А без моей помощи кто-нибудь победит?
– Вряд ли, великий. Сивы с хачичеями воевали множество раз, и никто не победил.
– Что будет, если я помогу сивам?
– Сивы захватят земли хачичеев до самого моря и перестанут бояться удара в спину. Сделать их покорными станет труднее.
– А если я помогу хачичеям?
– Земли до моря уже принадлежат хачичеям. Удара в спину они не боятся. Некому бить. Мухавы вырезаны полностью, а фахонхо никогда не вылезут из своих чащоб.
– Значит, никакой пользы от этой войны для нас нет?
– Как раз от войны польза есть. Пока сивы дерутся с хачичеями, ни те, ни другие не могут воевать с тобой, великий.
– Воевать со мной? Я могу раздавить их вместе взятых.
– Никаких сомнений. Но будет худо, если остатки убегут за Южные пески, окрепнут там, сольются с дикарями и начнут угрожать. Выгоднее не воевать с двумя племенами, а спасти от разгрома проигравшее.
– Зачем?
– Чтобы сделать его своим другом. Например, сивов. Потом, когда сивы аш за ашем признают твою власть, придет время хачичеев. Война дорого обойдется хачичеям. Они ослабеют. Им будет трудно отказаться от твоей дружбы, великий.
– Ты хитер, Уэкей. Очень хитер. Я не знаю более хитрого схая. Хорошо, что ты служишь мне.
Уэкей без труда уловил сомнение в этой похвале и поспешил ее рассеять.
– Моя хитрость может служить только тебе, Мафусафай. Только ты ее можешь оценить.
– Почему?
– Для этого нужен твой ум, великий, – быстро сказал Уэкей
– Хитер, хитер.
– Это правда. Разве еще какой-нибудь вождь сумел стать великим машишем Схайссов? Нет. Хотели многие, а стал только ты. Потому что твой ум есть только у тебя.
Мафусафай квакнул, но ничего не ответил. Уэкей тоже замолчал. Приближалось время главного разговора. Однако перед этим случилась полная неожиданность.
– Уэкей! Пошли из резерва двадцать... нет, тридцать тысяч всадников на помощь хачичеям.
Уэкей не смог скрыть удивления:
– Еэ... Хачичеям, великий?
– Хачичеям.
– Как же так? Сивы прислали нам всего сотню воинов, но хачичеи ведь – ни одного.
– Пусть сивам не дадут уйти за Южные пески.
– Хог! Да будет так. Но почему, великий?
– Сивы хитрят. Они скрывали мягкотелого. Пусть их не будет, Уэкей. Совсем. Я не желаю больше слышать об этом племени! Сивы мне не нравятся.
– О Мосос... – пробормотал Уэкей.
Седьмую дивизию выстроили на дне бывшего озера Алтын-Эмеле, под скалами. Бернар Второй медленно прошел на правый фланг. Там стоял семьдесят первый полк, шеренги которого были почти вдвое короче штатных. На многих солдатах белели повязки, но все они уже были одеты в новенькую гвардейскую форму.
Командир полка откозырял левой рукой, поскольку правая висела на перевязи.
– Оберст Кранке. Семьдесят первый полк построен, ваше высочество!
– Благодарю. Только с сегодняшнего дня вы полком не командуете. Кого лучше назначить вместо вас?
Лицо оберста на мгновение вытянулось, но он тут же овладел собой
– Рекомендую майора Шоберта, ваше высочество.
– Хорошо. Пусть он вечером прибудет в мою палатку для знакомства. Что же касается вас... Оберст Кранке! Приказом курфюрстенштаба вы назначаетесь исполняющим обязанности командира седьмой пехотной дивизии.
Оберст глянул непонимающе.
– Что, какие-то вопросы?
– Так точно. А как же генерал де Шамбертен?
– Не переживайте. Генерал де Шамбертен отныне будет командовать всем вашим корпусом. Теперь согласны?
– Почту за честь. Не знаю, заслужил ли, ваше высочество.
– Э, оберст. Что еще за ответ?
– Виноват. Служу Поммерну!
– Так-то лучше. За храбрость и умелое руководство полком награждаю вас серебряным крестом. И вот еще что. – Не оборачиваясь, курфюрст щелкнул пальцами.
Из-за его спины вышел адъютант и подал шпагу с золоченым эфесом. Курфюрст выдвинул клинок из ножен, попробовал лезвие.
– По-моему, неплохая сталь, – сказал он. – Тут написано: Алоизу Кранке от Бернара Второго.
Оберст молчал.
– Ну как, берете?
Оберст неловко, одной рукой принял шпагу.
– Не знаю, что и сказать, ваше высочество. Ни один из моих предков...
– Тогда остается надежда на ваших потомков, Алоиз! У вас их трое?
– Да. И двое – сыновья.
– Ну вот. Теперь у них есть право поступать вне конкурса в любое военное училище Поммерна.
– Они этим правом воспользуются, ваше высочество.
