Я склонен отмести так
называемую "душу". Думается мне, со временем мы научим машины восторгаться
музыкой баха или красотой другой машины, отличать хорошие сонеты от плохих
и выражать повышенные чувства при виде маттерхорна (гора в альпах на
границе швейцарии и италии) или заката. речь идет вовсе не о способности к
отбору; машину можно запрограммировать на отбор рациональный,
иррациональный, случайный, а также на сочетание этих трех принципов,
точь-в-точь как у человека. Некоторые, правда, считают, что у человека
большую роль играют убеждения, вера. Но я не думаю, что это так уж важно.
Скажите машине, что небо зеленое, и она вам поверит. Или можно
запрограммировать ее так, чтобы она эмпирически воспринимала небо голубым,
но действовала, исходя из глубокого, невысказанного убеждения, будто оно
зеленое. Вдумайтесь в это, Роу! а если вы возразите, что веру машине
навязали против ее воли, то вот вам машина запрограммированная на
свободный выбор: она может верить своему ощущению, что небо голубое, а
может, несмотря на свидетельство чувств, принять на веру, что оно зеленое,
коль скоро так утверждает оператор.
- Да, возможно, - произнес Роу.
- так вот, Роу, теперь, как люди практические, давайте признаем, что
машину от человека отличает только одна полезная рабочая функция: машина
выбирает лишь из конечного количества переменных, а человек сам определяет
количество переменных, из которых он будет выбирать. Но дело это довольно
тонкое, ибо зависит от слрности человеческого нейромеханизма. Полагаю,
когда-нибудь мы создадим столь же сложную вычислительную машину, и она
сама будет определять свои возможности.
- разумеется, - произнес Роу.
- А в конечном итоге, знаете ли, отличие сведется к экономичности.
Уверяю вас. На сегодняшний день для решения конечных интеллектуальных
задач дешевле использовать машину, но когда-нибудь наметится предел, за
которым для решения вечного вопроса о разовой работе потребуется машина до
того сложная, до того специализированная, что дешевле будет использовать
человека. Ей-богу, я верю, что на опушках окаменелого леса всегда
останутся участки, где надо порождать оригинальные мысли, сопоставлять
оригинальные идеи, видеть новые значения и перспективы. И меня ничуть не
удивит, если для разработки этих участков экономичнее будет использовать
людей, а не уподобленные людям машины. как кибернетик, я об этом,
естественно, скорблю. Но как человек, признаюсь, испытываю какое-то
ехидное удовольствие от сознания, что есть еще работы, достойные
человеческого разума. Какой кошмар, Роу, какой ужас! ужас и величие! вы
меня понимаете?
- Да, - произнес Роу, когда они встали из-за стола, чтобы вернуться
из столовой в свои лаборатории. - Да. Да.
Он чувствовал утомление и в то же время подъем.
В какой ошеломляющей стране перспектив они побывали!
Окаменелые леса! Бесконечное количество переменных! подлинно
религиозные вычислительные машины! искренность! выбор! сложность! и все же
человек на что-то годен! Роу ощутил мощный прилив солидарности с
Мак-Интошем, который составил ему компанию в этом необычайном путешествии.
А в небе над бесконечными лесами и окаменелыми числами повисли светящиеся
буквы - выдержки из очередной рецензии; Роу ощутил безмерное удовольствие
и растроганность собственным безмерным удовольствием: в виде исключения
небесный рецензент писал не о нем, а о Мак-Интоше. "Мак-Интош...
Изумительный слушатель... - гласил обзор небесного рецензента. - ...этот
изумительный слушатель... Пробуждает в Роу всю его феноменальную природную
любознательность..."
24
Сэр Прествик Ныттинг был на проводе и вызывал Нунна. эта истина не
требовала дальнейших доказательств.
- с вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, - сказала
мисс Фрам в приемной.
- Мистер Нунн? - сказала серетарша сэра Прествика. - с вами будет
говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн.
- Нунн? - тревожно осведомился сэр Прествик, - Нунн? это вы, Нунн?
- Доброе утро, сэр Прествик, - сказал Нунн.
- это Нунн у телефона?
- собственной персоной, сэр Прествик.
- Ага. Так вот, послушайте, это Ныттинг говорит.
- приветствую, сэр Прествик.
- Доброе утро, Нунн.
