Из-под тряпок наполовину торчало тельце Беллы со свернутой шеей.
- Зачем? - спрашивал Анжело. - Зачем?
Я поднял его на ноги, хрупкого, в мятой пижаме.
- Пойдем домой. Ты можешь снова понадобиться матери.
Он не заплакал и не выругался. Я бы хотел, чтобы он плакал или
ругался. Но он только покосился на лестницу, на землю между нею и оградой.
Почва была сухой, никаких следов. И тогда Анжело сказал:
- Я убью его, кто бы он ни был.
- Нет.
Он не слушал:
- Билли Келл может знать. И если это был "индеец"...
- Анжело!..
- Я найду его. И сверну ему шею!
3
- Анжело, - сказал я, - не надо. - Потом я откопал в памяти отрывок
из "Крития": - "И будет ли жизнь иметь ценность, если эта часть человека,
которая совершенствуется справедливостью и развращается несправедливостью,
окажется уничтоженной?"
Он узнал. Его глаза, затуманенные и скорбные, но теперь, по крайней
мере принадлежащие ребенку, пристально смотрели на меня.
- Будь они прокляты!.. Будь они...
Проклятия наконец сменились плачем, и я облегченно вздохнул.
- Согласен! - сказал я. - Безусловно!
Его начало тошнить. Я придерживал его голову, но рвота так и не
наступала. Тогда я отвел его на кухню, заставил плеснуть холодной водой в
лицо и расчесать пальцами встрепанные волосы.
Из комнаты теперь доносился незнакомый бубнящий голос. Сияющий
широкой улыбкой коп слушал Фермана, с симпатией поглядывая на Розу. Его
проныра-собрат уже был наверху, беседовал с Маком. Я вытащил его наружу,
показал лестницу. И Беллу.
- Почему, будь они прокляты...
Разница была в том, что слова Анжело переполняла внутренняя страсть.
Патрульный же Данн привычно возмущался жестокостью и нарушением порядка.
Он не говорил о свернутой шее. И не читал "Крития". Я понял из его
замечаний, что в работе он узнает почерк некого Чаевника Уилли -
проникновение с заднего двора, осторожное, без летального исхода,
применение хлороформа. У Чаевника наверняка будет алиби, сказал Данн, а
как было бы приятно упечь его за решетку!..
- Он - специалист по меблированным комнатам?
- Нет, - сказал Данн, не скрывая своей антипатии ко мне. - Да и не
водятся здесь денежки, видит Бог. Но зацепку всегда можно отыскать. У вас
что-нибудь пропало?
- По правде говоря, я не проверял, - солгал я. - Бумажник лежал у
меня под подушкой.
Данн пошел в дом, бормоча на ходу:
- Я знаю здешнюю хозяйку уже десять лет. Люди вполне довольны миссис
Понтевеччио, мистер.
В словах его звучало предостережение, но только потому, что я был
тем, кто в Новой Англии зовется чужаком.
Они ухлопали около часа и в конце концов послали за
дактилоскопической бригадой. Чаевник Уилли, будучи знаменитым опытным
правонарушителем, разумеется, предугадал их ход - полагаю, Данн будет
сильно удивлен, если дактилоскописты найдут хоть что-нибудь. Я сразу мог
бы сказать ему, что взломщик был в перчатках. В 30829 году, когда Намир
ушел в отставку, мы еще не пересаживали ткань на кончиках пальцев.
Данна мучили украденные альбомы с фотографиями. Думаю, он решил, что
Уилли свихнулся от напряжения, присущего его профессии. Ферман и Мак
потеряли немного денег. Старые леди хранили свои сбережения - по выражению
миссис Кит - "в укромном местечке". Она не настаивала на более глубоком
расследовании, намекая, что все полицейские - мошенники и враги бедных.
Я подумал: "Ого!"
