На востоке, там где были восход и море, сквозь деревья пробивался свет, похожий на молочно-белый туман, и чем слышнее становилось море, тем сильнее был этот свет. Потом им показалось, что свет начал приобретать какую-то форму.
Это был еще свет, но внутри него появились движущиеся очертания, которые делали его еще ярче, и это были очертания тысяч скачущих белых лошадок с развевающимися гривами, красиво изогнутыми шеями, напоминающими шеи шахматных фигурок в гостиной, тела их двигались, казалось, со скоростью света, но при этом были куда плотнее, чем радуга, и вот уже можно было разобрать их очертания, ясно вырисовывающиеся на темном фоне деревьев… Это был скачущий остров морских лошадок, о котором говорил Марии Старый Пастор, и своим радостным бегом они возвещали зарю.
Они были уже близко, и в уши всех четверых ворвался рев моря, а сияние света ослепило их. Месье Кукарекур де Мрак закричал от страха и попытался защитить голову руками, но Мария, хоть и закрыла глаза от ослепительного света, громко смеялась от счастья. Она знала, что скачущие лошади не принесут им вреда, они просто омоют их светом, как радуга, встающая после дождя.
Так и случилось. В какой-то момент неописуемая свежесть и бодрость волной прокатилась над их головами, а затем шум моря умер в отдалении, и открыв глаза, они увидели легкий серый туманный рассвет, в котором снова были видны только слабые контуры деревьев и очертания лиц. Белые лошадки исчезли… все, за, исключением одной.
Они увидели, что она стоит справа от них под огромной сосной, с гордо изогнутой шеей, подняв одно нежно очерченное серебристое копытце, наполовину повернувшись, как будто замерев в полупрыжке. Потом она тоже исчезла, и в лесу не осталось ничего, кроме обычного разливающегося света зари.
Все долго молчали, стоя и глядя на сосну, с огромной зияющей дырой под корнями, где накануне продирались Люди из Темного Леса. Им были грустно и одиноко, потому что они понимали, что никогда больше не увидят такой красоты. Потом черный петух снова прокричал, и очарование было разрушено. Мария кивнула и шевельнулась.
- Ну что? - проговорила она.
- Ты победила, - сказал месье Кукарекур де Мрак. - Завтра я буду думать, что все это было только сном - но ты победила, и я сдержу свое слово.
Мария сняла жемчуг и протянула ему. - Он-то не сон, - сказала она. - И когда вы завтра придете в Лунную Усадьбу мириться со всеми нами, это тоже не будет сном. Ведь вы придете?
- Лунная Дева, - сказал месье Кукарекур де Мрак, - сдается мне, что остаток своей жизни я буду повиноваться приказаниям вашего высочества. Я буду в усадьбе завтра около пяти.
Он поклонился и ушел с черным петухом на плече, а Мария и Рольв быстро поскакали в чудесном рассвете, постепенно меняющем цвет с серого на серебристый, а с серебристого на золотой, а когда они вырвались из соснового леса, заря расцветала розовым, окрашенным по краям шафраном и аметистом, предвещающими голубизну прекрасного дня.
Рольв доставил Марию не в парк, а к калитке в стене, ведущей в сад, и тут он остановился и отряхнулся, как бы показывая ей, что здесь они должны расстаться. Он как будто говорил, что очень устал, и с него довольно таскать ее на спине. Она покорно слезла, поцеловала его и поблагодарила за все, что он для нее сделал в эту ночь. Он ласково взглянул на нее, толкнул садовую калитку и удалился по своим делам.
Мария вошла в сад, где под бело-розовыми цветущими деревьями еще спали овцы с ягнятами, на их пушистых спинах серебром сверкала утренняя роса. Она направилась к огороду. Мария поняла, что тоже очень устала и была невероятно голодна. Она брела по дорожке между грядками, и в голове у нее были только две мечты, завтрак и постель, но внезапно что-то розовое яркой полосой промелькнуло у нее перед глазами и взрастило в ней третью мечту, почти такую же сильную, как завтрак и постель… Розовые герани в окне комнаты над туннелем… сегодня они были видны лучше, чем обычно, потому что окно, до того всегда запертое, было широко распахнуто навстречу заре.
