Обе стороны, огрызаясь, отступят и займутся своими делами.
– А Ван Кемпелен?
– Он останется в живых.
– Почему?
Я вспомнил пожилого пучеглазого человека, который угощал нас чаем в Париже и выразил уверенность в нашем благополучии, когда мы выбрались, чтобы бежать по крышам. Да, он корыстен, но он не убийца, не сумасшедший, не хищник. Но разве мог я сказать об этом. Даже если бы и сказал, это ничего бы не значило.
– Потому что я так хочу, – ответил я.
Он сделал движение, как будто вновь потянулся за фляжкой, подумал и опустил руку.
– Это значит, что мне до конца жизни пришлось бы следить, чтобы он снова не выкинул номер с золотом.
Я почувствовал, как левый краешек верхней губы дернулся вверх.
– Думаю, вы можете себе это позволить? – спросил я.
– Черт вас возьми, сэр, – процитировал он. – Если это вас устроит, то так и будет. А теперь пожмем друг другу руки?
– Нет.
Он уронил сигару на пол и наступил на нее.
– Но что ж, хорошо, – заметил он. – Наши действия должны быть скоординированы. Мы наметим план действий, согласуем распоряжения. Входы и выходы будут наши…
Мы вошли в глубокий подвал, освещенный факелами и свечами, в тот же день, но позднее. Все здесь немного напоминало устройство рабочего стола Ван Кемпелена в его парижской квартире, только масштабы были гораздо значительнее. Работало несколько духовых шкафов. Здесь были кувшины, бутылочки, перегонные кубы и реторты, но большую часть емкостей составляли большие баки, расставленные на полу, непонятно в каком порядке. Огромное количество темного металла лежало на брезенте посередине комнаты. Энни в простом сером платье стояла рядом с баком, держа пару проводов, которые тянулись от него. Она посмотрела в нашу сторону, когда мы вошли, отпустила провода и подошла ко мне. Я обнял ее.
– Я знала, что ты придешь, – сказала она, – сегодня.
Ван Кемпелен посмотрел в нашу сторону.
– Я знаю вас, – сказал он. – Вы были с маленьким человеком и обезьяной.
Я кивнул.
– Я снова пришел, – потом обратился к Энни: – Пойдем, Энни. Давай выберемся отсюда.
Она посмотрела в сторону Ван Кемпелена.
– Можете идти. Закончите подзарядку позднее, – сказал он.
Я вывел ее оттуда, а потом – вверх по лестницам, через залы и галерею, наружу, в сад, оставив их там, внизу.
Много позднее, когда мы лежали среди великолепия и солнечного света, рассматривая золотые деревья, я заметил: – Так процесс включает в себя месмеризм?
Она кивнула, потом зевнула.
– Это секретная составная часть таких трансмутаций большого масштаба, – объяснила она, – специальный вид месмеризма.
– О, – сказал я, – специальный? В каком смысле?
– Энергия другого мира, – ответила она. – Будет большой ее приток, когда наконец закроется дверь для возвращения По.
– И это случится сегодня вечером во время работы?
– Им бы хотелось этого, – сказала она, – но этого не случится. Все это время я не держала его открытым для их пользы.
– Ты потеряла меня.
Она улыбнулась.
– Нет, я еще никого не потеряла. Даже По. Я собираюсь дать им золото и вернуть его назад. И все мы трое наконец-то будем вместе, здесь.
– Я не ученый, – сказал я, – и мои навыки месмериста далеко не совершенны. Но даже не зная математики, которая, наверное, может доказать такие вещи, я уверен в этом: в этом мире ничего не дается просто так. Какова цена?
Она опять улыбнулась.
– Мистер Элисон не подозревает, что мне известен его секрет, – сказала она. – Он с той Земли. Таким образом, я могу послать его взамен По, а потом закрыть дверь. Мы воссоединимся, а мистер Грисуолд будет безмерно благодарен.
– Держу пари, – сказал я, – это его идея, не так ли?
