Услышал злорадный смех.
– Что ж, принц Эльрик, наш поединок окончен, можешь возвращаться в Танелорн. Успокой своих друзей, мы город не тронем. То, что было мне нужно, теперь у меня.
И тут рыцарь снял шлем. Женщина! Бледная, словно светящаяся изнутри кожа; светлые волосы, свирепый взгляд черных глаз; зубы острые, губы пылают огнем…
Я догадался, как меня обманули.
– Госпожа Миггея, я полагаю, – мой голос не поднимался выше шепота. – Ты же дала слово. Слово Порядка.
– Разве? Ты не слишком внимательно слушал, принц. Это волчица поклялась не вмешиваться в поединок, а никак не я. Ты многое знаешь, но идешь на поводу у желаний и отвергаешь доводы рассудка. Времена ныне суровые, ставки высоки. И приходится нарушать прежние правила.
– Ты не сдержишь слова? Ты же обещала оставить город в покое!
– Я его и оставлю. Вы вымрете сами, без чьей-либо помощи.
– Что ты хочешь сказать? – выдавил я, сглотнув подкативший к горлу комок.
Каким же я был глупцом, что не послушал совета верного Хмурника! Такова моя судьба – приносить беду себе самому и тем, кто меня окружает. И все потому, что я следую чувствам, а не разуму. И не удивительно, что напасти сыплются на меня одна за другой.
– В этом мире нет иной воды, кроме той, что заполняет ваш ров, – сказала Миггея. – Нечем поливать сады. Нечего пить, – она улыбнулась собственным мыслям, взяла Бурезов за лезвие, стиснула в кулаке, который словно разбух, увеличился в размерах. – Никто вам не поможет. Ни боги, ни демоны. И в ваш мир вы не вернетесь. Мне хватило сил переместить Танелорн сюда и достанет их удерживать город здесь, пока не умрет его последний защитник. С Миггеей мало кто отваживается бороться, принц. Со временем вы увянете, как цветы по осени, и самая память о вас развеется по ветру. Но тебя, принц Эльрик, я пощажу. Ты ничего этого не увидишь, потому что будешь спать.
В глазах у меня снова помутилось, но, собрав остатки воли, я все же сумел переспросить:
– Спать?
Уродливое, безумное лицо Миггеи приблизилось почти вплотную. Она дунула мне в глаза.
И я провалился в наполненное сновидениями забытье.
Глава 6
Дочь похитительницы снов
Я смутно сознавал, что друзья подняли мое тело с земли и несут обратно в город. Даже пошевелиться не было ни малейшей возможности: я то и дело впадал в колдовское забытье, почти не замечая происходящего вокруг. Мои друзья, особенно Хмурник, разумеется, сильно беспокоились – и за меня, и за Танелорн. Я пытался окликнуть их, утешить, успокоить, но каждая попытка лишь глубже погружала меня в мир сновидений.
А в него погружаться было страшно. Я опасался этого мира – точнее той западни, которую для меня наверняка приготовила в нем Миггея.
Но ничего другого не оставалось. Лишенный возможности двигаться и разговаривать, я выбрал единственный путь к спасению – позволил себе соскользнуть в глубины сознания, хоть и боялся, что уже никогда не смогу вынырнуть из темного водоворота собственных мыслей.
Я окунулся в сновидения.
Остатки воли покинули меня. Я стал падать. Танелорн исчез, заодно со всем тем, что ему угрожало сейчас и могло угрожать в будущем. Все равно я не мог защитить город, ведь мой меч утрачен… И потом, какая польза от меча? Разве что замахнуться им на Равновесие…
Голова шла кругом. И забытье я воспринял как награду.
