— Они в Торре, я знаю, так как я только что приехал из Викаборо и мне сказали, что сегодня она с вами.
— Вы были в Викаборо так рано утром?
— Я обсуждал кое-какие дела с одной достойной супружеской парой.
Аббат говорил с деланной учтивостью, которая слегка скрывала его нетерпение. Он похож на цаплю, балансирующую на одной ноге и готовую к полету, подумала она. Но, снова посмотрев ему в лицо, миссис Лорейн увидела в нем такую стремительную вспышку молодости, что она на краткий миг заставила ее сердце замереть, а щеки — вспыхнуть. Вдруг с помощью какой-то неопределенной силы миссис Лорейн вспомнила, что такое же лицо было у того, так страстно любившего ее мужчины, и оперлась рукой на каменную доску, чтобы удержать равновесие. Этого не следовало помнить, помнить так живо в старости. На его лице тогда было точно такое же выражение… Был ли аббат таким же пылким любовником, как мужчина, которого она помнила? Миссис Лорейн села на стул, ее колени слегка дрожали. Она подняла руки, посмотрела на них и удивилась тому, что они все в морщинах. Огонь юности не умирает в старости — это она обнаружила только что.
— Стелла, — повторил аббат нетерпеливо.
— Она пошла с Араминтой в богадельню. Мы слышали, что бабуся Боган умерла во сне прошлой ночью. Стелла хотела взять букет цветов, чтобы положить у ее изголовья. Я, конечно, дала Араминте строгие предписания, что ребенку не следует показывать тело.
— Это не нарушило бы покой Стеллы, — сказал аббат. — Она — ребенок, выросший в деревне, и восприняла бы его естественно — как пустую оболочку с живительным зерном, которое ушло из нее.
Аббат перекрестился и произнес мысленную молитву за бабусю Боган. Он мимолетно вспомнил день, когда они встретились и поклонились друг другу, а затем скрестил на груди руки, пытаясь этим унять свое нетерпение.
— Вы так беспокоитесь о Стелле, — сказала миссис Лорейн с легкой тоской.
Аббат наклонился, взял высохшую руку и поцеловал ее с церемониальной учтивостью.
— Благодаря вашей большой доброте, я познакомился с ней ближе, мадам, — сказал он. — Я бы ничего не узнал, не преподнеси вы свою рабочую шкатулку маленькой девочке в качестве рождественского подарка. Похоже, мадам, мне придется сказать вам очень многое. Вы извините меня сейчас?
Она улыбнулась и отдернула руку.
— Вы встретите свою волшебницу по дороге домой с Араминтой.
Из окна гостиной миссис Лорейн увидела, как он шел большими шагами по Тропинке Разбойников, не похожий больше ни на цаплю, ни на смертельно влюбленного мужчину, а напоминая гиганта, который надел семимильные сапоги.
2
Он шел так быстро, что неожиданно столкнулся со Стеллой и Араминтой в Кокингстонском парке, недалеко от церкви. Под суровым присмотром Араминты они со Стеллой обменялись очень корректным поклоном и реверансом. Аббат один раз взглянул на девушку голодным взглядом и — отвернулся. Не удивительно, что ее улыбка так ранила его при первой их встрече — это была улыбка Терезы. У Стеллы были глаза его матери, которые она передала своим сыновьям. В каждой линии ее тела, а также в изящных руках было стремительное движение. Она будет высокой, когда сформируется полностью, высокой и очень стройной. Хотя аббат честно смотрел в сторону, мысленно он все еще жадно наблюдал за ней.
Он учтиво обратился к Араминте.
— Вы пойдете назад к своей хозяйке, Араминта? Она обещала, что позволит мне пообщаться немного с вашей молодой подопечной после возвращения из Лондона.
Аббат повернулся к Стелле и предложил ей руку. Она взяла ее степенно, но вскинула на него глаза с детским нетерпением и восторгом.