В половине седьмого Данн и его приятель с добрыми пожеланиями
оставили нас в покое. Партнер Данна при этом заявил мне, что ни один
камень не останется неперевернутым. Больше мы о случившемся никогда от них
ничего не слышали, поэтому я до сих пор представляю себе этого копа
переворачивающим камни в изменчивых мировых пространствах. При всем моем
уважении к мисс Кит я думаю, что полицейские - очень славные ребята, и
только пожелал бы человеческим существам не совершать поступки,
ожесточающие таких парней.
Предыдущим вечером, после приятного получасового космического
путешествия, Шэрон Брэнд сумела-таки настроить себя на продажу мне таких
вещей, как кофе и хлеб. Ее мать находилась в задней комнате ("Она там с
мигренью", - сказала Шэрон), а отец ушел на профсоюзное собрание. Шэрон
наслаждалась заботой о магазине. Она очень квалифицированно разделалась с
двумя-тремя покупателями, посмевшими прервать наши межзвездные
приключения. И вот теперь сверток с моим завтраком напомнил мне о Шэрон.
Если я вообще нуждался в напоминаниях...
Я посчитал оправданной озабоченностью. Уж если Шэрон была, по ее же
определению, подружкой Анжело, то ею следовало заняться хотя бы ради целей
моей миссии. Впрочем, я тут же перестал обманывать себя - Шэрон пробуждала
во мне чувство одиночества вдали от моей собственной дочери, оставшейся в
Северном Городе. Полагаю, Элман и мой сын будут живы спустя четыре или
пять сотен лет, а о маленькой Шэрон Брэнд никто уже и не вспомнит.
Цветок-однолеток и дуб - но очень-то справедливо.
Тем не менее семена живут, и цветение личностей может быть чудным
даже на протяжении жалких семидесяти.
Я признался себе в большем. Шэрон как личность неким образом
обогатила меня, что-то помогла понять в мальчике. Ей недоставало его
раннего развития, ей могло не хватать его кипящей любознательности. Но вы
представили меня себе самому, Дрозма. Наблюдатель Кайна не сообщила о
Шэрон. Если бы она...
Еще не было девяти, когда я увидел в окно, что Анжело и его мать,
нарядно одетые, отправились по Мартин-стрит к мессе. Роза чуть не падала
от усталости, Анжело же казался слишком маленьким и тонким, чтобы хоть
чем-то помочь ей. Я тоже вышел и не спеша двинулся в другую сторону - вниз
по Калюмет-стрит.
Утро было теплым, сырым и безветренным. Солнце пробивалось сквозь
легкий туман. Тропический день - день для ленивых, день, заставивший меня
вспомнить пальмы Рио или океан, дремлющий возле пляжей Лусона [Лусон -
крупнейший остров Филиппинского архипелага], где я когда-то жил, но это
было так давно...
Я ощутил тревогу еще до того, как достиг "ПРО.У.ТЫ". Голос Шэрон,
холодный, сдавленный и испуганный, донесся из-под входной арки дома,
расположившегося по соседству с магазином:
- Не надо, Билли! Я никогда не скажу... Не надо!
Я заторопился, и мои шаги, по-видимому, наделали шуму. Во всяком
случае, когда я приблизился, ничего особенного как-будто не происходило.
Шэрон неуклюже опиралась на заколоченную дверь, почти скрытая от меня
широкоплечим мальчиком. Правую руку она держала за спиной. У меня
сложилось впечатление, что мальчишка только что отпустил руку Шэрон. Он
повернул белокурую голову и пристально посмотрел на меня. Гораздо выше
Шэрон, тринадцати, а то и четырнадцати лет, крепкий, красивый, но с таким
тупым выражением лица, как будто только что нацепил маску. Да, иногда у
людей это хорошо получается.
Шэрон слабо улыбнулась мне:
- Привет, мистер Майлз!
Мальчишка пожал плечами и двинулся прочь.
- А ну-ка вернись, - сказал я.
Он обернулся - взгляд дерзкий, руки в карманах.
- Ты обидел эту девочку?
- Нет.
