- У меня такой прекрасный вид из окон, сэр, - сказала она. - А куда смотрят ваши?
- На юг и на восток, дорогая, - ответил он. - Это вторая башня, и моя комната рядом с той, что занимает мисс Гелиотроп. Пока моя мать была жива, это была ее комната, а теперь она моя. Маленькая комната наверху, похожая на твою, но без резьбы и с дверью нормального размера, была моей, когда я был мальчиком. Но потом она стала мала для меня, и больше ею не пользуются. Затем он обугленной палкой на пепле перед камином нарисовал план дома.
В нижнем этаже усадьбы были только кладовые и комната, где спал Дигвид. Балки потолка большой залы оказывались под самой крышей, весь второй этаж занимали кухня, выходящая на одну сторону, и гостиная, выходящая на другую. Спальня мисс Гелиотроп была над гостиной, а комната сэра Бенджамина над кухней.
- А теперь я покажу тебе карту поместья, - сказал сэр Бенджамин.
Он открыл ящик старого письменного стола, стоящего у стены, вытащил пергаментный свиток, положил его на стол и раскатал.
- Ты можешь взять его и поизучать на досуге, дорогая. Тут все королевство вашего высочества - вся Лунная Усадьба, а сейчас просто быстро взгляни на него, чтобы понять, где что находится.
Это была старая карта, и Мария склонилась над ней с бьющимся сердцем, на карте были показаны только несколько квадратных миль западного побережья, но именно об этих нескольких квадратных милях сэр Бенджамин сказал, что они - ее собственные, ее королевство. Справа на карте полумесяц синего обозначал море - бухту Доброй Погоды - Мерривезеровскую бухту. Так что же, Мария Мерривезер, которая никогда не видела моря, владелица всего этого полумесяца голубой воды?…
Слева была церковь, наверно та, что она видела из окна, называлась она Церковь Богородицы Девы, а прелестный холм за ней назывался Райский Холм. Названия на карте, какими бы обычными они ни были, звучали для нее, как самая любимая и знакомая музыка. Она, молча, улыбаясь, взглянула на сэра Бенджамина, и он понимающе кивнул.
- Ты вернулась домой, дорогая, - г сказал он. - Но ты не можешь выразить словами то, что чувствуешь. Мерривезеры этого не умеют. Мы не выставляем напоказ своих чувств.
- Скажите, пожалуйста, сэр, что значат эти слова, вырезанные над камином в гостиной?
- Храбрая душа и чистый дух наследуют царство, а вместе с царством веселое и любящее сердце, - процитировал сэр Бенджамин. - Это наш фамильный девиз, дорогая. Это был наш девиз со дней первого сэра Рольва. Я думаю, он указывает на два типа Мерривезеров, солнечных и лунных, которые всегда веселы, когда любят друг друга. А кроме того, это еще наверно и способ связать вместе те четыре добродетели, которые нужны для совершенства - смелость, чистоту, любовь и радость. - Сэр Бенджамин замолчал на минутку, а потом с видимым облегчением внезапно завопил: «Колбаски!!!
В первую секунду Мария решила, что колбаски - это еще что-то, что необходимо для достижения совершенства, но восхитительный запах подсказал ей, что ее дядя был неожиданно низвергнут из духовного в материальное, где, как она догадалась, ему куда уютнее и спокойней.
В один и тот же момент отворилась дверь гостиной, чтобы пропустить мисс Гелиотроп в шуршащей шелковой блузке, черной шали и белом чепце, веселую и довольную после великолепно проведенной ночи, совершенно свободной от кошмаров, вызванных несварением желудка. и дверь кухни, через которую старый кучер внес огромное блюдо дымящихся колбасок.
- Доброе утро, Дигвид, - сказал сэр Бенджамин.
- Доброе утречко, сэр, доброе утречко, леди, - отозвался Дигвид.
Увидев Дигвида при дневном свете и без шляпы, Мария немедленно полюбила старика. У него были большие, невинные, как у младенца, голубые глаза, высокий морщинистый лоб и совершенно лысая голова. Его заплатанный плащ уступил место мышиного цвета жилету и куртке и большому кожаному фартуку, обвязанному вокруг талии. Улыбка, которую он послал Марии и мисс Гелиотроп, была полна нежности и любви, и он поставил колбаски на стол жестом, который, казалось, приказывал им съесть побольше.
