Свет из окон особняка заливал всю окружавшую его необозримых размеров лужайку, а грохот музыки заставлял содрогаться целый квартал.
– В общем-то мы рады, что ты поехал с нами, – сообщил Мохаммед, пожимая мне руку с довольно безразличным видом. После этих слов он исчез в объятом пульсацией тяжелых ритмов холле.
– Ну спасибо, – ответил я.
– Как мило, что твоя подружка оказалась такой понимающей особой, – заметил Артур, пряча улыбку.
Я изобразил звонок с извинениями Клер, объясняя гудку в трубке, что появились кое-какие дела и я не смогу прийти на ужин. О, конечно, мне очень жаль, что по моей вине не состоится встреча, к которой она столько готовилась. Последние слова вполне могли быть чистой правдой.
– Ха-ха. Да. Откуда Мохаммед родом?
– Из Ливана, – сказал Артур.
К нам подошла миловидная женщина в саронге. На ее лице читалась радость, а руки были раскинуты для сердечных объятий.
– Момо! Артур! – воскликнула она. На веках ее больших карих глаз мерцали золотые блестки поверх теней трех смешанных оттенков. В волосы она вплела разные цветные вещицы: лаковые палочки, перья, кусочки ткани.
Я переминался у открытой двери и, сохраняя на лице терпеливую, широкую улыбку, наблюдал за обменом объятиями. Момо вскрикнул, ругнулся по-французски и припустил в глубь дома. Его лицо неожиданно приобрело жесткое выражение хищника, напавшего на след жертвы, за которой он охотился уже многие годы. Встречавшая нас женщина – я посчитал ее той самой Рири – имела роскошные плечи; не стесненные одеждой, они плавно перетекали в колышущийся бюст, обернутый цветастой тканью. Как и большинство иранских женщин, она обладала особенной, орлиной красотой, хищной, крючковатой и сумрачной, выделяющей глаза. Расцеловав обоих молодых людей, она протянула мне красивую руку жестом хозяйки дома.
– Рири, это мой друг Арт, – представил Артур.
– Очень приятно! – сказал я.
– Боже, ему приятно! – произнесла Рири. – Какой вежливый! Артур, твои друзья такие вежливые! Входите! Все уже собрались! Все уже пьяны, но по-прежнему вежливы! Вы почувствуете себя как дома! Проходите в гостиную!
Она развернулась и пошла в гостиную, большую комнату, убранную красными портьерами, которая заслуживала своего названия. Там было множество ваз и пьющих людей, а еще в гостиной стоял великолепный рояль.
– Неужели это так очевидно? – прошептал я Артуру на ухо, стараясь, однако, держать дистанцию.
– Ты о своей вежливости? – Он рассмеялся. – Да, это постыдно очевидный факт. Ты корчишь из себя прекрасно воспитанного идиота.
– Ну, тогда пора становиться грубияном, – провозгласил я. – Здесь есть бар?
– Подожди, – остановил он, схватив меня за локоть. – Я хочу тебя кое с кем познакомить.
– С кем?
Он провел меня сквозь лабиринт из людей, в большинстве своем иностранцев, с бокалами в руках, куривших сигареты разнообразных марок. Кто-то прервал громкую беседу и обернулся, чтобы поприветствовать Артура, который обратился ко всем сразу с элегантным, кратким и довольно сдержанным «привет!». Казалось, его все любили или, по крайней мере, уважали. Когда он проходил мимо, многие пытались вовлечь его в беседу.
– Куда ты меня ведешь? – спросил я, стараясь не выглядеть глупо.
– Знакомиться с Джейн.
– О, замечательно. И кто она такая?
– Подруга Кливленда. По-моему, она здесь. Одну минуту. Постой здесь, хорошо? Извини, я сейчас вернусь. Прости, но я вижу кое-кого, – бросил Артур, отпустил мою руку и исчез.
Я стоял и осматривался, с любопытством разглядывая красивых молодых людей со всех концов света. Артур оставил меня в углу гостиной, рядом с предметом обстановки, напоминавшим башню. Я немедленно привалился к нему и приложил горячую щеку, чтобы немного ее остудить. В гостиной собралось немало людей, чья кожа отливала всеми оттенками коричневого: иранцы, арабы, перуанцы, кувейтцы, гватемальцы, индийцы, жители Северной Африки, курды и многие другие. Белые женщины на их фоне казались украшением из бледных кружев. Я видел молодых людей в причудливых головных уборах и рубашках от Лакоста или плохо сидящих костюмах из габардина. Они смеялись и пожирали глазами женщин. Артур учился в университете на том факультете, куда состоятельные и невероятно удачливые люди со всего мира отправляли учиться своих детей. Их наставляли тому, как ворочать несметными капиталами международных фондов и решать проблемы родной страны. Когда я спросил Артура, чем тот собирается заниматься в будущем, он ответил: «Дипломатией».
– Я хожу на эти вечеринки для практики, – признался он. – Тут есть свои фракции, союзы, тайны, долги, игрища. Разумеется, я имею в виду сексуальные игрища. И все они ощущают себя иранцами, бразильцами – кем там еще? Только я не считаю себя американцем. Я – атом. Я перемещаюсь повсюду, как наемник. Нет, не наемник, а агент, преследующий собственные интересы, свободный атом. Кажется, это что-то из химии, да?
Я всегда нахожусь на наружной орбите, вне всего, что происходит с молекулами.