Он был спокоен и нагл. Голос взрослого человека, ничего похожего на
карканье подростков. Он вполне мог быть старше, чем казался на вид.
- Он обидел тебя, Шэрон?
Она еле слышно проговорила:
- Нет-нет-нет.
У нее был красный мячик на резинке. Она с задумчивым видом
подкидывала его. Я вдруг заметил, что она держит мячик левой рукой.
- Шэрон, можно мне посмотреть на другую твою руку?
Она вытащила ее из-за спины неохотно, но рука была как рука - ничего
особенного. Когда я решил перевести взгляд на мальчишку, того уже и след
простыл. Шэрон с досадой ткнула кулачком в мокрые глаза и сказала в
манере, витиеватой даже для суда Святого Джеймса:
- Мистер Майлз, как я могла бы наидостойнейшим образом отблагодарить
вас?
- Не бери в голову... А кто был этот желтоволосый феномен?
Это помогло. Она кивнула, подтверждая ценность услышанного слова:
- Просто Билли Келл... Черт! Он и вправду феномен.
- Боюсь, мне он не понравился. Что ему было нужно?
Она поджала губы:
- Ничего. - Она подкидывала мячик с ужасной сосредоточенностью. - Он
явный феномен. Не берите в голову. - И добавила вежливо, стремясь не
обрывать разговора: - Я слышала, у вас побывал взломщик.
- Да быстро расходятся новости!..
- Черт, да я просто заглянула в ваш дом утром. Перед тем как Анжело
начал наряжаться в церковь. Он говорит, что Догбери никогда не доберется
до сути происшедшего... Ну и плевать на Догбери, как вы думаете?.. Кстати,
вы клянетесь никогда не проболтаться, если я вам чего-то покажу?
Я сказал, что клятвы - дело серьезное, но ей это было известно. Она
изучала меня столь долго, что кто-нибудь слабонервный успел бы сойти с
ума, и наконец приняла решение. Бросив пристальный взгляд на улицу, она
направилась в полуподвал, расположенный ниже уровня тротуара. Вход в него
прятался за ступенями фасадного крыльца. Вместо деревянной двери он был
заколочен доской.
- Вам придется поклясться, мистер Майлз.
Я проверил свою совесть и сказал:
- Клянусь!
- Вам придется перекреститься, чтобы все было по закону.
Я перекрестился, и она, сделав легкое усилие, левой рукой сняла
доску. Однако левшой она не была: я замечаю подобные вещи. Я последовал за
ней, по ее приказу закрыв за собой эту насмешку над дверью, и мы оказались
в жарком грязном мраке, затхлом и туманном, пахнущем крысами и старой
сырой штукатуркой.
Я заверил Шэрон, что прекрасно вижу дорогу, но она взяла меня за
большой палец и повела мимо множества пустых упаковочных коробок и гор не
поддающегося описанию мусора в дальнюю комнату, которая раньше - до того
как дом был покинут жильцами - исполняла обязанности кухни. В Латимере
очень много подобных домов, и отток населения на окраины вряд ли способен
дать объяснение этому факту. Хотел бы я знать, не начинают ли люди
понемногу ненавидеть города, которым они отдали столько сил...
Посреди заброшенной кухни неясно просматривалось огромное хрупкое
сооружение - нечто собранное на скорую руку из старых упаковочных ящиков,
этакий дом внутри дома.
- Подождите!
Шэрон нырнула куда-то в недра сооружения. Зажгла спичку. Родились два
огонька.
- Теперь можете зайти.
Когда я протиснулся внутрь, она была молчалива и торжественна.
Морская синева ее глаз напрочь растворилась в жутком мраке.
- Никто никогда не делал этого раньше. Кроме меня... Это Амагоя. -
Она немного подумала и, явно опасаясь, что я окажусь недостойным правды,
добавила: - Конечно, это не игра в "воображалки".
Это была игра и не игра. Дно перевернутого ящика изображало собой
алтарь. На импровизированном престоле (полка над ящиком) лежало то, что
всякий принял бы за тряпичную куклу.
