Содержание идеологии определяется конкретными историческими условиями
духовной жизни общества. А формальный механизм -- его социальной природой и
структурой. Если рассматривать идеологию как науку и как инструкцию для
поведения, то не нужно много ума, чтобы заметить ее "ложность" и
"непродуктивность". Но на то она и идеология, чтобы быть не наукой и
инструкцией, а особого рода формой, в рамках которой делается нечто
совершенно другое, порой -- прямо противоположное ее декларациям.
Бессмысленно говорить о том, что от нее исходит зло. И так же бессмысленно
говорить, что от нее исходит добро. Нет ложных идеологий. Нет и истинных. Ее
роль в обществе описывается совсем в иной системе понятий. Общество нашего
типа немыслимо вне каких-то идеологических форм. Оно есть идеологическое
общество в самой своей основе. И любая форма официальной идеологии вызвала
бы со стороны Правдеца такие же нарекания. Для него нападение на идеологию
есть лишь удобная форма нападения на нечто иное. А если вам не нравится
текстуальный вид идеологии, придумайте что-нибудь получше. Попробуйте сами
поработать в идеологии, и увидите, что даже при крайне оппозиционных
настроениях вы начнете петь ту же песенку. Обратите внимание, все
идеологические споры нашего времени так или иначе крутятся вокруг одних и
тех же сюжетов, Случайно? Нет, конечно. Они -- законный продукт нашего
времени. И других сюжетов нет. Или они незначительны и не всеобщи.
Говорят о незавершенности и даже неадекватности нашей официальной
идеологии. Это фактическая ошибка. Наша идеология есть законченное и даже
замкнутое целое. Не в том смысле, что ее в принципе нельзя улучшить с
какой-то точки зрения и дополнить. А в том смысле, что она как особое
социальное формирование исключает исправления и дополнения. Она в этом не
нуждается. В ее рамках могут быть созданы отдельные работы, имеющие сильный
эффект. Могут быть созданы идеологические тексты, отличные от официальной
идеологии и более интересные с какой-то иной точки зрения. Но это будет
идеологообразная литература или элитарная идеологическая беллетристика, а не
идеология в собственном смысле слова. Это будет компот для духа. А идеология
есть его черный хлеб.
Рождение идеологии неподконтрольно людям. Оно есть тайна, раскрыть
которую в принципе невозможно, хотя весь процесс и проходит у тебя на
глазах. Когда люди еще могут вмешаться в сотворение идеологии, они еще не
знают, что это есть идеология. А когда они догадываются об этом, бывает уже
поздно. Потому идеология рождается на свет сразу со всеми ее атрибутами.
Историю имеют тексты. Но идеология в качестве идеологии истории не имеет,
ибо ее рождение в этом качестве есть акт осознания не ее вида и содержания,
а ее социальной функции. Идеологию принимают как факт и считаются или не
считаются с ним как с природной необходимостью, а не как с явлением
разумности или неразумности людей.
Ко всему прочему надо еще иметь в виду то, что руководство страной не
есть однородная и монолитная группа. Оно вообще не есть даже социальная
группа. Это -- множество лиц, разбросанных по разным группам, множество
специальных групп, объединения лиц и групп, устанавливающие связи лиц
управляющей системы. Отношение к официальной идеологии есть важнейший
элемент в системе отбора лиц для руководства, в их карьере и в прочности
положения. Человек, которому в голову придет идея хотя бы как-то
реформировать идеологию (не говоря уж о том, чтобы отказаться от нее), не
будет допущен на путь, ведущий к власти в любых ее звеньях. А если он
выскажет такую идею уже достигнув власти, он сильно ослабит свои позиции
вплоть до полной потери власти.
Это очевидно, сказал Карьерист. Это очевидно, сказал Ученый. Это
очевидно, сказал Мазила. Это очевидно, сказал Неврастеник. Но мы же не об
этом говорим. И спор вспыхнул снова. И снова было сказано все то же самое.
Правдец, -- что же это все-таки такое, спросил Мазила. Не ищи аналогий,
сказал Болтун. Их нет. Правдец -- это огромный человек-ребенок,
несправедливо и жестоко и бессмысленно обиженный. Это -- проблема номер один
нашего времени. Это -- нечто большее, чем идеология, политика, мораль. Это
-- фокус всего. Концентрация всех проблем. Только сумеют ли люди сохранить
это достаточно долго!...