Она замерла, поглядела на них и вдруг поняла, что восхищается их красотой. Кроме того, хоть она и не любила розовый, это был один из цветов, а как сказал сэр Бенджамин, все цвета от солнца и все хороши. А розовый был цветом восхода и заката, связи между днем и ночью. Луна и солнце, оба должны любить розовый, потому что когда одна встает, а другое садится, они так часто приветствуют друг друга через разлившуюся по всему небу розовую зарю.
И тут, к изумлению Марии, пока она стояла и любовалась розовыми геранями, в окне показалась рука с лейкой, и на цветы полилась струя серебристых капель. Нельзя было ошибиться, кому принадлежит эта длинная рука в ярком рукаве. Это был Мармадькж Алли.
- Мармадьюк! - позвала Мария, - Мармадьюк!
Герани раздвинулись, и показалось розовое бородатое лицо Мармадьюка. Он кивнул ей и улыбнулся, он был восхищен, но не удивлен, что видит ее. - Молодая госпожа, - сказал он, - я вот тут подумываю о легкой трапезе прежде, чем приступить к дневным делам в усадьбе. Не окажите ли вы мне честь подняться и разделить ее со мной?
- Я тебя люблю, Мармадьюк, - сказала Мария. - Я немыслимо голодна. Но как мне подняться наверх?
- Посмотри позади бочки для воды, - ответил Мармадьюк.
Мария подбежала к большой зеленой бочке для воды, которую еще в первый день приметила в левой части туннеля, и за ней оказалась.совершенно спрятанная от чужих взоров маленькая зеленая дверца в стене, не больше той, что вела в ее собственную комнатку в башне. Она повернула ручку, открыла дверь и обнаружила перед собой крутую узенькую каменную лесенку, подходящую только кому-то очень маленькому. Она поднялась по ней и попала в комнату с розовыми геранями.
- Добро пожаловать, маленькая госпожа, в мое скромное прибежище, - произнес Мармадьюк Алли.
- Так вот ты где живешь, Мармадьюк! - воскликнула Мария, наконец-то и по этому вопросу ее любопытство было полностью удовлетворено.
- Вот здесь я и обитаю, когда не занят своими домашними трудами.
Это была страннейшая комната, длинная и узкая как туннель под ней. В одном ее конце было окно с геранями, стоящими на длинном, от стены до стены, подоконнике, у противоположной стены стояла маленькая деревянная низенькая кроватка Мармадьюка, на ней лежало покрывало в алую и белую клетку. В середине комнаты помещался маленький деревянный столик и два трехногих табурета, и все это было подходящего для карлика размера.
Стол был покрыт красно-белой клетчатой скатертью, которая прекрасно подходила к покрывалу, на ней стояло голубое блюдо, полное яблок, желтый кувшин молока, фиолетовая тарелка, на которой громоздились промасленные лепешки, две зеленых тарелки и две такие же кружки. Но Мария вскрикнула от изумления не из-за прекрасной еды или разноцветной посуды, а из-за того, что вдоль длинных северной и южной стен по всей их высоте от пола до потолка шли деревянные полки, а на полках стояли горшки с геранями.
Благодаря обилию гераней, цветастому покрывалу и скатерти, разноцветной посуде и яркой одежде самого Мармадьюка, комната так сверкала разными красками, что могла ослепить любого вошедшего, несмотря на то, что в ней было только одно окно, все загороженное путаницей розовых лепестков, отчего свет в комнате становился мягким, нежным, но очень розовым.
- О, Мармадьюк! - воскликнула Мария. - Это те герани, которые Малютка Эстелла оставила, когда убежала из дому?