— Пойдемте в церковь, mon Pere? Я хочу показать вам птиц.
Араминта сделала реверанс и пошла по направлению к дому в глубоком возмущении. Птицы в церкви, вы только подумайте! В церкви сроду не было птиц, она туда, слава Богу, не первый год ходит. Разве что летучие мыши на колокольне. Араминта всегда сомневалась в том, что этот аббат полностью владеет своим разумом. Обращаться с ребенком, как с принцессой! Забивать девочке голову всякой ерундой! Араминта вернулась домой и дала волю своему возмущению, взбивая кулаками пуховые перины.
— Захария скоро будет дома, mon Pere, — сказала Стелла нетерпеливо, как только они остались одни.
Аббат умудрился очень медленно идти по направлению к церкви и степенно беседовать о Захарии. Он даже постоял неподвижно и попытался восхищаться красивым видом. Уверенность девочки не удивила его. За прошедшие годы на своем собственном опыте он убедился, что Стелла чувствовала Захарию лучше, чем кто-нибудь другой. Они не тронулись с места до тех пор, пока она не выложила ему о своем возлюбленном все.
— Ты взяла цветы для бабуси Боган, Стелла? — спросил он, когда они наконец пошли вверх по тропе по направлению к церкви.
— Да, Араминта положила их от меня, а я ждала в саду. Цветы так чудесно пахли, особенно рута. Она хороша для больных глаз, вы знаете?
— Я часто думал, что пробуждение после смерти должно быть похоже на прозрение тех, кто родился слепым.
Стелла кивнула, и они вошли в тусклую, пахнущую плесенью церковь и поднялись в верхний придел.
— Бабуся Боган не знала, что означали эти птицы, — сказала Стелла. — И пожалуйста, mon Pere, скажите мне, зачем они?
К счастью, аббат был в церкви раньше и не затруднился с ответом.
— Птицы с виноградиной в клюве — это кающаяся душа человека, питающегося виноградной лозой истины. Птицы, нападающие на гусеницу — это укрепленная душа человека, борющегося со злом. Поющая птица — это душа, восхваляющая Бога. Лучше развиваться именно в этой последовательности, Стелла.
Глаза девочки скользнули от поющей птицы к резной скульптуре Мадонны с младенцем.
— Она коронована, как королева, — прошептала она.
— Это из-за того, что церковь построена давно, в дни, когда люди этой страны все еще проповедовали старую католическую веру и поклонялись Богоматери, как небесному божеству.
— Старая вера — это вы и Захария.
— И ты тоже, ведь и ты была обращена в нее.
Его мучило сомнение, как начать говорить с ней, а теперь начало пришло так легко. Ладонь Стеллы задрожала у него на руке и, скользнув в его ладонь, продолжала дрожать, как будто одна из птиц с ширмы нашла там свое убежище. Они прошли к скамье семьи Мэллок и сели на покрытое подушкой сиденье. Высокие стены отгородили их — они были заперты в своем секретном мире.
— Стелла, однажды я рассказывал тебе историю своего детства. Теперь я собираюсь рассказать тебе о своей взрослой жизни.
— Да, — сказала Стелла и подвинулась чуть ближе к аббату.
Она не знала, что внезапно произошло между ними, но это заставило ее трепетать от того же самого счастливого благоговейного страха, который она испытывала, когда маленьким ребенком лежала в кроватке накануне Рождества, зная, что входная дверь открыта настежь, чтобы радушно принять любого, кто мог прийти. Она лежала, слушая шаги на лестнице. Вероятно, Габриэль придет очень быстро, вытирая своими крыльями панельную обшивку. А святой Георгий поднимается со ступеньки на ступеньку медленно из-за веса своих доспехов. Или это сама Богоматерь ступает шагами, легкими, как падающие листья? Кто придет теперь?
Когда она попрощалась с графом де Кольбером в ночь шторма, она знала, что когда он вернется назад, это будет другой человек.