До главного разговора Уэкею пришлось подождать двадцать дней. Светил Хассар, погода улучшилась, а вот дела – нисколько. Однако отсрочка подарила неожиданную возможность, надежду на выход из тупика. И пришла она оттуда, откуда ее никто не ждал, – со стороны мягкотелых. Только эту возможность требовалось использовать очень умело, и Уэкей решил приберечь ее на самый конец главного разговора.
– Мы сегодня далеко продвинулись в ущелье?
– У мягкотелых столько огнебоев, что схаи не успевают добежать до них живыми, великий. Вчера и сегодня потеряно двадцать семь сотен воинов.
– Я спрашиваю: мы далеко продвинулись, Уэкей?
– Мы совсем не продвинулись.
– Уохофаху! Что, так и собираетесь стоять?
– Нет. Будем обходить ущелье с боков.
– По снегу?
– Еэ. Мы разложим много костров. Сейчас идет заготовка дров.
Уэкей замолчал. Не следовало говорить о том, что он не верит в эту затею. Разведывательные вылазки уже показали, что на снегу мягкотелых не одолеешь. Они меньше мерзнут, двигаются быстрее, не подпускают к себе ближе чем на расстояние выстрела из огнебоя. Возможно, что у мягкотелых не хватит воинов на все горы, где-нибудь прорыв и состоится. Но и в этом случае, как только замерзшие схаи спустятся вниз, мягкотелые успеют перебросить своих всадников в опасное место. И опять все решат огнебои, это опустошительное и неодолимое оружие, от которого не спасают ни щиты, ни доспехи. Даже если пуля не пробивает шлем, воин теряет сознание, а потом надолго становится бесполезным.
Нет, не верил в успех Уэкей. На этот раз мягкотелых не одолеть. Их вообще не одолеть до тех пор, пока схаи не научатся делать огнебои. И малые ручные, и большие, что на колесах. Но глупо терять решимость раньше повелителя, пусть сам приходит к неизбежной мысли. А пока лучше подумать над хорошим оправданием плохой неудачи. Потребуется очень хорошее оправдание для того, чтобы удержать в узде обозленных машишей, одной силы мало. Сила поможет лишь тогда, когда есть повод, цель и оправдание. Поводом послужит само недовольство машишей, целью является сохранение в Схайссах единой власти, но вот оправдания пока нет, а войну заканчивать надо.
– Сколько огнебоев удалось захватить? – спросил Мафусафай.
– Больше шести сотен, великий.
– Мало. Наши кузнецы смогут сделать такие?
– Не совсем. Похуже.
– Пусть будут похуже. Однако огнебои бесполезны без черного порошка. Пленных пытали?
– Еэ, великий.
– Хорошо пытали?
– Очень хорошо.
– Молчат?
– Наоборот, кричат. Мягкотелые не умеют терпеть боль.
– Что говорят?
– Толку нет. Говорят, нужен уголь и еще что-то. А что – не знают. Воины получают уже готовый порошок.
– Разумно, – сказал Су Мафусафай. – Нельзя доверять главный секрет любому воину. Но все равно этот секрет должен быть моим, Уэкей! Черный порошок важнее победы в ущелье. И даже важнее победы в этой войне. Продолжайте пытки.
– Да пытать уже некого, великий.
– Пытайте тех, кого захватите.
– Хог. Только мягкотелые перестали сдаваться в плен. Уже знают, что их ждет.
– Война есть война. Рано или поздно попадутся. Строго накажи не убивать раненых, особенно шишуахам, знаю я этих головорезов. Объяви хорошую награду за каждого пленного. Ты хорошо меня понял, Уэкей?
– Со всех сторон, великий.
– Есть другие новости? – Еэ
– Говори.
– Остатки сивов прижаты к Ледяным горам.
– Еще не уничтожены?
– Нет. Но в Южные пески никто не ушел. Хачичеи уже прислали посольство. Благодарят.
– Хог. Я приму их завтра. Это все?
– Нет, великий. Мягкотелые выпустили белую стрелу. Су Мафусафай повернулся и стал смотреть на Уэкея. Такое случалось не очень часто.
– Мягкотелые? Выпустили белую стрелу?
– Еэ, великий. И уже не одну.
– Белая стрела означает предложение переговоров. Во время войны можно договариваться только о мире. Что затевают эти мягкотелые? Разве мы побили их на снегу?
– Я бы так не сказал, великий.
– Тогда почему они хотят предложить мир?
– Трудно понять. Мы слишком мало знаем мягкотелых.
– А вот они про белую стрелу знают. Много наших видели эти стрелы?
– Многие.
– Значит, не скроешь?
– И не надо, великий. Ты заставил мягкотелых просить мира, а не они тебя. Никому из схаев такое не удавалось. Пусть об этом знают все. Это – слава.
Мафусафай долго смотрел на своего маш-борзая. Потом сказал:
– Ты хорошо превратил поражение в победу. Иди разговаривай с мягкотелым. А я подумаю, что делать с хачичеями.