Но на завтрак были не только колбаски. Еще Дигвид принес огромный кусок окорока домашнего копчения, сваренные вкрутую яйца, кофе, чай, свежеиспеченный хлеб, мед, сливки с толстым слоем жира сверху, свежесбитое масло и парное молоко, еще теплое и пенящееся. Выбор был такой широкий и прекрасный, что у Марии проснулся небывалый аппетит, не говоря уже о Виггинсе, чья зеленая мисочка была уже распакована и стояла прямо перед ним, наполненная колбасками щедрой рукой самого сэра Бенджамина… Рольв, как оказалось, всегда завтракал на кухне, потому что он предпочитал сырое мясо и не был самым приятным компаньоном во время еды… Даже мисс Гелиотроп, ободренная свободной от кошмаров ночью, рискнула скушать крутое яичко. Что до сэра Бенджамина, невозможно описать, сколько он съел, и зрелище семейного аппетита, соединенное с обхватом его талии, заставило Марию поразмышлять минутку, что предпочесть, колбаску или яйцо.
- Не беспокойся, дорогая, - подбодрил ее сэр Бенджамин. - Только солнечные Мерривезеры склонны к полноте. Лунные Мерривезеры могут есть, сколько хотят, и оставаться тоненькими и бледными, как лунный серп.
Мария широко улыбнулась и взяла колбаску.
- Откуда у тебя этот наряд, Мария? - внезапно спросила мисс Гелиотроп.
- Я нашла его в своей комнате, - ответила Мария.
- Лучше тебе переодеться в твое обычное платье, чтобы начать утренние занятия, - укорила ее мисс Гелиотроп. - В той маленькой гостиной можно устроить отличную классную комнату, и мы начнем работу сразу же после завтрака.
Мария подняла глаза, полные отчаянной мольбы, и заметила, что сэр Бенджамин смотрит на ее наряд с нескрываемым изумлением. Казалось, он не замечал его раньше. Но он пересилил себя и ответил на мольбу, выраженную в ее глазах.
- В вас слишком сильно чувство ответственности, мадам, - сказал он мисс Гелиотроп. - Позвольте себе полентяйничать этим утром, чтобы пообжиться в новом доме и отдохнуть после утомительного путешествия. Сегодня утром, мадам, я вместо вас буду руководить занятиями вашей ученицы.
Он. сказал это отменно вежливо, но вместе с тем настолько твердо, что мисс Гелиотроп тут же согласилась. Она, к тому же, рада была согласиться, потому что мечтала о таком спокойном утре, чтобы разложить по порядку вещи в своей очаровательной спальне.
- Ну, Мария, - сказал сэр Бенджамин, как только завтрак был закончен, - надевай шляпу, бери горсть сахару из сахарницы и пошли… Рольв… Виггинс… Пошли. - Затем он поклонился мисс Гелиотроп: - До свидания, мадам, не беспокойтесь о своей подопечной. Она будет со мной в полной безопасности.
- Я в этом уверена, сэр, - ответила мисс Гелиотроп, и на самом деле, она без ужаса наблюдала, как ее любимица выходит из залы в неизвестном ей направлении, так велика была ее вера в сэра Бенджамина.
- Ой! - закричала Мария от восторга, когда вышла со своим опекуном на верхнюю ступеньку перед входной дверью и увидела, кто ожидал их v подножья лестницы.
Там их ожидал Дигвид, держащий уздечку красивого сильного гнедого жеребца и поводья маленького, кругленького, толстенького, серого в яблоках пони с коротенькими ножками, длинными хвостом и гривой и веселыми глазками.
- Атлант и Барвинок, - представил их сэр Бенджамин. - Мне кажется, они хорошо названы. Атлант получил свое имя за то, что выдерживает мой вес, а Барвинка я так назвал в честь цветочка, который растет у самой земли - в народе его называют Дружок-землячок. У Барвинка коротенькие ножки, он стар, да к тому же и толст, но ход у него самый легкий.
Но Мария уже не стояла рядом. Она сбежала со ступенек и протянула ладонь, полную сахара, Барвинку. Когда она почувствовала на ладони его мягкие губы, острая радость пронизала ее. Свободной рукой она обняла пони за серую в яблоках шею и погрузила пальцы в длинную серую гриву, неопрятную, но вместе с тем такую приятную, свисающую над блестящими глазками. - Барвинок! Дружок-землячок!” - прошептала она, а затем, когда сахар кончился, она сбила свою очаровательную, украшенную перышком шапочку набок, вложила одну руку в протянутую ладонь Дигвида, поставила одну ногу на камень, лежавший около лестницы, и прыгнула в седло так, как будто делала это всю свою жизнь… Дигвид одобрительно хмыкнул, сэр Бенджамин, спускаясь по ступеням, громко и радостна рассмеялся.
