В испуге и изумлении я отпрянул назад. Когда его тело прошло еще несколько шагов, зрелище стало воистину трагикомичным. Отвалилась одна рука, потом другая, затем слетел торс…
Госпожа Хапсенекьют стояла над ним и тихо плакала.
Я заметил, что действительно близится рассвет. Река здесь была слишком широкой, чтобы видеть другой берег сквозь низко висящий над водой утренний туман, но небо на востоке уже начало светлеть. Цвет воды менялся от черного к коричневому и серому, как металл.
– А теперь поспешим, – сказал я, махнув Тике рукой. Она провела всю ночь, стоя на коленях недалеко от нас и наблюдая за происходящим – не участвуя в нашей драме, она, тем не менее, не хотела оставлять мать. Мы с ней и с Неку собрали кости Птадомира, истинным именем которого было Сеннет-Та, и сложили их на построенное нами судно. Надо было связать ему руки и ноги, как связывают руки и ноги любого покойника, поэтому следовало скрепить все тело, иначе кости просто раскатились бы во время плаванья. Ничего подходящего для этих целей под рукой не оказалось, так что я снял свою окровавленную и обожженную тунику, и мы втроем принялись рвать ее на полоски. Все еще горящий факел мы вложили мертвецу в руки, а пустые глазницы закрыли серебряными монетами реверсом с изображением Всепрощающего Бога вверх.
Затем, как и для своего отца, я прочел, что знал, из погребальной службы, и, пожелав Соколу-в-Утреннем-Свете счастливого пути, попросил его отвратить свои взоры от света дня и отправиться во тьму на веки веков.
Мы с Тикой и с Неку столкнули утлое судно на воду, и, как только оно поплыло, я велел обеим женщинам возвращаться на берег. Я шел по дну по грудь в воде, направляя погребальное судно и дрожа, как я надеялся, только от холода.
Только тогда я увидел окруживших меня и чего-то ждущих эватимов и почувствовал присутствие еще одного действующего лица. Во внезапной вспышке озарения перед моим мысленным взором возник весьма необычно одетый мужчина: обнаженный по пояс, с ожерельем из массивных квадратных золотых пластин на груди, с золотым обручем из резных орлов вокруг лысой головы и с куском золотой парчи, обмотанным вокруг бедер, – он стоял на черном мраморном полу в кругу из масляных ламп. Ярко светившимся жезлом он рисовал в воздухе какие-то фигуры. Я ощутил силу его магии, последнего зловещего заклятья, направленного против Птадомира, а значит, и против меня, и понял, что не могу просто отправить этого покойника в плаванье, как сделал со своим отцом. Его нужно защищать. Придется мне сопровождать его, по крайней мере, хотя бы часть пути в его последнем плаванье.
Так что я с трудом тащил судно, направляя его вверх по реке против течения, а эватимырасступались передо мной, не трогая меня. Со временем я заметил, что вода стала холоднее, чем прежде, и как-то гущеи маслянистее, а рассвет померк. Меня вновь обступила тьма. Звезды уже не были привычными. На дне, прямо у меня под ногами, что-то зашевелилось в иле и поднялось, оцарапав мне ноги и едва не опрокинув. Но я вцепился в судно, с минуту полежал на воде, а потом вновь нащупал ногами опору и продолжил свой путь. В свете факела я увидел рябь на поверхности. Снова и снова поднимались крокодильи головы, широко раскрывающие зубастые пасти, а под ними виднелись голые человеческие плечи – эватимы наблюдали за нами, словно охраняли наш путь.
Я брел в зарослях жестких, негнущихся стеблей тростника, обдиравших мне кожу. На отмелях сидели призраки, обращавшиеся ко мне на языке мертвых и умолявшие взять их с собой на судне Птадомира.
