На глаза ему попалась кафедра, и
он глубоко и неповторимо осознал всю нелепость находки - церковная кафедра
на званом вечере! Он не мог не улыбнуться. Не мог согнать с лица эту
улыбку.
Несколько позже он обнаружил рядом с собой Плашков. Она что-то
говорила ему совсем невнятно, и ее глаза, брови и складки вокруг рта
служили прелестной иллюстрацией к нерасслышанным мыслям. Плашков казалась
Голдвассеру далекой, как будто он смотрел на нее в перевернутый телескоп.
Он преисполнился к ней жалости. каждая ее безукоризненная улыбка, каждое
изящное поднятие бровей источали, казалось, невыразимую грусть.
- Ах, Плашков, Плашков, Плашков! - услышал он собственный вздох.
- прошу прощения? - переспросила она невнятно.
- А х п л а ш к о в ! - взревел он.
Она одарила его вежливой улыбкой абсолютного непонимания.
- как интересно, - сказала она.
Он жаждал хоть чем-то ее подбодрить.
- у вас красивые глаза, - сказал он. - зеркало вашей прекрасной души.
- прошу прощения? - сказала она.
- к р а с и в ы е г л а з а! - прокричал он. На ее лице отразилось
недоумение.
- р о в н ы е з у б ы! - проревел он. с т р о й н ы е н о г и!
Он сжал ей руку.
- Ах Плашков, - сказал он. - я боготворю вас издали. б о г о т в о р
ю! я! о ч е н ь! и з д а л и!
Плашков стремительно высвободила руку и исчезла из его поля зрения в
сумятице толпы. Когда он увидел ее снова, она говорила что-то миссис Хоу,
и обе смотрели в его сторону. миссис Хоу, казалось, была чем-то очень
озабочена.
В северном нефе Хоу излагал миссис Роу свое жизненное кредо.
- лично я считаю, - кричал он, - нам надо решить, что делать с
вычислительными машинами. Существует бесконечное число возможных
вариантов, но лично я думаю, что выбирать надо между порнографическими
романами и справочниками по сексу.
- что? - воскликнула миссис Роу.
- М е ж д у п о р н о г р а ф и ч е с к и м и р о м а н а м и и с п р
а в о ч н и к а м и п о с е к с у.
- что с ними?
- Д о л ж н ы л и и х п и с а т ь в ы ч и с л и т е л ь н ы е м а ш и
н ы.
- Вычислительные машины? с чего бы это?
- знаю. Знаю. Вовсе не с чего.
Миссис Мак-Интош застряла возле Ноббса. Он прижал ее к столику с
закусками и всякий раз, когда она пыталась отойти, хватал земляные орешки,
хворост или крутоны с сыром и протягивал ей, преграждая тем самым путь к
отступлению. время от времени он подкидывал ей какое-нибудь замечание по
ходу действия.
- занятный народ, не правда ли? - выкрикивал он.
- что же в них занятного? - выкрикивала в ответ миссис Мак-Интош, из
человеколюбия пытаясь сохранять жизнь любому зародышу беседы, пусть даже
самому хилому.
- не знаю. Просто на вид занятный.
Немного погодя он делал новую вылазку.
- Во всяком случае, на мой взгляд, - выкрикивал он. - но ведь может
быть просто у меня самого мысли занятные.
чтобы уберечь себя от скуки во время долгих пауз между защечаниями,
он поглощал пригоршнями земляные орешки. Два орешка по-братски приютились
у него в бороде. Когда общество истощило себя как тема, он перешел к
жилищным вопроса
- жутковато здесь, - прокричал он. - на мой взгляд, больше похоже на
церковь, чем на дом.
- насколько я понимаю, раньше здесь была церковь, - прокричала миссис
Мак-Интош.
- оно и похоже, - благосклонно подтвердил Ноббс. - на мой взгляд.
В поле зрения Голдвассера снова попал Чиддингфолд.
- привет, - сказал Чиддингфолд все с той же ноткой наигранного
удивления, как и прежде.
