Не доверяя своим глазам и опасаясь, что охранники могли спрятаться, он обошел Башню с се вера, стараясь укрываться за деревьями, растущими на могилах.
Дождь зарядил снова, мешая находить точки опоры между камнями. Боринсону понадобилось несколько долгих минут, чтобы, цепляясь за стену, вскарабкаться на нее.
И тут его ждало новое открытие — наверху никого не было. Однако сбегая по лестнице во внутренний двор, он заметил двух городских стражей, совсем молодых людей с небольшим количеством даров, укрывшихся от дождя под защитой крепостных ворот.
В тот миг, когда молния вспорола ночное небо, он метнулся к ним и зарезал обоих. Никто не услышал их криков — как раз в этот момент раздался оглушительный раскат грома, от которого Башня содрогнулась.
Даже в те мгновения, когда Боринсон убивал юношей, его не покидало недоумение. Как так — ни одного «неодолимого»? Посвященные оставлены вообще безо всякой охраны?
Что-то тут не так. Может, это ловушка? Может, охранники спрятались среди Посвященных?
Обернувшись, Боринсон внимательно оглядел блестящую от дождя Башню. В больших комнатах было уже темно, хотя на кухне фонарь все еще горел. Внезапно сквозь крепостные ворота во двор ворвался ветер.
Существовало целое искусство или, может быть, наука о том, как убивать Посвященных. Некоторые из них сами сумели бы защитить себя не хуже охранников — те, к примеру, кто, подобно ему, обладали дюжиной даров и имели многолетнюю практику обращения с оружием. Даже искалеченные — глухие или слепые, немые или лишенные чувства обоняния — они все еще могли быть очень опасны.
Поэтому простой здравый смысл подсказывал, что, расправляясь с Посвященными, нужно держаться подальше от таких людей и убивать в первую очередь тех, кто служит им в качестве Посвященных. Таким образом, удавалось добиться того, что более сильный противник оказывался ослаблен без соприкосновения с ним.
Далее, вначале следовало убивать женщин и совсем молодых людей, то есть, самых слабых. Убив мужчину, владеющего двадцатью дарами, можно было внезапно оказаться лицом к лицу с двадцатью пришедшими в себя Посвященными, способными поднять тревогу или даже броситься в бой.
Искушение пощадить одного-двух Посвященных следовало отбросить; поступив таким образом, можно было столкнуться с тем, что они позовут охрану. Если уж убивать, то убивать всех.
Нужно стремиться поскорее расправиться с простыми людьми, которые сами никогда не приобретали даров, а лишь отдавали их. И нужно начинать с самого нижнего помещения Башни, заблокировав все выходы и постепенно продвигаясь в направлении верхних этажей.
Но все эти «правила», конечно, пригодны лишь в том случае, если никто в Башне не проснется.
Начну-ка я лучше с кухни, сказал себе Боринсон. Взяв ключи у убитого стражника, он запер опускную решетку, чтобы никто не мог ни сбежать из Башни, ни войти в нее, и отправился на кухню. Дверь оказалась заперта, но Боринсон поддел ее с помощью боевого молота и снял с петель. При наличии у него восьми даров мышечной силы, для этого даже не потребовалось никакой особой ловкости.
На кухне он обнаружил девочку, которая подметала пол; это удобнее было делать вечером, когда на кухне никого нет. Лет восьми, не больше, с волосами соломенного цвета. Боринсон узнал ее — во время прошлого Хостенфеста она прислуживала принцессе Иом. Слишком юная, чтобы отдавать дары, подумалось ему. Без сомнения, Сильварреста так не поступил бы с ней.
Другое дело — Радж Ахтен. Еще сегодня утром он был здесь и наверняка заставил девочку отдать ему свой дар.
Увидев Боринсона в дверном проеме, она открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука.
Голос — вот дар, которого она лишилась.
Боринсон почувствовал, что у него опускаются руки. К горлу подступила тошнота, ему стало нехорошо. Но — он был хорошим солдатом. Всегда был хорошим солдатом. И не мог допустить, чтобы девочка пролезла между прутьями опускной решетки и позвала кого-нибудь на помощь. Ее смерть станет жертвой, которая спасет тысячи жизней в Мистаррии.
Он бросился вперед и выхватил у нее веник. Она снова попыталась закричать, попыталась вырваться из его рук. В ужасе хватаясь за стол, перевернула скамью.
— Прости меня! — сказал Боринсон и одним движением сломал ей шею, не желая причинять лишние страдания.
