Горячую, покрытую потом кожу неожиданно обдало прохладой: между
крутыми известковыми скалами засквозил стойкий ветер. Он нес запах,
совершенно Найлу незнакомый: чистый, свежий, вызывающий невольный трепет
сердца. Минут через десять юноша уже разглядел зеленую полоску низменности,
за которой открывалась безбрежная водная гладь. Даже с такого расстояния
резкий ветер доносил терпкий запах водяной пыли. От неизъяснимого восторга
у Найла гулко застучало сердце, он вдруг почувствовал, что видит землю,
сохранившую давнюю память о той поре, когда ею еще не владели пауки.
Было уже далеко за полдень. Если он собирается ночевать на равнине, то
пора идти дальше. Найл поднес к губам флягу - смочить горло перед долгим
спуском.
"Берегись, Найл",- совершенно отчетливо прозвучал где-то рядом голос.
Не успев глотнуть, парень крупно вздрогнул и едва не выронил флягу.
Вода попала не в то горло, и он закашлялся. Ему почудилось, что где-то
сзади стоит мать. Оглянулся - никого. Даже выступа подходящего нет, чтобы
укрыться. Найл стоял на тропе, стиснутой с обеих сторон скалами.
Он окинул пристальным взглядом зеленую низменность, простертую внизу:
кустарник, деревья и ни малейшего следа живых существ. И все же откуда-то
снизу на него должна сейчас смотреть мать.
Она, наверное, углядела его силуэт на фоне неба. А если видит его она,
то и бурые бойцовские пауки - тоже. Найл долго неотрывно всматривался
вдаль, пытаясь определить, где же они, эти невидимые наблюдатели, и вдруг
снова услышал голос: "Уходи, уходи назад". Голос звучал где-то внутри -
скорее мгновенный импульс, чем словесное послание.
Обернувшись, Найл посмотрел на тропу, по которой шел, и понял, что
идти назад бессмысленно - некуда. Можно спрятаться на несколько часов в
случайной трещине или утлой пещерке, так ведь все равно отыщут. Настоящего
укрытия здесь не было.
Оставалось либо торчать тут, либо двигаться вперед. Юноша сделал
выбор, особо не колеблясь.
Лучше что-нибудь делать, чем покорно ожидать своей участи. Вскинув
суму на плечо, Найл отправился вниз, к равнине, по медленно петляющей ленте
тропы.
Едва приняв решение, Найл почувствовал удивительную, граничащую с
беззаботностью легкость. Он был молод и неопытен, ему не доводилось
испытывать настоящего, темного, копившегося годами страха.
Отец или дед, встав перед таким же выбором, и раздумывать бы не стали,
а мгновенно повернули бы вспять, чтобы найти укрытие, не столько даже из
страха, сколько из убеждения, что угодивший в лапы смертоносцев уже не
жилец.
Найла же не пугала возможность скорого плена: не испытав на себе
больших невзгод, легко надеяться на лучшее будущее.
Ведущая вниз тропа оказалась прямее, чем подъем с юга, но одновременно
и круче, что в конце концов дало о себе знать: ноги загудели от постоянного
напряжения. На одном из участков спуска море исчезло из виду, и восторг
Найла слегка приутих.
И все равно его бодрила мысль, что скоро он снова увидится с матерью и
братом. Найл напрягал и напрягал зрение, неустанно выискивая в глубине
зеленой низменности малейшие признаки движения. Уже не раз и не два на пути
попадались места, где пауки вполне могли устроить засаду, и всякий раз Найл
обмирал в напряженном ожидании.
Но вот уж два часа истекло, и дорога стала более пологой, и до
ближайших деревьев оставалось не более пары сотен шагов. Парень уже начал
сомневаться, не ошибся ли, полагая, что пауки догадываются о его
приближении, и даже испытал нечто похожее на разочарование. Впереди больше
не было ни развесистых кустов, ни больших камней, способных прикрыть собой
достаточно крупное насекомое.
Не успел он об этом подумать, как краем глаза уловил мимолетное
движение и тут же грохнулся на землю с такой силой, что дыхание
перехватило. Мощные лапы, схватив, перевернули его вниз головой и вздернули
в воздух, не давая даже пошевелить рукой.
Увидев перед самым носом бесстрастно-задумчивые глаза и оскаленные
клыки, Найл завопил от ужаса. Он инстинктивно застыл в слепой надежде, что
его неподвижность как-нибудь уймет ярость твари. Вот еще одна пара жестких
лап перехватила его со спины. Он почувствовал, как с него стряхивают суму,
а по прижатым к телу рукам струится липкая нить.