— Когда я был молодым человеком, до того, как я стал священником, у меня была жена и маленькая дочь. Мне пришлось поехать в Ирландию и оставить их в Англии с тем, чтобы они последовали за мной позже. Они попытались это сделать, но корабль, на который они сели, потерпел кораблекрушение у Плимута прежде, чем вышел в море, и почти все люди на нем погибли. Я вернулся в Плимут, и мне сказали, что моя жена и ребенок мертвы. Я поехал назад в Ирландию в большом горе и стал там священником. Но совсем недавно я обнаружил, что малышку спасли.
— А как назывался корабль, mon…
Какой практичной она была, какой благоверно практичной, совсем как Тереза!
— «Амфион». Мою девочку привезли на Гентианский холм, и она стала приемной дочерью отца и матушки Спригг.
Как отрывисто он говорил! Каким глупцом, наверное, казался. Он не осмеливался посмотреть на нее. Стелла подняла его руку со своего колена и держала ее в обеих руках, и теперь ее пальцы были теплыми и спокойными в то время, как его ледяная рука дрожала. Наконец девочка подняла теплое сияющее лицо, и глаза ее были полны таким сочувствием, как будто она была его матерью.
— Я рада, что это именно вы, — просто сказала она.
А затем тихо и отрывисто начала плакать, а аббат подхватил ее на руки, чтобы утешить. Но скоро он обнаружил, что плакала Стелла не от шока.
— Вы так долго жили без моей матери, — рыдала она.
— Ты помнишь что-нибудь о ней? — спросил он отрывисто.
— Только ее стиснутые руки, и шум, и огонь, и черную воду, — сказала девочка и начала дрожать снова.
Аббат поднялся и, все еще держа Стеллу на руках, вышел широкими шагами из тусклой церкви в парк, где пятнистые олени скользили среди солнечных пятен и небо отливало бирюзой над шелестящими деревьями.
— Забудь шум, огонь и темную воду, — приказал он почти сурово, поставив девушку на землю. — Это прошло. Любая земная жизнь быстро проходит — и затем мы открываем слепые глаза.
Они медленно пошли по направлению к Торре, едва разговаривая от переполнявшего их счастья. Аббат чувствовал, как их души двигаются по направлению друг к другу, сближаются, соприкасаются, ласкают друг друга. И с каждым движением, с каждым соприкосновением росла уверенность. Он знал, что его любовь к дочери, так же как и ее к нему, будет радостью до конца. Слепота? Да, это была правда. Но земная любовь была предощущением света, который мог ослепить глаза. У ворот миссис Лорейн Стелла остановилась и посмотрела на него.
— Папа, — сказала она с неожиданной серьезностью. — Я должна немедленно идти к матушке и отцу Спригг.
Ее голос сел.
— В саду было тихо, когда отец Спригг привез меня домой, а руки матушки Спригг были такими уютными…
— После того, как мы навестим миссис Лорейн, я найму фаэтон и отвезу тебя туда, — сказал аббат.
Он никогда и ни за что не любил свою дочь так, как за этот поступок.
3
По предложению миссис Лорейн Стелла осталась в Викаборо на время уборки урожая; отчасти, чтобы помочь, отчасти, чтобы успокоить матушку Спригг, и отчасти для того, чтобы побыть вместе со стариной Солом в его последние дни на земле. Вопреки предположениям доктора Крэйна Сол не умер, потому, очевидно, что решил сначала присмотреть за тем, чтобы урожай был благополучно собран. Но все были уверены, что он умрет, когда пшеница будет убрана в последний стог. Успокоить матушку Спригг было нелегким делом (и здесь отец Спригг ни в ком не нуждался так сильно и страстно, как в Стелле, которая единственная умела утешать), но Стелле и аббату удалось это. Появление настоящего отца увеличило, а не уменьшило любовь Стеллы к ее приемным родителям.
