Он открыл рот, чтобы спросить, где она была, но поглядев на нее с доверием и любовью, спокойно, как будто все знал, закрыл рот.
- Я слишком хочу спать, сэр, чтобы рассказать вам это сейчас, - проговорила она. - Но я очень скоро все объясню. Пожалуйста, сэр, могу ли я позвать гостей на чашку чая завтра? Я хочу пригласить Старого Пастора. Вы бы смогли прийти? И одеться в самый нарядный костюм?
- Завтра я заседаю в суде.
- Но если вы поедете сразу домой, а не пойдете в трактир, вы как раз поспеете к чаю, - сказала Мария. - Здесь тоже будет уйма еды и питья. Пожалуйста, ну, пожалуйста, дорогой сэр!
Он не мог отказать ее бледному умоляющему лицу. - Пусть будет по-твоему. Но если твоя «уйма питья» относится к чаю, я возражаю. Это все водянистое пойло, вместо настоящих напитков…
- Да, нет же, - поспешила успокоить его Мария. - Будет подогретый кларет.
Лицо сэра Бенджамина оживилось.
- Можешь на меня рассчитывать, - заверил он Марию. - Я оденусь в самый лучший костюм.
- А могу я к вечеринке украсить дом цветами? - спросила Мария.
- Благослови Бог это дитя! - воскликнул он. - Конечно, если хочешь, но мне кажется, что ты слишком суетишься из-за того, что пригласила Старого Пастора к чаю.
- А вы дадите мне торжественное обещание, что даже если вам не понравится это цветочное убранство, вы не выбросите цветы в окно?
Сэр Бенджамин широко раскрыл глаза, но ответил очень серьезно:
- Торжественно обещаю.
- Тогда все в порядке, - удовлетворенно сказала Мария. - Теперь я пойду займусь завтраком, а после завтрака - спать, спать, спать.
- Не похоже, чтобы тебе это было нужно, - заверил ее дядюшка. - Никогда не видел, чтобы так свежо выглядели после такой ночи.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Мария проспала почти весь этот день и всю следующую ночь, а наутро ей было невероятно трудно сосредоточиться на занятиях. Трудно было, кроме того, умиротворить мисс Гелиотроп, которая была полна ярости по поводу ее не укладывающегося ни в какие рамки поведения.
- Все в полном порядке, мисс Гелиотроп, - твердила она. - Как только сегодняшняя встреча за чаем пройдет и пройдет мирно, я вам все объясню.
- Но кто придет на этот таинственный чай? - спросила мисс Гелиотроп.
- Кроме нас самих, Старый Пастор, одна очень несчастная леди, один очень злой человек и тот самый маленький мальчик, с которым я играла в Сквере в Лондоне.
- Но, моя дорогая Мария, я уже говорила тебе и снова скажу, что такого существа нет в природе! - воскликнула бедная мисс Гелиотроп.
- После сегодняшнего чая вы больше такого не скажете, - заявила Мария.
- Несчастная леди и злой человек! - сказала мисс Гелиотроп. - Все это звучит совершенно неподобающе.
- Но сегодня вечером она будет счастлива, а он подобреет, - объяснила Мария. - Кроме того, Мармадьюк Алли все знает о моей вечеринке.
- Это хорошо, если Мармадьюк Алли все знает, - приободрилась мисс Гелиотроп. Она теперь была высочайшего мнения о Мармадьюке, преклоняясь перед тем, как он потрясающе ведет домашнее хозяйство, и перед тем, как милостиво он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.
После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все - Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок - потрудились на славу. Мармадьк запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.
Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.
- Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, - заверил он Марию. - Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.
- Спасибо, Робин, - сказала Мария. - Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?
- Уже нет, - весело заверил ее Робин. - Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.
- Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, - ответила Мария. - Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.
- И я тоже, - сказал Робин. - Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?
И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.
Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский на'ряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.
После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все - Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок - потрудились на славу. Мармадькж запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.
Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.
- Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, - заверил он Марию. - Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.
- Спасибо, Робин, - сказала Мария. - Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?
- Уже нет, - весело заверил ее Робин. - Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.
- Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, - ответила Мария. - Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.
- И я тоже, - сказал Робин. - Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?
И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.
Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский наряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый раз пришла к нему в гости, и зелененькую книжку французской поэзии, которую Луи де Фонтенель подарил мисс Гелиотроп. Пока она одевалась, она заметила, что вернулись сэр Бенджамин с Дигвидом, и что сэр Бенджамин поднялся по ступенькам с завязанными глазами. Мария знала, что ему можно доверять - он не будет подглядывать, когда пойдет через залу. Он был человеком, внушающим полное доверие.
Ровно в десять минут пятого Мария сходила за мисс Гелиотроп и привела ее вниз, одетую в лиловое бомбазиновое платье, в одном из лучших чепчиков Эстеллы на голове и в кружевной косынке.
- Ну вот, мисс Гелиотроп, - сказала она, открывая дверь в гостиную, где в центре комнаты стоял, склонившись со шляпой в руке Робин, - это Робин. Я с ним знакома почти всю мою жизнь, и я собираюсь за него замуж, потому что мы не можем не быть вместе. Я его очень люблю, и вас я очень люблю, так что вы должны любить друг друга.
- Боже мой! - сказала мисс Гелиотроп, в крайнем изумлении рассматривая Робина поверх очков. - Боже мой! Что за необычный, такой розовощекий мальчик.
- Разве не таким я описывала вам его в Лондоне? - спросила Мария.
- Да, он такой, - отозвалась мисс Гелиотроп. - Только больше.
- Мадам, я с тех пор вырос, - сказал Робин и снова очень вежливо поклонился, шляпа с павлиньим пером, метущим пол, в правой руке, левая рука прижата к сердцу в галантной манере, модной в те времена, когда мисс Гелиотроп была молода. Тут стало очевидно, что оправившись от первого шока и изумления, сердце мисс Гелиотроп потеплеет.
- Боже мой! - снова произнесла она, но уже более сердечно.
Робин подошел к ней и поцеловал ей руку:
- Ваш слуга, мадам, до скончания моих дней.
Тут сердце мисс Гелиотроп растаяло окончательно, и она наклонилась и поцеловала его. - Хороший мальчик, - сказала она. - Тот ли ты мальчик, которого Мария придумала в Лондоне, или нет, я сказать не могу, но ты хороший мальчик, и если ты нравишься Марии, у тебя не будет более верного друга, чем Джейн Гелиотроп.
Прозвучали чьи-то шаги и вошел Старый Пастор с веточкой розовой герани, воткнутой в петлицу сутаны.
- О, сэр, - воскликнула Мария. - Не будете ли вы так любезны прогуляться с мисс Гелиотроп в саду за кухней? Там приятно и тепло на солнышке, и деревья цветут так красиво. Там такая уютная скамейка под тутовником. Не посидели бы вы там и не почитали бы немного вслух мисс Гелиотроп? Она любит, когда ей читают вслух, особенно поэзию. Ей понравится книга английской поэзии, которую вы одолжили мне, и французская тоже. - Мария вынула из кармана обе книжечки и подала их ему. - Чай в пять, - закончила она.
Старый Пастор заморгал глазами, взял книжечки, поклонился мисс Гелиотроп и предложил ей руку. - Достоин ли я этой чести, мадам? - сказал, он и повернулся к Марии: - Ваше королевское высочество, до сего дня ни одной из самых искусных ловушек, расставленных женщинами, не удавалось меня поймать. Но в вашу я добровольно иду сам. Ибо в ней колдовство и храбрость луны, которая так мала, а сражается со всей великой тьмой, и мужчина, что не сочтет себя ее добровольным рабом, рожден глупцом.
Отдав таким образом дань восхищения Марии, Старый Пастор повел мисс Гелиотроп из комнаты, и Мария с Робином остались одни. - Робин, - сказала она, - я хочу, чтобы ты пошел в комнату к сэру Бенджамину и привел его вниз. Будь здесь у окна гостиной, гляди на розарий и занимай его беседой.
- Как долго? - спросил Робин. - И о чем?
- Пока я не вернусь. Я ненадолго. Поговори об овцах. Сэр Бенджамин может часами стоять в одной позе и говорить об овцах.
