— Восемнадцать — знак белой кошки.
Мое туманное высказывание поставило Робике в тупик, зато Бенколин понимающе кивнул.
— Вы говорите, что были членом клуба два года. Кто ввел вас туда?
— Кто ввел?… А! Ну, если я скажу, это уже никому не причинит вреда. Это был молодой Жюльен Д'Арбалай, знаете, этот гонщик? Каким же успехом он пользовался у женщин, этот Жюльен!
— Пользовался?
— Он разбился в прошлом году в Америке. Его машина перевернулась в Шипсхед-Бей, ну и…
— Проклятье! — Бенколин с раздражением щелкнул пальцами. — Сколько ваших друзей — я имею в виду, людей вашего круга — являются членами клуба?
— Поверьте, сударь, я не знаю! Вы не понимаете. Там все в масках! Я не видел без маски ни одной Женщины, с которыми встречался. Я просто входил в большой зал, где так темно, что вряд ли узнаешь кого-либо даже без маски, и гадал, кто из моих друзей, даже из моей семьи, мог бы оказаться там! Клянусь вам, от этого мороз по коже подирает!
Детектив снова уставился на него холодным взглядом, напоминающим об угрозе публичного разоблачения, но Робике не отвел глаз. Он даже кулаки сжал, так ему хотелось, чтобы мы ему поверили, и лично мне казалось, что он говорит правду.
— И вы даже ни разу никого не заподозрили?
— Я там так редко бывал! Однако я слышал, — он на всякий случай посмотрел по сторонам, — что там есть узкий круг, члены которого хорошо знают друг друга, и среди них одна женщина, которая постоянно занимается привлечением новых членов. Но кто она, я не знаю.
Снова наступило молчание; Бенколин рассеянно постукивал ключиком по ладони.
— Представьте себе! — внезапно заговорил Робике. — Только представьте себе — вы приходите туда в маске, встречаете девушку, а она оказывается вашей невестой! О, это для меня слишком рискованно! Чтоб я еще когда-нибудь… И это убийство!…
— Очень хорошо. Тогда, господин Робике, я назову вам цену, которую вы мне заплатите за молчание. Вы одолжите мне этот ключ…
— Берите, ради Бога! Ведь убийство!…
— …на несколько дней. Потом я его верну. Очевидно, в… э… светской хронике будет сообщение о вашем возвращении во Францию?
— Наверное. А что такое?
— Хорошо. Даже очень хорошо. Хм. Номер девятнадцать — это напротив или рядом с номером восемнадцать?
Робике задумался.
— Честно говоря, я никогда не обращал внимания… Но думаю, это рядом. Да! — Он произвел какие-то сложные телодвижения, вспоминая расположение комнат. — Вспомнил. Это рядом.
— Окна тоже?
— Да. Окна всех комнат выходят во что-то вроде вентиляционного колодца. Но, пожалуйста…
— Замечательно! — Бенколин положил ключ в карман, застегнул пиджак и жестко взглянул на Робике: — Надеюсь, мне не надо вам объяснять, что вы ни словом не должны никому обмолвиться о том, что рассказали нам. Ясно?
— Я?! — не веря своим ушам, переспросил молодой человек. — Чтоб я кому-нибудь?… Ха! Вы за кого меня принимаете? Но вы даете мне слово, что выполните обещание?
— Даю, — кивнул детектив. — А теперь, мой друг, благодарю вас. Загляните в сегодняшние газеты, если хотите узнать, кто был убит. Всего хорошего!
Глава 9
Ветер на улице стал еще холоднее, и все небо затянуло тучами. Подняв воротник пальто, Бенколин искоса бросил на меня взгляд и улыбнулся.
— Кажется, мы его порядком напугали, — заметил он. — Мне очень не хотелось этого делать, но этот ключ… Ему же цены нет, Джефф, просто цены нет! Наконец-то нам повезло. То, что я собирался сделать, можно было устроить и без помощи ключа, но теперь это в миллион раз проще… Но вы, кажется, хотели мне сказать, что Галан назначил свидание мадемуазель Прево после представления в «Мулен-Руж». Верно?
— Я вижу, вы поняли мой намек.
— Понял ваш намек? Мой дорогой, я весь день готовился к этому. Он пытался опередить меня, придя в этот дом, но я это предвидел. Она теперь побоится встречаться с ним. О том, куда она поехала, он узнал от ее консьержки, которой мы дали соответствующие инструкции. Мы хотим, чтобы сегодня вечером у них состоялся обстоятельный разговор, который мы услышим. — Он засмеялся своим глубоким, почти беззвучным смехом и похлопал меня по плечу. — Голова у старика все еще работает, что бы там ни говорил Галан…
— Так вот зачем вы устроили, чтобы она пришла к мадам Дюшен?
