Ариадна взглянула на мать — та была в ярости, — но не дрогнула.
— В привычное ему место, царица, — ответила она, ровным шагом направляясь к дверям. — Туда, где его ждут няньки и где умеют о нем заботиться.
— Положи его назад, — велела Пасифая. — Бог должен и жить по-божески, и иметь приличествующих ему слуг — людей благородного происхождения, а не простых селянок.
— Ты свихнулась? — таким же спокойным голосом поинтересовалась Ариадна. — Это не бог. Это трехмесячный младенец. Он что — летает или бегает по воздуху, как Гермес? Или слагает божественные поэмы, как Дионис? Или играет на лютне — Аполлон, говорят, играл с первого десятидневья? Он, как любой неухоженный младенец, грязен, потому что твои «приличествующие» слуги не удосужились его вымыть; голоден, потому что кормили они его, без сомнения, тем, что он не мог есть; да еще едва жив от крика. — Астерион на ее плече тихонько икал.
— Уймись! — выкрикнула Пасифая. — Ты лжешь! Ты просто не хочешь уступить своей власти богу, рожденному из моей утробы.
Подскочив к Ариадне, она схватила дитя и вырвала его из Ариадниных рук. В тот же миг Астерион ощерился и вонзил мелкие острые зубы в плечо Пасифаи — одновременно его когтистые руки бешено заколотили воздух, раздирая ей щеки, Пасифая завизжала, попыталась отбросить его — и непременно бы выронила, не вонзись его зубы слишком глубоко; она освободила руку не сразу, и Ариадна успела подхватить мальчишку прежде, чем он упал.
Он еще бился у нее в руках, яростно мычал и скалился на Пасифаю, но Ариадна умела держать его — она понеслась мимо матери, мимо двери ее покоев и вверх по лестнице. Грязного и отвратительно пахнущего, она посадила его в сделанное специально для него креслице с чем-то вроде столика, подложила подушки и поставила перед малышом большую миску молока. Его крик тут же оборвался, он сунул мордочку в миску и принялся пить.
Ариадна, тяжело переводя дыхание, стояла рядом и смотрела на него — и слезы текли по ее щекам, когда она вспоминала, чего лишилась из-за этого создания. Но ей вспоминалось и то, как он, все еще вереща от злости и голода, бросился к ней, прижался к ее груди в поисках покоя и ласки. Ариадна всхлипнула; Астерион поднял от миски вымазанную молоком мордашку, склонил голову на одно плечо и моргнул. Глаза его перестали быть выпуклыми; они были большими, прозрачно-карими, в окружении длинных пушистых ресниц — красивые глаза коровы. Ариадна вздохнула и потрепала черную гриву, что клином начиналась прямо над низким лбом и спускалась по плечам до самых лопаток. Астерион снова опустил морду в миску и занялся молоком.
— Как ты посмела?! — В дверях появилась Пасифая, но голос ее теперь звучал далеко не так громко и уверенно, как раньше.
Ариадна повернулась к ней. Руку царице перевязали, кровь со щек смыли, и во взгляде ее, устремленном на Астериона — он по-телячьи тянул из миски молоко, — проглядывало нечто похожее на ужас.
— Я посмела уже сделать куда больше, чтобы спасти этого ребенка, — горько заметила Ариадна. — Потому что для меня он просто ребенок. Если тебе нужен мертвый бог — я оставлю его на попечении твоих «приличествующих» помощничков. Не знаю, правда, останется ли он для них божеством после того, как им придется убирать за ним мочу и испражнения и как-то умудряться кормить тварь с мордой вместо лица. Если же тебе нужен живой сын — ты оставишь его Федре и нянькам до тех пор, пока он не сможет ходить и есть сам.
Пасифая перевела взгляд с дочери на Астериона — и прикусила губу.
— Думаю, его божественность не проявляется покуда потому, что он наполовину человек, — пробормотала она, а потом снова взглянула — на Ариадну. — Но взгляни — как он огромен! И как силен! — Она набрала в грудь побольше воздуха — и выкрикнула:
— Это Бог-Бык во плоти!
Астерион поднял голову от миски, взревел и оскалился, словно снова собрался кусаться.
— Царица Пасифая, — вкрадчиво произнесла Ариадна, — разве не должен бог радоваться молитвам и славословиям своего народа? Астерион отверг их поклонение. Станет ли бог реветь или злиться всякий раз, когда ты окликаешь его? Астерион делает именно это, отвергая твои притязания. Пожалей себя, пожалей этого несчастного ребенка, пожалей Крит. Внемли предостережениям, он подает их тебе сам...
