Поэтому я опустился на карачки и пополз вперед, вытянув перед собой посох. Когда я подобрался к Черити достаточно близко, чтобы она смогла дотянуться до посоха, ноги ее уже свисали с края почти до колен. Она крепко схватилась за один конец посоха, а я держался за другой, остановив ее скольжение к краю. Очень медленно, очень осторожно я начал пятиться назад. А потом черный лед парапета снова застыл, словно и не таял только что, и я осторожно оттащил Черити от края, лишив возможности поупражняться в прыжках без парашюта.
Как только она оказалась в безопасности, мы оба повернулись и посмотрели на Молли. Девушка лежала неподвижно, но дышала. Я перекатился на спину и лежал, приходя в себя. Черити поднялась и подошла к дочери. Я не пошел за ней. Не думаю, чтобы ей хотелось делиться со мной этим моментом.
Я ждал, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Черити опустилась на колени и обняла дочь, прижимая к себе, как маленькую, покачивая и приговаривая что-то вполголоса. С минуту мне казалось, что ужас и боль довели Молли до состояния, откуда уже нет возврата. Но потом она вздрогнула, открыла глаза и тихо заплакала, прижавшись к матери.
Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.
Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.
Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.
Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо – та часть лица, которую я разглядел под волосами, – казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.
Я узнал его.
– Ллойд Слейт, – прошептал я. – Зимний Рыцарь.
В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.
Он пошевелился и всхлипнул.
– Кто здесь?
– Дрезден, – откликнулся я.
Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.
– Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу… – Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. – Освободи меня. Давай же, ну!
– Освободить? – не понял я.
– От этого, – всхлипнул Слейт. – От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.
Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая – более жесткая, более темная – часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.
Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.
– Ты не понимаешь сути его наказания.
Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую – нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией – а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.
– Леа, – выдохнул я. – Блин-тарарам, что с вами?
– Мэб, – коротко ответила она.
– В прошлый Хэллоуин, – пробормотал я, – она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?
– Разумеется. – В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. – Ты не понимаешь истинной сути его наказания.
Я покосился на Зимнего Рыцаря.
– Э… Чего?
– Слейт, – мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. – Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль – естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.
С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.
– Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?
Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.
– Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, – это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве – и все, что ему останется, это ждать ее возвращения.
Я тряхнул головой.
– Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?
Леа улыбнулась.
– Любовь, – пробормотала она. – Может, да, а может и нет. Но желание – о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. – Глаза ее засияли. – Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся – и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. – Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. – Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.
На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.
– Да, – прошипела Леа. – Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. – Она зажмурилась на мгновение. – Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.
– Леа, – спросил я, – что случилось с вами? Давно ли вы так?
– Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.
– И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? – Я покачал головой. – Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.
Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.
– Безумное дерево, – прошептала она, и глаза ее снова закрылись. – Да.
Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.
– Гарри!
– Я здесь, – откликнулся я, помахав ему рукой. Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри. – Где Мёрфи?
– Успокойся, – выдохнул он. – Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?
– Дышит. – Я понизил голос. – Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере она плачет. Это добрый знак. Что там творится?
– Нам нужно уходить, – сказал Томас. – Быстро.
– Почему?
– Что-то надвигается.
– Всегда что-нибудь, да надвигается, – возразил я. – Ты поконкретнее можешь?
Он стиснул зубы и мотнул головой.
– С прошлого года… Эрлкёнига… у меня… интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще многовсякого спешит.
Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, печальный, голодный зов рога.
Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.
Еще один рог протрубил – зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык – со всех сторон. В горах на восток от Арктис-Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам – тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.
– Блин-тарарам, – выдохнул я и повернулся к крестной. – Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?
– Разумеется, – подтвердила Леа.
– Срань господня! – поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.
– Томас, это моя крестная, Леа, – представил я ее. – Леа, это То…
– Я знаю, кто это, – пробормотала моя крестная. – Я знаю, что это. И я знаю, чей он. – Взгляд ее снова уперся в меня. – Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.
Теперь поперхнулся уже я.
– Э… Сколько их?
Безумный блеск снова появился в ее глазах.
– Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.
Блин.
– Черити, – крикнул я. – Уходим!
Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, девчонка могла уже двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково бы нам пришлось спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.
– Томас, – сказал я. – Сможешь срубить хоть часть этого льда, не повредив ее?
Томас облизнул губы.
– Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?
– В гончую, – уточнила Леа, шаря по всем сторонам безумным взглядом. – Это совсем другое дело.
– Она была маминой подругой, – тихо шепнул я Томасу.
– Мой папаша тоже был маминым другом, – возразил он. – И ты знаешь, чем это кончилось.
Леа издала внезапный задыхающийся звук.
Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть похотливыми, на треть по-кошачьи бесстрастными, на треть безжалостно-хищными.
– Детка, – произнесла она слабым голосом. – Ты не долженосвобождать меня.
Я в замешательстве уставился на нее.
– Почему?
Она стиснула зубы.
– Мне нельзя еще доверять, – произнесла она наконец. – Еще не время. Я не смогу исполнить обещания, данного твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.
– Доверять? – не понял я.
– Не время, – произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. – Я не могу долго удерживаться от… – Она поежилась и опустила голову. Когда через несколько секунд снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза.
– Погоди, – прохрипела она. – Я передумала. Освободи меня.
Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.
Лицо Леа перекосилось от злости, и она испустила вой, от которого с карниза посыпались сосульки.
– Освободи меня!
– Что здесь, черт подери, происходит? – спросил меня Томас.
– Э-э-э… – протянул я. – Расскажу после того, как выберемся из этой задницы.