Обморок длился всего несколько секунд, а затем ко мне пришли сны. В этих снах я увидел человека в лохмотьях: он стоял спиной к своему дому, держа в руках книгу, а за плечом у него висел большой узел. Я хотел спросить, как его зовут, но глаза человека были полны слез и он не видел и не слышал меня. На мгновение мне почудилось, что у него – мое собственное лицо, но когда он повернулся, я понял, что ошибался: в его круглом лице не было и намека на мелнибонэйские черты. Он помедлил, а потом вернулся в дом, где его ждали жена и дети. Домашние обрадовались его возвращению, они и не подозревали, насколько человеку плохо. Сочувствовать обыкновенному смертному было недостойно мелнибонэйца, однако мне захотелось помочь этим людям.
Минуло время. Я увидел, как человек наконец-то покинул свой дом с узлом на спине и вскоре исчез из вида. Я двинулся было за ним, но, поднявшись на гребень холма, нигде его не заметил. А на равнине, представшей моему взгляду, битва сменяла битву. Мужчины осаждали и сжигали замки, города и деревни, убивали женщин и детей, уничтожали все живое, потом обращались друг против друга и вновь принимались убивать. Дорога от холма вела прямиком через эту долину. И я пошел по ней.
Вскоре пришлось остановиться: некто крошечный и горбатый вскочил на придорожный камень и с ухмылкой протянул мне украшенный резьбой лук. Он что-то сказал, но я его не услышал. Он явно разозлился, принялся горячо жестикулировать, но я по-прежнему не понимал. В конце концов он взял меня за руку и обвел вокруг камня. Мне открылся вид на озеро или даже на море, стоявшее впереди стеной, и через это море бежала ослепительно сверкавшая дорога, подобная солнечной дорожке на воде.
Зрелище было столь необычным, что у меня засосало под ложечкой. А крохотный незнакомец все тянул меня за собой, пока мы не ступили на блистающую дорогу и не пошли вверх. В ноздри мне ударил запах соленой воды. А дорога вдруг распрямилась и стала одним из сотни лучей в паутине лунного света. Те самые лунные дороги, что позволяют путешествовать между измерениями!
Мой проводник сгинул, будто его и не было.
Я слегка встревожился.
Как ни удивительно, я чувствовал себя здоровым и окрепшим. Никогда прежде мне не было так хорошо. Я привык ощущать боль, в лучшем случае – отголосок боли, мое тело испытывало боль с рождения. Всю свою жизнь я сражался с физической слабостью. А теперь – теперь меня словно подменили и я стал записным здоровяком. Конечно, я понимал, что в действительности бестелесен, что это моя душа скитается по колдовским мирам, где сбываются сны, но и во сне было приятно ощущать свое крепкое, хоть и не существующее тело.
Но это нежданно обретенное здоровье не могло помочь мне в моем нынешнем положении. Я ведать не ведал, какую ловушку подстроила мне Миггея. И понятия не имел, какую дорогу избрать. Передо мною лежал мириад путей, каждый из которых напоминал луч света, и по каждому двигались самые разные существа. Разумеется, я знал, что мультивселенная не терпит пустоты, что в ней просто-напросто не найти незаселенного уголка. Однако существ было столько… Лунные дороги казались мне ветвями громадного дерева, корни которого уходили глубоко в мой собственный разум. Я зрел изнанку мироздания.
Несмотря на недавний горький опыт, я решил подчиниться инстинктам и выбрал малую «веточку», отходившую от толстого «сука».
Дорога просела подо мной. Я сделал шаг, другой. Дорога прогибалась, но держала, и идти по ней было радостно. Я и не заметил, как преодолел половину пути до выбранной ветки. И тут идти стало гораздо сложнее: переплетение ветвей препятствовало продвижению. Я словно уперся, если продолжать сравнение, в густые заросли, продраться сквозь которые было не так-то легко. Собственное тело воспринималось как нечто невесомое, с таким телом нечего и думать протиснуться среди ветвей; вдобавок по этим ветвям тоже двигались совсем крохотные фигурки, и я ни в коей мере не собирался им мешать.
В конце концов мне удалось выбраться из зарослей, почти никого при этом не потревожив. Забавно предположить, что сейчас иное существо, намного больше моего, прикидывает, как ему пройти далее, не скинув меня с моей ветви.
