Он был старше Коффина на семь лет. У него был средний рост и год от года увеличивающееся брюшко. Очевидно, глядя на волосы своего соперника по бизнесу, — хоть они и были седыми, — Халл испытывал чувство зависти, потому что у него самого череп уже пару лет был гол, как колено. Все его лицо и все, что на нем размещалось: глаза, нос, уши — было круглым. Густые, но короткие усы украшали бледную неровную трещину, которая служила ему ртом.
— Неужели это мой старый друг Роберт Коффин?! — на всю поляну заорал он с фальшивой улыбочкой. — Вы, кажется, появились здесь совсем недавно, Коффин? Я что-то не припоминаю вашего в лица в начале торгов. Наверно, вы решили немножко отдохнуть от нервного бизнеса, связанного с продажей оснастки кораблями?
— Просто задержался, — холодно, но подчеркнуто корректно ответил Коффин. — Вы, очевидно, уже слышали, что мне пришлось долго возиться с большим грузом каури, привезенным с Южного Острова. Подсчет выручки отнял чертовски много времени, дружище. Вот только управился. Давно у меня не было таких хороших торгов.
Улыбка мгновенно слетела с лица Халла. Весь город уже был наслышан о тяжелом железном сейфе, который тащили матросы «Решительного» с аукциона каури.
— Ничего, дорогой друг, — наконец пришел в себя Халл. — Боюсь, мне тоже придется долго подсчитывать прибыль после продажи закупленного сегодня льна. Рангоут и мачты бесполезны без оснастки. Той оснастки, которую, к сожалению, предложить капитанам судов смогу только я. Вам будет в этом смысле нечем похвастаться. Не желаете ли приобрести немного товара у меня, чтобы удержать своих постоянных клиентов?
— Не думаю, что это необходимо. У меня в «Доме Коффина» есть вполне достаточный запас, чтобы протянуть с ним до следующей квартальной продажи.
— Как угодно, друг мой, — улыбнулся Халл. — Как вам будет угодно.
Разговор был прерван тоненьким голоском:
— Пап, пап!
Оба соперника по бизнесу опустили взгляды вниз и увидели очаровательную девочку лет семи. Она нетерпеливо тянула Халла за штанину.
— Пойдем домой, пап! Я хочу есть!
Халл дрыгнул ногой, будто желая стряхнуть с себя надоедливого щенка. Девочка упала. Коффин заметил, как Парсон Метьюн закрыл глаза. Губы его безмолвно зашевелились, словно у монаха, читающего молитву. Он молился не за девочку, а за загубленную душу Тобиаса Халла.
— Брысь девчонка, — прорычал Халл. — Уйдем, когда надо будет. А пока попридержи свой аппетит.
Девочка молча поднялась с земли и отряхнула свои штанишки. Она была одета, как мальчик, грубовато, совсем неподходяще для ребенка ее пола. Ее даже не захотели порадовать обыкновенной льняной юбчонкой. Она не проронила ни слезинки по поводу грубого отцовского отношения к ней, а только отряхнулась и тут же исчезла в толпе взрослых мужчин.
Ее звали Роза. Коффин видел ее исключительно в подобных ситуациях. Казалось, отец все дни напролет только и занимался тем, что отчитывал ее за какой-нибудь промах, за какую-нибудь допущенную ошибку, действительную или мнимую. В городе все знали, с чем связано такое отношение Халла к своей дочери. Он не мог простить ей смерть своей жены. Корорарека — это не Лондон, до Королевского Госпиталя далеко. В городке не было возможности оказать человеку эффективную медицинскую помощь при случае. Флоре Халл в ее очень трудных родах помогали только соседки. Бедная женщина успела только дать малышке имя и тут же умерла. Словно вор унес ее из дома Халла. С того самого дня Тобиас и проявил свой мерзкий характер во всей красе по отношению к бедняжке Розе. Это был нежеланный ребенок и он едва терпел ее в своем доме.
Он никогда не слыл за веселого и открытого человека. А после смерти любимой Флоры и вовсе стал невыносим. Это событие, казалось, вытянуло последние остатки порядочности из его души. Во взаимоотношениях с людьми Халл демонстрировал полнейшее пренебрежение ко всем традициям и неписаным правилам. Это был самый жестокий и безжалостный человек из всех, кого доводилось видеть Коффину. И эта жестокость распространялась на всех без исключения, даже на невинного ребенка.
Никто никогда не вмешивался в подобных ситуациях. Даже Метьюн. Кто бы что ни думал, а Халл все-таки был девочке родным отцом.