- Амаг, - Шэрон кивнула на куклу, - просто образ, привыкший быть
куклой. Куклы - это так по-детски, не правда ли?
- Возможно, но фантазия - всегда реальна. То, что находится внутри
твоей головы, не менее реально, чем то, что окружает тебя снаружи. Просто
это другой тип реальности, вот и все.
Две горящие свечи стояли в карауле, оберегая предметы, лежащие на
ящике-алтаре. Обтрепанная мальчишеская кепка, перочинный нож, серебряный
доллар.
- Я и в самом деле единственный человек, кто видел это, Шэрон? А
Анжело?
- О нет! - она была потрясена. - Амагоя - это я, когда мне одиноко. И
теперь вот вы... Потому я и заставила вас поклясться. Ну потому, что вы не
смеетесь, когда это нельзя.
Увы, Дрозма, мне пришлось прожить триста сорок шесть лет, чтобы
услышать в свой адрес столь значительный комплимент.
- Доллар. Он получил его как школьную премию и подарил мне на
счастье. Перочинный нож, потому что я хотела и он сказал: "Держи!"
Слышали бы вы то выражение, с каким она произнесла местоимение
"он"!..
- Кепку он просто выбросил.
Любые комментарии были сейчас неуместны - даже вежливые, даже со
стороны марсианина. Впрочем, Шэрон и не ждала комментариев. Я глядел
почтительно, и ей этого было вполне достаточно. Она с облегчением сменила
тему, заговорила порывисто дыша и словно ни о чем.
- Отец вернулся с профсоюзного собрания пьяным. Устроил настоящее
сражение... Ударил крышкой подъемника по плите, просто чтобы наделать
шуму. Разнес ее ко всем чертям. Откровенно говоря, вы не поверите, с чем
мне приходится мириться. Откровенно говоря...
- Подожди-ка, Шэрон! Этот Билли Келл... Мне кажется, он повредил тебе
руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
- Зачем? - спрашивал Анжело. - Зачем?
Я поднял его на ноги, хрупкого, в мятой пижаме.
- Пойдем домой. Ты можешь снова понадобиться матери.
Он не заплакал и не выругался. Я бы хотел, чтобы он плакал или
ругался. Но он только покосился на лестницу, на землю между нею и оградой.
Почва была сухой, никаких следов. И тогда Анжело сказал:
- Я убью его, кто бы он ни был.
- Нет.
Он не слушал:
- Билли Келл может знать. И если это был "индеец"...
- Анжело!..
- Я найду его. И сверну ему шею!
3
- Анжело, - сказал я, - не надо. - Потом я откопал в памяти отрывок
из "Крития": - "И будет ли жизнь иметь ценность, если эта часть человека,
которая совершенствуется справедливостью и развращается несправедливостью,
окажется уничтоженной?"
Он узнал. Его глаза, затуманенные и скорбные, но теперь, по крайней
мере принадлежащие ребенку, пристально смотрели на меня.
- Будь они прокляты!.. Будь они...
Проклятия наконец сменились плачем, и я облегченно вздохнул.
- Согласен! - сказал я. - Безусловно!
Его начало тошнить. Я придерживал его голову, но рвота так и не
наступала. Тогда я отвел его на кухню, заставил плеснуть холодной водой в
лицо и расчесать пальцами встрепанные волосы.
Из комнаты теперь доносился незнакомый бубнящий голос. Сияющий
широкой улыбкой коп слушал Фермана, с симпатией поглядывая на Розу. Его
проныра-собрат уже был наверху, беседовал с Маком. Я вытащил его наружу,
показал лестницу. И Беллу.
- Почему, будь они прокляты...
Разница была в том, что слова Анжело переполняла внутренняя страсть.
Патрульный же Данн привычно возмущался жестокостью и нарушением порядка.
