А так… Вон, уже и прорубь, и тропинка. Скоро, совсем скоро – усадьба.
Она внезапно выглянула из-за лесочка темнеющим на снежном склоне холма частоколом. За частоколом маячили приземистые строения, уныло поскрипывали на ветру распахнутые настежь ворота. Ждал, что ли, кого Конди? Собаки не лаяли – может, и вправду ждал?
Чтобы зря не пугать хозяев, Хельги остановил дружину. Отправил вперед Трофима – иди, мол, взгляни да предупреди, чтоб встречали. Сам при этом усмехнулся в усы – не может такого быть, чтоб столько людей не заметили местные. Тогда почему не вышли навстречу? Чего худое замыслили? Супротив тяжело вооруженной дружины? Самоубийцы…
Трофим Онуча выбежал из ворот с жалобным стоном.
– Там… Там… – размахивал он руками.
– Да что там? Говори толком?
– Убиты… Все убиты… И сам Конди-старик, и все… – Трофим покачал головой. – Эвон, идите, смотрите сами.
Очутившись в усадьбе, ярл велел зажечь факелы. В их дрожащем свете осмотрел с бесстрастным лицом валявшиеся на дворе трупы, отрезанные детские головы на шестах, замученных в доме дев.
– Баловались с ними, – осмотрев девок, сглотнул слюну кто-то из дружины. – Видно, колбеги. Говорят, они и раньше такое творили.
Хельги не слушал. Велел только, чтоб зажгли побольше факелов. Все хотелось увидеть, не упустить никакой малости – и сделать выводы. Колбеги – не колбеги – кто-то же сделал это? А за сделанное – должны ответить. Ответить и по закону, и по обычаю.
– Может, мстил кто? – высказал предположение Снорри. Ярл задумчиво покачал головой. Он и сам так поначалу подумал, но… Что значит месть? Мстят ведь не человеку – роду. Здесь – как раз похоже на то, судя по всему – вырезан весь род Конди. Только зачем было вырезать всех? Ведь достаточно убить самого авторитетного – Конди – и дело с концом. Зачем убивать детей и женщин? Для страха? Или – чтоб не осталось тех, кто смог бы мстить впоследствии? Может быть… Но эти отрезанные головы, истерзанные тела, кровь… целые лужи крови – слишком много для обычной родовой мести. И что тоже интересно, никто не поджег дом! Не полыхала усадьба на весь лес, стояла себе, целехонька, словно ждала кого.
– Вынесите из дому убитых, – наконец распорядился ярл. – И пусть загоняют во двор возы – заночуем здесь.
Никого не удивило это распоряжение – ночевать среди трупов. И дело вовсе не в грубости нравов. В лесу, средь волков, что – лучше, что ли?
Выйдя во двор, Хельги прислушался к волчьему вою. Похоже, стая шла за обозом и раньше, только близко серые бестии не подходили – боялись. А вот теперь осмелели. Справная была усадьба – во всем чувствовалась крепкая рука хозяина. Добротный, срубленный из толстых бревен дом. Не землянка, изба – попробуй-ка в земле проживи зиму, просторный хлев с убитой скотиной – ее прирезали, но взяли не все мясо – тоже еще одна загадка. Овин, амбары. Кое-что из припасов исчезло. Ярл подозвал Трофима Онучу – бывалого мужика – поручил подсчитать тщательно, что именно взяли. Трофим кивнул, побежал к амбару, за ним, не отставая, смешно мерил двор шагами длинный неуклюжий Жердяй. Оглядываясь, Трофим что-то бурчал ему, видимо поучал.
– Зайди-ко в дом, ярл, – тихо попросил появившийся во дворе Снорри.
Хельги последовал за ним – что там такого выискал молодой воин?
– Смотри, – войдя в избу, Снорри кивнул на молодую девушку у самого очага. Оттаскивая, ее перевернули спиной вверх… Белые, разрубленные мечом ребра, вытащенные наружу легкие… Знакомое дело…
– Кровавый орел, – эхом откликнулся Снорри. – Нидинги!
– Откуда здесь люди фьордов? – удивленно обернулся к нему ярл.