Халл вновь повернулся к Коффину.
— Ну, хорошо. Значит, разбегаемся каждый в свою сторону? Отлично-с! Передавайте привет жене. Равно как и любовнице.
Стоявшие рядом и подслушивавшие разговор торговцы тихонько засмеялись. Однако у всех у них комок застрял в горле, едва они столкнулись с неподвижным, ледяным взглядом Коффина. Все стали отворачиваться или даже отходить от того места, словно поняли, что перешли какую-то запретную черту.
Халл тоже, видимо, понял, что зашел слишком далеко. Но он не боялся Коффина, хотя и не стал развивать тему.
Ко всеобщему удивлению молодой капитан не взорвался.
— Парсон, очевидно, уже рассказывал вам о том, что с моей женой все в полном порядке. Она богобоязненная женщина и не нуждается в приветах от незнакомых мужчин. Что же касается другой леди, которую вы упомянули в своем пожелании, то я полностью разорвал с ней отношения. Надеюсь, здесь нет никого, у кого хватило бы бессердечия рассказывать о ней моей жене? Впрочем, я настроен скептически.
Очень скептически.
— Насчет этого можете не волноваться, — заверил его Халл. — Я бизнесмен, а не торговец скандалами. Когда я проверяю оппонента на прочность, то делаю это на торгах или, как говорится, в чистом поле. Я не достигаю своей цели, — в отличие от некоторых, — подметными письмами, хитрыми словесами или другими инсинуациями.
— Рад слышать это. Мне очень неприятно думать, что среди нас могут быть такие, которые добиваются своих целей именно инсинуациями или клеветой.
Халл демонстративно вытащил из кармашка свои богато украшенные золотые часы, которые носил с собой всегда и везде. Он был во всем пунктуален до тошноты.
— Мне пора возвращаться в город. Скоро совсем стемнеет, а мне еще, — как вы имеете возможность видеть, — долго придется разбираться с купленным товаром.
Он коротко усмехнулся, качнул головой, — очевидно, в знак прощания, — и повернулся, чтобы идти. Коффин посмотрел ему вслед. Розы все еще не было видно на поляне.
Коффин вздохнул и направился обратно к Парсону Метьюну.
— До сих пор отказываюсь осознать то, что опоздал на торги. Летел на лошади, как ветер, и вот на тебе, пожалуйста, — все закончилось.
— Я уже неоднократно имел счастливую возможность сказать вам, сын мой, что мало интересуюсь делами торговыми. Однако, — он продолжил приглушенным голосом и только после того, как убедился в том, что Халл ужу отошел от них на приличное расстояние, — я слышал, что один из вождей до сих пор не прибыл. Запаздывает. Маори только об этом и говорят сейчас между собой. Тут ведь многого не требуется. Главное, иметь внимательные уши и немного понимать их несложный язык…
— Постойте! — нетерпеливо прервал его взволновавшийся Коффин. — Какой вождь?
Возможно, день еще не потерян окончательно. Его реплика, адресованная Халлу, о том, что у него в «Доме Коффина» якобы имеется достаточный запас льна для того, чтобы спокойно дожидаться следующих торгов, была в сущности голословной. И Халлу это было известно так же хорошо, как и самому молодому капитану.
— Его зовут Те Охине. Он — арики. Персона важная.
— Да, достойный вождь. Я хорошо его знаю, Парсон. Мы с ним как-то даже обедали вместе. — Взгляд Коффина был неподвижно, с надеждой устремлен на широкую тропу, которая вела вглубь острова, постепенно теряясь в деревьях. — Похоже в это воскресенье мне придется удвоить размеры пожертвований.
— Что деньги? Вот если бы вы, Роберт, сами заглянули в церковь. Хотя, если разобраться, деньги тоже приветствуются. Все же я советую вам, — раз уж вы решили воздать мне благодарность, — прийти к нам вместе со всей вашей семьей и возблагодарите Бога.
— Я подумаю над этим, Парсон.
— Господу больше от вас ничего не нужно. Да пребудет он с вами!
— И с вами, Парсон. Впрочем, я не сомневаюсь, что он вас никогда не оставляет.
Метьюн улыбнулся и пошел догонять толпу уходивших с торгов предпринимателей, дабы агитировать среди них за пожертвования на богоугодные дела.
Надо сказать, что священник обладал большой смелостью в отличие от тех, кого он в ней наставлял. Новая Зеландия проводила быстрый отсев среди людей, неизбежно вышвыривая за свои пределы слабовольных и малодушных. Это касалось не только проповедников, но и моряков, и предпринимателей.