Какое-то время спустя я остановился и оглядел себя. Вместо повседневной одежды на мне был полный мелнибонэйский доспех. Причем не церемониальный, с вычурными латами, а боевой, простой и добротный, надежно защищавший от врага в битве. Он ничуть меня не тяготил: я не чувствовал его веса. Невольно могло показаться, что я умер и превратился в бродячего призрака. Если задержусь здесь надолго, сделаюсь, наверное, полупрозрачным, смешаюсь с воздухом, растворюсь в нем, стану для глаза смертного этаким мимолетным сгустком пыли…
Я сбился с пути и вынужден был передвигаться вслепую, перебираясь с одной кривой ветки на другую, еще более кривую. Того и гляди под моими ногами окажется последняя ветвь в кроне великого дерева, и что тогда? В сердце закрался холодок – и тут я углядел дорожку, что вела в пещеру из переплетенных ветвей. Внутри пещеры виднелась хижина причудливых очертаний, крытая соломой, которую не меняли, должно быть, сотни лет; стены сложены из кирпича, понатасканного непонятно откуда, окна располагались в самых неожиданных местах и значительно отличались друг от друга размерами; над высокой и узкой дверью нависала таинственно изогнутая печная труба. Над крыльцом болтались корзины с яркими цветами, среди которых затесалась птичья клетка. Под клеткой, вывалив язык, точно бегала целый день без передышки, сидела черно-белая овчарка.
Не знаю уж почему, но этот мирный деревенский вид заставил меня насторожиться. Пожалуй, я слишком привык к тому, что всюду подстерегают западни и ловушки. Мои враги с удовольствием давали обещания, которые не собирались сдерживать, как если бы им просто нравилось обманывать. Если этот идиллический пейзаж – очередной обман, он, надо признать, весьма хитроумен. Все выглядело правдоподобно, не забыли даже о дымке, что тянулся из трубы, о запахе свежеиспеченного хлеба, о звуках, доносящихся изнутри дома…
Я оглянулся. За моей спиной раскинулась гигантская мультивселенная, по сравнению с которой все на свете казалось ничтожным. Светящаяся паутина заполняла мириады измерений, ветви тянулись в бесконечность. И отблеск паутины падал на эту хижину на краю бездны и на мрачный лес поодаль.
Я сделал шаг и, к своему немалому изумлению, вдруг выяснил, что доспехи обрели тяжесть, да и тело стало вещественным. Мгновенно навалилась усталость. Вот она, плата за обретение плоти!
Открыв калитку в невысоком заборчике, я побрел по посыпанной гравием дорожке к дому. Постучал в дверь, спохватился и сдернул с головы шлем. До чего же неудобно держать его под мышкой – он словно весь состоял из граней и шипов.
– Добро пожаловать, принц Эльрик, – приветствовал меня веселый молодой голос. – Твое чутье тебя не подводит.
– По-всякому бывает, – отозвался я, проходя в дверь. За дверью находилась просторная комната с низким потолком: черные стропила, белые стены, на полу роскошный ковер, на стенах шпалеры, с замечательным мастерством передававшие сценки из повседневной жизни. Меня поразило это несоответствие обстановки убогому виду хижины снаружи.
Из соседней комнаты, вытирая испачканные в муке руки, появилась молодая женщина. Мука серебристым дождем осыпалась на ковер. Женщина наморщила носик, чихнула, извинилась и прибавила:
– Принц, я ждала тебя целую вечность. Я молчал, ибо слова не шли на ум. Передо мной стояла женщина, облик которой до боли напоминал мой собственный. Точеные черты, раскосые глаза, маленькие, слегка заостренные кверху уши. Глаза – алые, как спелая клубника, кожа цвета выбеленной временем слоновой кости. Белые волосы густыми прядями ниспадали на плечи. Одета она была по-простому – штаны да рубаха, поверх которой накинут грубый холщовый фартук.
