Джим видел, что Скотт наблюдает за ней с пристальным вниманием, словно он начал понимать то, о чем она поет. Джим не находил слов, чтобы описать, как она это делала. С, воздухом происходили какие-то странные вещи. Люди извивались и деформировались. Даже Они как-то странно мерцали.
Неожиданно Джим осознал, что она уже близка к тому, что искала. Ее хроматические прогрессии становились все быстрее и увереннее, мелодия – все сложнее. А затем ее видение прорвалось сквозь пространство в будущее, которое она хотела увидеть, – мелодия выливалась из нее, словно она накапливала ее в течение всей своей жизни. Дикий насыщенный сверкающий водопад музыки, тонкий и изысканный, как соната Баха.
Но несмотря на очень высокий тон ее голоса, в этом переплетении звуков заключалось нечто более сложное и значительное. Она пела уравнение с такой же нежностью и четкостью, с какой обычно разговаривала, но сейчас к ее мелодии добавились страсть, и радость, и странное горькое сожаление.
«Она творит свой шедевр, – подумал Кирк. – Восхищение, жажда довершить начатое. Как часто вам предоставляется возможность создать новую галактику?»
Но больше всего его удивило то сожаление, которое чувствовалось в ее мелодии. Тут он поймал себя на мысли о том, что примерно то же самое – радость, страсть и сожаление – она испытывала, когда готовилась совершить Акт Любви и смерти своего партнера. Он думал о том, как она смотрела то на него, то на Скотта, когда они обсуждали, хватит ли ей сил создать все это. Затем Джим отвлекся от этих мыслей. Он не позволит никому, а особенно Скотти, отвлекать Кет'лк от установления законов, которые будут управлять этой галактикой.
Хотя ощущение, что мелодия проплывает во времени, и было иллюзией, но очень реальной. «Установление законов, – думал Джим, – требует времени. Даже Богу понадобилось семь дней…» Ему стало интересно, пел ли Бог, когда создавал их мир, и звучала ли мелодия так же величественно, как эта.
Кет'лк задрожала, вкладывая последние усилия в свою песню. Она изливала мелодию, или та сама лилась из нее. Поток яркой музыки – низкий тон, затем высокий – настоящее наступление в будущее галактики. Неожиданно мелодия словно освободилась, она вырвалась за пределы «Энтерпрайза» и полетела вперед, чтобы стать основными законами этой галактики.
Никто не мог пошевелиться. Все были замурованы в этом переплетении законов и принципов, исходящем от Кет'лк, словно мухи в янтаре. Им было трудно дышать, а затем, когда она стала подстраивать свое творение под эту галактику, стало еще тяжелее. Казалось, прошло много времени, прежде чем темп мелодии замедлился и последние аккорды вылились в застывшее молчание вокруг. Но наступил конец, и все одновременно облегченно вздохнули.
Кет'лк с удовлетворением оглянулась вокруг, а затем на своих друзей.
– Основа создана, – сказал она немного устало. – Люди, загляните в себя и решите, что вы хотите оставить Им в подарок.
Они так и сделали.
Эпизоды из жизни четырехсот тридцати восьми человек появлялись из ниоткуда и становились реальностью, а затем вплетались в ткань этого пространства. Джим был тронут до слез, поскольку эти подарки были бесценны. Все без исключения оставили что-то на память. Чьи-то щупальца нежно коснулись его, в это время один из суламидов делился своим самым сокровенным. Джим смотрел на розовато-лиловый и золотистый пейзаж, а затем на безмолвное величественное персиковое небо. Не было слышно никаких звуков, кроме мягкого шуршания ветра. Он почувствовал, как этот свежий летний ветерок поднимает его настроение, и впервые осознал тот страх, который сопутствует свободе, и радость по другую сторону этого страха.