Молодой викинг невесело улыбнулся:
– Оттуда же, откуда и мы.
– Но какой смысл? – Хельги все не мог поверить. – Не пойму, кому из конунгов понадобилась вдруг столь нищенская добыча, за которой надобно еще и переться неведомо куда, да не на корабле – пешком, на санях – драккар по здешним рекам не пройдет и в летнее время. Нет, вряд ли это викинги…
– Кюльфинги! – вдруг предположил Снорри. – Недаром и местные про них говорили.
Кюльфинги – «дубинщики» – неведомое, грозное племя одетых в медвежьи шкуры воинов, вооруженных дубинами и топорами. Местные называли их – колбеги. А вот это, пожалуй, больше похоже на правду. Но средь них явно затесался и кто-то из варягов-викингов – об этом красноречиво говорил «кровавый орел». Но почему они не сожгли усадьбу? Непонятно…
Дружинники расстилали на окровавленном полу свеженарубленные сосновые ветки. Запахло смолой и дымом от разожженного очага. Хельги уселся на вытертую от крови лавку, с любопытством осматривая помещение. В общем-то ничего необычного – очаг из круглых камней, островерхая крыша с отверстием для выхода дыма, вдоль стен – широкие, накрытые сукном и шкурами лавки. Пара больших сундуков с одеждой и нехитрой утварью – деревянной посудой да плетенными из лыка туесами, под одной из лавок – плотницкий инструмент: долото, лучковая пила, топоры.
– На них напали внезапно, – опускаясь рядом на лавку, высказал предположение Снорри. – Они даже не успели оказать сопротивление!
– Да, – согласно кивнул ярл. – Видно, пришельцев здесь хорошо знали… Или, по крайней мере, хотя бы одного из них. К тому же… – Он наклонился вдруг к самому уху молодого варяга. – Ты заметил, как убили женщин?
Тот удивленно поднял глаза:
– Обыкновенно убили. Перерезали горла…
– Нет, – Хельги усмехнулся. – Горло перерезали уже потом, сначала их поразили в сердце… оставив такие маленькие дырочки, какие вряд ли бывают от копий…
– Тонкий кинжал? Стрела?
– Может быть… Но очень похоже и на другое. – Ярл прищурился от разъедающего глаза дыма. – На то, как убивал свои жертвы друид! Ты помнишь?
– Тонкий железный прут!
– Именно.
– Но откуда…
– Пока не знаю, Снорри. – Ярл тяжело вздохнул. – Это всего лишь предположение. И очень хотелось бы, чтобы оно оказалось ошибочным.
Улеглись спать поздно ночью – ярл и Снорри – на лавках, остальные – вповалку на сосновых ветках. Ярко горело в очаге жаркое пламя, брызжа горячей смолой, потрескивали дрова, и едкий дым стелился по стенам, медленно поднимаясь к потолку. Составлявшие почти половину дружины варяги уснули сразу – были привычны к картинам кровавой бойни. Не было таковое в новинку и славянским дружинникам, а вот что касается простых возчиков… У Жердяя, к примеру, зуб на зуб не попадал от страха, да и Трофим Онуча тоже чувствовал себя не лучшим образом, хотя и не показывал виду. Обсуждали случившееся шепотом, косясь на спящих варягов. Месть, говорят… Да не было таких врагов у старого Конди, чтоб так страшно мстить! Колбеги? Давненько они тут не появлялись, а если б и появились, так и скот бы увели, и в доме подобрали бы все до последней нитки, и в амбарах. Да и девок не стали бы убивать – это ж какой товар! Нет, не колбеги это и не соседи весяне. Тогда – кто же?