Если раньше, подобно другим детям, она воспринимала их преданность, скорее, как нечто само собой разумеющееся, то теперь она относилась к этому по-другому. Ее интуиция подсказывала ей, что глубина и тайна, которые она ощущала в любви аббата, были частью глубины и тайны самой природы. Она происходила из его плоти и крови, как цветы произрастают из тепла, дождя и земли, и любовь аббата плыла к ней так же естественно и сильно, как ливни и солнце к цветку.
Но любовь отца и матушки Спригг и забота о ней не были вещью естественной — это был редкий дар, выход их самоотверженной щедрости, и благодарность Стеллы питала свежий росток ее любви. После первых дней замешательства она, казалось, стала их ребенком больше, чем прежде, и сумела осознать, что будет им всегда. И аббату удалось объяснить, что он не собирается забирать Стеллу от них. Теперь он был священником и у него не было права иметь дом или семью. И как только это будет возможно, он покинет Торре и поедет на новую работу в Лондон. Аббат будет навещать Стеллу как можно чаще, но до тех пор, пока она не выйдет замуж, она будет жить с приемными родителями и госпожой Лорейн, как и прежде.
— А если она выйдет замуж за Захарию, — сказал отец Спригг лично аббату, — ее дом всегда будет здесь. У меня нет своих детей, и я сделаю их своими наследниками. Мне, нравится этот молодой человек — Викаборо значит для него больше, чем для любого из моих дальних родственников. Странно, сэр, что вы тоже так печетесь об этом месте. Вероятно, вы родились здесь?
Аббат улыбнулся. Он пришел сегодня утром повидать Стеллу, и отец Спригг оторвался на короткое время от работы, чтобы посидеть с ним в маленькой зеленой гостиной, которую все чаще использовали, чтобы оказать ему честь. Выглянув в сад, он, казалось, увидел высокую фигуру, легко передвигающуюся среди тисовых деревьев. Но это был не Захария, но кто-то, похожий на него.
— Она выйдет замуж за этого молодого человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Вы были в Викаборо так рано утром?
— Я обсуждал кое-какие дела с одной достойной супружеской парой.
Аббат говорил с деланной учтивостью, которая слегка скрывала его нетерпение. Он похож на цаплю, балансирующую на одной ноге и готовую к полету, подумала она. Но, снова посмотрев ему в лицо, миссис Лорейн увидела в нем такую стремительную вспышку молодости, что она на краткий миг заставила ее сердце замереть, а щеки — вспыхнуть. Вдруг с помощью какой-то неопределенной силы миссис Лорейн вспомнила, что такое же лицо было у того, так страстно любившего ее мужчины, и оперлась рукой на каменную доску, чтобы удержать равновесие. Этого не следовало помнить, помнить так живо в старости. На его лице тогда было точно такое же выражение… Был ли аббат таким же пылким любовником, как мужчина, которого она помнила? Миссис Лорейн села на стул, ее колени слегка дрожали. Она подняла руки, посмотрела на них и удивилась тому, что они все в морщинах. Огонь юности не умирает в старости — это она обнаружила только что.
— Стелла, — повторил аббат нетерпеливо.
— Она пошла с Араминтой в богадельню. Мы слышали, что бабуся Боган умерла во сне прошлой ночью. Стелла хотела взять букет цветов, чтобы положить у ее изголовья. Я, конечно, дала Араминте строгие предписания, что ребенку не следует показывать тело.
— Это не нарушило бы покой Стеллы, — сказал аббат. — Она — ребенок, выросший в деревне, и восприняла бы его естественно — как пустую оболочку с живительным зерном, которое ушло из нее.
Аббат перекрестился и произнес мысленную молитву за бабусю Боган. Он мимолетно вспомнил день, когда они встретились и поклонились друг другу, а затем скрестил на груди руки, пытаясь этим унять свое нетерпение.