- Добрый вечер, директор, - сказал Голдвассер.
Сердце у него екнуло. Надо завязывать разговор, что само по себе
трудно, да еще не дать этим пронизывающим голубым глазам заметить, что ты
слегка окосел. Он стал судорожно изыскивать тему, но все темы мира,
казалось, ринулись прочь из его узкого поля зрения и затерялись в
оглушительной неразберихе, царящей по сторонам. Он поднял пустой бокал и
долгое время бесстрастно разглядывал его на свет.
- Вот, - выговорил он наконец с величайшим тщанием, - первая
вечеринка, после которой можно оправдываться перед тещей, что был не
где-нибудь, а в церкви.
Улыбка Чиддингфолда на миг расползлась и снова съежилась. "и все, -
подумал Голдвассер. - и дело с концом. проще простого". Назад к купели он
двинулся совсем веселый.
В южной части алтаря миссис Хоу советовалась с миссис Нунн.
- никогда не знаешь... Что надо делать...
- А что надо делать?
- я никогда не знаю...
- что?
- насчет Голдвассера... Очень пьян...
- очень пьян? Голдвассер?
- по словам миссис Плашков, он... Потом... И сгреб ее в объятия.
- Голдвассер? полез к миссис Плашков?
- и говорил... Ужасные вещи...
- надо полагать, сквернословил.
- ... Ноги...
- за ноги?
- А потом... Зубы...
- он? Вцепился в нее зубами? укусил?
- Ах... Должно быть, очень оскорблена.
Мак-Интош стоял на кафедре, тяжело опираясь на ее крышку, как у себя
на портале подъемного крана, и рассеянно глядел на разгуливающие по залу
этические машины - быть может, прикидывал, которая из них спрыгнула бы за
борт ради спасения мешка с песком. У подножия кафедры стоял Голдвассер и
пристально смотрел на него снизу вверх.
- хорошо бы кто-нибудь спас мою жену от Ноббса, - прокричал
Мак-Интош. - но суть в том, Голдвассер, что я вот все стараюсь запить. То
есть забыть. фрейдистская обмолвка, Голдвассер. Суть в том, Голдвассер,
действительно ли вы умнее меня?
- не уверен, Мак-Интош. Думаю, что умнее.
- наверное, вы умнее. Вас это не тревожит порой?
- тревожит.
- и меня. Но послушайте, Голдвассер, по-моему, вы так дьявольски
умны, что сами видите, до чего ограничен ваш ум. а у меня наоборот: я так
глуп, что даже не могу понять, до чего же я глуп.
- знаю.
- так что в конечном итоге я, возможно, умнее вас. Вы улавливаете ход
моей мысли?
- Да, я и сам об этом давно подумывал.
- Ага. Подумывали и тут же подвергали сомнению?
- конечно.
- Ваш ум сам себя разрушает, Голдвассер.
- что за банальное замечание, Мак-Интош! Бог ты мой, какой вы чурбан,
Мак-Интош, какой тупоумный, упрямый толстокожий кретин! Если бы вы только
знали, как вы меня порой раздражаете!
Они пристально смотрели друг на друга, довольные собой.
- отвратительное фиглярство, - сказала миссис Нунн, обращаясь к
миссис Чиддингфолд. - сейчас... Во весь голос оскорбляет Мак-Интоша...
Двумя минутами раньше... Непристойная выходка... Бедняжка куини Плашков...
Вечеринка затихала по мере того, как темы разговора одна за другой
оказывались загнанными в угол или забитыми насмерть. Стоя рядом с Нунном,
Плашков обнаружила, что вновь слышит собственный голос.
- не пойму, удалось мобилизовать Хоу или нет, - сказала она.
- что "или нет"? - переспросил Нунн.
- Мобилизовать Хоу.
- Мобилизовали? очень здорово.
- кто-то вбил ему в голову неслыханную идею - запланировать и
осуществить в институте программу автоматизации порногресичноких романов и
справочников по сексу.
- чего?
- порнографических романов и справочников по сексу.