Глава 10
Коффин проводил время в разговорах с теми торговцами и кучерами, которые пока не собирались уходить. Солнце продолжало спускаться все ниже за горы, и он стал уже тревожиться: как бы слух, переданный ему Парсоном из самых добрых побуждений, не остался всего лишь слухом. И только присутствие маорийских вождей, уже давно продавших свой товар, убеждало Коффина в том, что уходить пока не надо. Казалось бы, зачем им было оставаться на поляне, если дела все закончены? И тем не менее они не уходили. Не уходил и молодой капитан.
Наконец, когда он уже почти потерял надежду, когда солнце окончательно опустилось и поляна освещалась только факелами и фонарями, работавшими на ворвани, на широкой тропе, ведущей из леса, показалась цепочка тяжело нагруженных аборигенов. Каждый из маори нес по две большие корзины, в которых лежали уже свитые канаты. Как и предсказывал Метьюн, во главе каравана двигалась величественная фигура храброго вождя Те Охине.
Оставшиеся еще торговцы сразу же бросились к сортировочным столам, на которых уже раскладывался принесенный товар для всеобщего обозрения. Вперед вышел представитель вождя и без всяких выступлений изо всех сил принялся расхваливать канаты, подчеркивая достоинства товара и обращая внимание на недостатки, — характерные для изделий из других племен, — которых он лишен. Он, правда, ни словом не обмолвился об их собственном опоздании. Среди маори не было распространены привычки в чем-либо оправдываться перед «какими-то там пакеа».
Затем Коффин различил в сумерках знакомый силуэт, карабкающийся обратно на поляну. Он улыбнулся сам себе. Перегружая купленную пряжу в свой фургон, Халл прослышал об опоздавшем вожде. Теперь он лез вверх по холму и о чем-то громогласно препирался со своими помощниками и клерками, которые, видимо, пытались остудить его пыл и намекнуть на то, что денег осталось мало для того, чтобы успешно участвовать в этих полуночных, нежданных торгах. Коффин с усмешкой на лице смотрел на него. Халл заметил своего конкурента и состроил зверскую рожу. Коффин только задорно подмигнул ему.
Как только оставшимся торговцам стало ясно, что на этот раз прибыл товар действительно высочайшего качества, они с воодушевлением стали назначать свои цены, перебивая один другого. Вскоре все вынуждены были «отвалить в сторону» и осталось два гиганта: Коффин и Халл. Молодому капитану было интересно, что на уме у его соперника: действительно ли Халл хотел прикупить еще канатов или просто из кожи лез вон, чтобы они не достались Коффину? Впрочем, это было неважно. Через несколько минут Тобиас Халл наконец не выдержал натиска своего молодого конкурента и снял свои претензии. Он растратил почти все свои деньги еще до сумерек.
Роберта Коффина охватило радостное волнение: он всех одолел и стал единственным и полновластным владельцем всего товара, предложенного людьми Те Охине. Впрочем, он успокоился лишь тогда, когда увидел, что Халл, ругаясь на чем свет, понуро бредет обратно к своему фургону.
Коффин предложил продавцам свою долговую расписку, и она была принята без всяких возражений, собственно, как он и ожидал. Вождь передал бумагу Руи. Красавица была четвертой женой Те Охине. Она должна была на следующее утро получить по этому документу золото.
Вождь подвел итог удачной сделки крепким рукопожатием с покупателем.
— Давно у меня не было столь удачного делового дня, вождь, — сказал ему Коффин.
— А у меня давно не было столь удачной деловой ночи, Макаве Рино. Я приглашаю тебя выкурить со мной трубку.
На вожде был странный наряд. Комбинация была просто непостижимая: льняные матросские штаны и маорийский плащ-накидка из птичьих перьев. Его большой живот переваливался через пояс штанов. Татуировки покрывали замысловатым узором, завитками и спиралями все его лицо от шеи до лба. В этих замысловатых рисунках Коффин мало что понимал. Впрочем, равно как и в глупых татуированных надписях на руках моряков из Ливерпуля и Нью-Бедфорда.
— Хорошо ли живешь, Железные Волосы? — спросил, улыбаясь и с щегольством демонстрируя беглость в языке пакеа, вождь.
Коффин кивнул.
— Жизнь, что и говорить, хороша. Как, впрочем, и твой английский.
Те Охине благодарно ухмыльнулся. Он выучил язык пакеа вовсе не из желания угодить белым людям. Просто он вовремя понял, — как и Коффин, — что знание языка деловых партнеров ускоряет совершение сделок и в результате укрепляет собственный бизнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88