Наступила пауза: оба собеседника собирались с силами после первого
шока и пытались сообразить, кто же кому звонит и с какой целью.
Непосвященного эта пауза ввела бы в заблуждение. Во всяком случае, она
ввела в заблуждение телефонистку объединеной телестудии - абонентов
разъединили.
Минут через пять телефон Нунна зазвонил снова.
- с вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, - сказала
секретарша сэра Прествика.
- с вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, - сказала
мисс Фрам.
- Нунн? - подозрительно выспрашивал сэр Прествик. - Нунн? Нунн? это
Нунн? кто у телефона? Нунн? Нунн?
- слушаю вас, сэр Прествик.
- это опять Ныттинг, Нунн. Нунн, что случилось? что-то случилось. я
вас не слышал. Нас прервали?
- Должно быть.
- А вы, Нунн, вы меня слышали?
- ни словечка, сэр Прествик.
- значит, вы пропустили мои слова о том, что Ротемир страшно
обеспокоен?
- Да.
- слыхали?
- нет, пропустил.
- ну, так слушайте, я повторю все сначала. Ротемир страшно
обеспокоен.
- грустно слышать.
- Да. Ну, обеспокоен, знаете ли, возможными последствиями. Как я вам
уже объснял - только, может, вы не слышали, - он никоим образом не желает
посягать на традиционные академические свободы института. Он считает - и я
с ним, конечно, полностью согласен, - что они нерушимы. Абсолютно
нерушимы.
- ценю ваши чувства, сэр Прествик.
- но надо же помнить о возможных последствиях. Вы улавливаете мою
мысль?
- Да, вполне.
- я выражаюсь ясно?
- Да, предельно, сэр Прествик.
- значит, мы друг друга понимаем?
- по-моему, да.
- не обижаетесь?
- отнюдь.
- Вам долго разжевывать не нужно, а, Нунн?
- никогда, сэр Прествик.
- ну значит, мы с вами поладим. Надеюсь, вы не находите, что я веду
себя, как надутая старая дева, Нунн. Вы ведь знаете как оно бывает.
Ротемир взвился до потолка. Винит меня в том, что я сам ничего не знал и
ему не сообщил, и я теперь в неловком положении. Он говорит, что не
понимает, для чего я торчу в правлении, если ему самому приходится
собирать сплетни на званых вечерах, выясняя, куда уходят его деньги.
Разумеется, по-своему он прав, его можно понять.
- собирать сплетни на званых вечерах?
- Да, о последней заварухе он прослышал на каком-то званом вечере.
Так он и узнал. Особенно обидно, что в би-би-си кто-то осведомлен о делах
объединенной телестудии лучше, чем сам Ротемир.
- понимаю.
- само собой, он взбесился.
- само собой.
- по-моему, законно.
- Да, вполне.
- нас беспокоят только последствия, Нунн.
- именно.
- я к тому, что лично мы не против, чтобы машины отправляли церковные
службы...
- Машины отправляли церковные сужбы?
- неужели вы вообще ничего не слышали из того, что я говорил?
- по крайней мере, насчет машин, отправляющих церковные службы,
ничего.
- так ведь это-то и обеспокоило Ротемира. Ваши, очевидно, собираются
установить такие машины в новом корпусе отдела этики.
- разве?
- Да, по словам этой дамы из би-би-си. Она говорит, вы там намерены
заставить машины молиться...
- Молиться? машины - молиться? до чего только не дойдут эти заумные
чудаки!
- она говорит, вы заставите машины причащать и выслушивать исповедь.
- правда? что ж, я этим займусь тотчас же, сэр прествик.
- я к тому, что нас беспокоят только последствия.
- устраним, сэр Прествик. Положитесь на меня.
- В нашей области приходится проявлять особую осторожность насчет
всяческих последствий.
- конечно, конечно.
- надо полагать, это опять штучки вашего Мак-Интоша. Не из числа
здравомыслящих этот Мак-Интош, да будет мне позволено заметить.
- Вот тут вы, по-моему ошибаетесь. Мак-Интош довольнотаки
здравомыслящий.
- он-то? здравомыслящий?
- Вполне здравомыслящий.
- Да, пожалуй, могу сказать, на вид он достаточно здравомыслящий.
- Между нами, сэр Прествик, у меня есть веские основания подозревать,
что виновником окажется Голдвассер.
- Голдвассер, вот как?
- боюсь, он прирожденный смутьян.