– Да.
Это было похоже на калейдоскоп: все постоянно менялось. Удастся ли ее уловка? Была ли у Ван Кемпелена тайная армия гомункулов, дожидающихся подходящего момента, где-то после полуночи золотого седьмого октября, чтобы выступить от его имени? Пожалуй, я был единственным, у кого не было плана на случай непредвиденных обстоятельств.
Я поцеловал ее и сказал: – Расскажи мне еще о месмеризме. Когда сила так велика, как наша, должны быть специальные меры, чтобы держать ее под контролем.
– О, да, – ответила она. – Мы должны сконструировать собственные инструменты…
В ту ночь, особенную из всех ночей года, далеко за полночь мы шли в подвал, похожий на пещеру, особняка в Арнгейме, чтобы приступить к трансмутации.
Частные армии Сибрайта Элисона и людей, которых он окрестил Омхоли Тринити, стояли друг напротив друга во всю длину лаборатории. На каждой стороне их было около сорока. У каждого была винтовка и пара пистолетов; можно было увидеть также множество остроконечного оружия. Я представил, что было бы, если бы пули рикошетом начали летать по всему пространству. Штатские… Я заранее тайком пробрался и наскоро выкопал небольшую траншею – недалеко, налево от меня – и закрыл ее куском отрезанным от брезента, на котором лежала гора свинцовых заготовок. Я предполагал что-то подобное; при первом намеке на возможность перестрелки я собирался вместе с Энни нырнуть туда.
Ван Кемпелен соединял шланги между резервуарами, подсоединял провода от последнего резервуара к дальней части кучи свинцовых заготовок. Энни сидела в сияющем черном кресле, которое казалось, было сделано из осколков обсидиана. Стеклянный шлем покрывал ее голову и она опиралась на полосу из золота, которая проходила вдоль высокой спинки. Ей в руки дали два провода, которые тянулись к ближайшей стороне свинцовой кучи.
Ван Кемпелен прошептал ей последние инструкции, потом кивнул Элисону и остальным. Тут же напряжение, отличное от телепатического, заполнило помещение. Я сделал шаг к Энни и почувствовал нарастание сил, которыми она манипулировала. В одном из резервуаров послышалось бульканье. Какие бы силы не исходили от Энни, они стали вибрировать. Остальные емкости начали резонировать.
Я словно бы услышал жалобный вой, звучащий на очень высокой ноте, внезапно у меня заболела голова. Затыкать уши не было смысла, хотя все пытались делать то же самое. Потом вой затих, и в воздухе поплыли едва различимые фигуры – странная рыба, странное море… Вибрация снова усилилась. Казалось, что на нее можно было опереться. Вспомнив свои дневные впечатления, я почувствовал теперь в явлении что-то более знакомое.
Звук уходил и мгновенно возвращался. Короткие взрывы света вслед за этим наполняли воздух над резервуарами, вокруг серой кучи. Руки Энни, лежащие на проводах, были белыми от напряжения.
Потом возникла рябь. Это было так, словно всех людей, стоявших напротив, и все, что было вокруг, я увидел сквозь линзу мелкого ручья. Ничего не изменилось, но все же изменилось все. Казалось, что все в подвале колеблется.
Потом точки света – на этот раз большей частью золотого – возвратились, чтобы смешаться с рябью.
Я сделал еще шаг к Энни. Возникло какое-то давление. Серые заготовки на мгновение вспыхнули желтым за пеленой ряби. Через некоторое время вспышка повторилась – на этот раз золотая и более продолжительная. Груда, казалось, меняла форму, уменьшаясь с каждым новым озарением и увеличиваясь, когда вспышка угасала.
Я взглянул на Элисона. Он улыбался. Частота колебаний возросла. Серо-золотые затмения-вспышки становились все чаще и чаще. Потом золотой период цикла увеличился, серый сократился. Потом началось потряхивание, раздались отчетливые звуки скрежета свинцовых заготовок, трущихся друг о друга, словно заработал внутренний импульс, стремящийся удержать массу. Некоторые бруски выпали из общей кучи.