Я едва дышал. Ноги настолько онемели, что стало трудно сохранять равновесие и даже просто определить, где находятся ступни. Я безнадежно вцепился в лодку погрузившись в воду по плечи. Все это напоминало бесконечный сон: монотонные шаги, в то время как тело уже окончательно утратило способность ощущать хоть что-нибудь. Сознание поплыло, как плыл колдовской огонь в руках мертвеца в нескольких дюймах над темной поверхностью.
Эватимы зашипели и подплыли поближе. Я невольно вспомнил о Сивилле, об отце и обо всех чародеях, живущих внутри меня, – я не мог поверить, что здесь нить моей жизни должна окончательно порваться. Не мог поверить я и в то, что эватимы собрались, чтобы поглотить Птадомира. От него не так уж много осталось. Все это было загадкой, вопросом, требующим напряженной работы мысли, в то время как состояние моего разума ненамного отличалось от состояния измученного тела. Я все же попытался было рассуждать, как чародей. Но я так окоченел, был так испуган и так истощен, что практически не мог думать.
Наконец мертвец заговорил. Его кости зашевелились.
– Благодарю тебя, друг Секенр, за твою доброту к незнакомому человеку. Если бы мы были знакомы при жизни, мы могли бы стать настоящими друзьями. Здесь мы расстанемся. Ты доставил меня туда, где я стал недостижим для своих врагов, для их магии, для их козней. Твоей бесконечной добротой я буду восхищаться целую вечность. А теперь, Секенр, тебе осталось сделать только одно. Направь меня в глубокие воды, подальше от берега, туда, где ты не сможешь идти. И за эту последнюю услугу я благодарю тебя, Секенр, чьего истинного имени я не был удостоен узнать.
– Сеннет-Та, Сокол-в-Утреннем-Свете, мое истинное имя – Цапля. Я прощаюсь с тобой и желаю счастливого пути.
Я тянул судно подальше от зарослей тростника на глубину, пока не зашел по шею в ледяную воду. Я отпустил корму и долго смотрел, как черное течениеподхватило его и понесло прочь против течения настоящей реки. Скоро огонь факела затерялся вдали, превратившись в крошечную звездочку и погаснув.
Небо снова стало светлеть. Эватимы еще потолкались вокруг меня какое-то время, не издавая ни звука и лишь наблюдая; они не причинили мне никакого вреда. Я счел это добрым знамением, решив, что Сивилла еще не скоро окончит плести полотно моей жизни. Она еще захочет последить за захватывающим развитием событий.
Но я был слишком слаб, чтобы думать о Сивилле, магии, воле богов или чем-то еще кроме отдыха. Я продирался сквозь тростник, и дыхание у меня перехватывало от холода, а призраки не оставляли меня в покое, шепча о своих страданиях, и путано бормотали, вспоминая какие-то незначительные эпизоды из своей жизни, а вскоре все это сменилось простым шумом ветра в тростнике.
Лишь пройдя по суше уже значительное расстояние, я понял, что добрался до берега. Мне хотелось лечь, но я слишком замерз для этого. Я поплелся дальше, скрестив руки на обнаженной груди, – кисти так окоченели, что не сгибались, – и брел, пока наконец не услышал не шепот призраков, не ветер Лешэ, а утренний концерт самых обычных птиц. Небо над головой стало ярко-голубым, а солнце – замечательно теплым, как и песок, и камни у меня под ногами.
Вот так, греясь в солнечных лучах и сильно щурясь от яркого света, я вновь встретился с Неку и Тикой. Они прибежали по берегу, чтобы встретить меня, обе сжали меня в объятиях, и я уж испугался, что они собрались раздавить меня или разорвать на части, когда мы втроем исполняли сумасшедший дикий танец, крича, смеясь и плача одновременно. Я, Секенр Чародей, обнаружил, что полностью утратил способность облекать мысли в слова лишь от того, что кто-то с такой любовью и радостью приветствует меня, что мой приход впервые за долгое время был встречен криками радости, а не ужаса.