- Должен признаться, мне он всегда был не по душе. Есть в нем что-то
отталкивающее.
- он, боюсь, непорядочный человек.
- совсем непорядочный.
- Вы не беспокойтесь, сэр Прествик. Я уж постараюсь раскусить
Голдвассера.
- по рукам. Вы расслышали, как я передавал лучшие пожелания вашей
славной супруге?
- откровенно говоря, нет.
- В таком случае, лучшие пожелания вашей славной супруге.
25
- это мистер Голдвассер, ваше величество, - сказала Ребус, когда
Ноббс стал пожимать руку Хоу.
- нет-нет-нет, - с надрывающим душу терпением объяснила миссис
Плашков. - это не Голдвассер, Ребус. это Ребус.
- ради всего святого, - ощерилась Ребус. - как же так? ведь Ребус это
Голдвассер.
- но, милая Ребус, вы забываете, что Ребус - это Плашков.
Все стояли в коридоре, меча друг на друга злые взгляды, или обреченно
подпирали стенки, тупо уставясь в пол. сотрудники института устали и были
раздражены. целую неделю они околачивались в коридорах (репетировали
торжественное открытие), и теперь все страдали от тупой сдавленой боли в
животе, которая всегда появляется, если долго стоишь на ногах, толком не
зная, что надо делать.
Общие усилия были направлены на то, чтобы хронометрировать визит по
частям, поскольку координационный комитет дал понять покомитету
хронометража, что такие события надо репетировать с точностью до одной
секунды. Задача была не из легких. Ножницы "балморал", усыпанный
самоцветами выключатель, золотая газовая свеча и прочее оборудование из
фирмы "имперские товары для церемоний" еще не пришли, да и в самом
корпусе, который предстояло открыть, не было пока никакой аппаратуры.
Пришлось заменить недостающие звенья более или менее удовлетворительными
эрзацами и приближениями; точно так же пришлось заменить всех высоких
гостей, чьи руки надо будет пожимать в знаменательный день, и одного-двух
человек из начальства вроде Нунна и Мак-Интоша; их авторитет был слишком
велик, и раз уж они заявили, что слишком заняты и присутствовать не могут,
пререкаться с ними никто не решился. Поэтому на репетициях Роу стал
Пошлаком, Ребус - Нунном, а Голдвассер - Мак-Интошем и, значит, Плашков
пришлось стать Ребус, а Хоу Голдвассером, а... Или это Роу стал
Голдвассером?
Всем было ясно только одно: роль самого дефицитного действующего лица
- королевы - исполняет Ноббс. Ноббс не был идеальным заменителем
монархини, да и особо покладистым не был, но когда объединенный комитет
дублеров призвал начальников отделов выделить кого-нибудь на эту роль,
никто и глазом моргнуть не успел, как Голдвассер уже выделил Ноббса.
Теперь Голдвассер уже раскаивался в своем широком жесте. хватит и
того, что Ноббс день-деньской крутится в лаборатории, что этот сутулый
мешок нескладных костей вечно путается под ногами, бедрами задевает мебель
и сдвигает столы с мест. Но изо дня в день снова и снова пожимать вялую
руку Ноббса да еще величать его "государыня" - это уж слишком. От
репетиции к репетиции необычайная вялость Ноббсовой руки занимала
Голдвассера все больше и больше. насколько он мог судить, вялость была не
совсем природная. Ноббс культивировал вялость руки при рукопожатии, где-то
вычитал, что крепкая хватка, которую он напускал на себя в мальчишестве,
чтобы создать впечатление твердого характера, - всего лишь аффектация,
напущенная, чтобы создать впечатление твердого характера. Но ведь и бороду
Ноббс отрастил просто потому, что раз, по общему убеждению, бороду носят
лишь мужчины с безвольными подбородками, значит ни один человек с
безвольным подбородком бороды не отпустит - иначе все заподозрят, будто у
него безвольный подбородокк; отсюда следует, что у бородачей подбородки
волевые; вот потому-то Ноббс отрастил бороду, скрывавшую его безвольный
подбородок. Во всяком случае, так рассудил Голдвассер. Вообще было в
Ноббсе что-то двуличное... Вернее, не столько двуличное, сколько
трехличное, причем одно лицо следило за двумя другими.