- Мерривезеров не нужно учить, как скакать на лошади, Дигвид, - сказал он. - Я не буду оскорблять маленькую хозяйку, ведя ее пони в поводу. Убери поводья. - Он, ворча, с трудом взобрался на камень, а с него на широкую терпеливую спину Атланта, и, сопровождаемые Рольвом и Виггинсом, они пустились рысью по залитому ярким солнцем прелестному весеннему саду, проехали через ворота в старой крепостной стене и вырвались на простор парка.
Никогда Мария не забывала этого утра. То, что ее ничему не надо было учить, не вполне соответствовало действительности. Сэр Бенджамин должен был учить ее приспосабливаться к ритму движений Барвинка, тому, как обращаться с уздечкой и хлыстом, как менять положение тела, когда Барвинок переходил в легкий галоп на гладкой дорожке. Но за два часа она научилась тому, на что большинство девочек ее возраста потратили бы неделю, потому что она не боялась, и каждый раз падая, вставала снова, и как бы у нее ни кружилась голова, как бы она ни ушибалась, она смеялась и лезла обратно в седло раньше, чем сэр Бенджамин успевал перехватить поводья.
Он получал от этого огромное удовольствие. Он заметил ее мужество и умение, и то чувство единства с лошадью, которое позволяло ей стать настоящей наездницей. Барвинок тоже был доволен, всеми силами помогая ей во время урока верховой езды, и стало очевидным, что он глубоко полюбил Марию, а Мария его.
- Послушай, дорогая, - сказал сэр Бенджамин, когда они снова поскакали рысью, - ты можешь гулять в долине, где хочешь, вместе с Рольвом и Барвинком. Ты не должна бродить по окрестностям одна, но с ними можешь гулять, где хочешь.
Мария взглянула на своего опекуна глазами, полными счастья и восторга. В те времена юной леди не подобало ходить без сопровождающих ее слуг, обычай, всегда раздражавший ее чувство независимости.
- Это значит, - прошептала она, не осмеливаясь верить своему счастью, - что я могу ходить в деревню, в бухту Доброй Погоды и на Райский Холм, не спрашивая вас об этом специально?
- Только не в бухту Доброй Погоды. - ответил сэр Бенджамин. - Это единственное исключение. Я бы предпочел, чтобы ты не ходила в бухту Доброй Погоды, и я объясню тебе, почему. Рыбаки, живущие там, очень грубый народ. Они в плохих отношениях с людьми из деревни и с теми, кто живет в усадьбе. Это большая незадача, потому что они отказываются продавать нам рыбу, а свежая рыба очень бы нам пригодилась. Так что рыбу мы покупаем на рынке в городке за холмами, а она уже не настолько свежая. Так обстоит дело с бухтой Доброй Погоды, но в остальные места ты можешь ходить с Рольвом или Барвинком, или с ними обоими.
- Я не знаю, что скажет мисс Гелиотроп, если я буду гулять только в компании животных. В Лондоне мне не разрешали без присмотра дойти до другого конца улицы.
- Я поговорю с ней. Принцесса, призванная править королевством, должна знать его вдоль и поперек, чтобы царить мудро. А как она его узнает, если ей не дать свободу?
Мария уставилась на него. Он уже второй раз говорил, что Лунная Усадьба принадлежит ей. Значит ли это, что, когда он умрет, она будет его наследницей? Но думать о смерти сэра Бенджамина было так ужасно, что она отогнала эти мысли прочь и решила больше об этом не размышлять. Сэр Бенджамин тоже ничего не сказал, потому что в этот момент они вернулись в сад и подскакали к конюшне, стоявшей с восточной стороны дома.
В конюшню Лунной Усадьбы вела широкая арка в толстой каменной стене, и это было восхитительное место. В арке, прямо у входа, была высокая голубятня, и воркование голубей и их чудесное оперенье составляли значительную часть очарования этого места. Оно было вымощено круглыми камнями нежных цветов, похожими на опалы, а между ними зеленел мох, в центре был глубокий колодец, огороженный каменной стенкой.
Мария спешилась и в восторге побежала к колодцу. Внутри ограды росли роскошные папоротники, свисая прямо до уровня воды, а защищающая от непогоды крыша покоилась на каменных столбах, так что под ней было прохладно и полутемно. Затененная вода была чернильно-черной, так что, когда Мария заглянула в колодец, она увидела в воде свое собственное необычайно яркое отражение. К тому же вода была холодная, как лед, как будто она била из невообразимых глубин.
- А он очень глубокий? - прошептала она с трепетом, обращаясь к сэру Бенджамину, который тоже спешился и бросил поводья Дигвиду, чтобы тот отвел Атланта и Барвинка позавтракать.
- Никто не знает, насколько он глубок, - ответил сэр Бенджамин, - вода никогда не спадает, даже в самую страшную засуху, и посреди лета она такая же холодная, как в январе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32