— Вы так беспокоитесь о Стелле, — сказала миссис Лорейн с легкой тоской.
Аббат наклонился, взял высохшую руку и поцеловал ее с церемониальной учтивостью.
— Благодаря вашей большой доброте, я познакомился с ней ближе, мадам, — сказал он. — Я бы ничего не узнал, не преподнеси вы свою рабочую шкатулку маленькой девочке в качестве рождественского подарка. Похоже, мадам, мне придется сказать вам очень многое. Вы извините меня сейчас?
Она улыбнулась и отдернула руку.
— Вы встретите свою волшебницу по дороге домой с Араминтой.
Из окна гостиной миссис Лорейн увидела, как он шел большими шагами по Тропинке Разбойников, не похожий больше ни на цаплю, ни на смертельно влюбленного мужчину, а напоминая гиганта, который надел семимильные сапоги.
2
Он шел так быстро, что неожиданно столкнулся со Стеллой и Араминтой в Кокингстонском парке, недалеко от церкви. Под суровым присмотром Араминты они со Стеллой обменялись очень корректным поклоном и реверансом. Аббат один раз взглянул на девушку голодным взглядом и — отвернулся. Не удивительно, что ее улыбка так ранила его при первой их встрече — это была улыбка Терезы. У Стеллы были глаза его матери, которые она передала своим сыновьям. В каждой линии ее тела, а также в изящных руках было стремительное движение. Она будет высокой, когда сформируется полностью, высокой и очень стройной. Хотя аббат честно смотрел в сторону, мысленно он все еще жадно наблюдал за ней.
Он учтиво обратился к Араминте.
— Вы пойдете назад к своей хозяйке, Араминта? Она обещала, что позволит мне пообщаться немного с вашей молодой подопечной после возвращения из Лондона.
Аббат повернулся к Стелле и предложил ей руку. Она взяла ее степенно, но вскинула на него глаза с детским нетерпением и восторгом.
— Пойдемте в церковь, mon Pere? Я хочу показать вам птиц.
Араминта сделала реверанс и пошла по направлению к дому в глубоком возмущении. Птицы в церкви, вы только подумайте! В церкви сроду не было птиц, она туда, слава Богу, не первый год ходит. Разве что летучие мыши на колокольне. Араминта всегда сомневалась в том, что этот аббат полностью владеет своим разумом. Обращаться с ребенком, как с принцессой! Забивать девочке голову всякой ерундой! Араминта вернулась домой и дала волю своему возмущению, взбивая кулаками пуховые перины.
— Захария скоро будет дома, mon Pere, — сказала Стелла нетерпеливо, как только они остались одни.
Аббат умудрился очень медленно идти по направлению к церкви и степенно беседовать о Захарии. Он даже постоял неподвижно и попытался восхищаться красивым видом. Уверенность девочки не удивила его. За прошедшие годы на своем собственном опыте он убедился, что Стелла чувствовала Захарию лучше, чем кто-нибудь другой. Они не тронулись с места до тех пор, пока она не выложила ему о своем возлюбленном все.
— Ты взяла цветы для бабуси Боган, Стелла? — спросил он, когда они наконец пошли вверх по тропе по направлению к церкви.
— Да, Араминта положила их от меня, а я ждала в саду. Цветы так чудесно пахли, особенно рута. Она хороша для больных глаз, вы знаете?
— Я часто думал, что пробуждение после смерти должно быть похоже на прозрение тех, кто родился слепым.
Стелла кивнула, и они вошли в тусклую, пахнущую плесенью церковь и поднялись в верхний придел.
— Бабуся Боган не знала, что означали эти птицы, — сказала Стелла. — И пожалуйста, mon Pere, скажите мне, зачем они?
К счастью, аббат был в церкви раньше и не затруднился с ответом.
— Птицы с виноградиной в клюве — это кающаяся душа человека, питающегося виноградной лозой истины. Птицы, нападающие на гусеницу — это укрепленная душа человека, борющегося со злом. Поющая птица — это душа, восхваляющая Бога. Лучше развиваться именно в этой последовательности, Стелла.
