– Мм-да? И давно ты пытаешься это сделать?
– Очень давно. Но я не потеряла надежды. А ты?
– Я тоже.
Она нагнулась, захватила пригоршню снега и скатала снежок.
– А тебе никогда не хотелось просто бросить, – она неожиданно швырнула снежок в пространство, – все это?
– Хотелось.
– Так почему же ты не сделаешь это?
– А ты? – ответил я вопросом на вопрос.
– Я боюсь, Секенр. Все мы боимся, и ты, конечно же, знаешь об этом. Зачем же ты спрашиваешь?
Я взял ее за руку. Она привлекла меня к себе. Мы стояли, прижавшись друг к другу, как любовники.
Она прошептала:
– Кто ты на самом деле, Секенр?
– Что ты имеешь в виду? Я Секенр, сын… – Она замерла, как каменная. У меня внутри встревожено закричал отец. Ей едва не удалось провести меня. – Сын многих, – сказал я. – Я содержу в себе превеликое множество душ. А кто ты на самом деле?
Она отпустила мою руку и обняла себя за плечи, словно замерзла. Меня же впервые за все пребывание здесь согрели солнечные лучи.
– Я поглотиланесметное количество душ. Я дочь тайны.
– А я сын.
Она рассмеялась:
– Ах так! А мы, случайно, не брат с сестрой?
Я пожал плечами:
– Не знаю.
Она бросила второй снежок и долго провожала его взглядом, пока он падал в сугроб далеко внизу.
– Давай бросим все это, Секенр.
– Давай.
Мы бросали снежки, пока оба не упали, задыхаясь и смеясь, как дети в конце изнурительной, но страшно веселой игры. Она взяла в руки последний снежок и, откусив от него, предложила мне.
Я покачал головой, и она запустила его вслед за остальными.
– И что теперь? – спросила она. Солнце низко склонилось к западу.
Она обвила меня рукой и притянула к себе.
– Ты гениальный ребенок, Секенр. Пришло время тебе стать мужчиной…
Она распахнула накидку, обнажив нормальное женское тело без каких-либо признаков деформации: изъянов, уродств и даже шрамов. Она стянула с меня одежду, и мы лежали рядом обнаженными на кровати из перьев, мужчина и женщина, покрытые потом и талым снегом, хотя тени уже удлинились и вечерний воздух стал заметно холоднее.
Какая– то часть меня недоумевала, что значит эта новая игра. Но другая часть знала. Потом ее лицо лежало в нескольких сантиметрах от моего, она нежно улыбалась, теребя мне волосы и гладя щеку.
– Этого мне недоставало больше всего, – сказала она.
– Секенр, – строго произнес отец внутри моего сознания.
– Тебе понравилось, отец? Это не напомнило тебе о маме?
– Секенр!…
– Доверься мне, отец. Я знаю, что делаю. – Но он не доверял мне, так что попытался захватить тело. Я воспротивился, отправив его обратно, и он залег на дне моего сознания, рассерженный и удивленный.
– Ты просто последний дурак! Ты подумал о последствиях своих поступков?
– А ты думал о последствиях своих, отец?
Пожирательница Птиц поцеловала меня в лоб.
– О чем ты думаешь, Секенр? Мне показалось, что твои мысли блуждают где-то далеко-далеко отсюда. – Ее рука пробежала по моей груди, животу и дальше вниз. Я задрожал.
Теперь мне все стало ясно. Все фрагменты мозаики-головоломки легли на свои места.
Я резко сел и взял в руки сумку с рукописью, лежавшую на моей одежде. Я никогда не рисковал оставлять ее вне зоны видимости.
– Что ты делаешь? – спросила она с искренним удивлением и беспокойством.
– Вот. Посмотри. – Я вынул листок с нарисованными птицами и поднял его так, чтобы его осветили лучи заходящего солнца. Краски запылали багрянцем, золотом, серебром. – Разве это не прекрасно? Это тебе. Подарок.
– Не надо, – сказала она, снова обняла меня и притянула к себе, заключив в кольцо ног.
Я действительно стал чародеем. Мысль о том, что я собираюсь сделать, не вызвала у меня слез, я не выдал себя ни звуком, ни выражением лица, ни взглядом, ни сменой ритма работы тела.
Я пожелал, чтобы крошечные птицы ожили и полетели по странице, лежавшей прямо на снегу. Я повелел им поглотить солнечный свет. Один раз я повернулся и мельком увидел пестрые фигурки, светящиеся, как угли, раздутые мехами. Пожирательница снова требовательно повернула мою голову к себе, подарив мне долгий страстный поцелуй.
Наконец я освободился из ее объятий. Сидя на ней сверху, я приподнялся на руках, глядя в ее непроницаемые глаза.