Те же вопросы мучили и ополоумевшего от навалившегося горя Дивьяна. Парень почти бежал по заснеженной лесной тропке. Нет, не уйдут враги, кто бы они ни были! Колбеги? Да, скорее всего, это колбеги – так рассуждал отрок, ничегошеньки об этом племени не зная. Но зачем знать? Разве ж не они убили отца и двоюродных братьев? Разве ж не они чуть было не прикончили старого Конди? Вот и теперь явились в здешние леса с кровью! Ничего… Никуда не денутся…
Не чувствуя усталости, шел по следам врагов Дивьян. Поторапливался – с неба уже валил снег крупными белыми хлопьями, еще немного – и заметет следы, ищи тогда недругов – век наищешься! Тяжело дыша, отрок глядел на снег, примечая: вот – копыта коня, вот – чей-то сапог, а вот – лыжи. Это хорошо, что они на лошадях. Оно, конечно, пешему конного не догнать, да зато коней издалека учуять можно. И по навозу свежему, и по волкам, что шли следом, – ишь развылись, твари! Ненависть гнала Дивьяна вперед по заметенному снегом лесу. Волки выли где-то впереди, поспешая за людьми и конями, странно, что они не остались полакомиться человечинкой на усадьбе. Может, спугнул кто? Или это какая-то другая стая? Тут, в лесах, волков было множество. Нет зверя страшнее этого хищника, нет лютее его, хитрей и выносливее. А быстр – иногда и рассмотреть не успеешь, как шмыгнет у самых ворот серая тень, глядь-поглядь – и нет собаки, а то и двух сразу, как уж бывало не раз. Опасен зверь, умен – добычу может преследовать днями, выжидая удобный момент, а как выждет – все! Вцепится острейшими зубами в горло, порвет, тут налетит и вся стая – повалят несчастную жертву на землю и примутся жрать, терзая еще теплое тело, так что к утру останутся лишь рожки да ножки, вернее, копытца. Ничем не брезгуют волки – ни мышью полевой, ни птицей, ни человеком.
От ненависти совсем утратил осторожность Дивьян, одним только и жил – не потерять бы следы, не упустить бы, совсем и не думал про волков, а надо было…
Он заметил их поздно, слишком поздно, чтоб убежать, да и куда здесь бежать-то? Была, правда, когда-то поблизости, около болота под названием Чистый Мох, охотничья заимка – да цела ли? А если и цела – что с того? Все одно на своих двоих не убежишь от стаи.
Вот, кажется, что-то сверкнуло в снегу! Дивьян замедлил шаг, поднял – уточка. Бронзовая подвеска-уточка, из тех, что так любили носить замученные сестрицы. Значит, он на верном пути! А там, за холмом, уж не ржут ли кони?
Дивьян поднял глаза – прямо перед ним вспыхнули в ночи желтые искорки. Звезды? Искорки приближались, вот уже слышно стало дыханье, резко пахнуло зверем… Волки!
Не раздумывая, Дивьян бросил в сторону шапку, сам же отпрыгнул к ближайшей сосне и, в кровь обдирая руки, быстро полез наверх. На сосенке этой и просидел до утра несчастный отрок – не замерз, не особо-то и холодно было, да и употел, бегая. Однако ж хоть и не холодно, да к утру остыл. Подумал было спуститься – попрыгать, согреться – так бы и сделал, коли глуп был, да вот только не был совсем уж глупцом Дивьян и повадки волчьи знал хорошо. Не отпустят они его, пока не найдут новой, более предпочтительной жертвы. Оставят нескольких – сторожить, а вся стая будет ходить неподалеку кругами, охотясь на всякую мелочь, да выжидать – не свалился ли глупец человечек с сосенки? А он ведь обязательно свалится – не от холода, так от голода.
Что-то спорхнуло с соседней елки, шумно трепеща крылами. Тетерев! Упитанный, тяжелый, мясистый. Такого б в котел, да с кореньями разными, да с просяной кашей! Хотя, конечно, и без каши обойтись можно – был бы тетерев. Ощипать да на вертел! Или еще лучше – закатать в глину, да в земельку его, сердечного, а сверху костерок разжечь, любо-дорого мясо выйдет: сочное, мягкое, вкусное… Дивьян вдруг остро почувствовал, что проголодался. Сколько он уже не ел – со вчерашнего дня? Эх, забыл в избе котомку, вот дурень. Зато стрел прихватил с избытком… Оно, конечно, неплохо, да ведь во… Волки… А что, если…
Наладив стрелу, отрок осторожно спустился к нижним веткам… Ага! Вот они, голубчики, в кусточках таятся. Для охотничьей-то, птичьей, стрелы далековато. Можно, конечно, и в глаз засадить… нет, все одно далеко. А в хребет иль в лоб – что толку, шкура там толстая, можно и не пробить. Лучше в брюхо иль в бок хотя бы… Выманить бы как-нибудь, тварей. Чего б им бросить-то? Дивьян пошарил за пазухой – ничего подходящего, кроме подобранной шейной подвески – уточки. Ну, на нее вряд ли волки польстятся. Надо что-то другое, чтоб живым человеком пахло. Хоть, право слово, полушубок снимай, шапку-то давно выбросил. Шапку-то выбросил, а рукавицы? Пожалуй, можно одной пожертвовать – чего ж еще придумать-то?