Нунн оцепенел. Порнографические романы и справочники по сексу! Опять
поднимают свои подлые головы! Для того ли он столь умело искоренил эту
ересь в Мак-Интоше, чтобы увидеть, как она снова прет из Плашков? ни дать
ни взять подземный пожар: прорывается там, где меньше всего ожидаешь. Ну,
пусть Плашков не воображает, что покровительство, которым она пользовалась
у него раньше, спасет ее теперь от занесения в "спортивные рекорды".
- очень здорово, - сказал он рассеянно. - зачит, это ваша идея, да?
- не моя. Хоу.
Хоу. Конечно, мог бы и сам догадаться. Ненадежный человек Хоу, слабое
звено цепи. Надо взять его на заметку. собственно, можно считать, что он
уже взят.
- хотя, зная Хоу, - продолжала Плашков, - человек никогда не
заподозрит, что он сам это придумал.
- как вы сказали?
- просто повторяет... Сам Хоу. Должно быть, это придумал кто-то
другой.
- кто-то другой? кто же?
- человеку не дано знать. Но, судя по его сегодняшнему поведению, я
бы ничуть не удивилась, если бы это оказался Голдвассер.
- как вы сказали?
- г о л д в а с с е р!
Голдвассер! выходит, зачинщик всей этой порнографии - Голдвассер.
Конечно, Голдвассер. Не кто иной, как Голдвассер своевольничает в уборной
для начальства. Не кто иной, как Голдвассер подбил Ребус на петицию. С
одного взгляда видно, что Голдвассер - бунтовщик, законник-самоучка,
всякой бочке затычка. Знает Нунн ихнего брата.
Он достал свой блокнот. Под третьим марта стояло "Голдвассер". Под
пятым декабря, семнадцатым августа и двадцать третьим января -
"Голдвассер". В разделе "для заметок" - "Голдвассер". В строке "номер
государственного страхового полиса" - "Голдвассер". В графах "футбольные
бутсы", "правовые термины", "бильярдные рекорды" - "Голдвассер",
"Голдвассер", "Голдвассер". Все улики налицо. поразительно, как это он не
заметил их раньше.
Вечеринка близилась к концу. Наступила прощальная суматоха - люди
подходили поблагодарить хозяев или поздороваться с теми, с кем не могли
себя заставить поздороваться раньше. Из своего убежища в алтаре выбрался
Голдвассер и тотчас же обнаружил, что неотвратимо столкнулся нос к носу с
Чиддингфолдом.
- привет, - сказал Чиддингфолд с ничуть не большим и не меньшим
удивлением, с ничуть не большим и не меньшим энтузиазмом, чем прежде.
- Добрый вечер, директор, - сказал Голдвассер.
Мысли его трусливо разбежались. Не может он по три раза в вечер
беседовать с Чиддингфолдом! это превышает все пределы человеческой
выносливости. Какую-то долю секунды он верил, что молча повернется и
непринужденно покинет этот дом. Затем решил, что вот-вот упадет в глубокий
обморок. Но сердцем чуял, что придется устоять на ногах и держать речь. он
заглянул в свой бокал, встряхнул несуществующую жидкость, прополоскал ею
рот и шумно проглотил. Он отчаянно терзался вопросом: узнал его
Чиддингфолд или же директорский мозг так далек от частностей, что даже не
отличает одного человека от другого. ясно было только одно: на сей раз
надо изобрести для разговора неизбитую тему.
- как прирожденый виг, - сказал он с напыщеннностью, стоившей ему
немалого нервного напряжения, - я со смешанным чувством отношусь к
перспективе рассказывать своим внукам, что был когда-то участником
церковной пирушки.
Но еще не кончив тирады, он понял,что пережевывает все ту же остроту.
Он не осмелился проследить за вымученным приливом и отливом безрадостной
улыбки Чиддингфолда. Но этого не потребовалось, ибо тут как раз общее
внимание было отвлечено. Откуда-то появилась Ребус, но Ребус преображенная
- улыбающаяся, румяная, обычно сонные глаза ее горели как уголья. где она
была до сих пор,@икто не знал, но что она там делала, догадался каждый.