Затем она вылезла в окно гостиной и побежала в самый дальний потайной уголок розария. Эстелла ее не обманула. Она была там в сером с розовым узором платье, весеннее солнышко освещало ее непокрытую маленькую гордую головку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
- Я слишком хочу спать, сэр, чтобы рассказать вам это сейчас, - проговорила она. - Но я очень скоро все объясню. Пожалуйста, сэр, могу ли я позвать гостей на чашку чая завтра? Я хочу пригласить Старого Пастора. Вы бы смогли прийти? И одеться в самый нарядный костюм?
- Завтра я заседаю в суде.
- Но если вы поедете сразу домой, а не пойдете в трактир, вы как раз поспеете к чаю, - сказала Мария. - Здесь тоже будет уйма еды и питья. Пожалуйста, ну, пожалуйста, дорогой сэр!
Он не мог отказать ее бледному умоляющему лицу. - Пусть будет по-твоему. Но если твоя «уйма питья» относится к чаю, я возражаю. Это все водянистое пойло, вместо настоящих напитков…
- Да, нет же, - поспешила успокоить его Мария. - Будет подогретый кларет.
Лицо сэра Бенджамина оживилось.
- Можешь на меня рассчитывать, - заверил он Марию. - Я оденусь в самый лучший костюм.
- А могу я к вечеринке украсить дом цветами? - спросила Мария.
- Благослови Бог это дитя! - воскликнул он. - Конечно, если хочешь, но мне кажется, что ты слишком суетишься из-за того, что пригласила Старого Пастора к чаю.
- А вы дадите мне торжественное обещание, что даже если вам не понравится это цветочное убранство, вы не выбросите цветы в окно?
Сэр Бенджамин широко раскрыл глаза, но ответил очень серьезно:
- Торжественно обещаю.
- Тогда все в порядке, - удовлетворенно сказала Мария. - Теперь я пойду займусь завтраком, а после завтрака - спать, спать, спать.
- Не похоже, чтобы тебе это было нужно, - заверил ее дядюшка. - Никогда не видел, чтобы так свежо выглядели после такой ночи.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Мария проспала почти весь этот день и всю следующую ночь, а наутро ей было невероятно трудно сосредоточиться на занятиях. Трудно было, кроме того, умиротворить мисс Гелиотроп, которая была полна ярости по поводу ее не укладывающегося ни в какие рамки поведения.
- Все в полном порядке, мисс Гелиотроп, - твердила она. - Как только сегодняшняя встреча за чаем пройдет и пройдет мирно, я вам все объясню.
- Но кто придет на этот таинственный чай? - спросила мисс Гелиотроп.
- Кроме нас самих, Старый Пастор, одна очень несчастная леди, один очень злой человек и тот самый маленький мальчик, с которым я играла в Сквере в Лондоне.
- Но, моя дорогая Мария, я уже говорила тебе и снова скажу, что такого существа нет в природе! - воскликнула бедная мисс Гелиотроп.
- После сегодняшнего чая вы больше такого не скажете, - заявила Мария.
- Несчастная леди и злой человек! - сказала мисс Гелиотроп. - Все это звучит совершенно неподобающе.
- Но сегодня вечером она будет счастлива, а он подобреет, - объяснила Мария. - Кроме того, Мармадьюк Алли все знает о моей вечеринке.
- Это хорошо, если Мармадьюк Алли все знает, - приободрилась мисс Гелиотроп. Она теперь была высочайшего мнения о Мармадьюке, преклоняясь перед тем, как он потрясающе ведет домашнее хозяйство, и перед тем, как милостиво он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.
После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все - Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок - потрудились на славу. Мармадьк запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.
Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.
- Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, - заверил он Марию. - Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.
- Спасибо, Робин, - сказала Мария. - Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?
- Уже нет, - весело заверил ее Робин. - Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.
- Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, - ответила Мария. - Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.
- И я тоже, - сказал Робин. - Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?
И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.
Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский на'ряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.
После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все - Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок - потрудились на славу. Мармадькж запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.
Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.
- Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, - заверил он Марию. - Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.
- Спасибо, Робин, - сказала Мария. - Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?
- Уже нет, - весело заверил ее Робин. - Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.
- Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, - ответила Мария. - Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.
- И я тоже, - сказал Робин. - Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?
И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.
Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский наряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый раз пришла к нему в гости, и зелененькую книжку французской поэзии, которую Луи де Фонтенель подарил мисс Гелиотроп. Пока она одевалась, она заметила, что вернулись сэр Бенджамин с Дигвидом, и что сэр Бенджамин поднялся по ступенькам с завязанными глазами. Мария знала, что ему можно доверять - он не будет подглядывать, когда пойдет через залу. Он был человеком, внушающим полное доверие.
Ровно в десять минут пятого Мария сходила за мисс Гелиотроп и привела ее вниз, одетую в лиловое бомбазиновое платье, в одном из лучших чепчиков Эстеллы на голове и в кружевной косынке.
- Ну вот, мисс Гелиотроп, - сказала она, открывая дверь в гостиную, где в центре комнаты стоял, склонившись со шляпой в руке Робин, - это Робин. Я с ним знакома почти всю мою жизнь, и я собираюсь за него замуж, потому что мы не можем не быть вместе. Я его очень люблю, и вас я очень люблю, так что вы должны любить друг друга.
- Боже мой! - сказала мисс Гелиотроп, в крайнем изумлении рассматривая Робина поверх очков. - Боже мой! Что за необычный, такой розовощекий мальчик.
- Разве не таким я описывала вам его в Лондоне? - спросила Мария.
- Да, он такой, - отозвалась мисс Гелиотроп. - Только больше.
- Мадам, я с тех пор вырос, - сказал Робин и снова очень вежливо поклонился, шляпа с павлиньим пером, метущим пол, в правой руке, левая рука прижата к сердцу в галантной манере, модной в те времена, когда мисс Гелиотроп была молода. Тут стало очевидно, что оправившись от первого шока и изумления, сердце мисс Гелиотроп потеплеет.
- Боже мой! - снова произнесла она, но уже более сердечно.
Робин подошел к ней и поцеловал ей руку:
- Ваш слуга, мадам, до скончания моих дней.
Тут сердце мисс Гелиотроп растаяло окончательно, и она наклонилась и поцеловала его. - Хороший мальчик, - сказала она. - Тот ли ты мальчик, которого Мария придумала в Лондоне, или нет, я сказать не могу, но ты хороший мальчик, и если ты нравишься Марии, у тебя не будет более верного друга, чем Джейн Гелиотроп.
Прозвучали чьи-то шаги и вошел Старый Пастор с веточкой розовой герани, воткнутой в петлицу сутаны.
- О, сэр, - воскликнула Мария. - Не будете ли вы так любезны прогуляться с мисс Гелиотроп в саду за кухней? Там приятно и тепло на солнышке, и деревья цветут так красиво. Там такая уютная скамейка под тутовником. Не посидели бы вы там и не почитали бы немного вслух мисс Гелиотроп? Она любит, когда ей читают вслух, особенно поэзию. Ей понравится книга английской поэзии, которую вы одолжили мне, и французская тоже. - Мария вынула из кармана обе книжечки и подала их ему. - Чай в пять, - закончила она.
Старый Пастор заморгал глазами, взял книжечки, поклонился мисс Гелиотроп и предложил ей руку. - Достоин ли я этой чести, мадам? - сказал, он и повернулся к Марии: - Ваше королевское высочество, до сего дня ни одной из самых искусных ловушек, расставленных женщинами, не удавалось меня поймать. Но в вашу я добровольно иду сам. Ибо в ней колдовство и храбрость луны, которая так мала, а сражается со всей великой тьмой, и мужчина, что не сочтет себя ее добровольным рабом, рожден глупцом.
Отдав таким образом дань восхищения Марии, Старый Пастор повел мисс Гелиотроп из комнаты, и Мария с Робином остались одни. - Робин, - сказала она, - я хочу, чтобы ты пошел в комнату к сэру Бенджамину и привел его вниз. Будь здесь у окна гостиной, гляди на розарий и занимай его беседой.
- Как долго? - спросил Робин. - И о чем?
- Пока я не вернусь. Я ненадолго. Поговори об овцах. Сэр Бенджамин может часами стоять в одной позе и говорить об овцах.
Затем она вылезла в окно гостиной и побежала в самый дальний потайной уголок розария. Эстелла ее не обманула. Она была там в сером с розовым узором платье, весеннее солнышко освещало ее непокрытую маленькую гордую головку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32