Словом, Те Киоре охарактеризовал их точно: шайка отъявленных головорезов. Я порадовался тому, что они на нашей стороне, и понадеялся, что так оно дальше и будет, поэтому я готов был улещивать этот сброд. Но что если они прервут мое выступление, и в меня полетят стрелы?
Ничего не поделаешь, нужно было добиться, чтобы они с охотой и готовностью несли свою службу. Они рисковали жизнью, но на Спирали без этого не выжить, а когда живешь долго, надо есть, а денег ни у кого на всю жизнь не хватит. Так что если нашим матросам предстояло подвергать себя риску, лучше им знать, во имя чего они рискуют. Размышляя об этом, я понял, что передо мной обычная проблема менеджера, в принципе ничем не отличающаяся от необходимости убедить целое учреждение или уломать одного торговца. И вообще, я понял, что эти субъекты во многом напоминают кое-кого из коммерсантов, с которыми мне приходилось сталкиваться. Вряд ли вы имеете представление о хищниках, если вам не приходилось выступать перед залом, набитым агентами по продаже.
По знаку, поданному Батангом, я вышел вперед. В руке у меня все ещё был меч, и, когда я положил его на перила, ропот команды сразу замер.
– Да! – громко объявил я. – Мне предстоит сражаться! Какая-то сволочь похитила груз, который вам надлежало везти этим рейсом. От этого груза зависит, жить или умереть населению целого острова, островитянам, каких, наверное, и среди вас много. Украв мой груз, грабители выставили меня дураком. Вернуть груз для меня дело чести. Но я нуждаюсь в помощи – в вашей помощи! Искать груз будет нелегко. Мои враги – враги мощные, нам придется иметь дело и с ворожбой, и с мечами. В сделке, которую мы заключили с вашим капитаном, об этом не упоминалось, поэтому каждому, кто согласится помогать в этом рейсе, положена особая плата. Премия! – Я расстегнул сумку, надорвал лежащий в ней пакет и достал монеты – талеры, кроны, флорины, цехины, испанские унции и маленькие китайские слитки, – с тихим мелодичным звоном я начал пересыпать их между пальцами. – Золото!
По команде словно волна прошла, все сгрудились поближе, чтобы лучше видеть, и слышался только гул возбужденных голосов.
– За участие в том, что нас ждёт, каждому будет заплачено вдвойне! Каждому – от капитана до последнего матроса! – (Голоса загудели громче, и возбуждение, охватившее толпу, передалось даже мне.) – А если мы вернём похищенное, – прокричал я, – и доставим по назначению в целости и сохранности, тогда я заплачу всем столько же ещё раз! Вот, глядите!
Я схватил две пригоршни удивительно тяжелых монет и поднял их высоко над головой. Видимо, это возымело действие, так как в глазах матросов вдруг вспыхнул огонь и зажёг их сердца и души; им важны были не только деньги, их взбудоражил вызов и плата за страх – ведь только ради этого и стоит жить! Вызов сверкал в моих поднятых руках ярким пламенем, затмевающим первые лучи стремительного тропического рассвета.
– Боги! – вскричал Батанг Сен и, молитвенно сложив старчески искривленные руки, поднял их, как и я, над головой. Потом резко опустил и, ударив по ящику для компаса, словно в гонг, хриплым слабым голосом начал выкрикивать команды: – Все по местам! Мистер первый помощник, поднять якорь! На полных парах!
– Якорная команда! – зарычал Те Киоре, шагая по мостику. – Поднять якорь! Матросы – на мачты, кочегары вниз! За дело! Не то засуну в паровой котел и буду на вашем жире рис варить! Быстрей крутите ворот! Нагнулись и поднялись! Нагнулись и поднялись!
Шум начался невероятный, выкрикивались команды, по добела выскобленным доскам палубы с грохотом топали ноги, от этого топота палуба под нами сотрясалась и стонала. Лязгающую якорную цепь подняли и якорь укрепили на кат-балке. Стройная труба вдруг загудела и выплюнула сажу и пепел, выплюнула так высоко, что налетевший бриз подхватил и унес их, не дав им запятнать палубу. Звонил колокол, стучал телеграф из машинного отделения.
– На полных парах, шкипер! – крикнул Те Киоре.
Батанг Сен что-то прокричал в ответ и дернул за таль-реп. Труба оглушительно засвистела. Джеки, заткнув уши, попятилась и чуть не упала, когда палуба качнулась. Я подхватил её, обнял, и мне стало хорошо – от близости Джеки и от всего вместе меня, как когда-то, охватило веселое возбуждение. Пароход зачавкал, потом вдруг медленно запыхтел, а когда колеса завертелись и вспенили воду, откуда-то сверху спустился туман. Медленно, величаво громадная шхуна поворачивалась носом к восходящему солнцу, словно к нему из гавани вела дорога.