– Мой друг Джермейс показал тебе верный путь, – заметила она с улыбкой. Похоже, ей нравилось мое замешательство.
– Это тот коротышка?
– Ты с ним еще встретишься.
– Наверное.
– Мы все рано или поздно встречаемся. Когда наши судьбы начинают меняться. Порой изменения едва заметны, а порой меняется вся жизнь и рождается новая история. Новый миф переплетается со старым. И возникает новый сон.
– Я сплю. Ты мне снишься. И наш разговор – только сон. Значит ли это, что я сошел с ума? Неужто заклятье, усыпившее меня, похитило вдобавок мой разум?
– Все мы снимся друг другу, принц Эльрик. У каждого свои сны, и в этих снах мы враждуем со всем, что нас окружает, пытаясь выделиться из общей картины.
И жесты у нее были мне знакомы. Где я видел эту женщину?
– Госпожа, окажи мне честь, соблаговоли назвать себя.
– Сестры зовут меня Белым Зайцем. Я выросла среди оборотней и похитительниц снов. А матушка дала мне имя Оуна, по обычаю предков.
– Ее зовут Оуне?
– Оуне, похитительница снов. А я – Оуна, дочь похитительницы снов. А мою дочь будут звать Оунни.
– Дочь Оуне? – я помедлил. – Выходит, я – твой отец?
Женщина расхохоталась и шагнула ко мне – Наконец-то ты догадался.
– Я не знал, что.., э.., так вышло.
– Вышло, вышло, отец.
Меня словно обухом по голове ударило. Или окатило волной. Отец! Такой удар нелегко выдержать. Хотелось закричать, от всего отказаться, хотелось проснуться и забыть этот страшный сон. Но в то же время я знал, что Оуна не лжет. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы удостовериться в правдивости ее слов. Весь ее облик говорил о том, что она – моя дочь. С Оуне, ее матерью, мы вместе когда-то искали Жемчужную Твердыню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Что ж, принц Эльрик, наш поединок окончен, можешь возвращаться в Танелорн. Успокой своих друзей, мы город не тронем. То, что было мне нужно, теперь у меня.
И тут рыцарь снял шлем. Женщина! Бледная, словно светящаяся изнутри кожа; светлые волосы, свирепый взгляд черных глаз; зубы острые, губы пылают огнем…
Я догадался, как меня обманули.
– Госпожа Миггея, я полагаю, – мой голос не поднимался выше шепота. – Ты же дала слово. Слово Порядка.
– Разве? Ты не слишком внимательно слушал, принц. Это волчица поклялась не вмешиваться в поединок, а никак не я. Ты многое знаешь, но идешь на поводу у желаний и отвергаешь доводы рассудка. Времена ныне суровые, ставки высоки. И приходится нарушать прежние правила.
– Ты не сдержишь слова? Ты же обещала оставить город в покое!
– Я его и оставлю. Вы вымрете сами, без чьей-либо помощи.
– Что ты хочешь сказать? – выдавил я, сглотнув подкативший к горлу комок.
Каким же я был глупцом, что не послушал совета верного Хмурника! Такова моя судьба – приносить беду себе самому и тем, кто меня окружает. И все потому, что я следую чувствам, а не разуму. И не удивительно, что напасти сыплются на меня одна за другой.
– В этом мире нет иной воды, кроме той, что заполняет ваш ров, – сказала Миггея. – Нечем поливать сады. Нечего пить, – она улыбнулась собственным мыслям, взяла Бурезов за лезвие, стиснула в кулаке, который словно разбух, увеличился в размерах. – Никто вам не поможет. Ни боги, ни демоны. И в ваш мир вы не вернетесь. Мне хватило сил переместить Танелорн сюда и достанет их удерживать город здесь, пока не умрет его последний защитник. С Миггеей мало кто отваживается бороться, принц. Со временем вы увянете, как цветы по осени, и самая память о вас развеется по ветру. Но тебя, принц Эльрик, я пощажу. Ты ничего этого не увидишь, потому что будешь спать.