Бережно положил труп на пол, услышал звук падения, донесшийся из кладовой, и увидел, как свет фонаря на мгновение перекрыла чья-то тень. Там стояла еще одна девочка, ее темные глаза поблескивали в полумраке.
Целый день он пытался представить себе, как все будет происходить, но даже и вообразить не мог, что в неохраняемой Башне ему придется убивать детей.
Так началась самая ужасная ночь в жизни Боринсона.
31. Вопросы, вопросы…
Пока они скакали по лесу под темными деревьями, Биннесман высоко держал свой посох, тусклое сияние которого освещало им путь. Это явно давалось ему нелегко, чародей выглядел измученным и ужасно старым.
Деревья быстро проносились мимо.
В голове у Габорна вертелись тысяча вопросов, душу тревожили сомнения. Ему хотелось поговорить с Биннесманом, но пока он помалкивал. В Мистаррии считалось дурным тоном расспрашивать чужестранца о том, что хотел выяснить Габорн. Принцу всегда казалось, что это правило вежливости — просто обычай, но сейчас ему стало ясно, что оно содержало в себе нечто — большее.
Задавая вопрос, один человек вторгался в Сферу невидимого другого. По меньшей мере, отнимал у него время. К тому же любая информация сама по себе представляет немалую ценность — как, к примеру, земля или золото — поэтому, добывая ее, один человек фактически грабил другого.
Чтобы не думать об обалин и исчезнувшей вильде Биннесмана, Габорн сосредоточился на этом открытии, размышляя о том, насколько часто в основе обычной человеческой вежливости лежит необходимость уважать Сферы других. Тут, несомненно, можно было наблюдать некоторую связь. И все же его мысли быстро вернулись к тому, свидетелем чего он недавно был.
Габорн подозревал, что Биннесман знал о надвигающихся темных временах гораздо больше того, о чем он говорил Радж Ахтену; не исключено, даже гораздо больше того, что он мог сказать. Чтобы стать чародеем, нужно было учиться долго и трудно. Габорну приходилось слышать, что даже основные принципы могли быть поняты лишь спустя недели или месяцы усиленных занятий.
После долгих размышлений Габорн пришел к выводу, что есть некоторые вещи, о которых не следует расспрашивать чародея. Какую цену пришлось заплатить Биннесману за то, чтобы вильде ожила? Этот вопрос ужасно интересовал Габорна.
Сейчас Охранитель Земли свернул с дороги на одну из боковых тропинок, петляющих под деревьями. Тьма стояла — хоть глаз выколи, ни один следопыт не смог бы проложить сквозь нес свой путь. Габорн не мешал чародею вести их в полной тишине, при свете звезд. Так продолжалось примерно с час, а потом они снова выбрались на дорогу. Отсюда Биннесман повернул коня на север и скакал в этом направлении до тех пор, пока дорога не привела их к гребню, по ту сторону которого лежали поля. Совсем рядом находилось селение Тротт, в двенадцати милях от замка Сильварреста.
Внизу на равнине виднелись сотни разноцветных палаток, принадлежащих купцам с юга. Эти люди прибыли на север, чтобы подзаработать во время Хостенфеста, но были вынуждены освободить поля рядом с замком Сильварреста в связи с появлением Радж Ахтена.
Биннесман остановил коня и посмотрел вниз, на темные поля. Выгорев под лучами летнего солнца, трава приобрела белесый оттенок и теперь отражала звездный свет, позволяя хоть что-то разглядеть.
— Смотрите! — прошептала Иом. Габорн проследил взглядом в том направлении, куда она указывала, и увидел, как по полям в сторону палаток с конями и мулами, предназначенными для караванов, крадется что-то темное.
Там внизу были нелюди, восемьдесят или сотня. Припав к земле, они ползли по полям поисках пищи. А на востоке, но краю леса вдоль гребня медленно двигались огромные горы; да ведь это же тройка Фрот великанов, понял Габорн!
Голодные. Они просто хотели есть. Радж Ахтен заставил их проделать долгий путь, потом на рассвете они пережили кровопролитное сражение и теперь были ужасно голодны.
— Нужно позаботиться о конях, — сказал Габорн. — Они нуждаются в еде и отдыхе. Но, может быть, безопаснее скакать по открытым полям, где никто не сможет подкрасться к нам незамеченным?
Габорн повернул коня на восток, в сторону замка Сильварреста. Отсюда была хорошо видна дорога, уходящая через Даркинские холмы на юг.
— Нет, нам нужно на запад, — возразила Иом.
— На запад? — переспросил Габорн.
