Благочестивый царь сообразно духу своего человеколюбия помиловал государственного преступника, заменив смертную кару на заточение в темницу – вплоть до “исправления нрава”.
Собравшийся у лобного места народ не опечалился отмене кровавой потехи и не обрадовался нечаянной милости – ибо не знал, чего хотеть от надежи-государя. За один месяц сгинуло и исчезло не меньше народа, чем за прежние десять лет правления царя Макария. Однако же и проступков: и сквернословия, и женобития, и воровства, в самом деле стало куда меньше, чем в первые десять лет царствования, хотя народ тогда беспрестанно потчевался назидательными казнями и пытками со всех эшафотов.
Снова возгласил глашатай государевы слова на Дворцовой площади – пусть не мыслят люди, что судьба их зависит от человечьего произвола. Бдит и карает не царь, бдит и карают нечеловеческие вышние и преисподние силы. Сам же кроткий человеколюбивый царь лишь заступается за грешников пред строгим лицом Неба.
И кара настигала преступников и кощунников за воровство и татьбу, за дармоедство и лень, за пьянство и алчность, за похоть и тщеславие, гордыню и сребролюбие, драчливость и уныние. И ни про одного покаранного человека соседи и ближние не могли сказать, что невинен он. В отличие от повальной болезни или стихийного бедствия кара не была слепой, а разбирала правых и виноватых, приходя лишь по верному адресу.
Кара могла настичь повинного в любой миг, разорвать его на мелкие кусочки (легкая, но поучительная смерть), сварить изнутри (тяжелая), размазать по стене или земле, вывернуть наизнанку и выжать.
Иные буйные негодяи исчезали на день или даже неделю, а потом возникали снова, только тихие, смирные и работящие. Иногда, впрочем, не появлялись вовсе.
Порой кара приходила в виде волка – коего не брали ни клинок, ни пуля. Зверь появлялся там, где его и не должно быть по причине крепких ворот, дверей, замков, запоров. Зарезав жертву, он пропадал такоже таинственно, как и появлялся. Бывало, что перед прощанием принимал он облик человека, красивого и молодого, иже проходил сквозь стену. Сей вурдалак никогда не причинял вреда детям и женщинам.
Из-за быстрого, неотвратимого и скорого суда почти все злодеи забросили свои скверные дела. Но выяснилось, что наказание смертию приходит за скверные мысли еще чаще, чем за дела. И боролись злодеи изо всех сил со своими дурными мыслями. Боролись с мысленным злом и те люди, кои никогда не решились бы на скверное деяние. Однако чем больше уничтожали внутреннее зло, тем более дурные мысли пленяли голову, и в конце концов приходила кара. Иные люди совершали какой-нибудь ужасный проступок, чтобы поскорее получить возмездие и не выдерживать мучительную борьбу с собственными злыми помыслами. Короче, никогда еще так много подданных царя Макария не жила в таком неуютстве, страхе и ужасе.
Однако теменские люди в большинстве своем соглашались, что разбой и татьба сошли на нет, что от царя исходит одна лишь милость и защита, что кротостью своей приближает он приход Мессии, который избавит от погибели всех праведных и подающих надежды на спасение. Инда некоторые злодеи, кои явились с повинной головой в царский Дворец, после чистосердечного слезного покаяния пред ревнителями второевангельской веры, получали прощение от государя. Соответственно ярость Преисподней благодаря заступничеству Пресветлого навеки отвращалась от сих покаявшихся людей. Премного радуясь за отпущение грехов, поступали оне в младшие отряды черных стражей, в матросы обской флотилии, шли в казенные мастерские и рудники, некоторые уходили иноками в пустынь, где сочетали молитвы и послушание – рубили и пережигали лес, готовя поля для переселенцев. Однако же находились и те жестоковыйные упрямцы, что втайне обвиняли царя в вурдалачестве и ночной лютости.
Вскоре после оглашения царской милости князя Ишимского ввели в Детинец через малые двери в воротах, отконвоировали по улочкам, стиснутым между высоченных стен, по узким сумрачным переходам, затем втолкнули в какой-то подвал, отчего помилованный немало еще катился по лестнице, сосчитав не менее пятидесяти ступенек.
Князь нутром чуял, что взаправду никакой милости он не дождется, однако после поражения под Ишимом ему было решительно все равно. Ведь битва-то должна была закончиться поражением царских войск, но получилось как раз наоборот. Впрочем, аще сражение завершилось бы честным проигрышем, переживание имелось бы большее. Ишимскому Смутьяну даже льстило, что одолеть его получилось лишь грубым вмешательством непреодолимых колдовских сил.
