– Ну, одно махонькое разумное зерно в этом есть. Если б ты знал мою тетю Беатрис, так сразу согласился бы, что она – настоящая рабыня африканских фиалок.
Но в-в-вегентологистическая космология посложнее будет. Перманентные войны добра и зла; бесконечные циклы самосева и роста; жизнь в нашем, земном мире – что-то вроде духовного отпуска в тылу между сражениями на космических фронтах противоборства фруктов. Вершинная задача, насколько я понял, вспомнить все свои предыдущие воплощения и выяснить, каким растением ты был в докембрийский период.
Гуннар вновь приложился к бутылке – и обнаружил, что она пуста:
– Это что же – они все хотят па-по-рот-ни-ка-ми стать?
Меня осенила грешная мысль:
– А знаешь что, Гуннар, если тебя так заинтересовала эта церковь, у меня в машине случайно завалялось фунтов тридцать брошюр и монографий. Если ты меня хорошо попросишь, я тебе их дам почитать и даже без возврата.
– Ишь что вздумал! – с этими словами Гуннар разбил свою пустую бутылку о голову подоспевшего гнома и сделал бармену знак, чтобы тот кинул ему новую. Очередная бутылка для Гуннара пролетела через участок пространства, несколько микросекунд назад занятый моей головой (не волнуйтесь, я успел пригнуться) и опустилась откупоренным горлышком вверх на жаждущую ладонь моего приятеля.
Да, когда Сэм отсутствовал, в «Раю» все шло совсем не так, как при нем. Однозначно.
– Спорим, в День Деревьев твоя подружка просто писает от удовольствия, – заметил Гуннар. Я только вздохнул:
– В этом году они устраивали заутреню на рассвете в дендрарии парка Комо. Во время ужина видеозапись показывали.
– У-жи-на?
Улыбнувшись, я пожал плечами:
– Ну, один плюс у них есть – они не вегетарианцы. На ужин подавали копченые ребрышки, курятина и бифштекс форматом тридцать на сорок. Откормили меня, как поросенка. Хрю-хрю. – Откинувшись на табурете, я похлопал себя по животу и шумно отхлебнул виски.
Гуннар кивнул:
– Ну ладно, это уже пол-удачного вечера. Вернемся к твоей подружке. Дала ли она тебе шанс… э-э-э… вспахать поле? Разбросать твои семена? – Сдвинув брови, он почесал подбородок. – Ну, как это могут метафорически назвать вегентологи?
Вновь припав к стакану, я выиграл несколько секунд для финальной полировки Гениальной Лжи. «А-а, пошло оно все кой-куда, – решил я, – скажу правду».
– Нет, – сознался я.
Гуннар, похоже, ничуть не удивился.
– Часов в девять возвращаемся мы на стоянку у ресторана, где я запарковал машину. За рулем была она. Затормозила. Остановилась не заглушая мотора. Явно ждала, пока я уберусь из ее машины. Ну, я набрался храбрости по максимуму, перегнулся к ней и поцеловал прямо в губы.
Гуннар выгнул бровь:
– Тогда-то она и начистила тебе фары? Я покачал головой:
– По-моему, лучше бы начистила. Нет, она просто уставилась на меня с невероятно недоумевающим видом, словно говоря: «А это еще зачем?» Ну я, это самое, ну, знаешь, стал мучительно подыскивать слова…
– Это ты великолепно умеешь, – вставил Гуннар.
– А она сказала: «Не пойми меня неправильно, Па… э-э-э. Макс. Серьезно, я польщена, что ты так ко мне относишься. И знаешь, развлечься с тобой в постели было бы довольно забавно. У меня сто лет не было мужчин, которые так остро нуждались бы в наставнице. Но, Макс, секс без эмоциональных коннотаций – всего лишь коллективная мастурбация, а мне, честно говоря, уже надоело коллекционировать скальпы».
Гуннар плюхнул свою освобожденную от пива бутылку на стойку:
– Тогда-то она и пожала тебе руку на прощанье? Я поставил свой пустой стакан рядом с Гуннаровой пустой бутылкой:
– Угу.
Мы оба уставились на отблески виртуального света в виртуальном стекле.
– Гуннар? – раздалось за нашей спиной. – Макс Супер?
Мы единодушно оглянулись. Перед нами стоял один из прилизанных мальчиков-автоматчиков дона Вермишелли, заложив правую руку за лацкан дорогого, но безвкусного пиджака в мелкую полоску. Он больше походил на Наполеона с рекламного плаката бутика, чем на парня с револьвером за пазухой.
– Дон сейчас вас повидает. Переглянувшись, мы с Гуннаром синхронно спрыгнули с табуретов.
– Как удачно, что мы сегодня в видимом состоянии, – заметил я.
– Заткнись, Макс, – прошипел Гуннар. – И ради Бога, учти – говорить буду я. Твой язычок нас обоих на тот свет отправит.