Я снова посмотрел в сторону Элисона. Он, казалось, был заключен в рамку из огня, но совершенно не ведал об этом.
Потом колебание прекратилось, и я увидел гору золота. Все присутствующие, казалось, перевели дыхание в одно и то же время. Прекрасный, маслянистый, тяжелый блеск…
Я несколько раз перевел взгляд с золота на Энни, на Элисона и обратно. Ничего не происходило. Никто не двигался. Что-то должно было произойти. Должна быть ответная реакция, движение, балансировка…
Энни вскрикнула. Свет, окружавший Элисона, угас.
То, что Энни прокричала, были слова: – По умер!
На лице Грисуолда была улыбка. Энни освободилась от проводов, отшвырнула свою стеклянную корону.
Что-то похожее на огромный вздох пронеслось сквозь помещение, и раздался стук, похожий на землетрясение на кирпичном заводе.
Куча стала больше и потеряла свой блеск, стала серой и развалилась.
Грисуолд взревел, Элисон – тоже. Но никто из них не выстрелил.
Энни повторила свои слова очень тихо, но отчетливо. От трепета, возникшего, как эхо, содрогнулся огонь свечей и факелов.
– По, – сказала она снова, – умер, – и раздался треск над нашими головами. Потом отовсюду на нас посыпалась пыль.
Все подняли глаза кверху. Раздались звуки грохота и треска.
«В конце этого предложения я задумался и на мгновение прервался, так как мне показалось (хотя тут же я решил, что мое больное воображение обмануло меня), что из самого удаленного уголка здания донеслось едва различимое ухом эхо, или что-то очень похожее на эхо, вызванное звуком треска и грохота, который сэр Ланселот так точно описал. Это было, вне сомнений, простое совпадение, которое привлекло мое внимание, так как среди стука оконных рам и обычного набора шумов все усиливающейся грозы звук, сам по себе, не имел решительно ничего, что могло бы заинтересовать или обеспокоить меня. Я продолжал свой рассказ…»
Потом словно тяжелые удары обрушились на стены, за ними последовал скрежет. Все помещение, казалось, ходило ходуном, и еще несколько брусков выпало из серой кучи. Элисон, быстро озираясь по сторонам, стал отступать к лестнице. Еще мгновение, и трио напротив него сделало то же самое. Потом донесся грохот, похожий на гром.
– По умер, – раздался шепот, заполнивший все пространство подвала.
«И Итэлред поднял свой меч и ударил дракона по голове. Голова упала перед ним и испустила дух с таким ужасающим и резким шипением, к тому же очень пронзительным, что Итэлред вынужден был закрыть уши руками, от жуткого звука, подобного которому он никогда не слышал.»
«На этом месте я опять внезапно прервался, теперь уже с чувством величайшего изумления, так как не могло быть сомнений, что в этом случае я действительно слышал (хотя с какой стороны он доносился, невозможно было определить) низкий и очевидно удаленный, но неприятный, продолжительный и совершенно необычный звук, не то вопль, не то скрип, – точное соответствие которого жило в моем воображении как невероятный крик дракона, описанный романистом.»
Тяжелая каменная масса обрушилась на лестницу, загородив нам выход. Сначала некоторые из воинов завопили. Побросав оружие, они бросились вперед в поисках выхода. Энни подняла руки вверх и раскачивала ими из стороны в сторону. Как будто из сочувствия, все сооружение делало то же самое. Сверху раздался ужасный треск, и в нескольких местах потолок обрушился.
Некоторые, придавленные обломками, кричали в агонии. Теперь, казалось, набежавший ветер оплакивал По, слов не было; откуда-то до меня донесся запах дыма…
У нее были серые глаза, темные растрепанные волосы ниспадали на лоб. Изящные руки с длинными пальцами. Голубая юбка и белая блузка были выпачканы в песке, подол юбки намок. Ее полные губы дрожали, когда она переводила взгляд с него на песочный замок и снова на него, но в глазах не было слез.