Она обвила руками шею Чиддингфолда и, широким жестом указывая на восточную
часть дома, пропела:
- уолтер, мой уолтер, прикрой наш грех венцом!
Воцарилось потрясенное, гипнотизирующее молчание. На какой-то миг все
оцепенели - кто посреди рукопожатия, кто не кончив натягивать пальто.
Невыносимо было видеть, как на Чиддингфолде повисла пьяная баба, но
слышать, как его запросто называют по имени, от этого даже у самых
хладнокровных поджилки затряслись. Затем Ребус устремилась было куда-то в
сторону, видимо намереваясь силой потащить уолтера под венец, и оба, не
размыкая объятий, тяжело грохнулись о пол. Последним, что увидел
Голдвассер, прежде чем солидный народ поспешил разнять "кучу малу", было
лицо Чиддингфолда, по-прежнему не замутненное страданием, по-прежнему
прочно запертое на вежливую смущенную улыбку.
16
Нелегко было сконфузить Ребус, но при мысли о том, как вольно
обошлась она с Чиддингфолдом, ее охватывало чувство, весьма далекое от
апломба. Думая об этом дома, в умиротворяющей обстановке среди книжных
навалов, пачек с гвоздиками и лежалых окурков, в огромной и пустой
викторианской комнате, где поместились бы сорок человек и восемь лошадей
(или же одна Ребус с обильными отходами своей повседневной жизни), - она
считала инцидент забавным пустяком, без каких не обходится ни одна
порядочная вечеринка. Но думая об этом на работе, в институтской
лаборатории, в несколько более чуждой обстановке книжных завалов, пачек с
гвоздиками и лежалых окурков, она все-таки испытывала чувство, крайне
близкое к смущению. Непристойная выходка - полбеды. Всякий может повиснуть
на другом в бесшабашную минуту. Но на Чиддингфолде! и как это ее
угораздило выбрать именно Чиддингфолда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
он глубоко и неповторимо осознал всю нелепость находки - церковная кафедра
на званом вечере! Он не мог не улыбнуться. Не мог согнать с лица эту
улыбку.
Несколько позже он обнаружил рядом с собой Плашков. Она что-то
говорила ему совсем невнятно, и ее глаза, брови и складки вокруг рта
служили прелестной иллюстрацией к нерасслышанным мыслям. Плашков казалась
Голдвассеру далекой, как будто он смотрел на нее в перевернутый телескоп.
Он преисполнился к ней жалости. каждая ее безукоризненная улыбка, каждое
изящное поднятие бровей источали, казалось, невыразимую грусть.
- Ах, Плашков, Плашков, Плашков! - услышал он собственный вздох.
- прошу прощения? - переспросила она невнятно.
- А х п л а ш к о в ! - взревел он.
Она одарила его вежливой улыбкой абсолютного непонимания.
- как интересно, - сказала она.
Он жаждал хоть чем-то ее подбодрить.
- у вас красивые глаза, - сказал он. - зеркало вашей прекрасной души.
- прошу прощения? - сказала она.
- к р а с и в ы е г л а з а! - прокричал он. На ее лице отразилось
недоумение.
- р о в н ы е з у б ы! - проревел он. с т р о й н ы е н о г и!
Он сжал ей руку.
- Ах Плашков, - сказал он. - я боготворю вас издали. б о г о т в о р
ю! я! о ч е н ь! и з д а л и!
Плашков стремительно высвободила руку и исчезла из его поля зрения в
сумятице толпы. Когда он увидел ее снова, она говорила что-то миссис Хоу,
и обе смотрели в его сторону. миссис Хоу, казалось, была чем-то очень
озабочена.
В северном нефе Хоу излагал миссис Роу свое жизненное кредо.
- лично я считаю, - кричал он, - нам надо решить, что делать с
вычислительными машинами. Существует бесконечное число возможных
вариантов, но лично я думаю, что выбирать надо между порнографическими
романами и справочниками по сексу.