Глава 8 НА ВЕЛИКОЙ РЕКЕ
Несколько дней спустя, вечером, мы втроем сидели вокруг огня, поедая рыбу, выловленную нами с помощью остроги из тростникового стебля, и Тика спросила:
– Что ты теперь намерен делать, Секенр? Ты отправишься с нами и дальше?
Ее мать, как я заметил, пристально изучала меня. Но пыталась скрыть это. Встретившись со мной взглядом, она опустила глаза и сосредоточилась на еде, а потом, поперхнувшись, выплюнула рыбью кость, но мой ответ выслушала очень внимательно.
– Наверное, – сказал я. Я поежился, задрожал и придвинулся поближе к огню. Осенние дни были еще теплыми, но ночи становились все холоднее, и хотя я ни за что не сказал бы об этом вслух, главная моя проблема состояла в том, что моя туника осталась у Птадомира.
– Ты… живешь где-нибудь поблизости? – спросила Тика.
– Мой дом… Я не хочу возвращаться туда сейчас. Я и на самом деле из Города Тростников. Я там вырос.
– Но тогда ты в конце концов вернешься в свою страну?
Так мне впервые дали понять, что мы находимся вовсе не в Сатрапии Страны Тростников, а гораздо ближе к Дельте.
– Не сейчас. – В действительности я и сам не знал, что буду делать. Я играл в танал-мадт. Я брошу жребий и посмотрю, что мне выпадет.
Госпожа Неку, снова подавившись рыбьей костью, залезла рукой в рот, чтобы вытащить ее. Она моментально повернулась ко мне спиной, смущенная, как я полагал, столь грубым нарушением этикета Дельты. Справившись со своей задачей, она снова обернулась к нам, негромко рассмеялась и спросила:
– Великие волшебники всегда дают столь уклончивые ответы?
Я ответил ей очень незамысловато:
– Да, мы такие.
Я был уверен, что это заинтригует ее. Неку сочла, что я шучу, и поинтересовалась, лучше ли чародеи умеют смеяться, чем плакать. Она думала о том, как завладеть мной. Она видела во мне орудие, вещь, которую можно использовать.
Замешательство лишь на секунду отразилось на ее лице, на котором сразу же возникла маска, сквозь которую я ничего не мог разглядеть. Ее разум постоянно работал, напряженно работал, в особенности теперь, когда испуг, связанный с ее положением, уже прошел. Когда я избавил ее от Птадомира.
Интересно, догадывалась ли она, каково истинное положение вещей? О том, что я очень юный, лишь наполовину сформировавшийся чародей, у которого пока осталось еще очень много от обычного человека? А не заставляет ли это ее думать, что ей лучше избавиться от меня и найти кого-то еще? Или она думает, ах, а вот и тот, кого с успехом можно использовать, потому что у него недостаточно силы воли?
Моя реакция поразила меня самого. Мне хотелось остаться с ними. Меня влекло к Тике и даже к Неку, хотя я прекрасно понимал, что для нее я буду не более, чем кнутом в руке – я так истосковался по доброте и пониманию, что меня устраивало даже положение ручной собачонки. В конце концов любимую собаку не бьют и не ругают, а кормят, заботятся о ней, когда ей одиноко или когда она болеет, – а кто сделает это для Секенра?
Не сентиментальничай, Секенр. – Внутри меня встрепенулся отец. Его голос отчетливо звучал в моем разуме. – Отправляйся с ними и дальше, если тебе так хочется, но держи дистанцию. Храни свои тайны.
– Секенр? – Тика теребила меня за плечо. Я покачал головой. Отец молчал. Но он по-прежнему был рядом, по-прежнему слушал.
Я вернулся в реальный мир.
– Да?
Неку продолжала пристально разглядывать меня. Я понял, что среди нас есть человек, способный отбросить любые эмоции, переступить собственную добродетель ради высшей цели. Скорее всего, из нее получился бы гораздо лучший чародей, чем я.