– Извини, – повторил он.
Она повернулась к нему спиной. Еще мгновение, и она выставила вперед босую ногу. Еще одна стена упала, еще одна башня рухнула.
– Не надо! – крикнул он, поднимаясь, чтобы остановить ее. – Прекрати! Пожалуйста, не надо!
– Нет! – сказала она, продвигаясь вперед, круша башни. – Нет.
Он схватил ее за плечо, но она вырвалась, продолжая пинать замок и наступать на него ногами.
Я схватил ее за плечо. Эта проклятая крыша вся начала обрушиваться, вместе с балками, камнями, деревяшками, огонь проник внутрь.
– Энни! Останови это! – закричал я.
Она, казалось, даже не осознавала, что я был здесь. Я услышал, как где-то высоко над нами рухнула стена. Я почувствовал, что через минуту вся эта архитектурная роскошь окажется здесь в подвале рядом с нами.
– Энни!
Она причитала, а земля ходила у нас под ногами. Я зажал ей рот и подхватил ее, когда она стала падать. Потом я воззвал к тем защитным силам, которые были мне даны еще там, в Испании, перед тем, как я вошел в Толедо.
– Лиги!
Я увидел ее, возникшую из света, когда поднял Энни на руки.
– Я жду, – сказала она.
– Это половина моего пути. Прошу, подождите меня на середине.
Серебряный коридор выстрелил вперед, чтобы соединиться с себе подобным. Когда я шел по нему к тому месту, где ждала леди, я услышал за спиной неровный шум, похожий на звук тысячи струн.
Я продолжал идти.
15
Через несколько месяцев, к своему величайшему удивлению, я узнал, что был упомянут в последней воле и завещании Сибрайта Элисона и получил от него небольшое содержание и имение, известное как коттедж Ландора, где мы живем вместе с Энни, в то время как я работаю над сборником этих воспоминаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– А Ван Кемпелен?
– Он останется в живых.
– Почему?
Я вспомнил пожилого пучеглазого человека, который угощал нас чаем в Париже и выразил уверенность в нашем благополучии, когда мы выбрались, чтобы бежать по крышам. Да, он корыстен, но он не убийца, не сумасшедший, не хищник. Но разве мог я сказать об этом. Даже если бы и сказал, это ничего бы не значило.
– Потому что я так хочу, – ответил я.
Он сделал движение, как будто вновь потянулся за фляжкой, подумал и опустил руку.
– Это значит, что мне до конца жизни пришлось бы следить, чтобы он снова не выкинул номер с золотом.
Я почувствовал, как левый краешек верхней губы дернулся вверх.
– Думаю, вы можете себе это позволить? – спросил я.
– Черт вас возьми, сэр, – процитировал он. – Если это вас устроит, то так и будет. А теперь пожмем друг другу руки?
– Нет.
Он уронил сигару на пол и наступил на нее.
– Но что ж, хорошо, – заметил он. – Наши действия должны быть скоординированы. Мы наметим план действий, согласуем распоряжения. Входы и выходы будут наши…
Мы вошли в глубокий подвал, освещенный факелами и свечами, в тот же день, но позднее. Все здесь немного напоминало устройство рабочего стола Ван Кемпелена в его парижской квартире, только масштабы были гораздо значительнее. Работало несколько духовых шкафов. Здесь были кувшины, бутылочки, перегонные кубы и реторты, но большую часть емкостей составляли большие баки, расставленные на полу, непонятно в каком порядке. Огромное количество темного металла лежало на брезенте посередине комнаты. Энни в простом сером платье стояла рядом с баком, держа пару проводов, которые тянулись от него. Она посмотрела в нашу сторону, когда мы вошли, отпустила провода и подошла ко мне. Я обнял ее.
– Я знала, что ты придешь, – сказала она, – сегодня.