Я крепко прижимал к себе Джеки, она стояла, прислонившись ко мне спиной, и мои руки охватывали её гибкую талию. Пульсация колес отдавалась в нас обоих одновременно, словно мы были одним целым. Нос шхуны опускался и поднимался, опускался все глубже и поднимался все выше – мы выходили из гавани, включаясь в бесконечное покачивание, вписываясь в древний ритм всех морей в мире и за его пределами. Но вот мы повернулись носом к открытому океану, этому бесконечному пространству, держащему в своих объятиях все моря Земли, в нем небо встречается с морем, они перенимают цвет друг у друга, отражаясь друг в друге, так что всякая граница между ними стирается в блеске рассвета.
А потом над бушпритом (ведь паруса ещё не были подняты) перед нами открылось небо, путь в облаках туда, где море и небо соединяются. Мы увидели архипелаг островов и пылающие просветы между ними. Это был не тот архипелаг и не те острова, вдоль которых я когда-то проплывал, – эти были ярче, менее серые, сотни пастельных оттенков сверкали на фоне сапфирового блеска, который слепил глаза. Берега островов были залиты золотым светом, об них бился прибой, над волнами с ликующими криками носились морские птицы. Ветры, обдувавшие нас теплым, ласковым дыханием, несли густые пряные запахи кедра и корицы, кардамона и гвоздики, перца, имбиря, куркумы и тамаринда, тяжелый мускусный аромат орхидей, острый запах дорожной пыли и высохшей земли. Джеки в кольце моих рук напряглась, глаза у неё расширились от изумления. Я вспомнил, как потрясло меня это зрелище, когда я увидел его впервые: головокружительная бесконечность, волнующее ощущение безграничных возможностей, холодящий ветерок вечности – он пронизывает до костей, но и пробуждает от тревожного сна, призывая к искрящейся жизни. Я вспомнил слова, которые выкрикивал Джип. Я повторил их, а за мной и Те Киоре, и кое-кто из команды. Ибо ни один человек, сколько бы он ни жил на свете, не может не поддаться очарованию того мгновения, когда палуба вдруг поднимается под его ногами все выше и больше не опускается и вы плывете на волнах света дорогой восходящего солнца, в море лазури, в бесконечные просторы Спирали.
Мы плывем! За пределы рассвета! Покидаем пределы земли!
И как бы в ответ, на фок– и грот-мачтах раскрылись паруса, натянулись, расправились с такой силой, что корабль даже вздрогнул. На бизань-мачте поднялся гафель и взмыл треугольный парус, сияя белизной на фоне дыма, который стлался за нами, пока ветер не уносил его в небытие. И я чувствовал себя таким же легким, бесплотным, как этот дым, словно и меня может куда-то унести порыв ветра, но ко мне прильнула отнюдь не бесплотная Джеки, её тело подрагивало от каждого глубокого вздоха, казалось, я обнимал завернутый в шелк коралл. Вдруг она, как строптивая кошка, изогнулась, разжала мои руки и, высвободившись, уцепилась за перила, а когда я собрался взять её за плечо, меня коснулась тяжелая рука.
– Привет вам обоим от шкипера, – пророкотал Те Киоре, – и после того, как стюард покажет вам ваши каюты, не согласитесь ли вы зайти к нему и выпить стаканчик-другой за успешное плавание?
Я поймал взгляд Джеки и кивнул. В этих широтах церемонии и ритуалы имеют первостепенное значение, ну и хорошие манеры тоже.
Джеки слабо улыбнулась.
– Передайте ему, что мы с радостью принимаем приглашение, придём через минуту. С удовольствием выпьем – только не арак, если это возможно!
Джеки одернула рубашку, подтянула джинсы, пригладила волосы. Всё это, не глядя на меня. Я её не торопил. Нам о многом надо было поговорить, но не здесь и не сейчас.
На кормовой галерее расставили складной стол, за ним уже сидели Батанг, Те Киоре и Шимп. Когда вошла Джеки, капитан и маори встали и поклонились: Батанг в классической малайской манере, Те Киоре совершенно в викторианском стиле, так что я даже задумался, когда и где он получил образование. А Шимп только поднял глаза и пробормотал что-то, скорее всего по-голландски. Он был не похож сам на себя – всегда пышущего энергией, что я решил сначала, будто у него морская болезнь. Однако, когда Джеки проявила по этому поводу беспокойство, он несколько ожил и заверил всех, что совершенно здоров.