- Давайте повторим с самого начала, - сказала миссис Плашков. - Всех
попрошу в исходную позицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
называемую "душу". Думается мне, со временем мы научим машины восторгаться
музыкой баха или красотой другой машины, отличать хорошие сонеты от плохих
и выражать повышенные чувства при виде маттерхорна (гора в альпах на
границе швейцарии и италии) или заката. речь идет вовсе не о способности к
отбору; машину можно запрограммировать на отбор рациональный,
иррациональный, случайный, а также на сочетание этих трех принципов,
точь-в-точь как у человека. Некоторые, правда, считают, что у человека
большую роль играют убеждения, вера. Но я не думаю, что это так уж важно.
Скажите машине, что небо зеленое, и она вам поверит. Или можно
запрограммировать ее так, чтобы она эмпирически воспринимала небо голубым,
но действовала, исходя из глубокого, невысказанного убеждения, будто оно
зеленое. Вдумайтесь в это, Роу! а если вы возразите, что веру машине
навязали против ее воли, то вот вам машина запрограммированная на
свободный выбор: она может верить своему ощущению, что небо голубое, а
может, несмотря на свидетельство чувств, принять на веру, что оно зеленое,
коль скоро так утверждает оператор.
- Да, возможно, - произнес Роу.
- так вот, Роу, теперь, как люди практические, давайте признаем, что
машину от человека отличает только одна полезная рабочая функция: машина
выбирает лишь из конечного количества переменных, а человек сам определяет
количество переменных, из которых он будет выбирать. Но дело это довольно
тонкое, ибо зависит от слрности человеческого нейромеханизма. Полагаю,
когда-нибудь мы создадим столь же сложную вычислительную машину, и она
сама будет определять свои возможности.
- разумеется, - произнес Роу.
- А в конечном итоге, знаете ли, отличие сведется к экономичности.
Уверяю вас. На сегодняшний день для решения конечных интеллектуальных
задач дешевле использовать машину, но когда-нибудь наметится предел, за
которым для решения вечного вопроса о разовой работе потребуется машина до
того сложная, до того специализированная, что дешевле будет использовать
человека. Ей-богу, я верю, что на опушках окаменелого леса всегда
останутся участки, где надо порождать оригинальные мысли, сопоставлять
оригинальные идеи, видеть новые значения и перспективы. И меня ничуть не
удивит, если для разработки этих участков экономичнее будет использовать
людей, а не уподобленные людям машины. как кибернетик, я об этом,
естественно, скорблю. Но как человек, признаюсь, испытываю какое-то
ехидное удовольствие от сознания, что есть еще работы, достойные
человеческого разума. Какой кошмар, Роу, какой ужас! ужас и величие! вы
меня понимаете?
- Да, - произнес Роу, когда они встали из-за стола, чтобы вернуться
из столовой в свои лаборатории. - Да. Да.
Он чувствовал утомление и в то же время подъем.
В какой ошеломляющей стране перспектив они побывали!
Окаменелые леса! Бесконечное количество переменных! подлинно
религиозные вычислительные машины! искренность! выбор! сложность! и все же
человек на что-то годен! Роу ощутил мощный прилив солидарности с
Мак-Интошем, который составил ему компанию в этом необычайном путешествии.
А в небе над бесконечными лесами и окаменелыми числами повисли светящиеся
буквы - выдержки из очередной рецензии; Роу ощутил безмерное удовольствие
и растроганность собственным безмерным удовольствием: в виде исключения
небесный рецензент писал не о нем, а о Мак-Интоше. "Мак-Интош...
Изумительный слушатель... - гласил обзор небесного рецензента. - ...этот
изумительный слушатель... Пробуждает в Роу всю его феноменальную природную
любознательность..."
24
Сэр Прествик Ныттинг был на проводе и вызывал Нунна. эта истина не
требовала дальнейших доказательств.
- с вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, - сказала
мисс Фрам в приемной.
- Мистер Нунн? - сказала серетарша сэра Прествика. - с вами будет
говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн.
- Нунн? - тревожно осведомился сэр Прествик, - Нунн? это вы, Нунн?
- Доброе утро, сэр Прествик, - сказал Нунн.
- это Нунн у телефона?
- собственной персоной, сэр Прествик.
- Ага. Так вот, послушайте, это Ныттинг говорит.
- приветствую, сэр Прествик.
- Доброе утро, Нунн.
Наступила пауза: оба собеседника собирались с силами после первого
шока и пытались сообразить, кто же кому звонит и с какой целью.
