Сиделка помогла великому принцу войти в комнату. Она была украшена большими яркими картинами с изображением старого императора Люйтпольда и знаменитых сражений. Здесь был даже портрет Максимилиана фон Кёнигсвальда в молодом возрасте, с женой и маленьким сыном, одетыми ко двору. Рука Максимилиана лежала на рукояти, меча.
– Поспите до трех, ваше высочество, и яйца, может быть, найдутся.
– Полтретьего.
– Три.
Сиделка отерла капли с усов выборщика.
– Без четверти три.
– Договорились.
Выборщик принялся подпрыгивать на кровати, радостно выкрикивая:
– Яйца, яйца! Мне дадут на ужин яйца! Вам яиц не дадут, а мне дадут, потому что я герой Империи. Сам Император это сказал.
Сиделка стащила с выборщика форму и укрыла его одеялом.
– Не забудь про генерала.
– Ах, простите, ваше высочество.
Она достала главного солдата из кармана куртки выборщика и положила на прикроватный столик, чтобы принц мог смотреть на него из-под одеял. Он отдал честь фигурке, которая всегда салютовала ему в ответ.
– Пожелайте генералу доброго сна, ваше высочество.
– Доброго сна, генерал…
– И помните, что когда поспите, вы встретитесь с кронпринцем Освальдом. Вы должны поставить свою печать на некоторых бумагах.
Освальд. Засыпая, готовясь смотреть сны о сражениях и войнах, Максимилиан пытался думать об Освальде. Освальдов два. Его отец, старый великий принц, был Освальд. А есть еще другой, помоложе. Наверно, он должен увидеться с отцом, потому что старый Освальд важный человек, тоже герой Империи.
Но кроме того… яйца!
V
Несмотря на дорогой ценой давшееся Детлефу Зирку разочарование в одном Великом и Достойном, кронпринц Освальд произвел на него впечатление. Те, кто вписывает свои имена в анналы истории, на поверку обычно оказываются болтливыми идиотами. Полководец, сдерживавший орды Тьмы, смердит, как помойная яма, ковыряет в носу, а в бороде его запутались кусочки лука. У куртизанки, определявшей судьбы целого города, не хватает зуба, у нее скрипучий смех и манера больно тыкать вас в ребра всякий раз, когда в беседе прозвучит двусмысленность. А философ, чьи идеи изменили весь образ имперского мышления, поглощен ребяческой войной с соседом из-за лающей собаки. Но кронпринц Освальд в каждой детали был похож на героя, который убил чудовище, завоевал принцессу, спас королевство и прославил своего отца.
Он был красивее любого актера – любимца дам, а его поза, расслабленная, но позволяющая мгновенно оказаться в состоянии полной готовности, предполагала атлетизм больший, чем у профессиональных фехтовальщиков или акробатов. Детлеф, привыкший быть центром любой компании, с сожалением признал, что, окажись в комнате толпа женщин, они все, даже если не брать в расчет его общественное положение, столпились бы возле Освальда. А сконфуженный Детлеф остался бы вести беседу с теми неизменными женщинами в очках, с плохой кожей, дурно одетыми, которых красотки всюду таскают с собой, чтобы на этом фоне ярче высветить собственные достоинства.
В истории Освальда и Дракенфелса присутствовала женщина, Детлеф был в этом уверен. Конечно же, красивая женщина. Как же ее звали? Он точно помнил, что кронпринц не женат, так что она, должно быть, вышла из игры вскоре после смерти Великого Чародея. Наверно, умерла. Смерть возлюбленной героя отвечала законам мелодрамы. Герои должны быть свободными от таких привязанностей, если они собираются продолжать свои подвиги. В свою недолгую бытность героем Детлеф потерял счет умирающим девицам, которым он клялся в вечной любви, и счет справедливым претензиям, которые предъявлял потом.
Кронпринц впился в яблоко безупречно ровными зубами и принялся жевать. Детлеф знал, что у него самого зубы довольно плохие. Он даже отпустил не по моде длинные усы, чтобы прикрывать их. Но он ощущал голод, который не покидал его все эти месяцы. Он знал, что кронпринц приглядывается к нему, оценивает его, но мог только с жадностью, перерастающей в вожделение, смотреть на вазу с фруктами. Он сглотнул слюну, которой наполнился его рот, и заставил себя встретиться взглядом со своим посетителем.