Глаза девочки скользнули от поющей птицы к резной скульптуре Мадонны с младенцем.
— Она коронована, как королева, — прошептала она.
— Это из-за того, что церковь построена давно, в дни, когда люди этой страны все еще проповедовали старую католическую веру и поклонялись Богоматери, как небесному божеству.
— Старая вера — это вы и Захария.
— И ты тоже, ведь и ты была обращена в нее.
Его мучило сомнение, как начать говорить с ней, а теперь начало пришло так легко. Ладонь Стеллы задрожала у него на руке и, скользнув в его ладонь, продолжала дрожать, как будто одна из птиц с ширмы нашла там свое убежище. Они прошли к скамье семьи Мэллок и сели на покрытое подушкой сиденье. Высокие стены отгородили их — они были заперты в своем секретном мире.
— Стелла, однажды я рассказывал тебе историю своего детства. Теперь я собираюсь рассказать тебе о своей взрослой жизни.
— Да, — сказала Стелла и подвинулась чуть ближе к аббату.
Она не знала, что внезапно произошло между ними, но это заставило ее трепетать от того же самого счастливого благоговейного страха, который она испытывала, когда маленьким ребенком лежала в кроватке накануне Рождества, зная, что входная дверь открыта настежь, чтобы радушно принять любого, кто мог прийти. Она лежала, слушая шаги на лестнице. Вероятно, Габриэль придет очень быстро, вытирая своими крыльями панельную обшивку. А святой Георгий поднимается со ступеньки на ступеньку медленно из-за веса своих доспехов. Или это сама Богоматерь ступает шагами, легкими, как падающие листья? Кто придет теперь?
Когда она попрощалась с графом де Кольбером в ночь шторма, она знала, что когда он вернется назад, это будет другой человек.
— Когда я был молодым человеком, до того, как я стал священником, у меня была жена и маленькая дочь. Мне пришлось поехать в Ирландию и оставить их в Англии с тем, чтобы они последовали за мной позже. Они попытались это сделать, но корабль, на который они сели, потерпел кораблекрушение у Плимута прежде, чем вышел в море, и почти все люди на нем погибли. Я вернулся в Плимут, и мне сказали, что моя жена и ребенок мертвы. Я поехал назад в Ирландию в большом горе и стал там священником. Но совсем недавно я обнаружил, что малышку спасли.
— А как назывался корабль, mon…
Какой практичной она была, какой благоверно практичной, совсем как Тереза!
— «Амфион». Мою девочку привезли на Гентианский холм, и она стала приемной дочерью отца и матушки Спригг.
Как отрывисто он говорил! Каким глупцом, наверное, казался. Он не осмеливался посмотреть на нее. Стелла подняла его руку со своего колена и держала ее в обеих руках, и теперь ее пальцы были теплыми и спокойными в то время, как его ледяная рука дрожала. Наконец девочка подняла теплое сияющее лицо, и глаза ее были полны таким сочувствием, как будто она была его матерью.
— Я рада, что это именно вы, — просто сказала она.
А затем тихо и отрывисто начала плакать, а аббат подхватил ее на руки, чтобы утешить. Но скоро он обнаружил, что плакала Стелла не от шока.
— Вы так долго жили без моей матери, — рыдала она.
— Ты помнишь что-нибудь о ней? — спросил он отрывисто.
— Только ее стиснутые руки, и шум, и огонь, и черную воду, — сказала девочка и начала дрожать снова.
Аббат поднялся и, все еще держа Стеллу на руках, вышел широкими шагами из тусклой церкви в парк, где пятнистые олени скользили среди солнечных пятен и небо отливало бирюзой над шелестящими деревьями.