— Да. И для этого я так внушал Галану вчера ночью, что мы не намерены предавать гласности тайны его клуба. Потому что он встретится с ней именно там, Джефф. Вы понимаете, почему это было неизбежно? Более того, видите ли вы неотвратимую последовательность событий, которые привели к этому?
— Не вижу.
— Ну что ж, за ленчем я вам ее обрисую. Но сначала расскажите-ка мне поподробнее, о чем они говорили.
Я пересказал ему, насколько это было возможно, все до последнего слова. Когда я замолчал, он торжествующе хлопнул в ладоши:
— Это даже лучше, чем я надеялся, Джефф. Нам сдали нужные карты! Галан считает, что мадемуазель Прево знает, кто убийца, и намерен это выведать. Вчера вечером ему это не удалось, но в соответствующей обстановке… Это совершенно отвечает моей теории.
— Но с какой стати Галану заботиться о законе и порядке?
— О законе и порядке? Пошевелите мозгами! Он же шантажист. Получив доказательства совершенного кем-то убийства, Галан добавил бы к своей коллекции материалов для шантажа наисовершеннейшее средство запугивания. Я это подозревал…
— Минутку, — перебил я. — Даже если предположить, что Галан непременно встретится с этой девушкой, — хотя как вы додумались до этого, одному Богу известно! — но даже если так, то почему вы были так уверены, что это произойдет в клубе? Я бы решил, что, поскольку клуб под подозрением, он будет последним местом, куда они отправятся.
— Напротив, Джефф, я подумал, что клуб — наиболее вероятное место. Задумайтесь на минутку! Галан не знает, что мы подозреваем Джину Прево в том, что она замешана в этом деле, — он же сам ей об этом сказал, судя по вашему рассказу. Несомненно, он догадывается, что за ним следят мои люди; откровенно говоря, им было специально приказано как можно больше мозолить ему глаза. Значит, где бы он ни встретился с Джиной Прево — у нее дома, у него, в любом театре или кафе, — она непременно привлечет наше внимание, и тогда, рассуждает он, мы наверняка заинтересуемся, кто же эта загадочная блондинка. Станем разбираться, выясним ее имя, обнаружим, что она находилась рядом с клубом в момент убийства… и они оба попались! А ведь клуб гораздо безопаснее. Ключей всего сотня, взломать замок практически невозможно, и полиция никак не сможет проникнуть внутрь, чтобы следить за ними там. Больше того, в такого рода заведение они оба могут прийти в разное время, и полицейским, наблюдающим за входной дверью, и в голову не придет, что они связаны друг с другом… Понятно?
— Значит, — подхватил я, — вы нарочно подыграли ему, рассказав все, что знаете о клубе, чтобы он мог организовать там свою встречу с Джиной!
— И чтобы я — или кто-нибудь из моих людей, неважно, — смог их разговор подслушать! Вот именно.
— Но к чему такой сложный план?
Он хмуро посмотрел на меня:
— А к тому, Джефф, что Галан не простой преступник. Сколько его ни допрашивай — хоть пытай, — все равно узнаешь только то, что он хочет, чтобы ты знал, и ни слова больше. Мы имеем дело с невероятно изворотливым умом, и наша единственная надежда — постараться его перехитрить. Я знал, что он снова встретится с этой девушкой, и знал еще до того, как стало известно, кто она.
— Ну да, снова с ней встретится. — Я приуныл. — Но ведь для этого надо было знать, что он с ней уже встречался.
— Ax, да это же было ясно! Вы услышите об этом в свое время. Теперь же, благодаря нашему другу Робике, мы с легкостью преодолели все трудности. Проникнуть в крепость можно было бы и так, но этот ключ делает эту задачу детской забавой. У нас есть комната по соседству с его, окно, выходящее в вентиляционный колодец… Джефф, он должен был бы обладать колдовскими способностями, чтобы догадаться об этом. Знаете, — вдруг без перехода сказал он, — что было самым существенным пунктом в его разговоре с Джиной Прево?
— То, что она, скорее всего, знает, кто убийца?
— Вовсе нет. Это мне и без того было известно. Главное — ее слова о том, что «там было темно». Запомните это!… Что ж, до ленча мы еще успеем нанести небольшой визит на улицу Варенн. Навестим родителей мадемуазель Мартель.
Мы остановились на углу этой извилистой улицы, проходящей через самое сердце Сен-Жерменского предместья. Тут я заколебался:
— Послушайте, эти истерические встречи с родителями… это невыносимо. Если нам предстоит пройти через то же, что сегодня утром, я бы предпочел воздержаться.