В глазах у меня снова помутилось, но, собрав остатки воли, я все же сумел переспросить:
– Спать?
Уродливое, безумное лицо Миггеи приблизилось почти вплотную. Она дунула мне в глаза.
И я провалился в наполненное сновидениями забытье.
Глава 6
Дочь похитительницы снов
Я смутно сознавал, что друзья подняли мое тело с земли и несут обратно в город. Даже пошевелиться не было ни малейшей возможности: я то и дело впадал в колдовское забытье, почти не замечая происходящего вокруг. Мои друзья, особенно Хмурник, разумеется, сильно беспокоились – и за меня, и за Танелорн. Я пытался окликнуть их, утешить, успокоить, но каждая попытка лишь глубже погружала меня в мир сновидений.
А в него погружаться было страшно. Я опасался этого мира – точнее той западни, которую для меня наверняка приготовила в нем Миггея.
Но ничего другого не оставалось. Лишенный возможности двигаться и разговаривать, я выбрал единственный путь к спасению – позволил себе соскользнуть в глубины сознания, хоть и боялся, что уже никогда не смогу вынырнуть из темного водоворота собственных мыслей.
Я окунулся в сновидения.
Остатки воли покинули меня. Я стал падать. Танелорн исчез, заодно со всем тем, что ему угрожало сейчас и могло угрожать в будущем. Все равно я не мог защитить город, ведь мой меч утрачен… И потом, какая польза от меча? Разве что замахнуться им на Равновесие…
Голова шла кругом. И забытье я воспринял как награду.
Обморок длился всего несколько секунд, а затем ко мне пришли сны. В этих снах я увидел человека в лохмотьях: он стоял спиной к своему дому, держа в руках книгу, а за плечом у него висел большой узел. Я хотел спросить, как его зовут, но глаза человека были полны слез и он не видел и не слышал меня. На мгновение мне почудилось, что у него – мое собственное лицо, но когда он повернулся, я понял, что ошибался: в его круглом лице не было и намека на мелнибонэйские черты. Он помедлил, а потом вернулся в дом, где его ждали жена и дети. Домашние обрадовались его возвращению, они и не подозревали, насколько человеку плохо. Сочувствовать обыкновенному смертному было недостойно мелнибонэйца, однако мне захотелось помочь этим людям.
Минуло время. Я увидел, как человек наконец-то покинул свой дом с узлом на спине и вскоре исчез из вида. Я двинулся было за ним, но, поднявшись на гребень холма, нигде его не заметил. А на равнине, представшей моему взгляду, битва сменяла битву. Мужчины осаждали и сжигали замки, города и деревни, убивали женщин и детей, уничтожали все живое, потом обращались друг против друга и вновь принимались убивать. Дорога от холма вела прямиком через эту долину. И я пошел по ней.
Вскоре пришлось остановиться: некто крошечный и горбатый вскочил на придорожный камень и с ухмылкой протянул мне украшенный резьбой лук. Он что-то сказал, но я его не услышал. Он явно разозлился, принялся горячо жестикулировать, но я по-прежнему не понимал. В конце концов он взял меня за руку и обвел вокруг камня. Мне открылся вид на озеро или даже на море, стоявшее впереди стеной, и через это море бежала ослепительно сверкавшая дорога, подобная солнечной дорожке на воде.
Зрелище было столь необычным, что у меня засосало под ложечкой. А крохотный незнакомец все тянул меня за собой, пока мы не ступили на блистающую дорогу и не пошли вверх. В ноздри мне ударил запах соленой воды. А дорога вдруг распрямилась и стала одним из сотни лучей в паутине лунного света. Те самые лунные дороги, что позволяют путешествовать между измерениями!
Мой проводник сгинул, будто его и не было.
Я слегка встревожился.