9. ПЕТРУШКА. ШАЛФЕЙ. РОЗМАРИН. «ПОЛИПО ВЕРАЧИ»
Дон Луиджи Вермишелли имел личный столик в дальнем левом углу «Рая». В «Раю» преобладали круглые столики. Но столик дона имел форму полумесяца – чтобы удобнее было его эффектному брюху.
Я уже упоминал, что в виртуальной реальности детали становятся видны по мере приближения к человеку или предмету. Дон Луиджи умело пользовался этим фактором. Взгляните на него из противоположного угла зала – и вам покажется, будто это белый метеорологический аэростат в шляпе и с руками. Но приблизьтесь к его столику, и вы убедитесь, что это человек – хотя и невероятно тучный – в белом льняном костюме-тройке, белой рубашке, с белым галстуком и в белой шляпе-панаме. Подойдите еще ближе, и вы откроете для себя, что багровый, бесформенный ком между полями его шляпы и воротником рубашки – вовсе не колоссальный помидор-мутант, а просто-напросто его голова. Сделайте несколько финальных шагов, проникнув в зону беспредельного влияния (не говоря уже о гравитационном притяжении) дона Луиджи, и вы услышите жалобные переборы мандолины, узрите мерцающие огоньки свечей (подсвечниками служат бутылки от кьянти) и подивитесь, что, несмотря на невероятное множество деликатесов на столике перед ним, белый костюм дона Вермишелли не осквернен ни единым жирным пятнышком или капелькой соуса.
Обычно примерно в этот момент несколько из мальчиков-автоматчиков дона засовывают свои револьверы вам в ноздри и спрашивают своего босса, не желает ли он отправить вас на тот свет.
– Мальчики, мальчики, – произнес дон Вермишелли. – Что с вами такое? Расслабьтесь.
Голос у него был удивительно грубый и негромкий, а акцент такой сильный, что его правдивое воспроизведение средствами орфографии подпадало бы под закон о высмеивании этнических групп. Так что я этот акцент воспроизводить не буду. – Гуннар и Макс – мои дру-зь-я.
Мальчики-автоматчики, попятившись, пропустили нас к столику.
– Прошу, – заявил дон Луиджи, похлопывая по дугообразной скамье справа от себя. – Посидим. Поговорим.
Я попытался уступить Гуннару честь восседать рядом с доном, но Гуннар столь же рьяно пытался уступить эту честь мне, так что мы оба суетились вокруг скамьи, как клоуны, пока я не плюнул и не уселся на спорное место сам. Гуннар, кряхтя, примостился около.
– Итак, Макс, – проговорил дон, – Гуннар сказал мне, что у тебя маленькая проблема и что, как ему кажется, я смогу ее решить.
Я покосился на Гуннара, который, очевидно, набирался смелости, чтобы ответить вежливо и осторожно, потом вновь обернулся к дону Луиджи и решил не тянуть кота за хвост.
– Точно, – сказал я. – А вы можете?
Гуннар весь побелел.
Дон Луиджи отсканировал меня пристальным, леденящим кровь взглядом, после чего неспешно кивнул.
– Да, Макс, я могу решить твою маленькую проблему вместо тебя. – Тут Гуннар облегченно вздохнул. – Вопрос в том, – продолжал дон, – готов ли ты заплатить мою цену?
Гуннар вновь раскрыл рот, но я вновь ринулся в схватку вперед него:
– Сколько?
Дон цокнул языком, покачивая своей великаньей, распухшей головой:
– Какой нетерпеливый мальчик! Погоди, вначале мы будем «манджиаре» . Еда – это жизнь, Макс. Если вести деловые разговоры на пустой желудок, сердце заболит. – Поднатужившись, он вытянул вперед руки и, соединив их над своим животом-горой, один раз хлопнул в ладоши.
В зону видимости, трепеща и звеня, вплыли две ультрапухлые блондинки в чем их мать родила (не считая, конечно, ювелирных украшений, грима и туфель на шпильках).
– Друзья мои, – произнес дон Вермишелли, – позвольте вам представить сестер Силикконе: Бэмби и Слонни.
Насколько я понял, Бэмби звалась та, что слева, хотя, на мой взгляд, ни малейшей разницы между ними не было. Гуннар, впрочем, эту разницу явно просек.
– Милые мои «гноччи», – сказал им дон, – мои друзья голодны. Принесите им покушать. Хм-м, – он задумчиво потер часть своих подбородков (первый и второй сверху), – для начала – немножко «полипи верачи аль-аглио» и «дуппа ди каппеллетти». Потом, может быть, тарелочку «тальятеллле верди алла маринара», еще тарелочку «старне аль вино россо» и буквально парочку «фонди ди карчиофи трифолари». Теперь закуски. Я хочу… – Он прервался, нахмурился и взмахнул рукой, отсылая девиц. – Не важно, это я решу, когда вы вернетесь. Ну-с, «андьямо», «андьямо»! – И он поторопил Слонни ласковым шлепком по «куло». Хихикая и позвякивая, сестры Силикконе исчезли.