— Довольно. — Царица подняла ладонь. — Ты говоришь как Уста бога или как завистливая жрица? Как и поклялась, я слушаю тебя с уважением. Я ничем не угрожаю тебе и не мешаю служить твоему мелкому божку. Не вмешивайся же и ты в мое служение — богу куда более великому. — Она оглянулась на толпу, заполнившую коридор за ее спиной. — Коль скоро бог столь ясно изъявил желание пребывать в знакомом ему месте, он остается покуда на попечении Федры.
Она бросила на Ариадну вызывающий взгляд, но та уже отчаялась исцелить мать от ее безумия и безмолвно смотрела, как та выплывает из комнаты. Потом она повернулась к Астериону — тот пытался вылизать остатки молока из миски — и взяла поднос, который принесли няньки, когда убедились, что им возвратят Астериона. Мясо чуть заветрилось, но было свежим, и Ариадна отдала его малышу. Кто-то подошел к ней и встал рядом; она повернулась — это была всего лишь Федра.
— Когда он наестся, — сказала Ариадна, — пусть няньки искупают его. Потом он уснет. А когда проснется — надеюсь, обо всем позабудет. — Она поманила Федру за собой в коридор, внимательно осмотрелась и нырнула в комнату, которую некогда делила с Федрой. — По-моему, Пасифая свихнулась, — сообщила она.
— Да, есть немного, — согласилась Федра, падая на ложе. — Ей очень хочется верить, что Астерион — бог. — Она поколебалась немного и спросила: — А ты уверена, что это совсем уж не так? Как может голова быка оказаться на плечах человека, если человек этот — не бог? Вспомни, ведь именно такими были боги Египта! И разве обычный трехмесячный младенец может сидеть прямо и есть мясные колобки?
— Возможно, кое-что от своего отца он и получил. Я не говорю, что он не отпрыск Посейдона и не обладает Дарами богов. Я говорю только, что, каким бы он ни стал в будущем, сейчас Астерион — дитя. Ему нужно, чтобы его укачивали, любили, давали игрушки и учили с ними играть. — Она помолчала и — зная, что чем больше выгод найдет для себя Федра в уходе за Астерионом, тем лучше малышу будет — медленно проговорила: — Если он действительно будет богом, лучший для тебя способ стать в грядущем его Избранницей — добиться его любви сейчас.
Федра чуть вздрогнула, а потом кивнула.
— Ты права, конечно. Я и матери говорила об этом, но ко мне она прислушивается так же, как когда-то к тебе. Астерион ее терпеть не может.
Показалось Ариадне — или действительно на губах Федры мелькнула тень улыбки? Она поморгала — глаза, уставшие от недосыпания и слез, видели плохо, — но улыбка, если и была, исчезла.
— К тебе она может прислушаться, — ответила она. — Это мне она все время все делает назло — с тех пор, как Дионис пришел на мой Призыв.
— Ну, скоро это перестанет ее задевать. Теперь у нее есть собственный бог — и она сможет заставлять его говорить и делать все, что ей будет нужно. Ты разве не знаешь, что отец разослал вестников по всему царству, повелевая всем собраться в великом храме в Кноссе, дабы поклониться Богу-Быку во плоти? Вчера утром, когда народ должен был прийти к тебе, в святилище Диониса, они все глазели на Астериона — мать выставила его напоказ и пыталась толковать его рев.
Ариадна, которая как раз собиралась сесть на свое прежнее ложе, замерла, стиснув руки. Значит, Дионис был прав. Ее родители и впрямь замыслили объявить Астериона богом. Это добром не кончится — Ариадна отлично это понимала. Но даже если и так, она не могла согласиться с Дионисом полностью. Можно ли счесть основанием для убийства несчастного малыша глупость — пусть даже богохульство — его родни? Сам-то он никому не сделал вреда.
Ариадна закрыла и вновь открыла глаза. Она никогда не сомневалась в правоте слов Диониса и знала, что ее — его — святилище пострадает. Чудовищная помесь быка и человека, которую смогут выставлять напоказ в любое время и по любому поводу, привлечет к себе и почитателей, и дары. Но не надоест ли людям поклоняться богу без Силы?
— Я, пожалуй, вернусь в храм, — сказала она Федре. — Меня ноги не держат, так я устала.
Собственные слова напомнили ей, что утомили ее не только события во дворце и стычки с матерью из-за Астериона. Почти всю предыдущую ночь она благословляла виноградники, чтобы урожай был богатым. Ариадна замерла как громом пораженная посреди длинной каменной лестницы, что выводила на дорогу к Гипсовой Горе.