Привлекая внимание сидящих в засаде волков, Дивьян заливисто свистнул и швырнул рядом с сосной рукавицу. Прижав уши, хищники тут же бросились к ней – совсем еще молодые щенки-однолетки… Быстро пропела стрела, и один из волков, заскулив, повалился на бок, окрашивая снег алой дымящейся кровью. Напарник раненого – красивый, поджарый зверь с тонким лапами и черновато-серой холкой – озадаченно потыкал носом умирающего товарища. Дивьян увидел, как раздулись у него ноздри, как блеснули глаза… миг – и обезумевший от вида пищи зверь принялся слизывать со снега кровь… Лежащий на боку, слабо рыча, следил за ним, хорошо представляя, что последует дальше. Силы уже покидали его, быстро бьющееся сердце ритмично выталкивало на снег очередные порции крови. Здоровый волк наконец оторвался от снега, облизнулся, повел в воздухе кровавой мордой и, улучив момент, с рычанием впился в горло своему несчастному сотоварищу. Тот забился, засучил лапами и вдруг затих, напоследок хлестнув хвостом по низким еловым веткам. Спохватившись, Дивьян вогнал стрелу и во второго. Зверь, только что мнивший себя победителем, скуля, покатился по снегу… Тут подоспела вся стая, на радостях потерявшая всякую осторожность. Дивьян, впрочем, не очень интересовался ими – давно уже со всех ног мчался прочь, слыша, как истово бьется сердце. Иногда останавливался, прислушиваясь – не гонится ли стая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Она внезапно выглянула из-за лесочка темнеющим на снежном склоне холма частоколом. За частоколом маячили приземистые строения, уныло поскрипывали на ветру распахнутые настежь ворота. Ждал, что ли, кого Конди? Собаки не лаяли – может, и вправду ждал?
Чтобы зря не пугать хозяев, Хельги остановил дружину. Отправил вперед Трофима – иди, мол, взгляни да предупреди, чтоб встречали. Сам при этом усмехнулся в усы – не может такого быть, чтоб столько людей не заметили местные. Тогда почему не вышли навстречу? Чего худое замыслили? Супротив тяжело вооруженной дружины? Самоубийцы…
Трофим Онуча выбежал из ворот с жалобным стоном.
– Там… Там… – размахивал он руками.
– Да что там? Говори толком?
– Убиты… Все убиты… И сам Конди-старик, и все… – Трофим покачал головой. – Эвон, идите, смотрите сами.
Очутившись в усадьбе, ярл велел зажечь факелы. В их дрожащем свете осмотрел с бесстрастным лицом валявшиеся на дворе трупы, отрезанные детские головы на шестах, замученных в доме дев.
– Баловались с ними, – осмотрев девок, сглотнул слюну кто-то из дружины. – Видно, колбеги. Говорят, они и раньше такое творили.
Хельги не слушал. Велел только, чтоб зажгли побольше факелов. Все хотелось увидеть, не упустить никакой малости – и сделать выводы. Колбеги – не колбеги – кто-то же сделал это? А за сделанное – должны ответить. Ответить и по закону, и по обычаю.
– Может, мстил кто? – высказал предположение Снорри. Ярл задумчиво покачал головой. Он и сам так поначалу подумал, но… Что значит месть? Мстят ведь не человеку – роду. Здесь – как раз похоже на то, судя по всему – вырезан весь род Конди. Только зачем было вырезать всех? Ведь достаточно убить самого авторитетного – Конди – и дело с концом. Зачем убивать детей и женщин? Для страха? Или – чтоб не осталось тех, кто смог бы мстить впоследствии? Может быть… Но эти отрезанные головы, истерзанные тела, кровь… целые лужи крови – слишком много для обычной родовой мести. И что тоже интересно, никто не поджег дом! Не полыхала усадьба на весь лес, стояла себе, целехонька, словно ждала кого.