Я быстро повернулся к Тике:
– А каковы сейчас вашипланы?
– Мы рассчитываем вернуться в столицу, – ответила она. – Там у нас есть друзья, которые нам помогут. Когда мы вернем свое состояние, мы все будем жить во дворце. Мне кажется, тебе это понравится.
– И мне так кажется, – ответил я. И на самом деле, часть меня не хотелавозвращаться в отцовский дом. Там отец был сильнее всего. Пока его дух обитает в этом жилище, я не могу считать его своим. Уж больно много в нем воспоминаний и призраков. Значит, ты, Секенр, так и остался ребенком, полностью подчиненным воле Ваштэма. Так? Ваштэм по-прежнему присутствовал в моем сознании, но кто был там хозяином? Я не знал. Просто невозможно поверить, с какой легкостью я позабыл о своей прежней жизни. Небольшая прогулка вниз по реке – и все мои страхи остались в прошлом, на меня больше не давил тяжкий груз магии, а отцовское наследие было попросту отброшено в сторону, как старая ненужная тряпка. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Единственное, чего я по-настоящему боялся – это потерять удачу, потому что попросту не мог во все это поверить!
Но вернуться в дом я не мог, покане мог, даже на несколько минут, чтобы забрать теплые вещи. Вернуться туда означало вернуться к тому, кем я был.
Нет, это мой танал-мадт, и жребий брошен.
Я жалел лишь об одном – о потере своей школьной сумки с книгой, над которой я работал. Я обязательно найду способ получить ее, возможно, когда буду больше знать о магии и смогу вернуться туда без всякого риска или просто пошлю за ней духа или призрака. Именно по этой причине я отправлюсь в путь вместе с этими двумя женщинами, не только потому, что они были единственными в мире людьми, которые не боялись меня, но и потому, что я был уверен в том, что смогу многому научиться от магов и волшебников Дельты.
Но все же оставалась одна проблема. Первоочередная, очень актуальная. Я придвигался все ближе и ближе к костру, до тех пор, пока языки пламени едва не начали лизать мою обнаженную грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Госпожа Хапсенекьют стояла над ним и тихо плакала.
Я заметил, что действительно близится рассвет. Река здесь была слишком широкой, чтобы видеть другой берег сквозь низко висящий над водой утренний туман, но небо на востоке уже начало светлеть. Цвет воды менялся от черного к коричневому и серому, как металл.
– А теперь поспешим, – сказал я, махнув Тике рукой. Она провела всю ночь, стоя на коленях недалеко от нас и наблюдая за происходящим – не участвуя в нашей драме, она, тем не менее, не хотела оставлять мать. Мы с ней и с Неку собрали кости Птадомира, истинным именем которого было Сеннет-Та, и сложили их на построенное нами судно. Надо было связать ему руки и ноги, как связывают руки и ноги любого покойника, поэтому следовало скрепить все тело, иначе кости просто раскатились бы во время плаванья. Ничего подходящего для этих целей под рукой не оказалось, так что я снял свою окровавленную и обожженную тунику, и мы втроем принялись рвать ее на полоски. Все еще горящий факел мы вложили мертвецу в руки, а пустые глазницы закрыли серебряными монетами реверсом с изображением Всепрощающего Бога вверх.
Затем, как и для своего отца, я прочел, что знал, из погребальной службы, и, пожелав Соколу-в-Утреннем-Свете счастливого пути, попросил его отвратить свои взоры от света дня и отправиться во тьму на веки веков.
Мы с Тикой и с Неку столкнули утлое судно на воду, и, как только оно поплыло, я велел обеим женщинам возвращаться на берег. Я шел по дну по грудь в воде, направляя погребальное судно и дрожа, как я надеялся, только от холода.