Бенколин медленно покачал головой, глядя на торчащий из почерневшей стены кронштейн уличного фонаря.
— Только не в этом доме. Вы знаете Мартелей, Джефф?
— Слышал эту фамилию, не больше того.
— Граф де Мартель — старейший и самый несгибаемый столп Франции. Фамильная честь для Мартелей — нечто патологическое. И при всем том старик — ярый республиканец… Кстати, не вздумайте ненароком обратиться к нему по титулу: Мартели потомственные военные, и званием полковника он гордится больше всего на свете. На войне он потерял руку. Жена его — маленькая старушка, почти совершенно глухая. Они живут в гигантском домище и проводят время играя в домино.
— В домино?
— С утра до вечера, — угрюмо кивнул Бенколин. — В молодости старик был настоящим игроком. Точнее, азартным человеком — из тех, кто, не раздумывая, рискует огромными деньгами при незначительных шансах на успех. От домино он, должно быть, получает какое-то сардоническое удовольствие! — И все же детектив стоял в нерешительности. — Это нужно проделать осторожно. Когда они узнают, где была убита их дочь… Знаете ли, Джефф, эта одержимость «фамильной честью» чертовски сложная вещь.
— Шомон сообщил им?
— Всей душой надеюсь, что да. И еще надеюсь, что у него хватило такта ничего не сказать о клубе. Впрочем, думаю, что музей восковых фигур для них не намного лучше. Однако…
Какие огромные пространства скрывает Париж в своих недрах! Сады Сен-Жерменского предместья, как мираж, открываются глазу, когда распахиваются ворота в этих высоких старинных стенах. Вам кажется, что аллеи здесь тянутся на долгие мили, что пруды заколдованы, а цветочные клумбы нереальны; вы бы ни за что не поверили, что в самом центре неугомонного Парижа может существовать столь обширный оазис деревенской тишины. Здесь посреди призрачных поместий высятся каменные дома с остроконечными крышами и башенками. Летом, в пору, когда на фоне зелени, искрясь в солнечном свете, полыхают цветы всевозможных оттенков, эти дома все равно кажутся гордыми, заброшенными и какими-то сказочными; но осенью их остроконечные крыши на фоне белесого неба вызывают чувство, что вы случайно забрели в сельскую местность далеко-далеко от этого города и этого времени, а то и вовсе переместились в параллельную вселенную… Увидев свет в их окнах, поневоле вздрогнешь. На закате на покрытых гравием дорожках можно встретить темный экипаж с четверкой лошадей и лакеем на запятках; и когда топот коней и поднятый экипажем ветер замрут вдали, понимаешь, что его пассажиры умерли уже лет двести тому назад…
Я не преувеличиваю. Когда старик привратник растворил перед нами ворота поместья Мартелей и мы зашагали по гравию подъездной аллеи, современный Париж перестал существовать. Автомобилей еще не изобрели. Лужайка выглядела опустелой, коричневые узоры мертвых цветочных клумб перемежались желтыми пятнами — это под деревьями к промокшей земле прилипли опавшие листья. Из-за дома, украшенного скорбными завитками чугунного литья, послышался шорох, звяканье цепи, а потом собачий лай. Он разносился по тонущему во влажных сумерках саду и эхом отдавался в шелестевших за ним аллеях. Будто в ответ, на первом этаже засветилось окно.
— Надеюсь, это чудовище на цепи, — поежился Бенколин. — Его зовут Шквал. Это самый злобный… Ого!
Он остановился как вкопанный. Из-за кустов в рощице молодых каштанов справа от нас выскочил человек. Он несся какими-то нечеловеческими прыжками. Когда видение достигло зарослей вокруг другой группы деревьев, мы увидели, что пальто у него на спине разорвано в клочья. Собака перестала лаять, и слышно было только, как шуршит опавшими листьями ветер.
— За нами следят, Джефф, — после паузы сказал Бенколин. — Это бодрит, не правда ли? Меня определенно взбодрило. Наверняка кто-то из людей Галана. Его спугнула собака.
Меня передернуло. Тяжелая капля дождя шлепнулась на лист передо мной, за ней еще одна. Мы поспешили к дому мимо коновязи, спеша укрыться под козырьком крыльца. Это крыльцо, по-видимому, сохранилось с прошлого века; в стенах все еще торчали кольца для привязывания лошадей. Слишком угрюмый дом для молодой девушки вроде Клодин Мартель. За увядшими виноградными лозами я заметил несколько плетеных кресел, обтянутых ярким ситцем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30