Он не говорил о свернутой шее. И не читал "Крития". Я понял из его
замечаний, что в работе он узнает почерк некого Чаевника Уилли -
проникновение с заднего двора, осторожное, без летального исхода,
применение хлороформа. У Чаевника наверняка будет алиби, сказал Данн, а
как было бы приятно упечь его за решетку!..
- Он - специалист по меблированным комнатам?
- Нет, - сказал Данн, не скрывая своей антипатии ко мне. - Да и не
водятся здесь денежки, видит Бог. Но зацепку всегда можно отыскать. У вас
что-нибудь пропало?
- По правде говоря, я не проверял, - солгал я. - Бумажник лежал у
меня под подушкой.
Данн пошел в дом, бормоча на ходу:
- Я знаю здешнюю хозяйку уже десять лет. Люди вполне довольны миссис
Понтевеччио, мистер.
В словах его звучало предостережение, но только потому, что я был
тем, кто в Новой Англии зовется чужаком.
Они ухлопали около часа и в конце концов послали за
дактилоскопической бригадой. Чаевник Уилли, будучи знаменитым опытным
правонарушителем, разумеется, предугадал их ход - полагаю, Данн будет
сильно удивлен, если дактилоскописты найдут хоть что-нибудь. Я сразу мог
бы сказать ему, что взломщик был в перчатках. В 30829 году, когда Намир
ушел в отставку, мы еще не пересаживали ткань на кончиках пальцев.
Данна мучили украденные альбомы с фотографиями. Думаю, он решил, что
Уилли свихнулся от напряжения, присущего его профессии. Ферман и Мак
потеряли немного денег. Старые леди хранили свои сбережения - по выражению
миссис Кит - "в укромном местечке". Она не настаивала на более глубоком
расследовании, намекая, что все полицейские - мошенники и враги бедных.
Я подумал: "Ого!"
В половине седьмого Данн и его приятель с добрыми пожеланиями
оставили нас в покое. Партнер Данна при этом заявил мне, что ни один
камень не останется неперевернутым. Больше мы о случившемся никогда от них
ничего не слышали, поэтому я до сих пор представляю себе этого копа
переворачивающим камни в изменчивых мировых пространствах. При всем моем
уважении к мисс Кит я думаю, что полицейские - очень славные ребята, и
только пожелал бы человеческим существам не совершать поступки,
ожесточающие таких парней.
Предыдущим вечером, после приятного получасового космического
путешествия, Шэрон Брэнд сумела-таки настроить себя на продажу мне таких
вещей, как кофе и хлеб. Ее мать находилась в задней комнате ("Она там с
мигренью", - сказала Шэрон), а отец ушел на профсоюзное собрание. Шэрон
наслаждалась заботой о магазине. Она очень квалифицированно разделалась с
двумя-тремя покупателями, посмевшими прервать наши межзвездные
приключения. И вот теперь сверток с моим завтраком напомнил мне о Шэрон.
Если я вообще нуждался в напоминаниях...
Я посчитал оправданной озабоченностью. Уж если Шэрон была, по ее же
определению, подружкой Анжело, то ею следовало заняться хотя бы ради целей
моей миссии. Впрочем, я тут же перестал обманывать себя - Шэрон пробуждала
во мне чувство одиночества вдали от моей собственной дочери, оставшейся в
Северном Городе. Полагаю, Элман и мой сын будут живы спустя четыре или
пять сотен лет, а о маленькой Шэрон Брэнд никто уже и не вспомнит.
Цветок-однолеток и дуб - но очень-то справедливо.
Тем не менее семена живут, и цветение личностей может быть чудным
даже на протяжении жалких семидесяти.
Я признался себе в большем. Шэрон как личность неким образом
обогатила меня, что-то помогла понять в мальчике. Ей недоставало его
раннего развития, ей могло не хватать его кипящей любознательности. Но вы
представили меня себе самому, Дрозма. Наблюдатель Кайна не сообщила о
Шэрон. Если бы она...