- Происходят от тех самых первых растений, - сказал Мармадьюк, вежливо приглашая Марию сесть на один из деревянных табуретов.
- Так ты тоже любишь розовый цвет? - спросила Мария, усаживаясь.
- Не могу это утверждать, - сказал Мармадьюк, сам садясь напротив нее и разливая молоко в две кружки. - Но не могу утверждать и обратное. Это не подобало бы хорошему повару. Поэтому, когда двадцать лет тому назад во время того несчастного несогласия, мой хозяин повелел мне удалить из дома через дверь все те герани, от которых ему не удалось избавиться через окно, я их не выкинул, а оставил здесь. Я подумал, что когда-нибудь они могут оказаться полезны.
Марии, уплетавшей яблоко и лепешки, намазанные таким толстым слоем желтого масла, который только можно намазать на лепешку, внезапно пришла в голову идея. Она помолчала минутку, вынашивая свой план.
- Мармадьюк, - наконец произнесла она, - я думаю, что знаю, чем они могут быть полезны. Я думаю, что это просто замечательная идея.
- Не сомневаюсь, молодая госпожа, - вежливо отозвался Мармадьюк.
- Мармадьюк, - спросила Мария, - могла бы я позвать кое-кого завтра на чай? Человек семь?
- Конечно, молодая госпожа. Но если ты желаешь, чтобы среди них был сэр Бенджамин, я сомневаюсь, что ты выбрала подходящий день.
Завтра утром он поскачет в город, чтобы заседать в городском суде. Он, знаешь ли, мировой судья.
- И не вернется назад к чаю?
- Обычно он не возвращается к чаю, - сказал Мармадьюк. - Процедура заседания в городском суде обычно включает в себя последующий визит в местный трактир, обильную трапезу и некоторое освежение при помощи разнообразных напитков.
- Я попрошу его приехать из суда прямо домой, и у нас будет обильная трапеза и множество освежающих напитков дома.
- Отлично, молодая госпожа. К вечернему чаю хорошо идет подогретый кларет.
Затем положив слегка надкушенное яблоко, с огнем вдохновения, внезапно осветившим все его лицо, он уставился ярко горящими глазами в северо-западный угол комнаты и еле слышно забормотал: «Сливовый пирог. Шафрановый пирог. Вишневый пирог. Пирог с воздушной глазурью. Эклеры. Имбирные пряники. Меренги. Сладкий крем. Миндальные пирожные. Песочные пирожные. Шоколадное суфле. Овсяное печенье. Рожки с кремом. Девонширские булочки. Корнуоллский пирог. Бутерброды с вареньем. Бутерброды со сладким творогом. Тосты с корицей. Медовые тосты…»
- Но, Мармадьюк, семь человек не могут съесть все это! - прервала его Мария.
- Я всегда предпочитаю приготовить на большее число гостей, чем ожидается, - обьяснил Мармадьюк. - Кроме того, по твоему голосу я понял, что этот чай будет великим событием, а великое событие нужно хорошенько отпраздновать. Во время великих событий могут возникнуть решительные возражения против того, что предлагает здравый смысл. Телесная субстанция внутреннего человека наряду с эстетическим удовлетворением наружного зрения требуют широты и щедрости.
Последней фразы Мария как следует не поняла, но ей показалось, что она имеет какое-то отношение к цветочному убранству, и она осмелилась спросить:
- Не могла бы я, Мармадьюк, одолжить для украшения дома к этой вечеринке все твои герани?
- Конечно, молодая госпожа, - ответил Мармадьюк.
- Робин поможет тебе внести горшки в дом, - сказала Мария. - И еще, Мармадьюк, увидишь ли ты сегодня Робина, когда он придет ухаживать за овцами? Если да, то не мог бы ты передать ему от меня письмо?
Вместо ответа Мармадьюк направился к своей низенькой кровати, залез под нее и вытащил оттуда чернильницу, гусиное перо и чудесный кусок пергамента.