Они встретились утром на берегу речки Алтын-Эмеле. Чуть ли не минуту молча рассматривали друг друга. Снизу на них смотрели тысячи ящеров, а сверху – пехотинцы восьмой дивизии.
– Меня зовут Мартин Неедлы. Я хее офсамаш. Моими устами говорит верховный машиш Поммерна Бернар Второй
Ящер продолжал молчать. Прямо как комендант Шторцена.
– Будешь ли ты скрывать свое имя, машиш? – спросил Мартин.
Вертикальные зрачки ящера сузились.
– Перед тобой, мягкотелый?
– Тогда скажи.
– Я маш-борзай Сунхариги Уэкей. Моими устами говорит Су Мафусафай, верховный машиш Схайссов.
Мартин хлопнул себя по животу.
– Хог! Твое звание выше. Но наш маш-борзай не говорит на схайссу. А быть вдвоем против тебя одного не позволяет честь. Ты будешь говорить со мной, Сунхариги Уэкей?
– О чем?
– О мире.
– Ты первый об этом сказал, мягкотелый.
– Еэ.
– Тебя это не смущает? – Нет.
– Тогда садись первый.
Это был тонкий момент. Тот, кто садится первым, становится стороной просящей. Мартин усмехнулся. Что ж, пусть потешит свою гордость. Тем более что, согласившись говорить с младшим по чину, маш-борзай тоже делает уступку. Хотя и не столь наглядную. Умен этот Уэкей.
Мартин расстегнул пряжку и отбросил пояс с саблей далеко назад. После этого сел. Вооруженный Уэкей стоял теперь над ним и это видело множество глаз с обеих сторон. Решив, что достаточно унизил врага, Уэкей тоже отбросил пояс и медленно сел.
– Мир заключают тогда, когда это выгодно обеим сторонам, мягкотелый.
– Или тогда, когда никто не может победить.
– Нас гораздо больше.
– Ваша сила убывает, а наша прибывает, – спокойно заметил Мартин
Маш-борзай не стал этого оспаривать. Он выбрал другой довод.
– Вас спасает не сила, а теснота.
– Теснота никуда не денется.
– Зачем тогда просите мира?
– Не просим, а предлагаем.
– Ты первый сел.
– Да. Для того, чтобы разум победил глупость, я пожертвовал гордостью.
– Красиво говоришь. Хорошо, я понял тебя. Но ответь, если вы не боитесь поражения, зачем тогда предлагаете мир?
– Мы не любим убивать.
– Трудно поверить, что вам стало жалко схаев.
– Тогда попробуй поверить в то, что мы сами не любим умирать.
– Хог. В это верю.
– Зачем без пользы истреблять друг друга? Давайте остановимся.
– После того, как вы убили тысячи схаев? Мы обязаны отомстить. Таков обычай.
– Но есть и другой обычай, который вы обязаны соблюдать.
– Великий Мосос! Ты собираешься учить нас соблюдать обычаи?
– Нет. Я хочу дать вам способ остановить войну, не нарушая обычаев.
– Это невозможно.
– Возможно, если позволишь развязать вот этот мешок.
– Мне неинтересно знать, что в мешке у мягкотелого.
– То, что может остановить войну.
– Ваши деньги для нас цены не имеют.
– Там не деньги. Еще раз говорю, там то, что может остановить войну без ущерба для чести схаев. Сейчас это зависит от тебя, маш-борзай Сунхариги Уэкей. Если ты откажешься, погибнут новые тысячи. Возможно, сородичи тебя и не осудят. Но простишь ли ты себя сам? – Ты хитрый жабокряк, мягкотелый! Развязывай. Мартин медленно, чтобы не насторожить ящера, потянул тесемку. Мешок раскрылся.
– Хогитиссу! Это еще что, воин Мартин?
– Цветомиры.
– Великий Мосос! Сколько?
– Сто. Десять десятков.
– И ты требуешь сто дней мира?
– Еэ.
– Это может решить только сам верховный машиш Схайссов.
– О Су Мафусафае будут рассказывать предания. В Схайссах никто не имел столько цветомиров.
С сожалением, которое не смог скрыть, ящер сказал:
– Мы не берем подарков от мягкотелых. Усмехнувшись про себя, Мартин поспешил ему на помощь:
– Все видели, что мира просил я. Так? – Еэ.
– Я сел первым. – Еэ.
– Значит, цветомиры не подарок. Это выкуп за мир. Очень дорогой выкуп. За него погибло много воинов.
Маш-борзай Сунхариги Уэкей встал.
– Ты хорошо подготовился к переговорам, мягкотелый, – сказал он.
Он наклонился и взял мешок.
– Ответ получишь завтра.
– Великий машиш Су Мафусафай согласен на перемирие, мягкотелый. На девяносто восемь дней.
– Почему не на сто?
– Два цветомира были сильно плохие. Завяли.
– О! Претензии по качеству. Но два завявших цветомира могут стоить один день
– Брось торговаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46