Томас кивнул, и мы поспешили к лестнице. На бегу я оглянулся. Фонтан уже восстанавливал свою форму, вода превращалась в лед. Тонкий слой его уже покрыл мою крестную. Я поежился, отвел глаза от нее и уперся взглядом точнехонько в несчастного Ллойда Слейта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Как только она оказалась в безопасности, мы оба повернулись и посмотрели на Молли. Девушка лежала неподвижно, но дышала. Я перекатился на спину и лежал, приходя в себя. Черити поднялась и подошла к дочери. Я не пошел за ней. Не думаю, чтобы ей хотелось делиться со мной этим моментом.
Я ждал, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Черити опустилась на колени и обняла дочь, прижимая к себе, как маленькую, покачивая и приговаривая что-то вполголоса. С минуту мне казалось, что ужас и боль довели Молли до состояния, откуда уже нет возврата. Но потом она вздрогнула, открыла глаза и тихо заплакала, прижавшись к матери.
Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.
Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.
Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.
Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо – та часть лица, которую я разглядел под волосами, – казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.
Я узнал его.
– Ллойд Слейт, – прошептал я. – Зимний Рыцарь.
В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.
Он пошевелился и всхлипнул.
– Кто здесь?
– Дрезден, – откликнулся я.
Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.
– Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу… – Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. – Освободи меня. Давай же, ну!
– Освободить? – не понял я.
– От этого, – всхлипнул Слейт. – От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.
Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая – более жесткая, более темная – часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.
Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.
– Ты не понимаешь сути его наказания.
Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую – нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией – а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.
– Леа, – выдохнул я. – Блин-тарарам, что с вами?
– Мэб, – коротко ответила она.
– В прошлый Хэллоуин, – пробормотал я, – она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?
– Разумеется. – В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. – Ты не понимаешь истинной сути его наказания.
Я покосился на Зимнего Рыцаря.
– Э… Чего?
– Слейт, – мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. – Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль – естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.
С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.
– Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?
Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.
– Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, – это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве – и все, что ему останется, это ждать ее возвращения.
Я тряхнул головой.
– Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?
Леа улыбнулась.
– Любовь, – пробормотала она. – Может, да, а может и нет. Но желание – о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. – Глаза ее засияли. – Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся – и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. – Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. – Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.
На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.
– Да, – прошипела Леа. – Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. – Она зажмурилась на мгновение. – Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.
– Леа, – спросил я, – что случилось с вами? Давно ли вы так?
– Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.
– И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? – Я покачал головой. – Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.
Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.
– Безумное дерево, – прошептала она, и глаза ее снова закрылись. – Да.
Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.
– Гарри!
– Я здесь, – откликнулся я, помахав ему рукой. Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри. – Где Мёрфи?
– Успокойся, – выдохнул он. – Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?
– Дышит. – Я понизил голос. – Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере она плачет. Это добрый знак. Что там творится?
– Нам нужно уходить, – сказал Томас. – Быстро.
– Почему?
– Что-то надвигается.
– Всегда что-нибудь, да надвигается, – возразил я. – Ты поконкретнее можешь?
Он стиснул зубы и мотнул головой.
– С прошлого года… Эрлкёнига… у меня… интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще многовсякого спешит.
Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, печальный, голодный зов рога.
Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.
Еще один рог протрубил – зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык – со всех сторон. В горах на восток от Арктис-Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам – тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.
– Блин-тарарам, – выдохнул я и повернулся к крестной. – Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?
– Разумеется, – подтвердила Леа.
– Срань господня! – поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.
– Томас, это моя крестная, Леа, – представил я ее. – Леа, это То…
– Я знаю, кто это, – пробормотала моя крестная. – Я знаю, что это. И я знаю, чей он. – Взгляд ее снова уперся в меня. – Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.
Теперь поперхнулся уже я.
– Э… Сколько их?
Безумный блеск снова появился в ее глазах.
– Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.
Блин.
– Черити, – крикнул я. – Уходим!
Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, девчонка могла уже двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково бы нам пришлось спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.
– Томас, – сказал я. – Сможешь срубить хоть часть этого льда, не повредив ее?
Томас облизнул губы.
– Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?
– В гончую, – уточнила Леа, шаря по всем сторонам безумным взглядом. – Это совсем другое дело.
– Она была маминой подругой, – тихо шепнул я Томасу.
– Мой папаша тоже был маминым другом, – возразил он. – И ты знаешь, чем это кончилось.
Леа издала внезапный задыхающийся звук.
Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть похотливыми, на треть по-кошачьи бесстрастными, на треть безжалостно-хищными.
– Детка, – произнесла она слабым голосом. – Ты не долженосвобождать меня.
Я в замешательстве уставился на нее.
– Почему?
Она стиснула зубы.
– Мне нельзя еще доверять, – произнесла она наконец. – Еще не время. Я не смогу исполнить обещания, данного твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.
– Доверять? – не понял я.
– Не время, – произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. – Я не могу долго удерживаться от… – Она поежилась и опустила голову. Когда через несколько секунд снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза.
– Погоди, – прохрипела она. – Я передумала. Освободи меня.
Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.
Лицо Леа перекосилось от злости, и она испустила вой, от которого с карниза посыпались сосульки.
– Освободи меня!
– Что здесь, черт подери, происходит? – спросил меня Томас.
– Э-э-э… – протянул я. – Расскажу после того, как выберемся из этой задницы.
Томас кивнул, и мы поспешили к лестнице. На бегу я оглянулся. Фонтан уже восстанавливал свою форму, вода превращалась в лед. Тонкий слой его уже покрыл мою крестную. Я поежился, отвел глаза от нее и уперся взглядом точнехонько в несчастного Ллойда Слейта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66