Только тогда я увидел окруживших меня и чего-то ждущих эватимов и почувствовал присутствие еще одного действующего лица. Во внезапной вспышке озарения перед моим мысленным взором возник весьма необычно одетый мужчина: обнаженный по пояс, с ожерельем из массивных квадратных золотых пластин на груди, с золотым обручем из резных орлов вокруг лысой головы и с куском золотой парчи, обмотанным вокруг бедер, – он стоял на черном мраморном полу в кругу из масляных ламп. Ярко светившимся жезлом он рисовал в воздухе какие-то фигуры. Я ощутил силу его магии, последнего зловещего заклятья, направленного против Птадомира, а значит, и против меня, и понял, что не могу просто отправить этого покойника в плаванье, как сделал со своим отцом. Его нужно защищать. Придется мне сопровождать его, по крайней мере, хотя бы часть пути в его последнем плаванье.
Так что я с трудом тащил судно, направляя его вверх по реке против течения, а эватимырасступались передо мной, не трогая меня. Со временем я заметил, что вода стала холоднее, чем прежде, и как-то гущеи маслянистее, а рассвет померк. Меня вновь обступила тьма. Звезды уже не были привычными. На дне, прямо у меня под ногами, что-то зашевелилось в иле и поднялось, оцарапав мне ноги и едва не опрокинув. Но я вцепился в судно, с минуту полежал на воде, а потом вновь нащупал ногами опору и продолжил свой путь. В свете факела я увидел рябь на поверхности. Снова и снова поднимались крокодильи головы, широко раскрывающие зубастые пасти, а под ними виднелись голые человеческие плечи – эватимы наблюдали за нами, словно охраняли наш путь.
Я брел в зарослях жестких, негнущихся стеблей тростника, обдиравших мне кожу. На отмелях сидели призраки, обращавшиеся ко мне на языке мертвых и умолявшие взять их с собой на судне Птадомира.
Я едва дышал. Ноги настолько онемели, что стало трудно сохранять равновесие и даже просто определить, где находятся ступни. Я безнадежно вцепился в лодку погрузившись в воду по плечи. Все это напоминало бесконечный сон: монотонные шаги, в то время как тело уже окончательно утратило способность ощущать хоть что-нибудь. Сознание поплыло, как плыл колдовской огонь в руках мертвеца в нескольких дюймах над темной поверхностью.
Эватимы зашипели и подплыли поближе. Я невольно вспомнил о Сивилле, об отце и обо всех чародеях, живущих внутри меня, – я не мог поверить, что здесь нить моей жизни должна окончательно порваться. Не мог поверить я и в то, что эватимы собрались, чтобы поглотить Птадомира. От него не так уж много осталось. Все это было загадкой, вопросом, требующим напряженной работы мысли, в то время как состояние моего разума ненамного отличалось от состояния измученного тела. Я все же попытался было рассуждать, как чародей. Но я так окоченел, был так испуган и так истощен, что практически не мог думать.
Наконец мертвец заговорил. Его кости зашевелились.
– Благодарю тебя, друг Секенр, за твою доброту к незнакомому человеку. Если бы мы были знакомы при жизни, мы могли бы стать настоящими друзьями. Здесь мы расстанемся. Ты доставил меня туда, где я стал недостижим для своих врагов, для их магии, для их козней. Твоей бесконечной добротой я буду восхищаться целую вечность. А теперь, Секенр, тебе осталось сделать только одно. Направь меня в глубокие воды, подальше от берега, туда, где ты не сможешь идти. И за эту последнюю услугу я благодарю тебя, Секенр, чьего истинного имени я не был удостоен узнать.
– Сеннет-Та, Сокол-в-Утреннем-Свете, мое истинное имя – Цапля. Я прощаюсь с тобой и желаю счастливого пути.
Я тянул судно подальше от зарослей тростника на глубину, пока не зашел по шею в ледяную воду. Я отпустил корму и долго смотрел, как черное течениеподхватило его и понесло прочь против течения настоящей реки. Скоро огонь факела затерялся вдали, превратившись в крошечную звездочку и погаснув.