-Дорогой Робин,
- писала Мария. -
Прошлой ночью мы с Рольвом предприняли еще одну попытку, и она была успешной. Я не думаю, что Люди из Темного Леса будут продолжать творить зло. Пожалуйста, прости меня, дорогой Робин, что вторая попытка прошла без тебя. Так уж получилось. Я бы ничего не смогла сделать во второй раз, если бы ты не помог мне в первый. Я не могу написать тебе об этом, но расскажу, как только мы увидимся. Я ужасно хочу тебя видеть, не придешь ли ты завтра к чаю? Я хотела бы, чтобы ты пришел в половине третьего. И пожалуйста, Робин, попроси Эстеллу прийти завтра тоже, к половине четвертого. Пожалуйста, скажи ей, что она должна прийти. Если она не придет, все рухнет. Скажи ей это. Я конечно знаю, что она не хочет приходить в дом днем, но пусть она подождет в розарии, пока я не приду туда. Скажи ей, что завтра сэр Бенджамин ускачет в город заседать в суде. Так что она может приходить свободно. Да, пожалуйста, повидай еще Старого Пастора и скажи ему, чтобы он тоже пришел, в четверть пятого. Дорогой Робин, ты и Эстелла, оба должны обязательно прийти, и Старый Пастор тоже.
Мария сложила письмо и отдала его Мармадьюку. Потом она поднялась, сделала книксен и поблагодарила его за столь вкусную еду.
- Надеюсь, ты не перебила аппетит перед завтраком? - с тревогой осведомился он.
- Благодарю, я сыта, но ненадолго, - заверила его Мария.
Она спустилась вниз и через задний двор и парк прошла в дом. Она сообразила, что больше не боится подстриженных в форме рыцарей и петухов тисов. Как будто из них исчезло жившее в них зло, и теперь они перестали быть привидениями, и оказались просто забавно подстриженными кустами.
В зале она встретила сэра Бенджамина, только что спустившегося вниз. Он с изумлением уставился на нее, ее бледное усталое лицо и приставшие к юбке сосновые иголки ясно доказывали, что она провела ночь не под крышей дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Это был еще свет, но внутри него появились движущиеся очертания, которые делали его еще ярче, и это были очертания тысяч скачущих белых лошадок с развевающимися гривами, красиво изогнутыми шеями, напоминающими шеи шахматных фигурок в гостиной, тела их двигались, казалось, со скоростью света, но при этом были куда плотнее, чем радуга, и вот уже можно было разобрать их очертания, ясно вырисовывающиеся на темном фоне деревьев… Это был скачущий остров морских лошадок, о котором говорил Марии Старый Пастор, и своим радостным бегом они возвещали зарю.
Они были уже близко, и в уши всех четверых ворвался рев моря, а сияние света ослепило их. Месье Кукарекур де Мрак закричал от страха и попытался защитить голову руками, но Мария, хоть и закрыла глаза от ослепительного света, громко смеялась от счастья. Она знала, что скачущие лошади не принесут им вреда, они просто омоют их светом, как радуга, встающая после дождя.
Так и случилось. В какой-то момент неописуемая свежесть и бодрость волной прокатилась над их головами, а затем шум моря умер в отдалении, и открыв глаза, они увидели легкий серый туманный рассвет, в котором снова были видны только слабые контуры деревьев и очертания лиц. Белые лошадки исчезли… все, за, исключением одной.
Они увидели, что она стоит справа от них под огромной сосной, с гордо изогнутой шеей, подняв одно нежно очерченное серебристое копытце, наполовину повернувшись, как будто замерев в полупрыжке. Потом она тоже исчезла, и в лесу не осталось ничего, кроме обычного разливающегося света зари.
Все долго молчали, стоя и глядя на сосну, с огромной зияющей дырой под корнями, где накануне продирались Люди из Темного Леса. Им были грустно и одиноко, потому что они понимали, что никогда больше не увидят такой красоты. Потом черный петух снова прокричал, и очарование было разрушено. Мария кивнула и шевельнулась.