Как он выглядит после этих месяцев в крепости Мундсен? Он предполагал, что в ближайшее время не разбил бы ничьего сердца, даже не будь Освальда. В желудке у него заурчало, когда кронпринц швырнул огрызок яблока в огонь. Сгорая, тот шипел. Детлеф обменял бы недельную пайку хлеба и сыра на ту мякоть, что еще оставалась на этом огрызке.
Вероятно, его голод был слишком очевиден для гостя.
– Прошу вас, мистер Зирк, пожалуйста…
Кронпринц Освальд указал затянутой в перчатку рукой на вазу. Перламутровые пуговицы на запястье заиграли на свету. Он, конечно, был одет безупречно и по последней моде. И все же в его костюме ничего не бросалось в глаза. Он носил дорогие одеяния непринужденно, и они не подавляли его. В его наряде была воистину королевская простота, выглядевшая куда как лучше в сравнении с безвкусной вычурностью и обилием украшений, столь любимыми слишком многими представителями знати.
Детлеф потрогал яблоко, смакуя это ощущение, словно привередливая хозяйка на базаре, проверяющая, спелые ли плоды, прежде чем совершить покупку. Он вынул его из вазы и внимательно осмотрел. Желудок его, казалось, никогда в жизни не был полон, его сводило мучительной болью. Детлеф вгрызся в яблоко, набил полный рот и проглотил, не разбирая вкуса. За три укуса яблоко исчезло вместе с огрызком. Он взял грушу и стремительно проглотил и ее тоже. По его лицу стекал сок. Кронпринц наблюдал за Детлефом, изумленно приподняв бровь.
Детлеф понимал, что Освальд все еще молод. И все же свой великий подвиг он совершил лет этак двадцать пять назад. Он, должно быть, был почти мальчишкой, когда справился с Дракенфелсом.
– Я читал ваши произведения, мистер Зирк. Я видел ваши постановки. Вы необычайно талантливы.
Детлеф, чей рот был набит виноградом, согласно промычал. Он выплюнул косточки в ладонь и почувствовал себя глупо, поскольку деть их было некуда. Он сжал руку в кулак, решив проглотить их потом. Если Козински может есть мышей, то уж Детлеф Зирк не откажется от виноградных косточек.
– Я даже удостоился доступа к рукописи вашей «Истории Сигмара». Ее владелец, как вам, должно быть, известно, выборщик Миденланда.
– Мое величайшее творение? Вам понравилось?
Кронпринц улыбнулся почти лукаво.
– Оно… претенциозно. Хотя непрактичность…
– По рукописи многого не скажешь, ваше высочество. Вам надо было бы увидеть представление. Оно убедило бы вас. Это стало бы эпохальным событием.
– Без сомнения.
Двое мужчин внимательно посмотрели друг на друга. Детлеф перестал есть, лишь когда фруктов больше не осталось. Кронпринц не спешил раскрывать цель своего визита в крепость Мундсен. Огонь пылал. Детлеф наслаждался простым теплом и обстановкой. Мягким стулом, чтобы сидеть, и столом, на который можно поставить локти. До того, как он попал в крепость, он требовал себе горы вышитых подушек, служанок, всегда готовых потакать его капризам, обильную еду, которую подавали в любой час дня и ночи, чтобы питать его гений, и лучших музыкантов, чтобы играть для него, когда ему требовалось вдохновение. Его театр в Миденхейме был более импозантен, более монументален, чем Коллегия Богословия. Ни за что теперь он не пожелал бы такой роскоши, если бы смог, но выбрал бы кровать с матрасом, камин и топор, чтобы нарубить дров, и достаточное количество простой, но добротной еды на столе.
– Судьи установили, что вы несете ответственность за весьма значительную денежную сумму. У вас кредиторов больше, чем незаконных претендентов на трон в Тилейском королевстве.
– Несомненно, кронпринц. Поэтому я здесь. Хотя лично моей вины тут нет никакой, уверяю вас. Не в моем положении критиковать выборщика Империи, но ваш уважаемый коллега из Миденланда едва ли повел себя в этой ситуации по правилам чести и порядочности. Он взял на себя ответственность за мою постановку, а потом его адвокаты нашли способ разорвать со мной контракт…
На самом деле Детлеф был вынужден под угрозой ножа подписать соглашение, освобождающее выборщика Миденланда от любых финансовых обязательств, связанных с «Историей Сигмара». Позже Театр Кёнигсгартен был сожжен дотла взбунтовавшейся толпой портных, плотников, исполнителей мелких ролей, музыкантов, обладателей билетов, шорников, проституток, торговцев и содержателей постоялых дворов. Будучи поставлен перед выбором между ямой с известью и бочкой с кипящей смолой, его доверенный помощник режиссера донес на него. Все, что у него было, отобрали судебные приставы выборщика и бросили кредиторам. А сам Миденланд предпочел отправиться с официальным визитом в одну южную страну с хорошим климатом и издать эдикт против постановки пьес не на скучные религиозные темы. Никакие мольбы не могли убедить недавнего покровителя искусства прийти на помощь величайшему актеру и драматургу из всех, кто примерял фальшивый нос со времен самого Джакопо Таррадаша. А поскольку Детлеф всегда считал, что Таррадаша несколько переоценивают, клевета жалила еще больнее. Он не мог бы выдумать большей трагедии, чем та, что его искусство будет задушено. Не ради себя он сетовал на несправедливость своего пребывания в тюрьме, но ради мира, который лишился плодов его гения.