Еще не было девяти, когда я увидел в окно, что Анжело и его мать,
нарядно одетые, отправились по Мартин-стрит к мессе. Роза чуть не падала
от усталости, Анжело же казался слишком маленьким и тонким, чтобы хоть
чем-то помочь ей. Я тоже вышел и не спеша двинулся в другую сторону - вниз
по Калюмет-стрит.
Утро было теплым, сырым и безветренным. Солнце пробивалось сквозь
легкий туман. Тропический день - день для ленивых, день, заставивший меня
вспомнить пальмы Рио или океан, дремлющий возле пляжей Лусона [Лусон -
крупнейший остров Филиппинского архипелага], где я когда-то жил, но это
было так давно...
Я ощутил тревогу еще до того, как достиг "ПРО.У.ТЫ". Голос Шэрон,
холодный, сдавленный и испуганный, донесся из-под входной арки дома,
расположившегося по соседству с магазином:
- Не надо, Билли! Я никогда не скажу... Не надо!
Я заторопился, и мои шаги, по-видимому, наделали шуму. Во всяком
случае, когда я приблизился, ничего особенного как-будто не происходило.
Шэрон неуклюже опиралась на заколоченную дверь, почти скрытая от меня
широкоплечим мальчиком. Правую руку она держала за спиной. У меня
сложилось впечатление, что мальчишка только что отпустил руку Шэрон. Он
повернул белокурую голову и пристально посмотрел на меня. Гораздо выше
Шэрон, тринадцати, а то и четырнадцати лет, крепкий, красивый, но с таким
тупым выражением лица, как будто только что нацепил маску. Да, иногда у
людей это хорошо получается.
Шэрон слабо улыбнулась мне:
- Привет, мистер Майлз!
Мальчишка пожал плечами и двинулся прочь.
- А ну-ка вернись, - сказал я.
Он обернулся - взгляд дерзкий, руки в карманах.
- Ты обидел эту девочку?
- Нет.
Он был спокоен и нагл. Голос взрослого человека, ничего похожего на
карканье подростков. Он вполне мог быть старше, чем казался на вид.
- Он обидел тебя, Шэрон?
Она еле слышно проговорила:
- Нет-нет-нет.
У нее был красный мячик на резинке. Она с задумчивым видом
подкидывала его. Я вдруг заметил, что она держит мячик левой рукой.
- Шэрон, можно мне посмотреть на другую твою руку?
Она вытащила ее из-за спины неохотно, но рука была как рука - ничего
особенного. Когда я решил перевести взгляд на мальчишку, того уже и след
простыл. Шэрон с досадой ткнула кулачком в мокрые глаза и сказала в
манере, витиеватой даже для суда Святого Джеймса:
- Мистер Майлз, как я могла бы наидостойнейшим образом отблагодарить
вас?
- Не бери в голову... А кто был этот желтоволосый феномен?
Это помогло. Она кивнула, подтверждая ценность услышанного слова:
- Просто Билли Келл... Черт! Он и вправду феномен.
- Боюсь, мне он не понравился. Что ему было нужно?
Она поджала губы:
- Ничего. - Она подкидывала мячик с ужасной сосредоточенностью. - Он
явный феномен. Не берите в голову. - И добавила вежливо, стремясь не
обрывать разговора: - Я слышала, у вас побывал взломщик.
- Да быстро расходятся новости!..
- Черт, да я просто заглянула в ваш дом утром. Перед тем как Анжело
начал наряжаться в церковь. Он говорит, что Догбери никогда не доберется
до сути происшедшего... Ну и плевать на Догбери, как вы думаете?.. Кстати,
вы клянетесь никогда не проболтаться, если я вам чего-то покажу?
Я сказал, что клятвы - дело серьезное, но ей это было известно. Она
изучала меня столь долго, что кто-нибудь слабонервный успел бы сойти с
ума, и наконец приняла решение. Бросив пристальный взгляд на улицу, она
направилась в полуподвал, расположенный ниже уровня тротуара. Вход в него
прятался за ступенями фасадного крыльца. Вместо деревянной двери он был
заколочен доской.