Непосвященного эта пауза ввела бы в заблуждение. Во всяком случае, она
ввела в заблуждение телефонистку объединеной телестудии - абонентов
разъединили.
Минут через пять телефон Нунна зазвонил снова.
- с вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, - сказала
секретарша сэра Прествика.
- с вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, - сказала
мисс Фрам.
- Нунн? - подозрительно выспрашивал сэр Прествик. - Нунн? Нунн? это
Нунн? кто у телефона? Нунн? Нунн?
- слушаю вас, сэр Прествик.
- это опять Ныттинг, Нунн. Нунн, что случилось? что-то случилось. я
вас не слышал. Нас прервали?
- Должно быть.
- А вы, Нунн, вы меня слышали?
- ни словечка, сэр Прествик.
- значит, вы пропустили мои слова о том, что Ротемир страшно
обеспокоен?
- Да.
- слыхали?
- нет, пропустил.
- ну, так слушайте, я повторю все сначала. Ротемир страшно
обеспокоен.
- грустно слышать.
- Да. Ну, обеспокоен, знаете ли, возможными последствиями. Как я вам
уже объснял - только, может, вы не слышали, - он никоим образом не желает
посягать на традиционные академические свободы института. Он считает - и я
с ним, конечно, полностью согласен, - что они нерушимы. Абсолютно
нерушимы.
- ценю ваши чувства, сэр Прествик.
- но надо же помнить о возможных последствиях. Вы улавливаете мою
мысль?
- Да, вполне.
- я выражаюсь ясно?
- Да, предельно, сэр Прествик.
- значит, мы друг друга понимаем?
- по-моему, да.
- не обижаетесь?
- отнюдь.
- Вам долго разжевывать не нужно, а, Нунн?
- никогда, сэр Прествик.
- ну значит, мы с вами поладим. Надеюсь, вы не находите, что я веду
себя, как надутая старая дева, Нунн. Вы ведь знаете как оно бывает.
Ротемир взвился до потолка. Винит меня в том, что я сам ничего не знал и
ему не сообщил, и я теперь в неловком положении. Он говорит, что не
понимает, для чего я торчу в правлении, если ему самому приходится
собирать сплетни на званых вечерах, выясняя, куда уходят его деньги.
Разумеется, по-своему он прав, его можно понять.
- собирать сплетни на званых вечерах?
- Да, о последней заварухе он прослышал на каком-то званом вечере.
Так он и узнал. Особенно обидно, что в би-би-си кто-то осведомлен о делах
объединенной телестудии лучше, чем сам Ротемир.
- понимаю.
- само собой, он взбесился.
- само собой.
- по-моему, законно.
- Да, вполне.
- нас беспокоят только последствия, Нунн.
- именно.
- я к тому, что лично мы не против, чтобы машины отправляли церковные
службы...
- Машины отправляли церковные сужбы?
- неужели вы вообще ничего не слышали из того, что я говорил?
- по крайней мере, насчет машин, отправляющих церковные службы,
ничего.
- так ведь это-то и обеспокоило Ротемира. Ваши, очевидно, собираются
установить такие машины в новом корпусе отдела этики.
- разве?
- Да, по словам этой дамы из би-би-си. Она говорит, вы там намерены
заставить машины молиться...
- Молиться? машины - молиться? до чего только не дойдут эти заумные
чудаки!
- она говорит, вы заставите машины причащать и выслушивать исповедь.
- правда? что ж, я этим займусь тотчас же, сэр прествик.
- я к тому, что нас беспокоят только последствия.
- устраним, сэр Прествик. Положитесь на меня.
- В нашей области приходится проявлять особую осторожность насчет
всяческих последствий.
- конечно, конечно.
- надо полагать, это опять штучки вашего Мак-Интоша. Не из числа
здравомыслящих этот Мак-Интош, да будет мне позволено заметить.
- Вот тут вы, по-моему ошибаетесь. Мак-Интош довольнотаки
здравомыслящий.
- он-то? здравомыслящий?
- Вполне здравомыслящий.
- Да, пожалуй, могу сказать, на вид он достаточно здравомыслящий.
- Между нами, сэр Прествик, у меня есть веские основания подозревать,
что виновником окажется Голдвассер.
- Голдвассер, вот как?
- боюсь, он прирожденный смутьян.