– Миденланд – нищий, – сказал кронпринц. – У него нет ни слонов с востока, ни золотых идолов из Лустрии. В сравнении с богатством Императора его состояния едва хватит, чтобы заплатить за кувшин эля да кусок говядины. Ваши долги – это мелочь.
Детлеф был поражен. Освальд серьезно произнес:
– О ваших долгах можно позаботиться.
Детлеф ощутил близость западни. Вот опять перед ним Великий и Достойный, улыбающийся и уверяющий его, что обо всем позаботятся, что все его заботы можно просто выплеснуть прочь вместе со вчерашними помоями. Из опыта общения с покровителями он знал, что богатые – порода особая. Деньги – словно волшебный камень из сказки: чем больше ты с ним соприкасаешься, тем меньше остается в тебе человеческого.
Его снова охватило тревожное предчувствие. Предполагалось, что он имеет отношение к магии через какого-то незаконнорожденного прадеда. Порой в нем просыпалась интуиция.
– Вы могли бы покинуть крепость Мундсен уже сегодня к полудню, – продолжал кронпринц, – с достаточным количеством крон, чтобы шикарно устроиться в любой гостинице Альтдорфа.
– Ваше высочество, мы с вами люди прямые, верно? Меня в самом деле очень обрадовала бы перспектива покинуть мое теперешнее обиталище. Более того, я был бы крайне счастлив, если бы с меня сняли бремя безвинно приобретенных долгов. И я не сомневаюсь, что ваше семейство обладает необходимыми средствами, чтобы совершить эти чудеса. Но, как вам, возможно, известно, я родом из Нулна, стипендиат знаменитых городских интернатов. Мой отец начинал жизнь уличным торговцем овощами и своим трудом заработал большое состояние. Всю жизнь он помнил то, чему научила его первая профессия, и он преподал мне урок более важный, чем любые жрецы и профессора. «Детлеф, – сказал он мне однажды, – никто никогда ничего не дает бесплатно. За все надо платить». И сейчас мне вспомнился этот урок…
На самом-то деле папаша Детлефа всегда отказывался говорить о том, что было прежде, чем он столковался с одной сильной бандой, которая, разгромив лотки других торговцев, позволила ему утвердиться на овощном рынке Нулна. Он был слишком большим ничтожеством, чтобы давать сыну любые советы, кроме «не ходи на сцену, или я оставлю тебя без единого пенни!». Детлеф слышал, что отец умер от апоплексического удара во время встречи со сборщиками налогов, в тот самый миг, когда было предложено тщательно проверить его прибыль за последние тридцать лет. Мать сбежала в прибрежный городок Магритту в Эсталии и связалась с мужчиной намного младше себя, менестрелем, наиболее примечательным в котором было обтягивающее трико, а отнюдь не сладкозвучный голос. Она тоже не вполне поддерживала гений своего сына.
– Короче говоря, ваше высочество, я бы хотел узнать теперь, прежде чем принять столь щедро предложенную помощь, какова цена вашего вмешательства в мои дела? Чего вы от меня хотите?
– Вы сообразительны, Зирк. Я хочу, чтобы вы написали и поставили для меня пьесу. Не такую объемную, как ваша «История Сигмара», но, тем не менее, вполне достойную вещь. Я хочу, чтобы вы написали и поставили мою собственную историю, историю о моем походе в замок Дракенфелс и о гибели Великого Чародея.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
I
На составление контракта ушла целая неделя. На это время кронпринц Освальд, к холодной ярости коменданта Ван Зандта, устроил так, что с Детлефа сняли ошейник и перевели его в более комфортабельное помещение внутри крепости. К несчастью для тюремной администрации, единственным местом, почти отвечавшим представлениям Детлефа о комфорте, оказался личный кабинет начальника тюрьмы в центральной башне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31