— Забудь шум, огонь и темную воду, — приказал он почти сурово, поставив девушку на землю. — Это прошло. Любая земная жизнь быстро проходит — и затем мы открываем слепые глаза.
Они медленно пошли по направлению к Торре, едва разговаривая от переполнявшего их счастья. Аббат чувствовал, как их души двигаются по направлению друг к другу, сближаются, соприкасаются, ласкают друг друга. И с каждым движением, с каждым соприкосновением росла уверенность. Он знал, что его любовь к дочери, так же как и ее к нему, будет радостью до конца. Слепота? Да, это была правда. Но земная любовь была предощущением света, который мог ослепить глаза. У ворот миссис Лорейн Стелла остановилась и посмотрела на него.
— Папа, — сказала она с неожиданной серьезностью. — Я должна немедленно идти к матушке и отцу Спригг.
Ее голос сел.
— В саду было тихо, когда отец Спригг привез меня домой, а руки матушки Спригг были такими уютными…
— После того, как мы навестим миссис Лорейн, я найму фаэтон и отвезу тебя туда, — сказал аббат.
Он никогда и ни за что не любил свою дочь так, как за этот поступок.
3
По предложению миссис Лорейн Стелла осталась в Викаборо на время уборки урожая; отчасти, чтобы помочь, отчасти, чтобы успокоить матушку Спригг, и отчасти для того, чтобы побыть вместе со стариной Солом в его последние дни на земле. Вопреки предположениям доктора Крэйна Сол не умер, потому, очевидно, что решил сначала присмотреть за тем, чтобы урожай был благополучно собран. Но все были уверены, что он умрет, когда пшеница будет убрана в последний стог. Успокоить матушку Спригг было нелегким делом (и здесь отец Спригг ни в ком не нуждался так сильно и страстно, как в Стелле, которая единственная умела утешать), но Стелле и аббату удалось это. Появление настоящего отца увеличило, а не уменьшило любовь Стеллы к ее приемным родителям.
Если раньше, подобно другим детям, она воспринимала их преданность, скорее, как нечто само собой разумеющееся, то теперь она относилась к этому по-другому. Ее интуиция подсказывала ей, что глубина и тайна, которые она ощущала в любви аббата, были частью глубины и тайны самой природы. Она происходила из его плоти и крови, как цветы произрастают из тепла, дождя и земли, и любовь аббата плыла к ней так же естественно и сильно, как ливни и солнце к цветку.
Но любовь отца и матушки Спригг и забота о ней не были вещью естественной — это был редкий дар, выход их самоотверженной щедрости, и благодарность Стеллы питала свежий росток ее любви. После первых дней замешательства она, казалось, стала их ребенком больше, чем прежде, и сумела осознать, что будет им всегда. И аббату удалось объяснить, что он не собирается забирать Стеллу от них. Теперь он был священником и у него не было права иметь дом или семью. И как только это будет возможно, он покинет Торре и поедет на новую работу в Лондон. Аббат будет навещать Стеллу как можно чаще, но до тех пор, пока она не выйдет замуж, она будет жить с приемными родителями и госпожой Лорейн, как и прежде.
— А если она выйдет замуж за Захарию, — сказал отец Спригг лично аббату, — ее дом всегда будет здесь. У меня нет своих детей, и я сделаю их своими наследниками. Мне, нравится этот молодой человек — Викаборо значит для него больше, чем для любого из моих дальних родственников. Странно, сэр, что вы тоже так печетесь об этом месте. Вероятно, вы родились здесь?
Аббат улыбнулся. Он пришел сегодня утром повидать Стеллу, и отец Спригг оторвался на короткое время от работы, чтобы посидеть с ним в маленькой зеленой гостиной, которую все чаще использовали, чтобы оказать ему честь. Выглянув в сад, он, казалось, увидел высокую фигуру, легко передвигающуюся среди тисовых деревьев. Но это был не Захария, но кто-то, похожий на него.
— Она выйдет замуж за этого молодого человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66