Ван Кемпелен посмотрел в нашу сторону.
– Я знаю вас, – сказал он. – Вы были с маленьким человеком и обезьяной.
Я кивнул.
– Я снова пришел, – потом обратился к Энни: – Пойдем, Энни. Давай выберемся отсюда.
Она посмотрела в сторону Ван Кемпелена.
– Можете идти. Закончите подзарядку позднее, – сказал он.
Я вывел ее оттуда, а потом – вверх по лестницам, через залы и галерею, наружу, в сад, оставив их там, внизу.
Много позднее, когда мы лежали среди великолепия и солнечного света, рассматривая золотые деревья, я заметил: – Так процесс включает в себя месмеризм?
Она кивнула, потом зевнула.
– Это секретная составная часть таких трансмутаций большого масштаба, – объяснила она, – специальный вид месмеризма.
– О, – сказал я, – специальный? В каком смысле?
– Энергия другого мира, – ответила она. – Будет большой ее приток, когда наконец закроется дверь для возвращения По.
– И это случится сегодня вечером во время работы?
– Им бы хотелось этого, – сказала она, – но этого не случится. Все это время я не держала его открытым для их пользы.
– Ты потеряла меня.
Она улыбнулась.
– Нет, я еще никого не потеряла. Даже По. Я собираюсь дать им золото и вернуть его назад. И все мы трое наконец-то будем вместе, здесь.
– Я не ученый, – сказал я, – и мои навыки месмериста далеко не совершенны. Но даже не зная математики, которая, наверное, может доказать такие вещи, я уверен в этом: в этом мире ничего не дается просто так. Какова цена?
Она опять улыбнулась.
– Мистер Элисон не подозревает, что мне известен его секрет, – сказала она. – Он с той Земли. Таким образом, я могу послать его взамен По, а потом закрыть дверь. Мы воссоединимся, а мистер Грисуолд будет безмерно благодарен.
– Держу пари, – сказал я, – это его идея, не так ли?
– Да.
Это было похоже на калейдоскоп: все постоянно менялось. Удастся ли ее уловка? Была ли у Ван Кемпелена тайная армия гомункулов, дожидающихся подходящего момента, где-то после полуночи золотого седьмого октября, чтобы выступить от его имени? Пожалуй, я был единственным, у кого не было плана на случай непредвиденных обстоятельств.
Я поцеловал ее и сказал: – Расскажи мне еще о месмеризме. Когда сила так велика, как наша, должны быть специальные меры, чтобы держать ее под контролем.
– О, да, – ответила она. – Мы должны сконструировать собственные инструменты…
В ту ночь, особенную из всех ночей года, далеко за полночь мы шли в подвал, похожий на пещеру, особняка в Арнгейме, чтобы приступить к трансмутации.
Частные армии Сибрайта Элисона и людей, которых он окрестил Омхоли Тринити, стояли друг напротив друга во всю длину лаборатории. На каждой стороне их было около сорока. У каждого была винтовка и пара пистолетов; можно было увидеть также множество остроконечного оружия. Я представил, что было бы, если бы пули рикошетом начали летать по всему пространству. Штатские… Я заранее тайком пробрался и наскоро выкопал небольшую траншею – недалеко, налево от меня – и закрыл ее куском отрезанным от брезента, на котором лежала гора свинцовых заготовок. Я предполагал что-то подобное; при первом намеке на возможность перестрелки я собирался вместе с Энни нырнуть туда.
Ван Кемпелен соединял шланги между резервуарами, подсоединял провода от последнего резервуара к дальней части кучи свинцовых заготовок. Энни сидела в сияющем черном кресле, которое казалось, было сделано из осколков обсидиана. Стеклянный шлем покрывал ее голову и она опиралась на полосу из золота, которая проходила вдоль высокой спинки. Ей в руки дали два провода, которые тянулись к ближайшей стороне свинцовой кучи.