- Ну что? - проговорила она.
- Ты победила, - сказал месье Кукарекур де Мрак. - Завтра я буду думать, что все это было только сном - но ты победила, и я сдержу свое слово.
Мария сняла жемчуг и протянула ему. - Он-то не сон, - сказала она. - И когда вы завтра придете в Лунную Усадьбу мириться со всеми нами, это тоже не будет сном. Ведь вы придете?
- Лунная Дева, - сказал месье Кукарекур де Мрак, - сдается мне, что остаток своей жизни я буду повиноваться приказаниям вашего высочества. Я буду в усадьбе завтра около пяти.
Он поклонился и ушел с черным петухом на плече, а Мария и Рольв быстро поскакали в чудесном рассвете, постепенно меняющем цвет с серого на серебристый, а с серебристого на золотой, а когда они вырвались из соснового леса, заря расцветала розовым, окрашенным по краям шафраном и аметистом, предвещающими голубизну прекрасного дня.
Рольв доставил Марию не в парк, а к калитке в стене, ведущей в сад, и тут он остановился и отряхнулся, как бы показывая ей, что здесь они должны расстаться. Он как будто говорил, что очень устал, и с него довольно таскать ее на спине. Она покорно слезла, поцеловала его и поблагодарила за все, что он для нее сделал в эту ночь. Он ласково взглянул на нее, толкнул садовую калитку и удалился по своим делам.
Мария вошла в сад, где под бело-розовыми цветущими деревьями еще спали овцы с ягнятами, на их пушистых спинах серебром сверкала утренняя роса. Она направилась к огороду. Мария поняла, что тоже очень устала и была невероятно голодна. Она брела по дорожке между грядками, и в голове у нее были только две мечты, завтрак и постель, но внезапно что-то розовое яркой полосой промелькнуло у нее перед глазами и взрастило в ней третью мечту, почти такую же сильную, как завтрак и постель… Розовые герани в окне комнаты над туннелем… сегодня они были видны лучше, чем обычно, потому что окно, до того всегда запертое, было широко распахнуто навстречу заре.
Она замерла, поглядела на них и вдруг поняла, что восхищается их красотой. Кроме того, хоть она и не любила розовый, это был один из цветов, а как сказал сэр Бенджамин, все цвета от солнца и все хороши. А розовый был цветом восхода и заката, связи между днем и ночью. Луна и солнце, оба должны любить розовый, потому что когда одна встает, а другое садится, они так часто приветствуют друг друга через разлившуюся по всему небу розовую зарю.
И тут, к изумлению Марии, пока она стояла и любовалась розовыми геранями, в окне показалась рука с лейкой, и на цветы полилась струя серебристых капель. Нельзя было ошибиться, кому принадлежит эта длинная рука в ярком рукаве. Это был Мармадькж Алли.
- Мармадьюк! - позвала Мария, - Мармадьюк!
Герани раздвинулись, и показалось розовое бородатое лицо Мармадьюка. Он кивнул ей и улыбнулся, он был восхищен, но не удивлен, что видит ее. - Молодая госпожа, - сказал он, - я вот тут подумываю о легкой трапезе прежде, чем приступить к дневным делам в усадьбе. Не окажите ли вы мне честь подняться и разделить ее со мной?
- Я тебя люблю, Мармадьюк, - сказала Мария. - Я немыслимо голодна. Но как мне подняться наверх?
- Посмотри позади бочки для воды, - ответил Мармадьюк.
Мария подбежала к большой зеленой бочке для воды, которую еще в первый день приметила в левой части туннеля, и за ней оказалась.совершенно спрятанная от чужих взоров маленькая зеленая дверца в стене, не больше той, что вела в ее собственную комнатку в башне. Она повернула ручку, открыла дверь и обнаружила перед собой крутую узенькую каменную лесенку, подходящую только кому-то очень маленькому. Она поднялась по ней и попала в комнату с розовыми геранями.