КОГДА
...Когда же все это кончится, сказал Болтун. Не раньше, чем прекратятся
очереди ко гробу Учителя, сказал Посетитель...
ОШИБКА НАЙДЕНА
Написав по сотне анонимок в разные инстанции, сопровоцировав по
полсотне неподписанных писем и сочинив собственное письмо Заведующему,
Секретарь и Троглодит добились создания комиссии по расследованию
деятельности Журнала. В письме Секретаря и Троглодита особое внимание
обращалось на то, что Претендент не имеет жизненного опыта, так как родился
на школьной скамье, и он окружил себя скрытыми иммигрантами, которые
постоянно ездиют за границу и скрывают там, кто они такие. Они употребляют
заграничные словечки и избегают употреблять наши, четко и открыто выражающие
нашу позицию. Секретарь и Троглодит неоднократно обращали на это внимание,
но их голос был гласом выпивающего в пустыне. Что же касается Мыслителя --
ближайшего помощника Претендента, то он хотя и есть талантливый самовыродок,
однако до мозга и костей не наш человек. Учитывая общие перспективы, они
настаивали...
Силы прогресса тоже не дремали. Претендент и Мыслитель, со своей
стороны, приложили усилия, и в Комиссию включили лиц, на которых они могли
рассчитывать. Секретарь и Троглодит тоже были довольны, ибо они тоже на этих
лиц могли вполне положиться. Комиссии дали указание найти ошибку. Комиссия
начала искать ошибку. В Комиссию включили Супругу, Неврастеника и Приятеля.
Польщенные вниманием, они не настаивали на показаниях против Секретаря и
Троглодита, но не препятствовали показаниям против Претендента и Мыслителя.
В знак признания заслуг Супругу потом выпустили в поездку. Неврастеника
допустили к защите, а Приятеля повысили. Что они делают, орал по сему поводу
Претендент. Они же гробят все дело. А что им остается, сказал Мыслитель.
Если бы не они, было бы хуже. Наконец, ошибка была найдена. В статье Киса
была опущена основополагающая цитата, и статья приобрела такой смысл,
который могли истолковать иначе. Узнав об этом, Кис опять наложил в штаны и
тут же покаялся, свалив вину на Клеветника. Кроме того, он нашел ошибку в
статье одного начинающего автора и обратил на нее внимание комиссии.
Комиссия сочла эту ошибку грубым искажением и отметила ее в резолюции. Хотя
начинающий автор был дурак и сам был готов на любую пакость, его уволили. И
много лет после этого его имя поминали в резолюциях и докладах до тех пор,
пока не нашлась другая подходящая к изменившемуся моменту ошибка другого
подходящего к этому моменту автора, которых и включили в новую резолюцию и
стали поминать в новых докладах до тех пор, пока...
ДВОЕМЫСЛИЕ
Омерзительное состояние, говорит Неврастеник. Сколько времени я потерял
на эту идиотскую комиссию. И главное -- приходилось поддакивать, делать вид,
что все это серьезно. А ты бы отказался, сказал Мазила. А ты почему член
Союза, спросил Неврастеник. А ты почему член Комитета по защите кого-то от
кого-то? Без этого мне нельзя, сказал Мазила. Ты думаешь, мне можно, спросил
Неврастеник. Понятно, сказал Мазила. Двоемыслие, выходит, неизбежно.
Выходит, сказал Неврастеник. О каком двоемыслии вы толкуете, сказал Болтун.
Никакого двоемыслия нет. Есть нечто совсем иное. Двоемыслие -- это от
беллетристики прошлого века, когда к человеку еще относились серьезно. Тут
другое. Есть стандартные механизмы общества. Одним кажется, что они
подчиняются им добровольно, другим кажется, что их вынуждают. Разве все
добровольно идут в армию? А почему тут не говорим о двоемыслии? Одни
принимают положение как должное, другие -- переживают как душевную драму.