- Вам придется поклясться, мистер Майлз.
Я проверил свою совесть и сказал:
- Клянусь!
- Вам придется перекреститься, чтобы все было по закону.
Я перекрестился, и она, сделав легкое усилие, левой рукой сняла
доску. Однако левшой она не была: я замечаю подобные вещи. Я последовал за
ней, по ее приказу закрыв за собой эту насмешку над дверью, и мы оказались
в жарком грязном мраке, затхлом и туманном, пахнущем крысами и старой
сырой штукатуркой.
Я заверил Шэрон, что прекрасно вижу дорогу, но она взяла меня за
большой палец и повела мимо множества пустых упаковочных коробок и гор не
поддающегося описанию мусора в дальнюю комнату, которая раньше - до того
как дом был покинут жильцами - исполняла обязанности кухни. В Латимере
очень много подобных домов, и отток населения на окраины вряд ли способен
дать объяснение этому факту. Хотел бы я знать, не начинают ли люди
понемногу ненавидеть города, которым они отдали столько сил...
Посреди заброшенной кухни неясно просматривалось огромное хрупкое
сооружение - нечто собранное на скорую руку из старых упаковочных ящиков,
этакий дом внутри дома.
- Подождите!
Шэрон нырнула куда-то в недра сооружения. Зажгла спичку. Родились два
огонька.
- Теперь можете зайти.
Когда я протиснулся внутрь, она была молчалива и торжественна.
Морская синева ее глаз напрочь растворилась в жутком мраке.
- Никто никогда не делал этого раньше. Кроме меня... Это Амагоя. -
Она немного подумала и, явно опасаясь, что я окажусь недостойным правды,
добавила: - Конечно, это не игра в "воображалки".
Это была игра и не игра. Дно перевернутого ящика изображало собой
алтарь. На импровизированном престоле (полка над ящиком) лежало то, что
всякий принял бы за тряпичную куклу.
- Амаг, - Шэрон кивнула на куклу, - просто образ, привыкший быть
куклой. Куклы - это так по-детски, не правда ли?
- Возможно, но фантазия - всегда реальна. То, что находится внутри
твоей головы, не менее реально, чем то, что окружает тебя снаружи. Просто
это другой тип реальности, вот и все.
Две горящие свечи стояли в карауле, оберегая предметы, лежащие на
ящике-алтаре. Обтрепанная мальчишеская кепка, перочинный нож, серебряный
доллар.
- Я и в самом деле единственный человек, кто видел это, Шэрон? А
Анжело?
- О нет! - она была потрясена. - Амагоя - это я, когда мне одиноко. И
теперь вот вы... Потому я и заставила вас поклясться. Ну потому, что вы не
смеетесь, когда это нельзя.
Увы, Дрозма, мне пришлось прожить триста сорок шесть лет, чтобы
услышать в свой адрес столь значительный комплимент.
- Доллар. Он получил его как школьную премию и подарил мне на
счастье. Перочинный нож, потому что я хотела и он сказал: "Держи!"
Слышали бы вы то выражение, с каким она произнесла местоимение
"он"!..
- Кепку он просто выбросил.
Любые комментарии были сейчас неуместны - даже вежливые, даже со
стороны марсианина. Впрочем, Шэрон и не ждала комментариев. Я глядел
почтительно, и ей этого было вполне достаточно. Она с облегчением сменила
тему, заговорила порывисто дыша и словно ни о чем.
- Отец вернулся с профсоюзного собрания пьяным. Устроил настоящее
сражение... Ударил крышкой подъемника по плите, просто чтобы наделать
шуму. Разнес ее ко всем чертям. Откровенно говоря, вы не поверите, с чем
мне приходится мириться. Откровенно говоря...
- Подожди-ка, Шэрон! Этот Билли Келл... Мне кажется, он повредил тебе
руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39