Сейчас в раскаленной голове Ишимского Смутьяна снова вставали картины, кои рисовали его побег от палача и переправу через Иртыш. Оба раза вспоминался серорясый колдун Фома. Оный волхователь вроде бы желал разбойничьему предводителю добра, но действовал образом совершенно непонятным. Серорясый предугадывал и предупреждал, что дьявольские козни будут употреблены против князя. Так ить случилось на поле под Ишимом, где излилась прорва колдовской мерзости. Только сие весьма отличалось от обычного волхования и ведьмачества. К примеру, за две недели бегства, кончившегося пленением на Иртышском берегу, княжескому взору не встретился ни один ордынец. И сейчас Ишимского Смутьяна мучило крепкое сомнение, были ли всадники, что посекли наступающие толпы разбойников и ополчились на запасный полк, теми самыми тюркскими нукерами, коих привел бек Тулей. Не случилось ли подмены? А ведь подмена могла свершиться лишь на поле брани, егда ордынцы яростно полетели в атаку на царское войско. Не явилась ли синеватая хмарь знамением адских антихристовых сил?
Князь потерял счет времени, когда дверь темницы открылась – совсем не та дверь, через которую его втолкнули – а может и не открылась она вовсе, но рядом возник царь Макарий.
Едва произошла сия встреча, как князь Ишимский уразумел, что самодержец – не человек, что именно он неведомыми, но мощными чарами сгубил разбойничье войско на поле под Ишимом и следующей его жертвой будет вся держава Теменская.
– Изыди, нечистый,– произнес князь и сотворил защитный знак “крестного дерева”.
– Ты мне в общем-то по нраву, князь, и твое чутье, и твоя воля крепкая. Да и некоторые твои сведения мне потребны,– негневно произнес царь-колдун.
“Нет, сия фигура точно не Макарий, не та речь, не те ужимки”,– подумал князь, который многажды встречался с царем в боевых походах и во время выездов ко двору еще с отрочества.
– Что, Ишимский вельможа, не похож я на Макария? Ладно, мне сейчас притворство не надобно. Скорее уж я – Страховид, бывший боевой холоп. В чем-то мы с тобой сродни. Я взял престол из мести, и ты восхотел из мести того же, ан силенок у тебя не хватило.
– Да уж, как могло их хватить? Я воевал честно, а на твоей стороне выступали все силы ада,– с неудержимой горечью молвил князь.
Псевдомакарий не стал отпираться от упрека, только сказал, что адских сил была лишь малая толика, а князь продолжил:
– Ну коли ты признал, кто есть таков на самом деле, ясно, что мне отсюдова не выйти. Потому изволь ответить напоследок, были подменены нукеры бека Тулея на поле под Ишимом?
– Правильно мыслишь, князь. Всякий, чья душа исполнены гнева ли ярости, страха ли, смирения ли, становится добычей Сильного. Ибо нет у тревожной слабой души никакой защиты и сама она лишь сосуд для Жаждущего.
Князь неожиданно ощутил бездну, перед которой оказался.
– Кто со мной говорит, сам Сильный и Жаждущий, или только слуга его?
– Тот адский владыка, который вдыхает в меня жизнь и действует от моего лица, мог бы объяснить все толком, кабы захотел… а я просто имею чувства, помыслы, порой чудные, я помню себя человеком по имени Страховид, и человеком по имени Демонюк, и боярином Одноухом, и полковником Остроусовым, и нечеловеком, владыкой далекой и грозной планеты. Кстати, как там мой друг из преисподней по имени Фома? Похоже, ты встречался с ним.
– Сдается мне, что он единственный, кто способен стать камнем, о который ты зубы-то обломаешь.– произнес князь с некой надеждой на отмщение.
– Способен, но не станет. Невеликого духа человечек, хоть и запеченный в оболочку из мощных сил. С твоей крепкой волей ты бы скорее ухайдакал меня. Еще ты помысли о том, что боимся мы сил адских, а живем в мире земном, значит, им не так-то просто проникнуть сюда. Мы сперва должны впустить их, своей немощью душевной, своим малодушием, страхом, пристрастием низким, своей скверной… Толкни меня, князь, своей крепкой рукой и я упаду, како всякий другой смертный.