- что? - воскликнула миссис Роу.
- М е ж д у п о р н о г р а ф и ч е с к и м и р о м а н а м и и с п р
а в о ч н и к а м и п о с е к с у.
- что с ними?
- Д о л ж н ы л и и х п и с а т ь в ы ч и с л и т е л ь н ы е м а ш и
н ы.
- Вычислительные машины? с чего бы это?
- знаю. Знаю. Вовсе не с чего.
Миссис Мак-Интош застряла возле Ноббса. Он прижал ее к столику с
закусками и всякий раз, когда она пыталась отойти, хватал земляные орешки,
хворост или крутоны с сыром и протягивал ей, преграждая тем самым путь к
отступлению. время от времени он подкидывал ей какое-нибудь замечание по
ходу действия.
- занятный народ, не правда ли? - выкрикивал он.
- что же в них занятного? - выкрикивала в ответ миссис Мак-Интош, из
человеколюбия пытаясь сохранять жизнь любому зародышу беседы, пусть даже
самому хилому.
- не знаю. Просто на вид занятный.
Немного погодя он делал новую вылазку.
- Во всяком случае, на мой взгляд, - выкрикивал он. - но ведь может
быть просто у меня самого мысли занятные.
чтобы уберечь себя от скуки во время долгих пауз между защечаниями,
он поглощал пригоршнями земляные орешки. Два орешка по-братски приютились
у него в бороде. Когда общество истощило себя как тема, он перешел к
жилищным вопроса
- жутковато здесь, - прокричал он. - на мой взгляд, больше похоже на
церковь, чем на дом.
- насколько я понимаю, раньше здесь была церковь, - прокричала миссис
Мак-Интош.
- оно и похоже, - благосклонно подтвердил Ноббс. - на мой взгляд.
В поле зрения Голдвассера снова попал Чиддингфолд.
- привет, - сказал Чиддингфолд все с той же ноткой наигранного
удивления, как и прежде.
- Добрый вечер, директор, - сказал Голдвассер.
Сердце у него екнуло. Надо завязывать разговор, что само по себе
трудно, да еще не дать этим пронизывающим голубым глазам заметить, что ты
слегка окосел. Он стал судорожно изыскивать тему, но все темы мира,
казалось, ринулись прочь из его узкого поля зрения и затерялись в
оглушительной неразберихе, царящей по сторонам. Он поднял пустой бокал и
долгое время бесстрастно разглядывал его на свет.
- Вот, - выговорил он наконец с величайшим тщанием, - первая
вечеринка, после которой можно оправдываться перед тещей, что был не
где-нибудь, а в церкви.
Улыбка Чиддингфолда на миг расползлась и снова съежилась. "и все, -
подумал Голдвассер. - и дело с концом. проще простого". Назад к купели он
двинулся совсем веселый.
В южной части алтаря миссис Хоу советовалась с миссис Нунн.
- никогда не знаешь... Что надо делать...
- А что надо делать?
- я никогда не знаю...
- что?
- насчет Голдвассера... Очень пьян...
- очень пьян? Голдвассер?
- по словам миссис Плашков, он... Потом... И сгреб ее в объятия.
- Голдвассер? полез к миссис Плашков?
- и говорил... Ужасные вещи...
- надо полагать, сквернословил.
- ... Ноги...
- за ноги?
- А потом... Зубы...
- он? Вцепился в нее зубами? укусил?
- Ах... Должно быть, очень оскорблена.
Мак-Интош стоял на кафедре, тяжело опираясь на ее крышку, как у себя
на портале подъемного крана, и рассеянно глядел на разгуливающие по залу
этические машины - быть может, прикидывал, которая из них спрыгнула бы за
борт ради спасения мешка с песком. У подножия кафедры стоял Голдвассер и
пристально смотрел на него снизу вверх.
- хорошо бы кто-нибудь спас мою жену от Ноббса, - прокричал
Мак-Интош. - но суть в том, Голдвассер, что я вот все стараюсь запить. То
есть забыть. фрейдистская обмолвка, Голдвассер. Суть в том, Голдвассер,
действительно ли вы умнее меня?