– Gezond bin ik! Просто время наступает, вот и всё. У меня ведь назначено время, когда я должен вернуться!
– Не беспокойся, – сказал я, – мы тебя доставим к сроку.
Он кивнул.
– Нет, я понимаю, но всё больше и больше тревожусь, каким-то будет это возвращение. Я и так уже слишком далеко заехал, а впереди у меня важное дело. Так что хочешь не хочешь – приходится волноваться.
Больше он ничего не объяснил, но вскоре взял себя в руки и приободрился, так что мы позабыли о его прежнем унынии.
Вдруг Джеки подняла глаза, прижала руку ко рту и воскликнула:
– Темнеет!
Те Киоре отставил большой палец.
– Ничего удивительного – так всегда и бывает, когда солнце садится. Если вы недовольны, обращайтесь к небесной администрации.
– Да… конечно, но ведь только что, меньше часа назад, был рассвет! Вы снова надо мной смеётесь!
– И со мной точно так же было! – усмехнулся я. Я не мог удержаться от смеха, Батанг хихикал, как начинающий упырь, и даже Шимп фыркал в бороду. – И мне точно так же отвечали, когда я удивлялся. Помнишь поговорки «Восточнее солнца и западнее луны», «Минуя рассвет, погружаемся в ночь»? Предупреждать тебя смысла не было, ты всё равно не поверила бы, пока не увидела это собственными глазами. Опять же точно так, как в свое время я.
Джеки одним глотком прикончила свой джин и встала – медленно и с достоинством.
– Кажется, у меня начинает болеть голова. Пойду в каюту, прилягу. Мне всё равно, по какую сторону солнца мы очутились, но вы-то четверо – сборище типичных самодовольных мужланов! Вот и всё, что я хотела вам сказать напоследок.
Её плечи напряглись, когда она постаралась подавить подступающую икоту и, осторожно ступая, проследовала по корме к трапу. Я пошёл за ней – вдруг ещё свалится со ступеней, но она уже шествовала через салон. Дверью, ведущей к каютам, она хлопнула с такой силой, что, наверное, испугалась сама.
– Да, – потягиваясь, заметил Те Киоре, – леди решила вправить мне мозги. Как насчет ещё одного захода? Эй, стюард!
– Ну, во всяком случае она отдохнёт, у вас такие удобные каюты…
– Верно? Шикарные! Этому парню, который построил пароход, следовало отвалить немалые деньги. Небольшое судёнышко, но до чего же роскошно отделано – все эти мраморные головки и прочее! Впрочем, владелец судна правильно поступил, что расстался с ним.
– Почему же?
Батанг улыбнулся, и улыбка эта мне не очень понравилась.
– А вот по той поговорке, которой Те Киоре меня научил, – «На тот свет с собой не унесёшь». Понятно?
– О да! – задумчиво произнес я. – Понятно!
К ночи поднялся ветер, колёса стали не нужны, и машина замолкла. Мы шли полным ходом, и Батанг экономил топливо. Спать мне не хотелось. Я спешил насладиться вновь обретённым богатством этого мира – пением снастей, звездами над головой, причудливыми картинами облаков, тонущих в тени под ярко сверкающей луной. А под нами до невидимого горизонта распростерлось море, призрачное, словно во сне, – спокойно вздымающаяся пелена тумана. Под ней, скорей всего, блестела неподвижная вода, а может быть, мы и вправду плыли над Землей. Сейчас это не внушало мне беспокойства, как когда-то. Сейчас, когда рядом была Джеки, все мои сомнения и удивление словно бы перешли к ней, а мне реальность представлялась только как выцветшие разрозненные воспоминания о когда-то любимой книге. Эта ночь была всего лишь ночью, следующей за каждым рассветом, обычная тень наступающего дня, который ещё бредет по миру, тень всех дней, которые предстоит прожить, если сумеешь. Это была тень самого времени – бесконечный морской путь по Спирали.
Уолан, стоя у руля, тихо напевал – песню тробриандцев , как он сказал мне, воспевающую их легендарную праматерь Имдедую:
– Имдедуя, успокой меня у своей груди.
Я – Полуночное Солнце,
Я зачахло, исхлестанное волнами моря.
И день и ночь я стремлюсь к тебе, Имдедуя!
Я облокотился о перила и задумался: что бы было, если бы я решил остаться на Спирали и вернуться домой неизвестно когда или вообще не возвращаться? Кем бы я тогда, интересно, стал? Я так глубоко погрузился в эти мысли, что, когда кто-то оперся о перила рядом со мной, даже подпрыгнул.
– О! – удивился я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59