Он боролся со своим братом, сильным существом с шестнадцатью конечностями. Эта схватка прерывалась лишь негромким ворчанием и удивленными восклицаниями по поводу силы другого. В конце концов они, обессиленные, упали на землю. Мизару смеялся, издавая свистящие звуки, а он благодарил Силу за то, что у него есть такой друг. Он поднялся, глядя в небесную лазурь, туда, где поднимались древние величественные башни Торокена. Он медленно побрел к ним, прекрасно зная, кого встретит там…
…Метановый снег был таким же прекрасным, как и туман, стелющийся и извивающийся между камней, а ветер промораживал до костей. Он стоял, стуча от холода зубами, и смотрел на черно-красное небо, по которому проплывала гигантская розовая звезда, казавшаяся нереальной. Кабинет и весь мир вообще исчезли, когда он застучал по клавиатуре, и мягкая музыка полилась из динамиков компьютера, пока ночь, наконец, не отступила, и не наступил трехсолнечный день, и он, пошатываясь, пошел к вешалке, чтобы немного повисеть до начала концерта. Отец дотронулся до него щупальцем, и его лицо передернулось в приветственном жесте, которого он никак не ожидал увидеть после стольких лет полного отчуждения. Его внутренности сжались, а сам он совсем побелел от сумашедшей радости…
…Он снова и снова перечитывал историю болезни, обливаясь холодным потом… И, в конце концов, приступил к операции, глубоко проникая в хрупкое и такое уязвимое тело, лежащее перед ним. После трех дней комы и постоянной и утомительной поддержки, трех дней страха, его пациент наконец-таки очнулся и даже слегка улыбнулся ему. Он быстро, но не настолько, чтобы это переходило за рамки приличий, выбежал из палаты, и, забежав в соседнюю, закричал от радости и облегчения…
…Она напрягала горло, стараясь говорить на странном чужом языке. Ее задачей было не победить, а проиграть. Внедриться в чужой мозг и начать думать на чужом языке, и в сотый раз стать большим, чем она была до внедрения. Без предупреждения, после долгих дней упорной борьбы враг поднялся против нее и оттеснил с ошеломляющей силой на самые задворки сознания. Ее мозг закружился от чуждой терминологии… а затем все изменилось. Ее офицер, тот, который раньше был чужим, да и все имена – все изменилось. Ее враг тоже изменился. Она заглянула в себя и вместо врага обнаружила союзника. Она громко закричала, чтобы хоть кто-нибудь мог разделить с ней радость ее поражения и победы одновременно. И когда люди сбежались, чтобы посмотреть, что с ней случилось, она засмеялась, потому что не могла удержаться от смеха…
…Красота Вселенной, то, как она живет и развивается, неистовая пляска энергии во всех ее формах – все это, словно музыка звучало в его голове так громко, что ему пришлось буквально ухватиться за переборку, чтобы устоять на ногах. У него закружилась голова от осознания своего величия и своей ничтожности, силы и бессилия одновременно. И ему было просто необходимо поделиться с тем, кто устроил ему это. Оглянувшись и убедившись, что его никто не видит, он подошел к цилиндру, где происходила реакция материи и антиматерии, и положил на него руку. «Спасибо, – прошептал он, уверенный, что она слышит. – Спасибо…»
…Это его работа – помочь Им интересно поиграть. Он не думал, что в этой жизни для него существует другая, более подходящая профессия, потому что знал, – когда они играют, их души очищаются. Он прислонился к стене, согретый теплом мысли о том, что его работа делает людей более свободными. Затем раздался сигнал, извещающий о том, что игрок на шахматной доске 4d выиграл. Он усмехнулся и направился за магнитной отверткой, щеткой и совком, чтобы собрать выигранные деньги…
…Он был единственным, кто знал дорогу сквозь эту кромешную тьму. Каждая звездочка была знакома для него. Он знал их названия, их спектры. И он с закрытыми глазами смог бы отыскать дорогу домой, даже если бы находился в тысяче парсеков, поскольку все его странствия ограничивались пространством, в котором была видна маленькая голубая планета, кружащая вокруг желтого Солнца. Зеленые холмы Земли всегда были такими гостеприимными, родными и безопасными. Но он никогда бы не предпочел эту безопасность. Мрак Вселенной знал его имя, и когда тот призывал его, он шел к нему и делал это с великой радостью…
…Знания обжигали его мозг, будучи сладкими и горькими одновременно. Во Вселенной существовало еще немало вещей, которые ему предстояло узнать, бесконечно больше тех, о которых он никогда ничего не узнает. Но эта правда не открывала тщетность всех его попыток, а, наоборот, приводила его в экстаз. Скорее Галактика истощит его, а не он ее. В противном случае его жизнь была бы бесполезной. В своей охоте за знаниями он предпочитал странные факты. Их необычность радовала его, поскольку в этом заключалась их схожесть с ним и друг с другом. Существовали и иные радости. Хотя он и был молчалив, остальные знали его имя и не боялись обратиться к тому душевному человеку, которым он был когда-то. Среди них было двое – один, с которым он делился своими секретами, который радовался, что им командуют; другой – командир. На него он и смотрел сейчас, мысленно благодаря и отмечая сумасшедшую, совершенно невулканскую отвагу, которая привела их в это удивительное место…
Произнеся последние слова, Джим передал свой подарок – самые сокровенные мысли и воспоминания. Пропустить через себя четыреста тридцать восемь душ и стать их душой и их мозгом, быть тем, кому они отдают свою последнюю энергию по собственному выбору, из любви к нему, командовать ими и подчиняться им, испытывать их боль и радость, быть их другом и восхищаться тем, что они вместе всегда и во всем – никогда он не думал, что это так приятно. Ничто во Вселенной не могло сравниться с этим чувством. Он оставил Им воспоминания о том, что любил, и слезы потекли по его щекам, когда он понял, как ему повезло, что он – это он.
