомы, какие у нас отношения...
— О-е-ей...
— Да. Во сколько я пришел в ресторан, во сколько узнал, что тебя ранили...
— Это очень плохо, Джонни.
— Да нет, мне кажется, я от них отбрехался.
— Ты не догадался, что они пытаются разузнать?
— Само собой, догадался. У них в головах крутилось расписание. Они все пытались вычислить, мог ли я успеть пырнуть тебя, а потом вернуться к О'Лири.
— Именно так, как ты и сделал.
— Ну да.
— И что ты им сказал?
— Я сказал, что заказал столик на семь. Между прочим, так оно и было.
— А они что сказали?
— Они хотели знать, во сколько я туда пришел, а не на какое время делал заказ.
— Джонни, мы влипли.
— Да что ты, нет. Я сказал, что я немного опоздал и пришел в начале восьмого.
— Они все проверят. Мы влипли, Джонни.
— Да кто там мог запомнить, во сколько именно я пришел? Перестань, Миш.
— Кто-нибудь да вспомнит. Тебе не стоило врать, Джонни. Лучше бы ты говорил правду.
— Но ресторан — это мое алиби!
— Да какое алиби, если тебя там не было!
— Что, по-твоему, я должен был сказать? Что я не знаю, где я был? Тебя пырнули в этом чертовом переулке, а я не могу сообразить, где я в это время находился?
— Ты мог бы сказать, что ты был дома. Что ты как раз собирался идти в ресторан. Или что ты ловил такси, потому что опаздывал в ресторан. Невозможно проверить, кто там стоял на углу и махал таксисту, а кто не стоял. Да что угодно было бы лучше, чем сказать, что ты уже был в ресторане, когда они могут сосчитать все по минутам. Они вернутся, Дженни, можно не сомневаться. Возможно, они прямо сейчас уже возвращаются.
— Хватит, Миш, перестань мотать мне нервы.
— Ты лучше попытайся придумать какую-нибудь другую историю к тому моменту, когда они вернутся и спросят, как так могло получиться, что никто в ресторане не припоминает, чтобы в семь ты был там.
— Я скажу, что мои часы немного отстают.
— Тогда немедленно переставь их немного назад.
— Миш, ну не делай ты из мухи слона. Они купились на мой рассказ. Нет никаких причин...
— Откуда ты знаешь, что они купились?
— Они поблагодарили меня за то, что я уделил им время.
— Ты считаешь, это означает, что они тебе поверили?
— Я же говорю — они не проявляли подозрительности.
— Тогда почему они задавали тебе все эти вопросы?
— Это их обычная работа.
— О чем они еще спрашивали?
— Я что, помню?
— Попытайся вспомнить.
— Они хотели знать, где мы живем, как давно ты...
— И ты им сказал?
— Ну да.
— Ты дал им наш адрес?!
— Я сказал, что мы живем на углу Картера и Стэйна.
— О Господи, они меня найдут! Они придут сюда!
— Да нет же, нет.
— Что ты им еще рассказал?
— Я сказал, что ты была моей клиенткой с десятилетнего возраста и что мы знакомы уже тринадцать лет. Они хотели знать, нет ли у тебя или у меня других увлечений...
— Это хорошо.
— Хорошо?
— Конечно. Значит, что они предполагают, что в это может быть замешан кто-нибудь другой. И что ты им сказал?
— Сказал, что мы все равно что женаты и что у нас очень хорошие отношения.
— Хорошо.
— Да, я тоже так думаю. Потом они захотели узнать, нет ли среди моих клиентов такого, который подражает Джеку Николсону, и почему ты так долго ждала, прежде чем обратиться к ним по поводу этих звонков...
— Угу.
— ...я сказал, что это я посоветовал тебе обратиться к ним. Они хотели знать...
— А вот это было глупо.
— Что?
— Сказать, что это ты отослал меня в полицию. Создается впечатление, словно ты исподтишка руководил всей этой фигней. Джонни, мы влипли, я это чувствую.
— Да нет же, они просто стараются выяснить, кто такой этот парень, ну тот, кто звонил. Они хотели знать, не разговаривал ли он со мной...
— Ну да, значит, они считают, что все эти звонки — дерьмо собачье.