- не уверен, Мак-Интош. Думаю, что умнее.
- наверное, вы умнее. Вас это не тревожит порой?
- тревожит.
- и меня. Но послушайте, Голдвассер, по-моему, вы так дьявольски
умны, что сами видите, до чего ограничен ваш ум. а у меня наоборот: я так
глуп, что даже не могу понять, до чего же я глуп.
- знаю.
- так что в конечном итоге я, возможно, умнее вас. Вы улавливаете ход
моей мысли?
- Да, я и сам об этом давно подумывал.
- Ага. Подумывали и тут же подвергали сомнению?
- конечно.
- Ваш ум сам себя разрушает, Голдвассер.
- что за банальное замечание, Мак-Интош! Бог ты мой, какой вы чурбан,
Мак-Интош, какой тупоумный, упрямый толстокожий кретин! Если бы вы только
знали, как вы меня порой раздражаете!
Они пристально смотрели друг на друга, довольные собой.
- отвратительное фиглярство, - сказала миссис Нунн, обращаясь к
миссис Чиддингфолд. - сейчас... Во весь голос оскорбляет Мак-Интоша...
Двумя минутами раньше... Непристойная выходка... Бедняжка куини Плашков...
Вечеринка затихала по мере того, как темы разговора одна за другой
оказывались загнанными в угол или забитыми насмерть. Стоя рядом с Нунном,
Плашков обнаружила, что вновь слышит собственный голос.
- не пойму, удалось мобилизовать Хоу или нет, - сказала она.
- что "или нет"? - переспросил Нунн.
- Мобилизовать Хоу.
- Мобилизовали? очень здорово.
- кто-то вбил ему в голову неслыханную идею - запланировать и
осуществить в институте программу автоматизации порногресичноких романов и
справочников по сексу.
- чего?
- порнографических романов и справочников по сексу.
Нунн оцепенел. Порнографические романы и справочники по сексу! Опять
поднимают свои подлые головы! Для того ли он столь умело искоренил эту
ересь в Мак-Интоше, чтобы увидеть, как она снова прет из Плашков? ни дать
ни взять подземный пожар: прорывается там, где меньше всего ожидаешь. Ну,
пусть Плашков не воображает, что покровительство, которым она пользовалась
у него раньше, спасет ее теперь от занесения в "спортивные рекорды".
- очень здорово, - сказал он рассеянно. - зачит, это ваша идея, да?
- не моя. Хоу.
Хоу. Конечно, мог бы и сам догадаться. Ненадежный человек Хоу, слабое
звено цепи. Надо взять его на заметку. собственно, можно считать, что он
уже взят.
- хотя, зная Хоу, - продолжала Плашков, - человек никогда не
заподозрит, что он сам это придумал.
- как вы сказали?
- просто повторяет... Сам Хоу. Должно быть, это придумал кто-то
другой.
- кто-то другой? кто же?
- человеку не дано знать. Но, судя по его сегодняшнему поведению, я
бы ничуть не удивилась, если бы это оказался Голдвассер.
- как вы сказали?
- г о л д в а с с е р!
Голдвассер! выходит, зачинщик всей этой порнографии - Голдвассер.
Конечно, Голдвассер. Не кто иной, как Голдвассер своевольничает в уборной
для начальства. Не кто иной, как Голдвассер подбил Ребус на петицию. С
одного взгляда видно, что Голдвассер - бунтовщик, законник-самоучка,
всякой бочке затычка. Знает Нунн ихнего брата.
Он достал свой блокнот. Под третьим марта стояло "Голдвассер". Под
пятым декабря, семнадцатым августа и двадцать третьим января -
"Голдвассер". В разделе "для заметок" - "Голдвассер". В строке "номер
государственного страхового полиса" - "Голдвассер". В графах "футбольные
бутсы", "правовые термины", "бильярдные рекорды" - "Голдвассер",
"Голдвассер", "Голдвассер". Все улики налицо. поразительно, как это он не
заметил их раньше.