Я вспомнил, о чем говорил мертвец-библиотекарь перед тем, как покинуть этот мир. И прямо спросил Пожирательницу Птиц об этом. Вплоть до этого самого дня я не понимал, почему она правдиво отвечает на мои вопросы. Она задрожала, с силой вцепившись в мои плечи.
– Да, я привратница, – ответила она.
Меня сразу же зазнобило, но ветер, обдувавший мою голую спину, был тут совершенно не при чем.
– Мне пора, – сказал я. – Мне надо пройти через Ворота.
– Секенр, тебе известно, что это значит.
– Да. И мне очень жаль, что это ты.
– И мне тоже очень жаль тебя, Секенр. Ты заставил меня вспомнить вещи, о которых, мне казалось, я давно забыла. Я благодарна тебе за это. Действительно благодарна.
– При других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями, – заметил я.
– А разве мы не можем оставаться ими какое-то время? Разве наша дружба должна прерваться именно теперь?
– Думаю, да.
– Глупости, Секенр. – Она притянула меня к себе, обхватила одной рукой за спину, а другой залезла мне между ног и прошептала на ухо:
– Мне придется бросить тебе вызов, Секенр.
– А мне – тебе. И я делаю это прямо сейчас. Я уверен, все остальные нас слышат.
С силой стиснув мои гениталии, она вцепилась мне в ухо зубами. Я сопротивлялся, пытаясь вырваться. Локтем я заехал ей в лицо. Она перекатилась, оказавшись сверху, и начала вдавливать меня в свою накидку из перьев, которая неожиданно сомкнулась надо мной, как вода, и я полетел во тьму между миллионами темных птиц, пронзительно кричавших человеческими голосами и кружившихся вокруг яростно бушующей массой из когтей и перьев.
Свернувшись клубком, я катался из стороны в сторону, пытаясь защитить лицо и промежность, а они выдирали мне волосы, царапая и расклевывая мне бока, спину, ягодицы, ноги.
Открыв глаза, я увидел Пожирательницу, стоявшую надо мной с распростертыми в воздухе руками, ее тело светилось колдовским светом, она произносила слова, которых я не мог понять.
Тут она обратилась ко мне, использовав внутренний голос:
– Прощай, Секенр. А может быть, здравствуй. Вскоре мы с тобой будем гораздо ближе, чем когда-либо прежде.
– Да, ты права! – прокричал я в ответ.
Наши разумы раскрылись навстречу друг другу. Она открылась мне, жадно устремившись к моей умирающей душе, чтобы вобрать ее в себя. Я уже чувствовал ее триумф, сменившийся беспокойством и наконец тревогой, когда в моем и в ее сознании последовательно возникли образы: другой свет, нарисованные на странице птицы, переполненные солнечным светом, поднимающийся с листа бумаги дым…
Она поняла. Но было слишком поздно. Как только пергамент загорелся, она дико закричала.
Мне не надо было узнавать ее истинное имя, я захватил ее сущность, когда создал имя «Пожирательница» с помощью кисти и ручки на бумаге, сымитировав одно-единственное изображение птички, которое она беззаботно нарисовала собственной рукой, не задумавшись о последствиях. Этого оказалось вполне достаточно.
Ее бледное тело горело, закипая, покрываясь пузырями, кожа лопалась и сползала, а она вцепилась в меня, снова сомкнув вокруг меня кольцо рук, и мы вдвоем покатились по снегу в окружении вьющихся над землей птиц – мы оба горели и кричали, она ругалась, бесконечно повторяя мое имя, а в самом конце начала просить меня, умоляя то ли о прощении, то ли о милосердии – не могу сказать.
Наконец я освободился из ее объятий и лежал один, замерзший, промокший и обожженный с головы до ног.
Я молча сел, открыв глаза. Пепел и перья посыпались вниз. Я сидел совершенно голым на снегу, черным от трупиков обгоревших мертвых птиц.
Левое ухо болело сильнее всего. Я потрогал его – пальцы окрасились кровью. Она откусила мне часть уха.
И вновь первым делом я вспомнил о своей рукописи. Я принялся неловко шарить вокруг, роясь в обгоревших лохмотьях, оставшихся от моей одежды, отбрасывая птичьи трупики в сторону и, найдя сумку, вцепился в нее обеими руками.
Я долго сидел, дрожа, откашливаясь и отплевываясь от забивших мне нос и горло пепла и перьев. Прошло еще много времени, прежде чем я решился повернуться в ту сторону, где лежала Пожирательница Птиц – ее тело обгорело и невероятным образом съежилось. Протянув руку, я тронул ее за плечо, и кожа сползла, обнажив мерзкое красноватое месиво.