– Вынесите из дому убитых, – наконец распорядился ярл. – И пусть загоняют во двор возы – заночуем здесь.
Никого не удивило это распоряжение – ночевать среди трупов. И дело вовсе не в грубости нравов. В лесу, средь волков, что – лучше, что ли?
Выйдя во двор, Хельги прислушался к волчьему вою. Похоже, стая шла за обозом и раньше, только близко серые бестии не подходили – боялись. А вот теперь осмелели. Справная была усадьба – во всем чувствовалась крепкая рука хозяина. Добротный, срубленный из толстых бревен дом. Не землянка, изба – попробуй-ка в земле проживи зиму, просторный хлев с убитой скотиной – ее прирезали, но взяли не все мясо – тоже еще одна загадка. Овин, амбары. Кое-что из припасов исчезло. Ярл подозвал Трофима Онучу – бывалого мужика – поручил подсчитать тщательно, что именно взяли. Трофим кивнул, побежал к амбару, за ним, не отставая, смешно мерил двор шагами длинный неуклюжий Жердяй. Оглядываясь, Трофим что-то бурчал ему, видимо поучал.
– Зайди-ко в дом, ярл, – тихо попросил появившийся во дворе Снорри.
Хельги последовал за ним – что там такого выискал молодой воин?
– Смотри, – войдя в избу, Снорри кивнул на молодую девушку у самого очага. Оттаскивая, ее перевернули спиной вверх… Белые, разрубленные мечом ребра, вытащенные наружу легкие… Знакомое дело…
– Кровавый орел, – эхом откликнулся Снорри. – Нидинги!
– Откуда здесь люди фьордов? – удивленно обернулся к нему ярл.
Молодой викинг невесело улыбнулся:
– Оттуда же, откуда и мы.
– Но какой смысл? – Хельги все не мог поверить. – Не пойму, кому из конунгов понадобилась вдруг столь нищенская добыча, за которой надобно еще и переться неведомо куда, да не на корабле – пешком, на санях – драккар по здешним рекам не пройдет и в летнее время. Нет, вряд ли это викинги…
– Кюльфинги! – вдруг предположил Снорри. – Недаром и местные про них говорили.
Кюльфинги – «дубинщики» – неведомое, грозное племя одетых в медвежьи шкуры воинов, вооруженных дубинами и топорами. Местные называли их – колбеги. А вот это, пожалуй, больше похоже на правду. Но средь них явно затесался и кто-то из варягов-викингов – об этом красноречиво говорил «кровавый орел». Но почему они не сожгли усадьбу? Непонятно…
Дружинники расстилали на окровавленном полу свеженарубленные сосновые ветки. Запахло смолой и дымом от разожженного очага. Хельги уселся на вытертую от крови лавку, с любопытством осматривая помещение. В общем-то ничего необычного – очаг из круглых камней, островерхая крыша с отверстием для выхода дыма, вдоль стен – широкие, накрытые сукном и шкурами лавки. Пара больших сундуков с одеждой и нехитрой утварью – деревянной посудой да плетенными из лыка туесами, под одной из лавок – плотницкий инструмент: долото, лучковая пила, топоры.
– На них напали внезапно, – опускаясь рядом на лавку, высказал предположение Снорри. – Они даже не успели оказать сопротивление!
– Да, – согласно кивнул ярл. – Видно, пришельцев здесь хорошо знали… Или, по крайней мере, хотя бы одного из них. К тому же… – Он наклонился вдруг к самому уху молодого варяга. – Ты заметил, как убили женщин?
Тот удивленно поднял глаза:
– Обыкновенно убили. Перерезали горла…
– Нет, – Хельги усмехнулся. – Горло перерезали уже потом, сначала их поразили в сердце… оставив такие маленькие дырочки, какие вряд ли бывают от копий…
– Тонкий кинжал? Стрела?