Ван Кемпелен прошептал ей последние инструкции, потом кивнул Элисону и остальным. Тут же напряжение, отличное от телепатического, заполнило помещение. Я сделал шаг к Энни и почувствовал нарастание сил, которыми она манипулировала. В одном из резервуаров послышалось бульканье. Какие бы силы не исходили от Энни, они стали вибрировать. Остальные емкости начали резонировать.
Я словно бы услышал жалобный вой, звучащий на очень высокой ноте, внезапно у меня заболела голова. Затыкать уши не было смысла, хотя все пытались делать то же самое. Потом вой затих, и в воздухе поплыли едва различимые фигуры – странная рыба, странное море… Вибрация снова усилилась. Казалось, что на нее можно было опереться. Вспомнив свои дневные впечатления, я почувствовал теперь в явлении что-то более знакомое.
Звук уходил и мгновенно возвращался. Короткие взрывы света вслед за этим наполняли воздух над резервуарами, вокруг серой кучи. Руки Энни, лежащие на проводах, были белыми от напряжения.
Потом возникла рябь. Это было так, словно всех людей, стоявших напротив, и все, что было вокруг, я увидел сквозь линзу мелкого ручья. Ничего не изменилось, но все же изменилось все. Казалось, что все в подвале колеблется.
Потом точки света – на этот раз большей частью золотого – возвратились, чтобы смешаться с рябью.
Я сделал еще шаг к Энни. Возникло какое-то давление. Серые заготовки на мгновение вспыхнули желтым за пеленой ряби. Через некоторое время вспышка повторилась – на этот раз золотая и более продолжительная. Груда, казалось, меняла форму, уменьшаясь с каждым новым озарением и увеличиваясь, когда вспышка угасала.
Я взглянул на Элисона. Он улыбался. Частота колебаний возросла. Серо-золотые затмения-вспышки становились все чаще и чаще. Потом золотой период цикла увеличился, серый сократился. Потом началось потряхивание, раздались отчетливые звуки скрежета свинцовых заготовок, трущихся друг о друга, словно заработал внутренний импульс, стремящийся удержать массу. Некоторые бруски выпали из общей кучи.
Я снова посмотрел в сторону Элисона. Он, казалось, был заключен в рамку из огня, но совершенно не ведал об этом.
Потом колебание прекратилось, и я увидел гору золота. Все присутствующие, казалось, перевели дыхание в одно и то же время. Прекрасный, маслянистый, тяжелый блеск…
Я несколько раз перевел взгляд с золота на Энни, на Элисона и обратно. Ничего не происходило. Никто не двигался. Что-то должно было произойти. Должна быть ответная реакция, движение, балансировка…
Энни вскрикнула. Свет, окружавший Элисона, угас.
То, что Энни прокричала, были слова: – По умер!
На лице Грисуолда была улыбка. Энни освободилась от проводов, отшвырнула свою стеклянную корону.
Что-то похожее на огромный вздох пронеслось сквозь помещение, и раздался стук, похожий на землетрясение на кирпичном заводе.
Куча стала больше и потеряла свой блеск, стала серой и развалилась.
Грисуолд взревел, Элисон – тоже. Но никто из них не выстрелил.
Энни повторила свои слова очень тихо, но отчетливо. От трепета, возникшего, как эхо, содрогнулся огонь свечей и факелов.
– По, – сказала она снова, – умер, – и раздался треск над нашими головами. Потом отовсюду на нас посыпалась пыль.
Все подняли глаза кверху. Раздались звуки грохота и треска.
«В конце этого предложения я задумался и на мгновение прервался, так как мне показалось (хотя тут же я решил, что мое больное воображение обмануло меня), что из самого удаленного уголка здания донеслось едва различимое ухом эхо, или что-то очень похожее на эхо, вызванное звуком треска и грохота, который сэр Ланселот так точно описал. Это было, вне сомнений, простое совпадение, которое привлекло мое внимание, так как среди стука оконных рам и обычного набора шумов все усиливающейся грозы звук, сам по себе, не имел решительно ничего, что могло бы заинтересовать или обеспокоить меня. Я продолжал свой рассказ…»
Потом словно тяжелые удары обрушились на стены, за ними последовал скрежет. Все помещение, казалось, ходило ходуном, и еще несколько брусков выпало из серой кучи. Элисон, быстро озираясь по сторонам, стал отступать к лестнице. Еще мгновение, и трио напротив него сделало то же самое. Потом донесся грохот, похожий на гром.