Она благословила лозы, и урожай будет добрым, но те немногие, что явились в святилище — должно быть, младшие сыновья и меньшие братья семейств, решивших почтить обоих богов, — разнесут повсюду слух, что Дионис не пришел. Что тогда подумают люди? Не придет ли им в голову, что плодовитость их лоз — дело Бога-Быка? Ариадна продолжила спуск. Ныне пришло время, когда ей необходим совет Диониса. Но есть ли ему еще дело до народа Крита — теперь, когда в его храмы почти не приносят даров? В прошлом он тоже отворачивался от Крита, даже когда жертвы ему приносились, — но тогда он делал это просто потому, что ему не нравились жрицы. Ариадна пошла быстрее, она торопилась в святилище — чтобы взглянуть на фреску за алтарем. Лик был красив — но не располагал к доверию. Она вспомнила гнев, которому он позволял порабощать себя, — гнев, едва не убивший ее родителей, ее любимого брата. Вспомнила его слова — «смертная дура» и еще — про «копошащиеся улья». И как он презрительно улыбался. Нет, она не жалеет, что не может Призвать его и спросить совета, Ей ведь известно, каким был бы этот совет. Покуда она сможет помогать народу Крита благоденствовать благодаря виноделию и продаже вина — она станет это делать. Ну а коль он рассердится... Больше, чем он уже сердит, ему все равно не рассердиться.
Ночь в душе Ариадны озарял лишь один слабый огонек — в первую после весеннего равноденствия ночь полнолуния она вновь танцевала для Матери. Пасифая пыталась уговорить танцевать Федру, и Ариадна была очень удивлена, что та не воспользовалась возможностью. Федра сильно выросла за прошедший год, теперь она куда больше, чем прежде, верила в себя — и изо всех сил старалась не упускать собственной выгоды. Ариадна спросила ее об этом впрямую — и узнала, что Федра отказалась от танца весьма неохотно.
— Желание здесь ни при чем, — пожала плечами Федра. — Я не могу танцевать. Я пробовала. Дедал показал мне площадку и объяснил, что и как делать, но когда я вышла и попробовала, как он говорил, — ничего не вышло. Меня словно камнем прижало. Я спотыкалась и запиналась, путалась в ногах, колени подгибались... — Она опять пожала плечами. — Может, я и не такая танцовщица, как ты, но настолько неуклюжей и слабой не была сроду. — Она искоса глянула на Ариадну и вздохнула. — Честно сказать, сестричка, я думаю, что я неугодна Матери. Может, я и не слишком умна, но и не настолько дура, чтобы навязываться Ей.
— Я станцую, конечно, если ты этого хочешь. — Ариадна постаралась сохранить на лице выражение безразличия, хотя душу ее затопили тепло и легкость, и даже камень, лежавший у нее на сердце, стал как будто легче.
Тепло осталось с ней и даже усилилось в день восхода полной луны. Солнце стало клониться к закату, и тогда Хайне с одной из девочек-учениц занялась прической Ариадны, а Дидо отыскала и вытащила винно-красные с золотом юбку и лиф. Когда Ариадна была готова — солнце стояло низко, но еще не настолько, чтобы вызолотить площадку для танца, — она отправилась туда.
Она рассчитала верно. Процессия из дворца только что прибыла, «бог» и «богиня» остановились перед тронами на священном помосте. Но танцоры на вершине лестницы стояли неверно: они сбились в кучу и выглядели потерянно и смущенно. Ариадна поджала губы. Очевидно, ни Пасифая, ни Федра не сказали им, кто поведет танец. Но этой беде легко было помочь. Когда танцоры увидели маленькую процессию из учеников, жриц и жрецов во главе с Ариадной, вздох облегчения пронесся над площадкой, а кое-кто из танцоров призывно замахал руками.
Ступенькой ниже, на самой кромке оставленного танцорам места, Ариадна увидела высокий широкоплечий силуэт. Цветок в ее сердце дрогнул, готовый раскрыться, и острое чувство радости пронзило ее. Он пришел! Но в следующий миг поднявшиеся было серебристые лепестки опали; цветок закрылся. Перед ней стоял незнакомец. Его волосы и глаза были темными. Как могла она принять его за своего господина?..
Потрясенная и разочарованная, Ариадна отвела глаза — и наткнулась на злобный взгляд Пасифаи. Отец, однако, кивнул — и она ответила вежливым поклоном. Жестом позволив своим помощникам идти отыскивать себе места, она прошла мимо священного помоста и по проходу, образованному ожидающими людьми, поднялась наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57