- Гм. Будь так добр, сними свой мешок и дай мне.
Ривас покосился на сестру Сью; та улыбнулась и кивнула. С явной неохотой он все же скинул с плеч брезентовые лямки и протянул мешок пастырю.
Тот взял мешок и, отступив на шаг, принялся расстегивать пряжки. Остальные пастыри тем временем хлопотали с новыми рекрутами. За исключением их негромких голосов единственными звуками оставался шум ветра в бетонных руинах.
- Ну или тридцать один, - заявил вдруг Ривас. Пастырь оторвался от мешка.
- Что?
- Может, мне и тридцать один год.
Тот уже откинул клапан заплечного мешка, но, нахмурившись, посмотрел на него.
- Может, и тридцать один, а? Тебе приходилось... быть с нами прежде?
- Нет, сэр. Я только вчера из дому сбежал. Мой отец батрачит у Бёрроуза. На виноградниках в поместье.
- Дай-ка разобраться, - мотнул головой пастырь, доставая из мешка какой-то объемистый, завернутый в тряпицу предмет. - Ты ушел из дома в тридцать один год и называешь это «сбежал»?
Ривас сделал глубокий вдох, пытаясь справиться с подступающей паникой.
- Да нет, восемнадцать, - выпалил он. - Нет, точно восемнадцать.
Пастырь открыл было рот, чтобы спросить что-то еще, но тут же закрыл его, ибо увидел, что именно было завернуто в тряпку: запасной Ривасов пеликан.
Взгляд, который он бросил теперь на Риваса, был полон подозрения.
- Это еще, черт подери, что?
- Чей-то пеликан, - почти шепотом отвечал Ривас после довольно долгой паузы.
- Чей-то? Это не твой?.. Да отвечай же, чтоб тебя!
- Нет, сэр. - Ривас в замешательстве провел рукой по губам. - У меня есть пеликан, только не такой красивый, как этот.
- Что ж, брат Боуз, музыка - это то, что нам приходится запрещать. - Он разжал пальцы, пеликан с жалобным «дзынь» упал на землю, и тот растоптал его тяжелым башмаком.
Пастырь повернулся и собрался было уходить, но вдруг застыл и резко повернулся к Ривасу:
- Скажи-ка, как тебя зовут?
Хмурое выражение, уже довольно долгое время царившее на лице Риваса, на мгновение исчезло куда-то.
- Брат Боуз, - ответил он, не скрывая гордости за верный ответ.
- Да нет, черт возьми. Я имею в виду, как тебя звали до того, как...
Тут вдруг послышался звонкий звук трубы, и чей-то голос с дальнего конца стадиона рявкнул в рупор: «Приготовьтесь встречать Господа нашего!»
Пастырь вытянул шею и увидел выходящего на поле пожилого мужчину в белой рясе.
- Сойер пришел, - сказал он. - Ступай на середину поля. А после причастия поговорим еще. - Он подтолкнул Риваса вперед и повернулся к остальным стаям, собравшимся у его башни. - Все новички - идите за этим братом. Я лично поздороваюсь с каждым после.
Ривас брел по раскисшему полю, из которого повылезали после дождя там и здесь зеленые ростки, и хотя плелся он так же медленно, как сотня с лишним других новичков со всех концов стадиона, мысли его метались в голове как бешеные.
Это ведь не мой пеликан, думал он. Свой-то я хорошо помню. Я накопил деньжат и купил его, когда мне исполнилось шестнадцать - о'кей, но тогда откуда же я помню тот, что он растоптал? Черт, я помню даже, что колок у пятой струны разболтан, так что ее приходится подстраивать после каждого номера...
Номера?
Какого еще номера? Ну да, я ведь выступаю в... как там это место называется? «Бомбежище» - вот как, в Венеции. Нуда, конечно, и мне двадцать пятьлет... тогда чего же, черт подери, я думал про восемнадцать или тридцать один?
И что, скажите на милость, я делаю в компании Соек? И почему прусь принимать причастие в трезвом виде?
Он задержался на мгновение, но смутное подозрение, что он здесь вовсе не случайно, только забыл, с какой целью, заставило его неохотно двинуться дальше. Он с опаской ощупал запястье и к облегчению своему убедился в том, что нож на месте. О'кей, подумал он, доиграем эту сцену до конца, только самого причастия попробуем избежать. Это, судя по всему, стадион Серритос, и по своим давним дням у Соек я помню, где здесь служебный выход с кухни. В общем, полагаясь на внезапность, быстроту и нож, я смогу выбраться отсюда и смыться в холмы за пару минут.
Облаченная в белое фигура сойера двигалась к центру поля быстрее, чем сужающееся кольцо причащаемых, и он проскользнул внутрь его за мгновение до того, как те остановились, коснувшись друг друга плечами. Десять долгих секунд он вглядывался в лица окруживших его людей.