Неврастеник переживает свою комиссию как человек, привыкший именно к таким
реакциям. О своей диссертации он почему-то забыл. А что его объединяет с
Претендентом? Теперь ничто. Статью-то в Журнале уже напечатали. Новую он
пока не собирается делать. Является для него эта комиссия чем-то
принципиальным? Нет. Ни за, ни против. В его личном деле она преходящая
неприятная мелочь. Не преувеличивайте! Не возводите свою мелкую психическую
неустойчивость по поводу мелких житейских делишек в ранг высокого
двоемыслия. Двоемыслие -- это звучит слишком театрально. Мы тут все-таки
рангом пониже. Мы -- в балагане. Притом имейте в виду, что нормальный
человек по поводу каждого случая, когда приходится принимать решение,
содержит в себе, по крайней мере, две возможности. Реализуется только одна.
Остальные возможности так и остаются лишь возможностями. Иногда они получают
иллюзорную реализацию. Например, разговоры шепотом с женой в кровати. Любой
официально выражаемый склад мыслей предполагает естественным образом в одном
и том же человеке возможность другого склада мыслей, по крайней мере
частично противоположного официальному. Так что случай с Хряком -- не
исключение выдающегося ума, а тривиальный пример более или менее нормальной
посредственности. Вы же все были в армии и знаете, как меняются люди,
становясь начальниками или лишаясь начальственных должностей. Вы знаете,
между прочим, чем отличается гениальный писатель от посредственного?
Думаете, глубиной и широтой понимания человека? Чушь! Исключительно
способностью выдумывать что-то свое и из себя и приписывать это любому
человеку. А потом литературные критики действительно замечают это в людях,
ибо в людях в потенции есть все, что угодно (поскольку в них нет ничего).
Неврастеник заявил, что он с этим категорически несогласен, поскольку такая
концепция обедняет человека. Мазила его поддержал и заявил, что такая
концепция оправдывает беспринципность. Болтун сказал, что принципиальность
есть качество нравственное, привносимое в человека извне как ограничение его
социальных потенций. И к данной теме оно никакого отношения не имеет. А
насчет обеднения -- было бы что обеднять! Вас возмущает ложь в других, но вы
боитесь признать ее в себе. Если хотите знать, самую глубокую основу всех
мерзостей образует не безнравственность средних и худших представителей рода
человеческого, а ущербная нравственность его лучших представителей.
КИБЕРНЕТИКА И ОБЩЕСТВО
Неврастеник назвал последнюю акцию ибанского начальства глупостью. Даже
младенцу было ясно, чем это кончится, сказал он. Ученый с ним не согласился.
Это сейчас кажется, что результат акции был очевиден заранее, сказал он. А
возьмите те данные, которые имелись до совершения акции, и попробуйте
рассчитать с ними наилучший вариант поведения! И Ученый стал рассказывать о
том, насколько трудными являются задачи управления обществом и принятия
наилучших решений. В заключение он описал радужные перспективы, которые
открываются на этот счет в связи с развитием и применением кибернетики.
Кибернетике в общественной жизни предстоит сыграть великую роль, поверьте
мне, закончил он свою в высшей степени квалифицированную речь. Но его
подняли на смех.
Все это вздор, сказал Болтун. Пусть, например, группа А должна
выработать линию поведения по отношению к В. Абстрактно говоря, А стремится
к наиболее выгодной для себя линии поведения. Но пусть группа А внутренне
расчленена и сама состоит из разнородных лиц и групп лиц. Встает вопрос: а
кто и как вырабатывает эту линию поведения? Это не научное совещание. Хотя
научные совещания теперь могут служить образцом бестолковости, и мое
противоставление лишено смысла. Внутри А есть люди, группы людей и
организации, которые существуют за счет того, что возникают проблемы
взаимоотношения с В. И рассматриваемая задача решается не как ученическая
задача на отыскание оптимального варианта поведения, а как элемент в тех
задачах, которые решают для себя упомянутые люди, группы и организации. Дело
тут не в уме или в отсутствии оного, а в их реальных взаимоотношениях, не
имеющих ничего общего с интеллектом. Можно применять машины, находящие
наилучший вариант, как предложил Ученый. Но это не меняет положения. Машины
обслуживают люди. Материал для машин поставляют люди. Теперь арена, на
которой разыгрывается наша задачка, несколько сместится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67