Джим открыл глаза и оглянулся вокруг. Многие люди делали то же самое. Некоторые смотрели на Них. Джим тоже посмотрел в этом направлении и удивился – действительно ли Их сияние стало ярче? Или это ему кажется потому, что он долго простоял с закрытыми глазами?
Они мрачно взглянули вслед «Энтерпрайзу». Было совершенно ясно, что Они смотрели, хотя Джим не мог сказать, каким образом. Медленно, почти смиренно, Они произнесли: «Мы даже не подозревали, насколько были бедны… А теперь мы так богаты».
– Рады были помочь, – сказал Кирк, оглядываясь на Кет'лк. – Это то, чего ты хотела? Теперь мы можем лететь домой?
Она покачалась и прозвенела:
– Нам нужно сделать еще одну вещь, – в ее голосе опять послышались странные эмоции – сожаление, соединенное с радостным возбуждением, слишком сильным, чтобы описать его словами. – Я хочу соединить Их энергию с энергией инверсионного аппарата – последний штрих. И тогда Они будут не только жить в этой галактике, но и снабжать ее энергией. Подготовка к Их предназначению – быть Богом.
– Подсоединить Их энергию… но как? – спросил Скотт. – Опять через уравнение?
– Через меня, – ответила Кет'лк. – Через мой мозг.
– Ты не сделаешь этого, дорогая, – грозно произнес Скотт, – Эта огромная энергия…
– Выведет из строя мой мозг, или тело, или астральное тело, – холодно продолжила она. – Да. Но разве вопрос в этом? Вы ведь следовали за мной, когда я вводила уравнение…
– Да, но я думал, что ошибаюсь…
На мгновение она отвернулась от него.
– Итак, я сделаю, как сказала, – она посмотрела на Джима. – Я имею дело с последствиями моих действий. Капитан, вам нужно только совершить небольшие прыжки в нашу родную Галактику – не больше десяти тысяч световых лет во внегалактическом пространстве и не больше тысячи, когда будете в пределах десяти тысяч световых лет от галактической границы. Длительные прыжки могут снова нарушить ткань космоса. Когда прибудете домой, вы должны поговорить с Адмиралтейством и объяснить им, что инверсионные полеты больше использовать не следует, хотя бы до тех пор, пока гамалкийцы не добьются того же результата, не нарушая законов нашей Галактики, или не перепишут их.
– Я прослежу за этим, Кет'лк, – обещал Джим. – А что будет с разорванным пространством между этими двумя галактиками? И поврежденной тканью космоса на окраине Малого Магелланова Облака?
– Я могу восстановить их прямо здесь, – ответила Кет'лк. – Я не рассчитывала на Их поддержку, так что теперь это будет намного проще, – она посмотрела на сияние. – Нам нужно торопиться, капитан, пока поврежденное пространство не стало слишком велико. Я сама проложу вам курс первого прыжка. Вы выйдете из инверсионного пространства неподалеку от поврежденного участка Малого Облака, и у вас будет возможность проверить, восстановлен он или нет, прежде чем вы продолжите свой путь…
– Что означает это «вы»? – спросил Скотт, хотя прекрасно знал, в чем дело, но ему очень хотелось, чтобы его разубедили, сказали, что он не прав.
Кет'лк повернулась к нему и несколько мгновений смотрела ему в глаза, затем приблизилась и присела возле его ног.
– Мнт'гмри, – очень мягко произнесла она. – Я покидаю тебя. Но я хочу, чтобы ты знал, ты – самое близкое мне двуногое существо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27