- На колени, - произнес он голосом, напоминающим скрежет трущихся друг о друга бетонных блоков.
В наступившей тишине особенно громкими показались шорох и кряхтение, с которым все на стадионе подчинились его команде. Ривас, прищурившись, смотрел на сойера - белая ряса его сияла так ярко, что небо за ним казалось фиолетовым. Тот снова окинул взглядом свою паству, потом пересек круг и остановился перед девушкой человек за шесть справа от Риваса.
- Слейся с Господом, - произнес сойер, протянул руку и коснулся ее лба.
Она охнула, словно ее ударили под дых, и, выпав из круга, покатилась в грязь.
И вдруг Ривас все вспомнил: Берроуза, нанимающего его для избавления Урании, кошмар, в котором он видел ее, собственное беспокойство по поводу неожиданной восприимчивости к этой чертовой хищной религии...
Надо делать ноги, подумал он, инстинктивно потянувшись к спрятанному в рукаве ножу. Если уж примитивные трюки вербовщика с такой легкостью превратили его в улыбающегося зомби, что будет после причастия?
Но ты не можешь бежать, сообразил он в следующую же секунду, - не можешь, не пустив псу под хвост с таким трудом заработанную легенду дурачка-новообращенного, а вместе с ней и все шансы найти Уранию.
Но ведь и принимать причастия трезвым я тоже не могу, в отчаянии подумал он. Сердце его колотилось в похолодевшей груди, и, покосившись вправо, он увидел, что до него осталось всего два человека. Еще он заметил, что негромко всхлипывает, и ему стоило большого труда прекратить это.
- Слейся с Господом, - произнес сойер, дотрагиваясь до лба следующего паренька. Тот мешком осел в грязь, и Ривас услышал лязг зубов, когда голова его стукнулась о землю.
Ривас сунул руку в рукав, вытянул нож из ножен примерно на дюйм и прижал палец к режущей кромке. Потом сделал глубокий вдох и зажмурился.
- Слейся с Господом. - Ох. Шлеп.
Услышав, как шаги сойера замерли прямо перед ним, Ривас резко выдохнул...
... и с силой нажал пальцем на лезвие. Сталь прорезала ноготь и уперлась в кость. Боль пронзила его горячей, ослепительной вспышкой, и он заставил себя цепляться за эту боль, выкинув из головы все остальное.
Он даже не слышал, как сойер произнес положенное «Слейся с Господом».
Последовал бесшумный, оглушительный удар, и он провалился в ледяную бездну - такую холодную, что любое движение в ней (а он откуда-то знал, что в ней все-таки что-то шевелится и это «что-то» обладало разумом) казалось лишенным жизни. В какой-то древней книге он вычитал, что жидкий гелий закипает при температуре около абсолютного нуля... Все тепло его тела словно разом выдернули куда-то, но новое тепло вливалось в него через левую руку - через большой палец.
Тепло и холод словно раздирали его на части, и хотя он и сам разрывался между ними, остаток разума его тянулся к теплу, и он ощутил, как всплывает. Правда, то, что находилось в противоположном конце его души, оторвалось от него и теперь преследовало. Однако оно отставало, и скоро он уже не беспокоился ни об этом, ни о черном, ледяном разуме внизу.
Зато теперь его раздражали боль в бедре и липкая, в мелких камешках грязь на щеке. Он сел и огляделся по сторонам. Сойер ушел, хотя толпа по периметру поля никуда не делась, и все они стояли на коленях. Потом взгляд его упал на соседей по цепочке, причащенных.
Только двое-трое из них оправились от причастия, а может, просто и не теряли сознания, и теперь они глупо оглядывались по сторонам, словно пробудившись от глубокого сна. Большинство же оставались лежать в грязи. Некоторые дергались, остальные валялись как мертвые. У нескольких из тех, кого он мог разглядеть, шла кровь из царапин, полученных от падения или судорог; что ж, так его порезанный палец вызовет меньше вопросов.
Только тут он заметил, что голова его осталась ясной - такой же, как всегда, с нетронутыми памятью и личностью. Ба, его импровизация с болевой блокадой работала даже лучше, чем алкоголь, тем более что та, защищая от причастия, оставляла потом пьяным.
Эта мысль напомнила ему о пинте ячменного виски, спрятанной в клапане мешка, и он поспешно встал. Старательно изображая оглушенный вид, он побрел через поле к своей стае Соек.
Сестра Сью, не скрываясь, наблюдала за его приближением, но пастырь не поворачивался до тех пор, пока Ривас не оказался в нескольких футах от него. Только тогда он обернулся, держа в руках пинту виски.
- Ты быстро оклемался, - заметил пастырь.