– С-секенр… – с присвистом прошипела она изменившимся до неузнаваемости голосом. Кожа на ее лице потрескалась, местами обнажив череп. – Я счастлива… что буду с тобой… мы ведь оба хотели этого, да?
– Я надеюсь, ты освободишься от страха, – ответил я.
Из ее провалившегося рта поднимался дым. В горле что-то захрипело и забулькало.
Она умерла и стала частью меня, присоединившись к обществу Ваштэма, Тально, Бальредона и Лекканут-На, и тогда я понял и вспомнил– она видела мир глазами миллионов птиц, и душа ее парила в небе; я вспомнили времена до того, как ее поразила бацилла магии, когда ей было сорок три года, ее звали Джульна Тармина и она жила в Кадисфоне высоко в горах неподалеку от истоков Великой Реки. Муж ее умер, дети выросли и ушли из дома, и она начала заводить себе любовников из самых смазливых мальчиков. Я напомнил ей последнего из них. Того самого, которого захотел чародей. Но у чародея была привычка съедать своих любовников – и мужчин и женщин – после того, как он получал от них все, что хотел; так он поступил и на этот раз.
О том, что произошло потом, я уже слышал, но теперь я делил с ней эти воспоминания, переживая все заново.
Чародея звали Регнато Барат, и его воспоминания тоже стали моими, так как он жил в сознании Джульны. Регнато Барат довел насилие и каннибализм до уровня истинной магии и стал в ней признанным мастером – он был очень силен. Теперь же он атаковал меня бесконечной чередой подробных до малейших деталей воспоминаний о своих любовных похождениях.
Я призвал всех остальных помочь мне запереть его в той же ментальной темнице, где уже пребывала Кареда-Раза, чародейка увечий и боли. Ну и превосходная парочка получилась из них! Надолго замолчав, они продолжили свое существование где-то глубоко внутри меня, и я сморщился от брезгливости, словно меня пачкало их присутствие.
Тут отец решил воспользоваться моим голосом и заговорил вслух:
– Должен признать, проделано мастерски.
И снова я был изувечен, обожжен, с головы до ног вымазан собственной кровью и с трудом держался на ногах. Руки и ноги сплошь покрылись ожогами, большая часть волос была выдрана. Вдобавок я потерял и часть уха.
– Правда?
– Я же сказал, мастерски.
С трудом заставив себя встать на четвереньки, я пополз по снегу в поисках одежды, а потом вновь сел, пытаясь втиснуться в то, что осталось от моих штанов, единственного сапога и, тяжелой шубы. Ни малейших следов рубашки я так и не нашел. Одетый таким образом, с плотно зажатой под мышкой сумкой я вцепился в скалу, чтобы встать на ноги, и поплелся обратно во Дворец Чародеев.
Я позволил отцу вести меня. На время он завладел телом, но лишь для того, чтобы пройти по многочисленным залам и коридорам. Я бы вернулся в свою комнату в башне, чтобы забрать остатки своего багажа – вторую сумку с запасной одеждой, но он, не задерживаясь, направился прямо в просторный зал с магическими зеркалами.
Я получил право покинуть Школу Теней, но был настолько измотан, что попросту забыл, где находится выход. Отец прекратил контролировать тело, и я проходил одно зеркало за другим, отражаясь вновь и вновь. Впервые за долгое время я вспомнил о Тике, вечно дразнившей меня из-за моего внешнего вида, и мне стало интересно, что бы она теперь обо мне сказала. С удивившей даже меня самого отстраненностью я обнаружил, что у меня практически не осталось ресниц. Что ж, возможно, они снова отрастут – а может быть, и нет. Таков путь чародея – путь к шрамам, увечьям, к изуродованному, искалеченному телу, да и духу тоже.
Отец шел рядом со мной – в зеркалах – а с ним были Тально, Бальредон и все остальные. Фигура Лекканут-На, тащившейся за нами подобно грозовой туче, заполнила одно из зеркал целиком.
Там отразились и многие другие, которых я не знал в лицо, даже гнусный Регнато Барат, коренастый бледный мужчина с буйно вьющимися волосами и спутанной бородой. Он смотрел на меня из мрака, словно с другого конца длиннющего туннеля. Через несколько мгновений рядом с ним появилась и Кареда-Раза.
Я подошел к тому месту, где зеркала образовывали полукруг. Прямо передо мной, отразившись в них, застыли в ожидании все мои вторые «я», и на миг, где-то вдали у них за спиной возникло еще бесчисленное множество фигур чародеев и чародеек, воздевших руки, чтобы поприветствовать и попрощаться со своим собратом, сдавшим выпускной экзамен в Школе Теней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67