Небо снова стало светлеть. Эватимы еще потолкались вокруг меня какое-то время, не издавая ни звука и лишь наблюдая; они не причинили мне никакого вреда. Я счел это добрым знамением, решив, что Сивилла еще не скоро окончит плести полотно моей жизни. Она еще захочет последить за захватывающим развитием событий.
Но я был слишком слаб, чтобы думать о Сивилле, магии, воле богов или чем-то еще кроме отдыха. Я продирался сквозь тростник, и дыхание у меня перехватывало от холода, а призраки не оставляли меня в покое, шепча о своих страданиях, и путано бормотали, вспоминая какие-то незначительные эпизоды из своей жизни, а вскоре все это сменилось простым шумом ветра в тростнике.
Лишь пройдя по суше уже значительное расстояние, я понял, что добрался до берега. Мне хотелось лечь, но я слишком замерз для этого. Я поплелся дальше, скрестив руки на обнаженной груди, – кисти так окоченели, что не сгибались, – и брел, пока наконец не услышал не шепот призраков, не ветер Лешэ, а утренний концерт самых обычных птиц. Небо над головой стало ярко-голубым, а солнце – замечательно теплым, как и песок, и камни у меня под ногами.
Вот так, греясь в солнечных лучах и сильно щурясь от яркого света, я вновь встретился с Неку и Тикой. Они прибежали по берегу, чтобы встретить меня, обе сжали меня в объятиях, и я уж испугался, что они собрались раздавить меня или разорвать на части, когда мы втроем исполняли сумасшедший дикий танец, крича, смеясь и плача одновременно. Я, Секенр Чародей, обнаружил, что полностью утратил способность облекать мысли в слова лишь от того, что кто-то с такой любовью и радостью приветствует меня, что мой приход впервые за долгое время был встречен криками радости, а не ужаса.
Глава 8 НА ВЕЛИКОЙ РЕКЕ
Несколько дней спустя, вечером, мы втроем сидели вокруг огня, поедая рыбу, выловленную нами с помощью остроги из тростникового стебля, и Тика спросила:
– Что ты теперь намерен делать, Секенр? Ты отправишься с нами и дальше?
Ее мать, как я заметил, пристально изучала меня. Но пыталась скрыть это. Встретившись со мной взглядом, она опустила глаза и сосредоточилась на еде, а потом, поперхнувшись, выплюнула рыбью кость, но мой ответ выслушала очень внимательно.
– Наверное, – сказал я. Я поежился, задрожал и придвинулся поближе к огню. Осенние дни были еще теплыми, но ночи становились все холоднее, и хотя я ни за что не сказал бы об этом вслух, главная моя проблема состояла в том, что моя туника осталась у Птадомира.
– Ты… живешь где-нибудь поблизости? – спросила Тика.
– Мой дом… Я не хочу возвращаться туда сейчас. Я и на самом деле из Города Тростников. Я там вырос.
– Но тогда ты в конце концов вернешься в свою страну?
Так мне впервые дали понять, что мы находимся вовсе не в Сатрапии Страны Тростников, а гораздо ближе к Дельте.
– Не сейчас. – В действительности я и сам не знал, что буду делать. Я играл в танал-мадт. Я брошу жребий и посмотрю, что мне выпадет.
Госпожа Неку, снова подавившись рыбьей костью, залезла рукой в рот, чтобы вытащить ее. Она моментально повернулась ко мне спиной, смущенная, как я полагал, столь грубым нарушением этикета Дельты. Справившись со своей задачей, она снова обернулась к нам, негромко рассмеялась и спросила:
– Великие волшебники всегда дают столь уклончивые ответы?
Я ответил ей очень незамысловато:
– Да, мы такие.
Я был уверен, что это заинтригует ее. Неку сочла, что я шучу, и поинтересовалась, лучше ли чародеи умеют смеяться, чем плакать. Она думала о том, как завладеть мной. Она видела во мне орудие, вещь, которую можно использовать.