Как ни удивительно, я чувствовал себя здоровым и окрепшим. Никогда прежде мне не было так хорошо. Я привык ощущать боль, в лучшем случае – отголосок боли, мое тело испытывало боль с рождения. Всю свою жизнь я сражался с физической слабостью. А теперь – теперь меня словно подменили и я стал записным здоровяком. Конечно, я понимал, что в действительности бестелесен, что это моя душа скитается по колдовским мирам, где сбываются сны, но и во сне было приятно ощущать свое крепкое, хоть и не существующее тело.
Но это нежданно обретенное здоровье не могло помочь мне в моем нынешнем положении. Я ведать не ведал, какую ловушку подстроила мне Миггея. И понятия не имел, какую дорогу избрать. Передо мною лежал мириад путей, каждый из которых напоминал луч света, и по каждому двигались самые разные существа. Разумеется, я знал, что мультивселенная не терпит пустоты, что в ней просто-напросто не найти незаселенного уголка. Однако существ было столько… Лунные дороги казались мне ветвями громадного дерева, корни которого уходили глубоко в мой собственный разум. Я зрел изнанку мироздания.
Несмотря на недавний горький опыт, я решил подчиниться инстинктам и выбрал малую «веточку», отходившую от толстого «сука».
Дорога просела подо мной. Я сделал шаг, другой. Дорога прогибалась, но держала, и идти по ней было радостно. Я и не заметил, как преодолел половину пути до выбранной ветки. И тут идти стало гораздо сложнее: переплетение ветвей препятствовало продвижению. Я словно уперся, если продолжать сравнение, в густые заросли, продраться сквозь которые было не так-то легко. Собственное тело воспринималось как нечто невесомое, с таким телом нечего и думать протиснуться среди ветвей; вдобавок по этим ветвям тоже двигались совсем крохотные фигурки, и я ни в коей мере не собирался им мешать.
В конце концов мне удалось выбраться из зарослей, почти никого при этом не потревожив. Забавно предположить, что сейчас иное существо, намного больше моего, прикидывает, как ему пройти далее, не скинув меня с моей ветви.
Какое-то время спустя я остановился и оглядел себя. Вместо повседневной одежды на мне был полный мелнибонэйский доспех. Причем не церемониальный, с вычурными латами, а боевой, простой и добротный, надежно защищавший от врага в битве. Он ничуть меня не тяготил: я не чувствовал его веса. Невольно могло показаться, что я умер и превратился в бродячего призрака. Если задержусь здесь надолго, сделаюсь, наверное, полупрозрачным, смешаюсь с воздухом, растворюсь в нем, стану для глаза смертного этаким мимолетным сгустком пыли…
Я сбился с пути и вынужден был передвигаться вслепую, перебираясь с одной кривой ветки на другую, еще более кривую. Того и гляди под моими ногами окажется последняя ветвь в кроне великого дерева, и что тогда? В сердце закрался холодок – и тут я углядел дорожку, что вела в пещеру из переплетенных ветвей. Внутри пещеры виднелась хижина причудливых очертаний, крытая соломой, которую не меняли, должно быть, сотни лет; стены сложены из кирпича, понатасканного непонятно откуда, окна располагались в самых неожиданных местах и значительно отличались друг от друга размерами; над высокой и узкой дверью нависала таинственно изогнутая печная труба. Над крыльцом болтались корзины с яркими цветами, среди которых затесалась птичья клетка. Под клеткой, вывалив язык, точно бегала целый день без передышки, сидела черно-белая овчарка.
Не знаю уж почему, но этот мирный деревенский вид заставил меня насторожиться. Пожалуй, я слишком привык к тому, что всюду подстерегают западни и ловушки. Мои враги с удовольствием давали обещания, которые не собирались сдерживать, как если бы им просто нравилось обманывать. Если этот идиллический пейзаж – очередной обман, он, надо признать, весьма хитроумен. Все выглядело правдоподобно, не забыли даже о дымке, что тянулся из трубы, о запахе свежеиспеченного хлеба, о звуках, доносящихся изнутри дома…
Я оглянулся. За моей спиной раскинулась гигантская мультивселенная, по сравнению с которой все на свете казалось ничтожным. Светящаяся паутина заполняла мириады измерений, ветви тянулись в бесконечность. И отблеск паутины падал на эту хижину на краю бездны и на мрачный лес поодаль.