Вспомнил князь о том, что многие родичи безропотно шли на плаху, малодушно не решаясь противопоставить царю-губителю ни хитрость, ни измену, ни другое оружие. И Ишимский Смутьян пихнул колдуна, каково следует. Ему даже показалось, что Псевдомакарий еще более тщедушный, чем кажется на первый взгляд. Исполняющий обязанности царя полетел, шлепнулся на спину, и даже тощие его ноги взметнулись вверх.
Князь-Смутьян не смог удержать улыбку, как впрочем и сам псведоцарь. Тот долго и радостно хихикал, валяясь на каменном полу.
Но едва колдун поднялся, как в глазах его появились две желтые точки, кои вскоре окрасили яркой желтизной и радужки, и белки. Потом на фоне ровной светящийся желтизны обозначились щелевидные черные зрачки. Князю стало не по себе, отчего-то вспомнил он некоторые свои неприглядные дела и то, что ради власти своей допускал и мучительство, и грабеж, и избиение невинных.
– Ну-тко, толкни меня снова,– приторным голосом предложил Псевдомакарий.
Князь Ишимский опять пихнул его в туловище, хоть и менее бесшабашно. На сей раз псевдоцарь стоял неколебимо, как столб.
– Вот ты утратил уверенность, открыл свое сердце робости и сим немедленно увеличил мою силу.
Уже во второй части фразы голос Псевдомакария стал шипящим, челюсти колдуна удлинились, шея и тело вытянулись, кожа позеленела, из пасти потянуло могильным хладом, а на оголившемся черепе так и заходили желваки.
– А теперь попробуй толкни меня, княже, коли решишьсяяяя…
Слабость проникла в жилы князя, он почувствовал себя маленьким, ничего не значащим, ничтожным, скверным и отошел к стене. Тем временем царь-колдун покрывался слизью, а заодно таял и исчезал.
Напоследок раздалось шипение с едва различимыми словами:
– Милости небесной вряд ли дождешься ты, так что изведай милость мою. Поверь мне, она вряд ли окажется лишней для тебя.
Князь увидел слизь на себе, он попытался отскоблить ее, но она снялась вместе с кожей. Оголилась плоть, струйки крови протянулись по воздуху наподобие волос, однако же боль не терзала его. Ишимский Смутьян хотел было взбежать по лесенке ко двери, но поскользнулся, упал и восстать уже не мог, едкая слизь быстро пожрала его ноги, а засим и руки. Князь видел, как исчезает его плоть, обращаясь в красную дымку, засим тончают до полного исчезновения жилы и, наконец, тают кости. Нестойкое тело оборачивалось узорчатыми струйками тумана, который закручивался блуждающим вихрем. Слизь облепила ланиты, чело, глаза князя и он не смог видеть, хотя еще слышал хлюпанье, чмоканье и бульканье растекающейся плоти, потом пропало и дыхание. Какое-то время бывший Смутьян отчетливо ощущал биение своего сердца. Но и оно тоже замерло, сменившись молчанием. Внезапно страх пропал, и князь почувствовал себя как будто в материнском чреве, смерть была уже позади, а впереди – новое рождение.
Слабо шевельнулась мысль: “Так вот она какая, милость твоя.”
И новое рождение настало. Исчезающим сознанием прежнего человека князь узрел хоровод колоссальных звездных сфер и поразился дивной их музыке. В калейдоскопе мелькающих красок и объемов, кои напоминали водовороты и смерчи, различал он облики сотен людей, и среди оных было немало знакомых ему. Нарождающимся новым сознанием Ишимский Смутьян уже воспринимал свою следующую родину, далекую от Солнца, но полную собственного густого словно бы жидкого света, гармоничную, сложно-симметричную, похожую на дворец с высокими арками, стрельчатыми окнами, легкими башенками, ажурными галереями. Мир сей словно состоял из тонких нитей, по которым текла быстрая сила. Благодаря ей менялись очертания, фигуры росли, таяли, играли цветами и обличиями, чередовали друг друга, пропадали и случались вновь. Мир сей, возможно, не был живым, но он существовал и мыслил.
Тут старое сознание окончательно потухло, а новое было еще слишком слабым и непосредственным, потому князь Ишимский, бывший житель Земли, забыл себя.
19. “Варфоломеевский день”
Помехи. Настройка канала. Четкий прием. Симплекс.
Примерно в это время, но только в другой точке пространства, начальник Технокома принял определенное решение. Он выступил на Совете кастовых уполномоченных и настоял на том, чтобы направить усиленную лунарскую эскадру к Земле – в первую очередь для наблюдения, с четким указанием избегать, насколько возможно, боевого соприкосновения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53