Вечеринка близилась к концу. Наступила прощальная суматоха - люди
подходили поблагодарить хозяев или поздороваться с теми, с кем не могли
себя заставить поздороваться раньше. Из своего убежища в алтаре выбрался
Голдвассер и тотчас же обнаружил, что неотвратимо столкнулся нос к носу с
Чиддингфолдом.
- привет, - сказал Чиддингфолд с ничуть не большим и не меньшим
удивлением, с ничуть не большим и не меньшим энтузиазмом, чем прежде.
- Добрый вечер, директор, - сказал Голдвассер.
Мысли его трусливо разбежались. Не может он по три раза в вечер
беседовать с Чиддингфолдом! это превышает все пределы человеческой
выносливости. Какую-то долю секунды он верил, что молча повернется и
непринужденно покинет этот дом. Затем решил, что вот-вот упадет в глубокий
обморок. Но сердцем чуял, что придется устоять на ногах и держать речь. он
заглянул в свой бокал, встряхнул несуществующую жидкость, прополоскал ею
рот и шумно проглотил. Он отчаянно терзался вопросом: узнал его
Чиддингфолд или же директорский мозг так далек от частностей, что даже не
отличает одного человека от другого. ясно было только одно: на сей раз
надо изобрести для разговора неизбитую тему.
- как прирожденый виг, - сказал он с напыщеннностью, стоившей ему
немалого нервного напряжения, - я со смешанным чувством отношусь к
перспективе рассказывать своим внукам, что был когда-то участником
церковной пирушки.
Но еще не кончив тирады, он понял,что пережевывает все ту же остроту.
Он не осмелился проследить за вымученным приливом и отливом безрадостной
улыбки Чиддингфолда. Но этого не потребовалось, ибо тут как раз общее
внимание было отвлечено. Откуда-то появилась Ребус, но Ребус преображенная
- улыбающаяся, румяная, обычно сонные глаза ее горели как уголья. где она
была до сих пор,@икто не знал, но что она там делала, догадался каждый.
Она обвила руками шею Чиддингфолда и, широким жестом указывая на восточную
часть дома, пропела:
- уолтер, мой уолтер, прикрой наш грех венцом!
Воцарилось потрясенное, гипнотизирующее молчание. На какой-то миг все
оцепенели - кто посреди рукопожатия, кто не кончив натягивать пальто.
Невыносимо было видеть, как на Чиддингфолде повисла пьяная баба, но
слышать, как его запросто называют по имени, от этого даже у самых
хладнокровных поджилки затряслись. Затем Ребус устремилась было куда-то в
сторону, видимо намереваясь силой потащить уолтера под венец, и оба, не
размыкая объятий, тяжело грохнулись о пол. Последним, что увидел
Голдвассер, прежде чем солидный народ поспешил разнять "кучу малу", было
лицо Чиддингфолда, по-прежнему не замутненное страданием, по-прежнему
прочно запертое на вежливую смущенную улыбку.
16
Нелегко было сконфузить Ребус, но при мысли о том, как вольно
обошлась она с Чиддингфолдом, ее охватывало чувство, весьма далекое от
апломба. Думая об этом дома, в умиротворяющей обстановке среди книжных
навалов, пачек с гвоздиками и лежалых окурков, в огромной и пустой
викторианской комнате, где поместились бы сорок человек и восемь лошадей
(или же одна Ребус с обильными отходами своей повседневной жизни), - она
считала инцидент забавным пустяком, без каких не обходится ни одна
порядочная вечеринка. Но думая об этом на работе, в институтской
лаборатории, в несколько более чуждой обстановке книжных завалов, пачек с
гвоздиками и лежалых окурков, она все-таки испытывала чувство, крайне
близкое к смущению. Непристойная выходка - полбеды. Всякий может повиснуть
на другом в бесшабашную минуту. Но на Чиддингфолде! и как это ее
угораздило выбрать именно Чиддингфолда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23