– По умер, – раздался шепот, заполнивший все пространство подвала.
«И Итэлред поднял свой меч и ударил дракона по голове. Голова упала перед ним и испустила дух с таким ужасающим и резким шипением, к тому же очень пронзительным, что Итэлред вынужден был закрыть уши руками, от жуткого звука, подобного которому он никогда не слышал.»
«На этом месте я опять внезапно прервался, теперь уже с чувством величайшего изумления, так как не могло быть сомнений, что в этом случае я действительно слышал (хотя с какой стороны он доносился, невозможно было определить) низкий и очевидно удаленный, но неприятный, продолжительный и совершенно необычный звук, не то вопль, не то скрип, – точное соответствие которого жило в моем воображении как невероятный крик дракона, описанный романистом.»
Тяжелая каменная масса обрушилась на лестницу, загородив нам выход. Сначала некоторые из воинов завопили. Побросав оружие, они бросились вперед в поисках выхода. Энни подняла руки вверх и раскачивала ими из стороны в сторону. Как будто из сочувствия, все сооружение делало то же самое. Сверху раздался ужасный треск, и в нескольких местах потолок обрушился.
Некоторые, придавленные обломками, кричали в агонии. Теперь, казалось, набежавший ветер оплакивал По, слов не было; откуда-то до меня донесся запах дыма…
У нее были серые глаза, темные растрепанные волосы ниспадали на лоб. Изящные руки с длинными пальцами. Голубая юбка и белая блузка были выпачканы в песке, подол юбки намок. Ее полные губы дрожали, когда она переводила взгляд с него на песочный замок и снова на него, но в глазах не было слез.
– Извини, – повторил он.
Она повернулась к нему спиной. Еще мгновение, и она выставила вперед босую ногу. Еще одна стена упала, еще одна башня рухнула.
– Не надо! – крикнул он, поднимаясь, чтобы остановить ее. – Прекрати! Пожалуйста, не надо!
– Нет! – сказала она, продвигаясь вперед, круша башни. – Нет.
Он схватил ее за плечо, но она вырвалась, продолжая пинать замок и наступать на него ногами.
Я схватил ее за плечо. Эта проклятая крыша вся начала обрушиваться, вместе с балками, камнями, деревяшками, огонь проник внутрь.
– Энни! Останови это! – закричал я.
Она, казалось, даже не осознавала, что я был здесь. Я услышал, как где-то высоко над нами рухнула стена. Я почувствовал, что через минуту вся эта архитектурная роскошь окажется здесь в подвале рядом с нами.
– Энни!
Она причитала, а земля ходила у нас под ногами. Я зажал ей рот и подхватил ее, когда она стала падать. Потом я воззвал к тем защитным силам, которые были мне даны еще там, в Испании, перед тем, как я вошел в Толедо.
– Лиги!
Я увидел ее, возникшую из света, когда поднял Энни на руки.
– Я жду, – сказала она.
– Это половина моего пути. Прошу, подождите меня на середине.
Серебряный коридор выстрелил вперед, чтобы соединиться с себе подобным. Когда я шел по нему к тому месту, где ждала леди, я услышал за спиной неровный шум, похожий на звук тысячи струн.
Я продолжал идти.
15
Через несколько месяцев, к своему величайшему удивлению, я узнал, что был упомянут в последней воле и завещании Сибрайта Элисона и получил от него небольшое содержание и имение, известное как коттедж Ландора, где мы живем вместе с Энни, в то время как я работаю над сборником этих воспоминаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31