- Должен признаться, мне он всегда был не по душе. Есть в нем что-то
отталкивающее.
- он, боюсь, непорядочный человек.
- совсем непорядочный.
- Вы не беспокойтесь, сэр Прествик. Я уж постараюсь раскусить
Голдвассера.
- по рукам. Вы расслышали, как я передавал лучшие пожелания вашей
славной супруге?
- откровенно говоря, нет.
- В таком случае, лучшие пожелания вашей славной супруге.
25
- это мистер Голдвассер, ваше величество, - сказала Ребус, когда
Ноббс стал пожимать руку Хоу.
- нет-нет-нет, - с надрывающим душу терпением объяснила миссис
Плашков. - это не Голдвассер, Ребус. это Ребус.
- ради всего святого, - ощерилась Ребус. - как же так? ведь Ребус это
Голдвассер.
- но, милая Ребус, вы забываете, что Ребус - это Плашков.
Все стояли в коридоре, меча друг на друга злые взгляды, или обреченно
подпирали стенки, тупо уставясь в пол. сотрудники института устали и были
раздражены. целую неделю они околачивались в коридорах (репетировали
торжественное открытие), и теперь все страдали от тупой сдавленой боли в
животе, которая всегда появляется, если долго стоишь на ногах, толком не
зная, что надо делать.
Общие усилия были направлены на то, чтобы хронометрировать визит по
частям, поскольку координационный комитет дал понять покомитету
хронометража, что такие события надо репетировать с точностью до одной
секунды. Задача была не из легких. Ножницы "балморал", усыпанный
самоцветами выключатель, золотая газовая свеча и прочее оборудование из
фирмы "имперские товары для церемоний" еще не пришли, да и в самом
корпусе, который предстояло открыть, не было пока никакой аппаратуры.
Пришлось заменить недостающие звенья более или менее удовлетворительными
эрзацами и приближениями; точно так же пришлось заменить всех высоких
гостей, чьи руки надо будет пожимать в знаменательный день, и одного-двух
человек из начальства вроде Нунна и Мак-Интоша; их авторитет был слишком
велик, и раз уж они заявили, что слишком заняты и присутствовать не могут,
пререкаться с ними никто не решился. Поэтому на репетициях Роу стал
Пошлаком, Ребус - Нунном, а Голдвассер - Мак-Интошем и, значит, Плашков
пришлось стать Ребус, а Хоу Голдвассером, а... Или это Роу стал
Голдвассером?
Всем было ясно только одно: роль самого дефицитного действующего лица
- королевы - исполняет Ноббс. Ноббс не был идеальным заменителем
монархини, да и особо покладистым не был, но когда объединенный комитет
дублеров призвал начальников отделов выделить кого-нибудь на эту роль,
никто и глазом моргнуть не успел, как Голдвассер уже выделил Ноббса.
Теперь Голдвассер уже раскаивался в своем широком жесте. хватит и
того, что Ноббс день-деньской крутится в лаборатории, что этот сутулый
мешок нескладных костей вечно путается под ногами, бедрами задевает мебель
и сдвигает столы с мест. Но изо дня в день снова и снова пожимать вялую
руку Ноббса да еще величать его "государыня" - это уж слишком. От
репетиции к репетиции необычайная вялость Ноббсовой руки занимала
Голдвассера все больше и больше. насколько он мог судить, вялость была не
совсем природная. Ноббс культивировал вялость руки при рукопожатии, где-то
вычитал, что крепкая хватка, которую он напускал на себя в мальчишестве,
чтобы создать впечатление твердого характера, - всего лишь аффектация,
напущенная, чтобы создать впечатление твердого характера. Но ведь и бороду
Ноббс отрастил просто потому, что раз, по общему убеждению, бороду носят
лишь мужчины с безвольными подбородками, значит ни один человек с
безвольным подбородком бороды не отпустит - иначе все заподозрят, будто у
него безвольный подбородокк; отсюда следует, что у бородачей подбородки
волевые; вот потому-то Ноббс отрастил бороду, скрывавшую его безвольный
подбородок. Во всяком случае, так рассудил Голдвассер. Вообще было в
Ноббсе что-то двуличное... Вернее, не столько двуличное, сколько
трехличное, причем одно лицо следило за двумя другими.
- Давайте повторим с самого начала, - сказала миссис Плашков. - Всех
попрошу в исходную позицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23