– Может быть… Но очень похоже и на другое. – Ярл прищурился от разъедающего глаза дыма. – На то, как убивал свои жертвы друид! Ты помнишь?
– Тонкий железный прут!
– Именно.
– Но откуда…
– Пока не знаю, Снорри. – Ярл тяжело вздохнул. – Это всего лишь предположение. И очень хотелось бы, чтобы оно оказалось ошибочным.
Улеглись спать поздно ночью – ярл и Снорри – на лавках, остальные – вповалку на сосновых ветках. Ярко горело в очаге жаркое пламя, брызжа горячей смолой, потрескивали дрова, и едкий дым стелился по стенам, медленно поднимаясь к потолку. Составлявшие почти половину дружины варяги уснули сразу – были привычны к картинам кровавой бойни. Не было таковое в новинку и славянским дружинникам, а вот что касается простых возчиков… У Жердяя, к примеру, зуб на зуб не попадал от страха, да и Трофим Онуча тоже чувствовал себя не лучшим образом, хотя и не показывал виду. Обсуждали случившееся шепотом, косясь на спящих варягов. Месть, говорят… Да не было таких врагов у старого Конди, чтоб так страшно мстить! Колбеги? Давненько они тут не появлялись, а если б и появились, так и скот бы увели, и в доме подобрали бы все до последней нитки, и в амбарах. Да и девок не стали бы убивать – это ж какой товар! Нет, не колбеги это и не соседи весяне. Тогда – кто же?
Те же вопросы мучили и ополоумевшего от навалившегося горя Дивьяна. Парень почти бежал по заснеженной лесной тропке. Нет, не уйдут враги, кто бы они ни были! Колбеги? Да, скорее всего, это колбеги – так рассуждал отрок, ничегошеньки об этом племени не зная. Но зачем знать? Разве ж не они убили отца и двоюродных братьев? Разве ж не они чуть было не прикончили старого Конди? Вот и теперь явились в здешние леса с кровью! Ничего… Никуда не денутся…
Не чувствуя усталости, шел по следам врагов Дивьян. Поторапливался – с неба уже валил снег крупными белыми хлопьями, еще немного – и заметет следы, ищи тогда недругов – век наищешься! Тяжело дыша, отрок глядел на снег, примечая: вот – копыта коня, вот – чей-то сапог, а вот – лыжи. Это хорошо, что они на лошадях. Оно, конечно, пешему конного не догнать, да зато коней издалека учуять можно. И по навозу свежему, и по волкам, что шли следом, – ишь развылись, твари! Ненависть гнала Дивьяна вперед по заметенному снегом лесу. Волки выли где-то впереди, поспешая за людьми и конями, странно, что они не остались полакомиться человечинкой на усадьбе. Может, спугнул кто? Или это какая-то другая стая? Тут, в лесах, волков было множество. Нет зверя страшнее этого хищника, нет лютее его, хитрей и выносливее. А быстр – иногда и рассмотреть не успеешь, как шмыгнет у самых ворот серая тень, глядь-поглядь – и нет собаки, а то и двух сразу, как уж бывало не раз. Опасен зверь, умен – добычу может преследовать днями, выжидая удобный момент, а как выждет – все! Вцепится острейшими зубами в горло, порвет, тут налетит и вся стая – повалят несчастную жертву на землю и примутся жрать, терзая еще теплое тело, так что к утру останутся лишь рожки да ножки, вернее, копытца. Ничем не брезгуют волки – ни мышью полевой, ни птицей, ни человеком.
От ненависти совсем утратил осторожность Дивьян, одним только и жил – не потерять бы следы, не упустить бы, совсем и не думал про волков, а надо было…
Он заметил их поздно, слишком поздно, чтоб убежать, да и куда здесь бежать-то? Была, правда, когда-то поблизости, около болота под названием Чистый Мох, охотничья заимка – да цела ли? А если и цела – что с того? Все одно на своих двоих не убежишь от стаи.
Вот, кажется, что-то сверкнуло в снегу! Дивьян замедлил шаг, поднял – уточка. Бронзовая подвеска-уточка, из тех, что так любили носить замученные сестрицы. Значит, он на верном пути! А там, за холмом, уж не ржут ли кони?