- Добро пожаловать, маленькая госпожа, в мое скромное прибежище, - произнес Мармадьюк Алли.
- Так вот ты где живешь, Мармадьюк! - воскликнула Мария, наконец-то и по этому вопросу ее любопытство было полностью удовлетворено.
- Вот здесь я и обитаю, когда не занят своими домашними трудами.
Это была страннейшая комната, длинная и узкая как туннель под ней. В одном ее конце было окно с геранями, стоящими на длинном, от стены до стены, подоконнике, у противоположной стены стояла маленькая деревянная низенькая кроватка Мармадьюка, на ней лежало покрывало в алую и белую клетку. В середине комнаты помещался маленький деревянный столик и два трехногих табурета, и все это было подходящего для карлика размера.
Стол был покрыт красно-белой клетчатой скатертью, которая прекрасно подходила к покрывалу, на ней стояло голубое блюдо, полное яблок, желтый кувшин молока, фиолетовая тарелка, на которой громоздились промасленные лепешки, две зеленых тарелки и две такие же кружки. Но Мария вскрикнула от изумления не из-за прекрасной еды или разноцветной посуды, а из-за того, что вдоль длинных северной и южной стен по всей их высоте от пола до потолка шли деревянные полки, а на полках стояли горшки с геранями.
Благодаря обилию гераней, цветастому покрывалу и скатерти, разноцветной посуде и яркой одежде самого Мармадьюка, комната так сверкала разными красками, что могла ослепить любого вошедшего, несмотря на то, что в ней было только одно окно, все загороженное путаницей розовых лепестков, отчего свет в комнате становился мягким, нежным, но очень розовым.
- О, Мармадьюк! - воскликнула Мария. - Это те герани, которые Малютка Эстелла оставила, когда убежала из дому?
- Происходят от тех самых первых растений, - сказал Мармадьюк, вежливо приглашая Марию сесть на один из деревянных табуретов.
- Так ты тоже любишь розовый цвет? - спросила Мария, усаживаясь.
- Не могу это утверждать, - сказал Мармадьюк, сам садясь напротив нее и разливая молоко в две кружки. - Но не могу утверждать и обратное. Это не подобало бы хорошему повару. Поэтому, когда двадцать лет тому назад во время того несчастного несогласия, мой хозяин повелел мне удалить из дома через дверь все те герани, от которых ему не удалось избавиться через окно, я их не выкинул, а оставил здесь. Я подумал, что когда-нибудь они могут оказаться полезны.
Марии, уплетавшей яблоко и лепешки, намазанные таким толстым слоем желтого масла, который только можно намазать на лепешку, внезапно пришла в голову идея. Она помолчала минутку, вынашивая свой план.
- Мармадьюк, - наконец произнесла она, - я думаю, что знаю, чем они могут быть полезны. Я думаю, что это просто замечательная идея.
- Не сомневаюсь, молодая госпожа, - вежливо отозвался Мармадьюк.
- Мармадьюк, - спросила Мария, - могла бы я позвать кое-кого завтра на чай? Человек семь?
- Конечно, молодая госпожа. Но если ты желаешь, чтобы среди них был сэр Бенджамин, я сомневаюсь, что ты выбрала подходящий день.
Завтра утром он поскачет в город, чтобы заседать в городском суде. Он, знаешь ли, мировой судья.
- И не вернется назад к чаю?
- Обычно он не возвращается к чаю, - сказал Мармадьюк. - Процедура заседания в городском суде обычно включает в себя последующий визит в местный трактир, обильную трапезу и некоторое освежение при помощи разнообразных напитков.
- Я попрошу его приехать из суда прямо домой, и у нас будет обильная трапеза и множество освежающих напитков дома.
- Отлично, молодая госпожа. К вечернему чаю хорошо идет подогретый кларет.