Секундное замешательство сменилось странным спокойствием, может
статься, потому, что тварь чем-то отдаленно походила на человека. Она
напоминала краба с морщинистым стариковским лицом. Тело источало
своеобразный, но не лишенный приятности мускусный запах. Выпущенные клыки
выглядели жутко, а когда были сложены - имели сходство с забавной
клочкастой бородой.
После нескольких ужасных мгновений, когда ему казалось, что клыки
вотвот впрыснут яд, до Найла дошло, что лишать жизни его никто не
собирается. Он ведь не делал резких движений, а значит, не сопротивлялся.
Державший Найла паук поднял свою ношу повыше, чтобы его напарник мог
пропустить паутину вокруг лодыжек. Шелк, еще влажный, был эластичным,
упругим, сами волокна - не толще травинки песколюба, однако чувствовалось,
что прочен он необычайно.
Через пару мгновений юноша уже не мог не только раздвинуть ноги, но и
даже пошевелить ими.
Паук взвалил добычу на спину, придерживая передними лапами - теми, что
покороче, - и рванул внезапно с места с такой скоростью, что у Найла перед
глазами все поплыло. Восьмилапый мчался вперед, то прижимаясь к земле, то
подпрыгивая, и парня при каждом новом рывке резко подкидывало.
Иногда юноше казалось, что еще минута, и он соскользнет с бархатистой
спины, но паук всякий раз, не сбавляя хода, передними лапами поправлял
ношу. Сзади неотступно следовал его напарник с сумой Найла.
Найл часто смотрел, как очумело несется через пустыню паук-верблюд или
фаланга, будто ком травы плод ураганным ветром, но никогда даже не
помышлял, что когда-то и ему придется увидеть, как проносится перед глазами
земля по полсотни миль в час. Найл пробовал смотреть на горизонт, чтоб
поменьше кружилась голова, но удержать взгляд на одной точке больше чем на
несколько секунд было невозможно.
В конце концов юноша закрыл глаза и, стиснув зубы, сосредоточился на
том, чтобы как-то превозмочь неистовую тряску, от которой кровь молотом
долбила в виски.
Он неожиданно забылся и так же неожиданно пришел в себя, а очнувшись,
почувствовал, что кто-то склонился над ним и смотрит в лицо. Почти тотчас
он уловил знакомый запах волос. Его, крепко обняв, поцеловала мать. А вот и
Вайг! Он помог брату сесть и поднес к его губам чашку с водой. Во рту Найла
пересохло, в горле першило от пыли.
Сделав первый глоток, он долго и сильно кашлял. Руки и ноги у него
были свободны, только кожа сильно натерта в местах, где, судя по всему,
отдирали липкую паутину.
В голове постепенно прояснилось: видно, он на самом деле лишился
чувств.
Паук, на спине которого он так лихо прокатился (самый крупный из
четверых, должно быть, вожак), стоял поблизости, взирая на своего седока
бесстрастными черными глазами. Линия между ртом и сложеными челюстями
напоминала чопорно поджатые губы. Ряд глаз помельче выглядел каким-то
физическим недостатком, все равно что блестящие черные бородавки.
Восьмилапый даже не запыхался.
- У тебя как, хватит сил идти? - спросил Вайг.
- Надеюсь, да.- Найл встал на ноги, и его сильно качнуло.
Сайрис тихонько заплакала.
- Торопят дальше,- пояснил брат.
Найл увидел, что содержимое его сумы вывалено на землю и один из
пауков разглядывает предметы, шевеля их то передней, то средней лапой. Вот
он поднял и металлическую трубку, мельком оглядел и бросил среди плодов
опунции и сушеных хлебцев.
Одновременно с тем Найл ощущал, что вожак мысленно прощупывает его,
пытаясь определить, как пленник реагирует на обыск его поклажи. Разум Найла
он досматривал так же неуклюже, как его сородич разбирал содержимое сумы -
будто тыкал пальцем.
Тут среди вещей твари обнаружили свернутый в рулон лоскут паучьего
шелка, который юноша использовал как одеяло. Подошел вожак и стал тщательно
разглядывать ткань.
Найл чувствовал сигналы-реплики, которыми они между собой
перебрасывались. Их язык состоял не из слов, а как бы из чувств разных
оттенков, мысленных образов.