Дивьян поднял глаза – прямо перед ним вспыхнули в ночи желтые искорки. Звезды? Искорки приближались, вот уже слышно стало дыханье, резко пахнуло зверем… Волки!
Не раздумывая, Дивьян бросил в сторону шапку, сам же отпрыгнул к ближайшей сосне и, в кровь обдирая руки, быстро полез наверх. На сосенке этой и просидел до утра несчастный отрок – не замерз, не особо-то и холодно было, да и употел, бегая. Однако ж хоть и не холодно, да к утру остыл. Подумал было спуститься – попрыгать, согреться – так бы и сделал, коли глуп был, да вот только не был совсем уж глупцом Дивьян и повадки волчьи знал хорошо. Не отпустят они его, пока не найдут новой, более предпочтительной жертвы. Оставят нескольких – сторожить, а вся стая будет ходить неподалеку кругами, охотясь на всякую мелочь, да выжидать – не свалился ли глупец человечек с сосенки? А он ведь обязательно свалится – не от холода, так от голода.
Что-то спорхнуло с соседней елки, шумно трепеща крылами. Тетерев! Упитанный, тяжелый, мясистый. Такого б в котел, да с кореньями разными, да с просяной кашей! Хотя, конечно, и без каши обойтись можно – был бы тетерев. Ощипать да на вертел! Или еще лучше – закатать в глину, да в земельку его, сердечного, а сверху костерок разжечь, любо-дорого мясо выйдет: сочное, мягкое, вкусное… Дивьян вдруг остро почувствовал, что проголодался. Сколько он уже не ел – со вчерашнего дня? Эх, забыл в избе котомку, вот дурень. Зато стрел прихватил с избытком… Оно, конечно, неплохо, да ведь во… Волки… А что, если…
Наладив стрелу, отрок осторожно спустился к нижним веткам… Ага! Вот они, голубчики, в кусточках таятся. Для охотничьей-то, птичьей, стрелы далековато. Можно, конечно, и в глаз засадить… нет, все одно далеко. А в хребет иль в лоб – что толку, шкура там толстая, можно и не пробить. Лучше в брюхо иль в бок хотя бы… Выманить бы как-нибудь, тварей. Чего б им бросить-то? Дивьян пошарил за пазухой – ничего подходящего, кроме подобранной шейной подвески – уточки. Ну, на нее вряд ли волки польстятся. Надо что-то другое, чтоб живым человеком пахло. Хоть, право слово, полушубок снимай, шапку-то давно выбросил. Шапку-то выбросил, а рукавицы? Пожалуй, можно одной пожертвовать – чего ж еще придумать-то?
Привлекая внимание сидящих в засаде волков, Дивьян заливисто свистнул и швырнул рядом с сосной рукавицу. Прижав уши, хищники тут же бросились к ней – совсем еще молодые щенки-однолетки… Быстро пропела стрела, и один из волков, заскулив, повалился на бок, окрашивая снег алой дымящейся кровью. Напарник раненого – красивый, поджарый зверь с тонким лапами и черновато-серой холкой – озадаченно потыкал носом умирающего товарища. Дивьян увидел, как раздулись у него ноздри, как блеснули глаза… миг – и обезумевший от вида пищи зверь принялся слизывать со снега кровь… Лежащий на боку, слабо рыча, следил за ним, хорошо представляя, что последует дальше. Силы уже покидали его, быстро бьющееся сердце ритмично выталкивало на снег очередные порции крови. Здоровый волк наконец оторвался от снега, облизнулся, повел в воздухе кровавой мордой и, улучив момент, с рычанием впился в горло своему несчастному сотоварищу. Тот забился, засучил лапами и вдруг затих, напоследок хлестнув хвостом по низким еловым веткам. Спохватившись, Дивьян вогнал стрелу и во второго. Зверь, только что мнивший себя победителем, скуля, покатился по снегу… Тут подоспела вся стая, на радостях потерявшая всякую осторожность. Дивьян, впрочем, не очень интересовался ими – давно уже со всех ног мчался прочь, слыша, как истово бьется сердце. Иногда останавливался, прислушиваясь – не гонится ли стая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42