Дон Вермишелли вновь обернулся к нам с Гуннаром.
– А теперь, друзья мои, – он поднял бокал, – за дело.
«Давно пора, черт возьми, – подумал я. – Ага. Мы о чем будем го…»
Гуннар больно ткнул меня локтем под ребра, привлекая мое внимание к полному бокалу, который возник передо мной на столе.
– Это тост такой. Макс.
Подняв свой бокал, Гуннар чокнулся с доном:
– ЗА ДЕЛО!
В конце концов еду нам принесли. Смотреть на эти кушанья было очень интересно, а есть их – не очень, ибо у виртуальной еды нет ни вкуса, ни питательной ценности. Бэмби и Слонни остались у столика нас обслуживать – что тоже было абсолютно безвкусно, но порой довольно забавно: мне очень понравилось, как Гуннар, пытаясь проиллюстрировать анекдот о летчиках с авианосца, использовал пупок Бэмби вместо бокала для вина. После этого Слонни разлеглась на моем участке стола и пригласила меня повторить этот фокус с ней, но к тому времени я вычислил по странной тональности ее голоса, что она пользуется устройством сдвига частот. А это с девяностопроцентной надежностью свидетельствует, что перед вами человек, которому, хоть тресни, никак не удается разобраться со своей сексуальной ориентацией.
В положенное время со стола убрали, сестры Силикконе испарились, и пришел момент, когда прихлебывая «вино россо» и доедая остатки «полили верачи», мы приступили к деловому разговору.
Гуннар облизывал свои виртуальные пальчики.
– Это было истинное наслаждение, – сказал он дону. – Знаете, я даже и не предполагал, что еда – это так увлекательно. Например, вот это, – он встряхнул в воздухе «полили», – что за зверь такой?
– «Полипи верачи алль-аглио», – сообщил дон.
– Нет, я хочу сказать, из чего это? Что мне заказать, когда я в следующий раз пойду в «Бон Джорно»?
***
«ПОЛИПИ ВЕРАЧИ АЛЛЬ-АГЛИО»
Возьмите одного осьминога. Вырежьте глаза, пасть и чернильный мешок. Остальное положите на доску и отбейте деревянным молотком до изнеженного состояния. Поместите осьминога в керамическую миску и заправьте оливковым мослом. Добавьте чеснок, лавровый лист и тмин. Плотно закрыв миску, продержите ее на слабом огне один-два часа; чем крупнее осьминог, тем дольше выдержка. Когда осьминог разварится, добавьте по вкусу соль, перец, розмарин и петрушку. На стол подавайте в супнице.
***
– Это из осьминога, – пояснил дон. – Цельный осьминог. Его бьют, пока он не превращается в нежное-нежное месиво, а потом два часа вываривают в кипящем чесночном соусе.
– А-а… – Гуннар выждал, пока дон на минуту отвлечется, положил «полипи» на стол и брезгливо прикрыл салфеткой.
– Итак! – бодро вскричал я. – Я понимаю, что время еще детское, но не могли бы мы потратить минуту-другую на дела? Ну, просто чтобы убить время до десерта.
– Десерт? – простонал дон Вермишелли. – Так рано? Ох, какие же вы нетерпеливые, ребятишки – но все же, понимаю, время пришло. – Кивнув, он сделал еще глоток из бокала и вытер верхнюю губу салфеткой размером с простыню. Я уже собирался попросить его не тянуть, когда он заговорил сам: – Макс? Гуннар описал мне твое положение. Тебе нужна… как это по-английски? – ПРАЧЕЧНАЯ, где деньги делаются чистыми. Я могу это устроить.
Ну-у, вообще-то это и требуется.
– НО, – он погрозил нам пальцем, – я не буду играть в кошки-мышки с вашей налоговкой. Это она упекла беднягу Альфонса в каталажку. – По его лицу скользнула тень печали. Лицо было большое, путешествие печали – медленное, так что я успел обернуться к Гуннару:
( – «Альфонс»?
– Капоне. Иногда дон путается, в каком веке живет.)
Печальная гримаса Вермишелли закончила свое путешествие в исходной точке.
– Итак, это будет не самая идеальная отмывальня. Но она не позволит твоей приятельнице Амбер узнать, кто ты на самом деле. Этого хватит?
Я покосился на Гуннара. Тот кивнул. Кивнул и я.
Дон тоже кивнул:
– Чудесно. Ну а взамен я прошу всего лишь небольшой гонорар за уход за вашими деньгами – чисто символический. Так, пшик какой-то.
Очевидно, он ждал нашей реакции.
– И сколько?
– Десять процентов. Мелочь.
Гуннар чуть к потолку не подпрыгнул:
– ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ?
– Тише-тише, – пожал плечами Вермишелли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46