Затем положив слегка надкушенное яблоко, с огнем вдохновения, внезапно осветившим все его лицо, он уставился ярко горящими глазами в северо-западный угол комнаты и еле слышно забормотал: «Сливовый пирог. Шафрановый пирог. Вишневый пирог. Пирог с воздушной глазурью. Эклеры. Имбирные пряники. Меренги. Сладкий крем. Миндальные пирожные. Песочные пирожные. Шоколадное суфле. Овсяное печенье. Рожки с кремом. Девонширские булочки. Корнуоллский пирог. Бутерброды с вареньем. Бутерброды со сладким творогом. Тосты с корицей. Медовые тосты…»
- Но, Мармадьюк, семь человек не могут съесть все это! - прервала его Мария.
- Я всегда предпочитаю приготовить на большее число гостей, чем ожидается, - обьяснил Мармадьюк. - Кроме того, по твоему голосу я понял, что этот чай будет великим событием, а великое событие нужно хорошенько отпраздновать. Во время великих событий могут возникнуть решительные возражения против того, что предлагает здравый смысл. Телесная субстанция внутреннего человека наряду с эстетическим удовлетворением наружного зрения требуют широты и щедрости.
Последней фразы Мария как следует не поняла, но ей показалось, что она имеет какое-то отношение к цветочному убранству, и она осмелилась спросить:
- Не могла бы я, Мармадьюк, одолжить для украшения дома к этой вечеринке все твои герани?
- Конечно, молодая госпожа, - ответил Мармадьюк.
- Робин поможет тебе внести горшки в дом, - сказала Мария. - И еще, Мармадьюк, увидишь ли ты сегодня Робина, когда он придет ухаживать за овцами? Если да, то не мог бы ты передать ему от меня письмо?
Вместо ответа Мармадьюк направился к своей низенькой кровати, залез под нее и вытащил оттуда чернильницу, гусиное перо и чудесный кусок пергамента.
-Дорогой Робин,
- писала Мария. -
Прошлой ночью мы с Рольвом предприняли еще одну попытку, и она была успешной. Я не думаю, что Люди из Темного Леса будут продолжать творить зло. Пожалуйста, прости меня, дорогой Робин, что вторая попытка прошла без тебя. Так уж получилось. Я бы ничего не смогла сделать во второй раз, если бы ты не помог мне в первый. Я не могу написать тебе об этом, но расскажу, как только мы увидимся. Я ужасно хочу тебя видеть, не придешь ли ты завтра к чаю? Я хотела бы, чтобы ты пришел в половине третьего. И пожалуйста, Робин, попроси Эстеллу прийти завтра тоже, к половине четвертого. Пожалуйста, скажи ей, что она должна прийти. Если она не придет, все рухнет. Скажи ей это. Я конечно знаю, что она не хочет приходить в дом днем, но пусть она подождет в розарии, пока я не приду туда. Скажи ей, что завтра сэр Бенджамин ускачет в город заседать в суде. Так что она может приходить свободно. Да, пожалуйста, повидай еще Старого Пастора и скажи ему, чтобы он тоже пришел, в четверть пятого. Дорогой Робин, ты и Эстелла, оба должны обязательно прийти, и Старый Пастор тоже.
Мария сложила письмо и отдала его Мармадьюку. Потом она поднялась, сделала книксен и поблагодарила его за столь вкусную еду.
- Надеюсь, ты не перебила аппетит перед завтраком? - с тревогой осведомился он.
- Благодарю, я сыта, но ненадолго, - заверила его Мария.
Она спустилась вниз и через задний двор и парк прошла в дом. Она сообразила, что больше не боится подстриженных в форме рыцарей и петухов тисов. Как будто из них исчезло жившее в них зло, и теперь они перестали быть привидениями, и оказались просто забавно подстриженными кустами.
В зале она встретила сэра Бенджамина, только что спустившегося вниз. Он с изумлением уставился на нее, ее бледное усталое лицо и приставшие к юбке сосновые иголки ясно доказывали, что она провела ночь не под крышей дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32