— Нет. Я так не думаю.
— А когда они спросили тебя о ресторане, до того или после?
— До того.
— Точно. Они догадываются.
— Нет.
— Они придут снова, Джонни.
— А я тебе говорю — нет.
— А я тебе говорю — да.
— С какой стати им возвращаться? Когда я спросил, поймают ли они этого бандита, блондин — помнишь того блондина?
— Что — блондин?
— Он сказал, что они на это надеются. Что они его поймают.
— Ну да, тебя и поймают. Он говорил о тебе.
— Нет, он говорил о парне, который пырнул тебя в переулке.
— Так это ты и был.
— Да, но они же об этом не знают.
— Предупреждаю, Джонни, — если они заявятся сюда, я скажу, что ничего об этом не знаю.
— Ну правильно, это ты и должна говорить.
— Нет, ты меня не понял.
— Чего я не понял?
— Я скажу, что вообще ничего об этом не знала.
— Правильно.
— Я скажу, что, видимо, ты сам все это придумал.
— Сам придумал?..
— Без моего ведома.
Повисло тяжелое молчание.
— Я не собираюсь идти ко дну вместе с тобой, Джонни.
— Но ты помогала...
— Я намерена стать звездой.
— Но ты же помогала мне все это спланировать! — сорвался на крик Мильтон.
— А ты докажи, — сказала Мишель и повесила трубку.
* * *
Она заперла дверь на два замка, повесила цепочку и задвинула засов, но ей все еще было страшно, что он может пробраться через окно или еще как-нибудь, хоть через вентиляционное отверстие. Он, когда хотел, мог превращаться в совершенно сумасшедшего ублюдка. Повесив трубку, она поняла, какого дурака сваляла, заранее сказав ему, что станет делать, если обстоятельства ее заставят. Теперь она сидела и думала, не стоит ли ей немедленно уйти из квартиры и напроситься пожить у какой-нибудь из безработных актрис, среди которых у нее было полно знакомых, или даже поселиться где-нибудь в отеле до тех пор, пока копы его не арестуют, — как она предполагала, это могло произойти с минуты на минуту, раз уж они настолько близко подобрались к нему.
Как он мог оказаться таким ослом — сказать им, что он был в том месте, где он никак не мог быть во время нападения? Разве он не понял, что копы обязательно посчитают, сколько нужно времени, чтобы дойти от театра до заведения О'Лири? Он что, не понимает, что они обязательно будут проверять его алиби? Даже если копы ни на мгновение не заподозрили, что здесь существует какой-то заговор, даже если им и в голову не пришло, что все это придумано, чтобы привлечь к ней внимание и сделать ее звездой и вытянуть обреченную на провал пьесу, даже если они были такими же тупыми, как все прочие копы в этом городе, — неужели он не понимает, что они будут подозревать его только потому, что он играет во всем этом заметную роль? Он что, газеты не читает?
И вообще, что он себе думает? Что в жизни все бывает точно так же, как в кино, — все эти запутанные планы убийства, все эти хитроумные схемы, которые должны принести миллионы тому, у кого хватит ума задумать и выполнить их? Вздор. Любой, кто читает газеты, знает, что большинство убийств совершается вовсе не в соответствии с великолепными планами, а в ходе совершения какого-либо другого преступления, либо среди людей, знакомых друг с другом. Некоторое время назад убийства были случайными, люди убивали совершенно чужих им людей безо всяких явных причин. Но теперь маятник снова качнулся в сторону семейного круга, и люди, некогда любившие друг друга, вдруг стали вцепляться друг другу в глотки. Мужья и жены, любовники и возлюбленные, братья и сестры, матери и сыновья, отцы и дяди — вот кто убивает друг друга в наше время. Она знала об этом, потому что из-за этой занудной пьесы ей пришлось много читать на эту тему.