— Моста у Хейворта больше нет. Если мы поскачем лесом, то можем пропустить Кабаний брод, да еще и рискуем наткнуться в темноте на армию Радж Ахтена.
— Она права, — заявил Биннесман. — Пусть Иом ведет нас.
Вид у него был предельно усталый. Интересно, в какой степени это объясняется выбросом энергии во время волшбы, подумал Габорн?
— Единственный путь на запад пролегает по Траммокскому тракту, — сказала Иом. — Он относительно безопасен. По приказу отца лес вырубили по обеим его сторонам.
Биннесман позволил дать коням еще несколько минут отдохнуть. Все спешились, с удовольствием распрямляя затекшие ноги и подтягивая подпругу.
Увы, совсем скоро Биннесман скомандовал:
— Пора. У нас всего несколько часов до тех пор, пока Радж Ахтен проснется. Нужно использовать их с толком.
И они поскакали вниз по склону холма, на равнину. Хотя кони вряд ли успели насытиться, а трава была высока, она уже успела высохнуть, да и ветер разнес семена, так что никакой особой питательной ценности она собой не представляла.
Проскакав по тракту с полчаса, они впервые за все время почувствовали себя достаточно свободно, чтобы поговорить и, в частности, обсудить некоторые планы.
— На этих дорогах мой конь будет быстрее ваших, — сказал Биннесман, — и, если не возражаете, немного погодя я поскачу вперед. Я тороплюсь в Лонгмот, в надежде найти свою вильде.
— Думаете, она там? — спросила Иом.
— Не знаю, — ответил Биннесман тоном, не располагающим к дальнейшим расспросам.
Вскоре впереди показалась ветхая ферма на берегу извилистого ручья. Позади нее виднелся маленький фруктовый сад и покосившийся сарай для свиней. Похоже, крестьянин, который жил здесь, опасался нападения — на сливовом дереве перед домом висел один фонарь, над дверью в сарай другой.
Еще бы этому крестьянину не бояться, подумал Габорн. Хибарка стоит на отшибе, никаких тебе соседей на расстоянии, по крайней мере, в милю. А великаны и нелюди нынче ночью охотятся в полях.
Отец Иом подскакал к фонарю и остановился, глядя на него, как зачарованный. Точно в жизни никогда фонарей не видел.
А ведь король Сильварреста и впрямь никогда фонарей не видел, подумал Габорн. По крайней мере, в той жизни, которую помнил. Сейчас все в мире для него внове, похоже на яркий, пленительный сон. Он все видит, но ничего не может по-настоящему понять.
Подскакав вслед за королем к фонарю, чтобы на его лицо падал свет, Габорн постучал в дверь. Почти сразу же она слегка приоткрылась и показалось лицо старухи, похожее на сморщенную репу.
— Не позволите ли напоить и покормить у вас коней? — спросил Габорн. — Может, у вас найдется что-нибудь и для нас?
— В это время ночи? — заворчала старуха. — Нет, будь вы хоть сам король! — и она захлопнула дверь.
Что это она, удивился Габорн? Он посмотрел на остальных. Биннесман улыбался. Иом негромко рассмеялась, подошла к сливовому дереву и сорвала несколько крупных фиолетовых слив. Габорн заметил мелькнувшую в окне хибарки тень — старуха пыталась разглядеть, что происходит у нес во дворе. Однако вместо стекла в окне был вставлен кусок выскобленной кожи, сквозь который можно было увидеть лишь тени.
— Не трогайте сливу! — завопила она изнутри.
— Можно, мы возьмем столько слив, сколько в состоянии унести, а взамен оставим вам золотую монету? — спросил Габорн.
Старуха мгновенно снова приоткрыла дверь.
— У вас есть деньги?
Из сумки, висящей на поясе, Габорн достал монету и бросил ее старухе. Она просунула руку в щель и схватила монету. Закрыла дверь, чтобы попробовать монету на зуб, а потом снова открыла се и прокричала, но уже более доброжелательно:
— В сарае есть зерно. Хороший овес. Берите, сколько нужно. И сливы тоже.
— Будьте благословенны и вы, и выше дерево, — сказал Биннесман. — Пусть оно хорошо плодоносит три года.
— Спасибо, — крикнул Габорн и низко поклонился. Вместе с Биннесманом они повели коней к сараю, оставив Иом кормить отца сливами.
Открыв дверь сарая, Габорн обнаружил там мешок овса и принялся пересыпать часть его в деревянную кормушку, чтобы покормить коней. Занимаясь этим, он внезапно заметил, с неприятным для себя чувством, что чародей пристально смотрит на него, не слезая с коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91