Ривас отозвался на это глупой ухмылкой и смахнул со лба прилипшую прядь волос; при этом на лбу его остался мазок крови.
- А Мёрфи все во дворе играет, - тоном заправского ябеды протянул он, - хоть мамка звала его. - Отходя от причастия, чаще всего говорят именно такую ерунду.
- У тебя кровь идет, брат Боуз, - встревоженно сообщила сестра Сью, одновременно подавая пастырю знак, смысла которого Ривас не уловил.
- А? - Ривас покосился на окровавленный палец с видом, как он надеялся, безмозглого удивления. - Ба, правда!
- Должно быть, упал на какой-нибудь стеклянный осколок, - предположил пастырь. - Скажи-ка, брат, что это? - Он помахал в воздухе плоской бутылкой.
Ривас старательно наморщил лоб в мысленном усилии.
- Виски, - ответил он наконец. - Кажись, это мое.
- Было твоим.
Пастырь разжал пальцы. Бутылка не разбилась, упав на землю, но удара тяжелым каблуком уже не выдержала. Ривас как мог постарался скрыть свое огорчение.
- Спиртное - другая вещь, которую мы вынуждены запрещать, - объяснил ему пастырь. - Тебе еще повезло, что она была непочатой, а сестра говорит, что подобрала тебя нынче утром трезвым. И все-таки и спиртное, и музыкальный инструменту одного новичка... - Он многозначительно покачал головой. - Так как все-таки тебя зовут?
- Джо Уили, - наугад выпалил Ривас. - То есть нет, извините, я хотел сказать, брат Боуз.
- А сколько тебе лет?
- Я... это... не помню.
Пастырь кивнул, потом улыбнулся,
- Тебе понравилось причащаться?
Ривас зажмурился и принюхался к запаху вылитого виски.
- Ода, сэр. Очень,
- Это хорошо, потому что я назначаю тебе особый режим. Большинство людей причащаются не чаще раза в день, но тебе мы позволим проделать это сегодня дважды - здорово, правда? Мне кажется, ты сможешь рассказать мне больше... после этого. Как тебе это нравится?
Ривас открыл было рот для ответа, но пастырь перебил его:
- Да, и мы позволим тебе на этот раз сидеть, чтобы ты больше не упал и не расшибся.
Ривас округлил глаза.
- Вот здорово, - сказал он, но тут же нахмурился и перешел на шепот. - А другие... они не будут завидовать?
- Нет. Это будет нашей маленькой тайной. Иди за мной.
Осторожно ступая по грязи, он провел Риваса к маленькой двери в стене стадиона. За ней оказались полутемный коридор и дверь с железной задвижкой.
- Извини, - сказал он Ривасу, - здесь нет ни окна, ни лампы. Но теперь ведь сам Господь Сойер следит за тобой, так что тебе нечего бояться темноты. Там есть стул - найдешь его и сможешь сидеть.
Ривас поколебался немного. Даже сейчас, подумал он, я мог бы заколоть его и удрать. Даже проще, чем прежде. Но опять-таки это лишит меня легенды.
Вот интересно, я и правда так хочу вернуть Уранию? До такой степени?
- Да, - вздохнул он и шагнул в комнату. Дверь за ним сразу же захлопнулась. Затхлый воздух подтвердил, что комната и правда лишена окон и мала по размерам. Должно быть, бывшая кладовка. Секундой спустя он услышал лязг задвигаемой щеколды.
После нескольких минут осторожных поисков его порезанный палец болезненно соприкоснулся с обещанным стулом, и он уселся. О'кей, сказал он себе, уговоримся раз и навсегда: тебе нельзя больше пройти ни одного этого чертова причастия. Даже думать забудь об этом. Если придется, я укокошу сойера... но, может, мне удастся засвистеть его, а потом растянуться на полу - так, придя в сознание, он решит, что уже причастил меня.
Он надул губы и насвистел в ритме пальбы первые шесть нот «Пети и Волка» - живой, задорной мелодии, звучавшей в этом месте совсем уже дико. Потом, довольный, уселся поудобнее и принялся ждать.
Ему вспомнилось, как он впервые обнаружил это особое свойство музыки вообще и «Пети и Волка» в особенности.
В холмах к северу от пустоши Сил-Бич стая Соек, с которой он странствовал тогда, увидела на горизонте столб дыма. Пойдя в том направлении, они обнаружили разбитые, догорающие, разбросанные по дну пересохшей реки останки купеческого каравана из Санта-Аны. Скорее всего купцы стали жертвой банды так называемых ухарей. Ухари разъезжали на причудливых самодельных велосипедах и название свое унаследовали от легендарных древних мотоциклистов вместе с наводившими ужас ухающими мечами - благодаря особой форме те издавали громкое уханье, когда их быстро вращали в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38