Первое, что должно было прийти в голову полицейским, так это то, что человек, который звонил и разговаривал голосом Джека Николсона, — это тот же самый человек, который каждый день спит с жертвой и который, между прочим, спит с ней последние семь лет, не считая того, что он запускал руки ей под юбку с тех самых пор, как ей исполнилось не то двенадцать, не то тринадцать лет. Если Мишель Кассиди пырнули ножом в темном переулке, когда она вышла из театра, на кого подумают копы — на какого-нибудь чокнутого пуэрториканского торговца наркотиками, какого-нибудь Рикардо Мендеса? Нет, они подумают на любовника жертвы, на Джонни Мильтона. Они начнут думать, все ли в порядке в их взаимоотношениях — просто потому, что они приучены так думать. Они приучены подозревать мать, отца, сына, дочь, любовника, любовницу, да хоть золотую рыбку в аквариуме! Даже если они не догадываются о плане, рассчитанном на то, чтобы привлечь к ней внимание, они все равно будут присматриваться к Джонни.
Он должен был это понимать и должен был приготовиться к тому, что копы на него набросятся, а не подсовывать им алиби, которое ни к черту не годится. Как только копы вернутся и снова за него примутся, этот слабохарактерный сукин сын наверняка сразу же расхнычется. А потом они постучатся к ней в дверь. Они захотят узнать, какую роль играла во всем этом она. Кто, я? Я? Господа, я не понимаю, о чем вы говорите. Благодаря этой занудной пьесе она знала о допросах чуть ли не все.
Она посмотрела на наручные часы.
Половина восьмого. На улице уже стемнело. Может, он вообще не собирается возвращаться домой. Может, она настолько его напугала, что он смылся в Китай, в Колорадо или еще куда-нибудь. Возможно, она сможет перевести дыхание, расслабиться. Никакого Джонни Мильтона, никаких копов, одно лишь ее имя, большими сверкающими буквами написанное над названием пьесы:
«МИШЕЛЬ КАССИДИ».
Кстати, о пьесе.
Она снова положила на колени сценарий в синем переплете.
Хотя ее и бросало в пот при мысли, что этот чокнутый может выломать дверь или устроить еще что-нибудь, она все же попыталась повторить свои реплики в сцене, где Детектив отводит ее в сторонку — то есть отводит Актрису в сторонку — и конфиденциально сообщает ей, что он думает о происходящем. Это была очень трудная сцена для обоих участников — ведь никто в пьесе не понимал, что происходит, потому что их гениальный драматург Фредерик Питер Корбин-третий нигде во всем сценарии не удосужился хотя бы намекнуть, кто же все-таки пырнул девушку ножом, то есть пырнул ножом эту чертову Актрису. Из-за этого сцена выглядела так, словно два человека разговаривают под водой. Или барахтаются в зыбучем песке. Детектив не знает, что происходит, и Актриса этого не знает, и никто из зрителей тоже не знает. Вот из-за этого и пришлось пырять ее ножом в темном переулке, — не Актрису из пьесы, а настоящую, живую актрису, Мишель Кассиди, — чтобы она получила хоть какую-нибудь пользу от этой долбаной пьесы.
"Детектив: Что я хотел бы узнать, мисс, — не видели ли вы того мужчину — или женщину, — словом, того человека, который ударил вас ножом, когда вы выходили из ресторана?
Актриса: Нет, не видела. (Пауза.) А вы?.."
Она ненавидела, когда автор пьесы — любой автор, а не только их гениальный драматург, Фредерик Питер Корбин-третий, — начинал выделять что-нибудь в тексте, чтобы показать актерам, какие слова следует подчеркнуть. Когда она читала какую-нибудь реплику вроде: "Но я люблю тебя, Энтони", и слово «люблю» было подчеркнуто, чтобы показать, что его следует выделить, как она тут же назло принималась произносить реплику как угодно, но только не так, как написал драматург. Как он смеет навязывать ей творческое видение? Впервые взявшись за чтение сценария, она могла бы произнести: "Но я люблю тебя, Энтони", или: "Но я люблю тебя, Энтони", или даже: "Но я люблю тебя, Энтони)."
"...Актриса: Нет, не видела. (Пауза.) А вы?
Детектив: Конечно же, нет. Меня ведь не было рядом с рестораном, когда на вас напали.
Актриса: Я понимаю. Я просто подумала..."
И везде эти трахнутые выделенные слова.
"...что вы намекаете на то, что я видела того, кто на меня напал, когда на самом деле я его не видела.
Детектив: И я не видел. (Пауза.) Видите ли, я подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38