Замешательство лишь на секунду отразилось на ее лице, на котором сразу же возникла маска, сквозь которую я ничего не мог разглядеть. Ее разум постоянно работал, напряженно работал, в особенности теперь, когда испуг, связанный с ее положением, уже прошел. Когда я избавил ее от Птадомира.
Интересно, догадывалась ли она, каково истинное положение вещей? О том, что я очень юный, лишь наполовину сформировавшийся чародей, у которого пока осталось еще очень много от обычного человека? А не заставляет ли это ее думать, что ей лучше избавиться от меня и найти кого-то еще? Или она думает, ах, а вот и тот, кого с успехом можно использовать, потому что у него недостаточно силы воли?
Моя реакция поразила меня самого. Мне хотелось остаться с ними. Меня влекло к Тике и даже к Неку, хотя я прекрасно понимал, что для нее я буду не более, чем кнутом в руке – я так истосковался по доброте и пониманию, что меня устраивало даже положение ручной собачонки. В конце концов любимую собаку не бьют и не ругают, а кормят, заботятся о ней, когда ей одиноко или когда она болеет, – а кто сделает это для Секенра?
Не сентиментальничай, Секенр. – Внутри меня встрепенулся отец. Его голос отчетливо звучал в моем разуме. – Отправляйся с ними и дальше, если тебе так хочется, но держи дистанцию. Храни свои тайны.
– Секенр? – Тика теребила меня за плечо. Я покачал головой. Отец молчал. Но он по-прежнему был рядом, по-прежнему слушал.
Я вернулся в реальный мир.
– Да?
Неку продолжала пристально разглядывать меня. Я понял, что среди нас есть человек, способный отбросить любые эмоции, переступить собственную добродетель ради высшей цели. Скорее всего, из нее получился бы гораздо лучший чародей, чем я.
Я быстро повернулся к Тике:
– А каковы сейчас вашипланы?
– Мы рассчитываем вернуться в столицу, – ответила она. – Там у нас есть друзья, которые нам помогут. Когда мы вернем свое состояние, мы все будем жить во дворце. Мне кажется, тебе это понравится.
– И мне так кажется, – ответил я. И на самом деле, часть меня не хотелавозвращаться в отцовский дом. Там отец был сильнее всего. Пока его дух обитает в этом жилище, я не могу считать его своим. Уж больно много в нем воспоминаний и призраков. Значит, ты, Секенр, так и остался ребенком, полностью подчиненным воле Ваштэма. Так? Ваштэм по-прежнему присутствовал в моем сознании, но кто был там хозяином? Я не знал. Просто невозможно поверить, с какой легкостью я позабыл о своей прежней жизни. Небольшая прогулка вниз по реке – и все мои страхи остались в прошлом, на меня больше не давил тяжкий груз магии, а отцовское наследие было попросту отброшено в сторону, как старая ненужная тряпка. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Единственное, чего я по-настоящему боялся – это потерять удачу, потому что попросту не мог во все это поверить!
Но вернуться в дом я не мог, покане мог, даже на несколько минут, чтобы забрать теплые вещи. Вернуться туда означало вернуться к тому, кем я был.
Нет, это мой танал-мадт, и жребий брошен.
Я жалел лишь об одном – о потере своей школьной сумки с книгой, над которой я работал. Я обязательно найду способ получить ее, возможно, когда буду больше знать о магии и смогу вернуться туда без всякого риска или просто пошлю за ней духа или призрака. Именно по этой причине я отправлюсь в путь вместе с этими двумя женщинами, не только потому, что они были единственными в мире людьми, которые не боялись меня, но и потому, что я был уверен в том, что смогу многому научиться от магов и волшебников Дельты.
Но все же оставалась одна проблема. Первоочередная, очень актуальная. Я придвигался все ближе и ближе к костру, до тех пор, пока языки пламени едва не начали лизать мою обнаженную грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67