Никто из них не мог бы вслух спросить: "Интересно, а это откуда здесь
взялось?"- но между ними скользнул какой-то импульс, который можно было
истолковать как вопрос, а вместе с ним мгновенный размытый облик сгинувшего
в пустыне смертоносца.
Одновременно до обоих дошло, что эта видавшая виды ткань никак не
может быть шелком паучьего шара, и насекомые тотчас утратили к ней интерес.
Неожиданно обе твари насторожились, однако Найл не мог уяснить, что
произошло. Вожак заспешил к растущему неподалеку кусту терновника.
Приглядевшись внимательней, юноша увидел: бурые натянули между корнями и
нижними сучьями паутину, в нее угодил крупный кузнечик и сейчас исступленно
там бился.
Звуков насекомое не издавало - пауки, кстати, совершенно глухи, - но
волны паники для бурых были громче крика.
На глазах у людей вожак, вонзив клыки, парализовал кузнечика, затем,
разодрав челюстями тенета, вынул оттуда обездвиженное насекомое и начал
есть. Он, очевидно, проголодался
Пользуясь тем, что пауки отвлеклись, Найл задал вопрос, давно не
дававший ему покоя:
- Где Руна и Мара?
- Увезли на шаре.
- А оса, муравьи?
- У них в брюхе,- сухо сказал Вайг, кивнув на пауков.
Через секунду брат полетел вверх тормашками, как от свирепого пинка.
Один из пауков возвышался над ним, угрожающе выпустив клыки. Вайг попытался
сесть, но снова был опрокинут ударом передней лапы.
Брат покорно затих, поглядывая на маячившие над лицом клыки. И опять
Найл почувствовал, как вожак, к этому времени уже подкрепившийся, бдительно
прощупывает его мозг.
Он явно проверял, как Найл реагирует на угрозу брату. Хорошо, что
сейчас парень испытывал, в основном, волнение; он интуитивно чувствовал,
что, стоит ему разгневаться или как-то выказать враждебность, и наказание
не заставило бы себя ждать.
Решив, что он четко пояснил: переговариваться запрещено, паук отошел и
позволил Вайгу сесть, а затем тронул средней лапой Найла и указал на
содержимое мешка. Это явно было приказом уложить все на место.
Разбирая свои вещи, Найл опять почувствовал, что вожак за ним
наблюдает, и с удовлетворением отметил, что способен при необходимости
держать ум пустым и пассивным, а это, похоже, и надо восьмилапому.
Через пять минут снова отправились в путь. Сайрис выглядела
измученной, вялой.
Было ясно, что она не может оправиться от потрясения: гибель мужа,
разлука с родными малышками - все это произошло так внезапно. Ощущалось и
то, что искренняя радость матери от встречи с сыном уже меркнет от отчаянья
при мысли, что вот и младший теперь в неволе. Она казнила себя так, будто
это ее вина.
Найлу очень хотелось заговорить с матерью, но под неотступным
наблюдением пауков это было невозможно.
Пауки передвигались быстро, и от своих пленников требовали того же.
Юноша разобрался наконец, как они ухитряются покрывать такие
расстояния. По паучьему разумению, двуногие тянулись невыносимо медленно.
Поэтому пленников заставляли частить трусцой, а сами шествовали рядом
ленивой (по их меркам) прогулочной походкой. Найлу вначале сильно мешала
сумка, бьющая по плечам, и, заметив это, вожак отобрал его поклажу и
перекинул одному из своих сородичей. Идти сразу стало легче.
Будь на то хоть какая-то возможность, Найл с огромным удовольствием
осмотрел бы местность, через которую они сейчас проходили. Никогда еще он
не видел столько зелени в одном месте сразу.
Когда-то эта прибрежная низменность была обитаемой: навстречу
неоднократно попадались остатки сельских строений. Теперь здесь все поросло
разнообразными деревьями и густой яркой травой. Мимо с жужжанием
проносились насекомые: мухи, осы, стрекозы, - в траве стрекотали кузнечики.
Попасть сюда было счастьем, и было что-то даже забавное и нелепое в
том, что увидел он все это, лишь став пленником пауков.
Через час, когда солнце начало садиться за горы, стали устраиваться на
ночлег. Люди полностью выбились из сил. Тяжело переводя дыхание, они,
попадав, улеглись лицом к вольному небу. Один из пауков взялся вить паутину
под ближайшим деревом, другие в это время нежились под вечерним солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18