Я сделал шаг и, к своему немалому изумлению, вдруг выяснил, что доспехи обрели тяжесть, да и тело стало вещественным. Мгновенно навалилась усталость. Вот она, плата за обретение плоти!
Открыв калитку в невысоком заборчике, я побрел по посыпанной гравием дорожке к дому. Постучал в дверь, спохватился и сдернул с головы шлем. До чего же неудобно держать его под мышкой – он словно весь состоял из граней и шипов.
– Добро пожаловать, принц Эльрик, – приветствовал меня веселый молодой голос. – Твое чутье тебя не подводит.
– По-всякому бывает, – отозвался я, проходя в дверь. За дверью находилась просторная комната с низким потолком: черные стропила, белые стены, на полу роскошный ковер, на стенах шпалеры, с замечательным мастерством передававшие сценки из повседневной жизни. Меня поразило это несоответствие обстановки убогому виду хижины снаружи.
Из соседней комнаты, вытирая испачканные в муке руки, появилась молодая женщина. Мука серебристым дождем осыпалась на ковер. Женщина наморщила носик, чихнула, извинилась и прибавила:
– Принц, я ждала тебя целую вечность. Я молчал, ибо слова не шли на ум. Передо мной стояла женщина, облик которой до боли напоминал мой собственный. Точеные черты, раскосые глаза, маленькие, слегка заостренные кверху уши. Глаза – алые, как спелая клубника, кожа цвета выбеленной временем слоновой кости. Белые волосы густыми прядями ниспадали на плечи. Одета она была по-простому – штаны да рубаха, поверх которой накинут грубый холщовый фартук.
– Мой друг Джермейс показал тебе верный путь, – заметила она с улыбкой. Похоже, ей нравилось мое замешательство.
– Это тот коротышка?
– Ты с ним еще встретишься.
– Наверное.
– Мы все рано или поздно встречаемся. Когда наши судьбы начинают меняться. Порой изменения едва заметны, а порой меняется вся жизнь и рождается новая история. Новый миф переплетается со старым. И возникает новый сон.
– Я сплю. Ты мне снишься. И наш разговор – только сон. Значит ли это, что я сошел с ума? Неужто заклятье, усыпившее меня, похитило вдобавок мой разум?
– Все мы снимся друг другу, принц Эльрик. У каждого свои сны, и в этих снах мы враждуем со всем, что нас окружает, пытаясь выделиться из общей картины.
И жесты у нее были мне знакомы. Где я видел эту женщину?
– Госпожа, окажи мне честь, соблаговоли назвать себя.
– Сестры зовут меня Белым Зайцем. Я выросла среди оборотней и похитительниц снов. А матушка дала мне имя Оуна, по обычаю предков.
– Ее зовут Оуне?
– Оуне, похитительница снов. А я – Оуна, дочь похитительницы снов. А мою дочь будут звать Оунни.
– Дочь Оуне? – я помедлил. – Выходит, я – твой отец?
Женщина расхохоталась и шагнула ко мне – Наконец-то ты догадался.
– Я не знал, что.., э.., так вышло.
– Вышло, вышло, отец.
Меня словно обухом по голове ударило. Или окатило волной. Отец! Такой удар нелегко выдержать. Хотелось закричать, от всего отказаться, хотелось проснуться и забыть этот страшный сон. Но в то же время я знал, что Оуна не лжет. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы удостовериться в правдивости ее слов. Весь ее облик говорил о том, что она – моя дочь. С Оуне, ее матерью, мы вместе когда-то искали Жемчужную Твердыню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52