– По-моему, ты что-то напутал, – усомнился я. – Я уже не помню, что такое свободный атом, но, похоже, ты все это придумал.
Гостиная была шумной, прокуренной, многолюдной и пышной. После падения шаха отец Рири вывез самолетами из страны приличное количество ковров и скульптур, и эта мрачноватая роскошь придавала званым вечерам его дочери темный, утонченный и какой-то разнузданный оттенок. Я заглянул за стеклянные дверцы шкафа, к которому прислонился. На полках были разложены кинжалы и яйца всевозможных видов. Яйца – размером с те, что кладут эму, – сплошь покрывали роспись и драгоценные камни. Крохотные навесные дверцы, врезанные в скорлупу, открывали взгляду миниатюрные сцены изысканной персидской любви, которая требовала поистине акробатической ловкости. Резчик акцентировал конечности и гениталии причудливо сплетенных фигурок, особенно не прорабатывая лица; в их выражениях читалось что-то коровье, характерное для азиатского эротического искусства и составляющее странный контраст со страстной агонией слитых тел. У кинжалов были видны только рукоятки, лезвия же прятались в фантастически красивых ножнах из синего бархата и разноцветной кожи. То тут, то там на полках стеклянной витрины попадалась серебряная утварь удивительной работы.
– И как тебе это? – послышался голос Артура. Несмотря на легкость тона, он казался разозленным или, по меньшей мере, озабоченным.
– По-моему, отец Рири наживается на торговле женщинами. Вот это вечеринка! – Я попытался придать своему голосу ту дикторскую интонацию, которую недавно подметил у Артура. Затем позволил себе неосторожный вопрос: – Ну как, нашел «кое-кого»?
Он уклонился от ответа в прямом смысле. Спрятал глаза и покраснел, как девица, как Фанни Прайс из «Мэнсфилд-парка». Мне сразу же понравился он, его отстраненная любезность с окружающими, необычная скромность и экзотические вечеринки, на которые он ходил. Желание подружиться с ним охватило меня внезапно и безусловно, и, пока я размышлял, решая, стоит ли все же снова пожимать его руку, мне вспомнились те внезапность и безусловность, с какими в детстве у меня всегда завязывалась дружба с мальчиками. Правда, это было до наступления мучительного периода полового созревания, когда я боялся дружить с мальчиками и, казалось, был не способен дружить с девочками.
– Нет, – наконец сказал он. – «Кое-кого» нашли и заняли до меня. – Он отвернулся и стал смотреть на яркую шумную толпу.
– Извини, – сказал я.
– Брось. Пошли отыщем очаровательную Джейн.
3. Некоторые люди умеют развлекаться
Для того чтобы найти Джейн Беллвезер, которая за время наших поисков обзавелась фамилией и некоторыми расплывчатыми чертами, мы вышли из танцующего караван-сарая и двигались через анфиладу относительно тихих и темных комнат, пока не добрались до кухни, которая была белой. Там горели все лампы, и, как это часто бывает с кухнями во время больших вечеринок, на свет слетелось немало нездорового вида личностей, обладавших серьезным аппетитом к еде и напиткам. Все эти люди разом посмотрели на нас, и мне тут же показалось, что до нашего появления там давно не звучало ни слова.
– О! Привет, Такеши! – сказал Артур одному из двоих бледных японцев, стоявших возле холодильника.
– Артур Леконт! – заорал тот в ответ. Он был уже более чем навеселе. – Это мой друг Итидзо. Он учится в Университете Карнеги-Меллона.
– Привет, Итидзо. Приятно познакомиться.
– Мой друг, – продолжал Такеши еще более громким голосом, – такой заводной! Он говорит, что, если бы я был девушкой, он бы меня трахнул.
Я засмеялся, но Артур на долю секунды замер, всем своим видом выражая искреннее, прекрасное сочувствие, потом кивнул с утонченной, нарочитой вежливостью, с которой общался с окружающими. В том, что касалось манер, он был настоящим гением: они давались ему абсолютно без усилий. Это качество было уникально еще тем, что совершенно не встречалось у людей его возраста. Мне казалось, что Артур с его старомодной, изысканной учтивостью выйдет победителем из любой ситуации, в которой соблаговолит оказаться. В мире, который откровенная прямота сделала скудным и жалким, его рафинированная снисходительность, аристократическое высокомерие и уклончивость были смертельно опасными дарами. Я захотел встать под его знамена, чтобы сделаться хоть немного на него похожим.
– Кто-нибудь из вас знает Джейн Беллвезер? – спросил Артур.
Ни один из этих неотесанных, мрачных, переевших и перепивших типов не ответил утвердительно. Никто на нас не смотрел, и я, склонный к гиперболе в тот гиперболический вечер, вообразил, что никто из них словно бы не может вынести присутствия Артура или меня в его чудесной компании. Мы – в поисках предположительно великолепной Джейн Беллвезер – ослепляли их своим цветущим здоровьем и силой духа.
– Посмотрите в патио, – предложил наконец какой-то араб, набивший рот белым мясом креветок. – Там тьма народу спортом занимается.
Мы вышли на желтоватый свет заднего двора, старый добрый желтый свет фонаря-репеллента, распугивающего насекомых, что озаряет задние дворы, притягивая мохнатых мотыльков, уже которое лето подряд. Нам сказали неправду: хотя народу на темном газоне фланировало немало, спортом там занимался только один человек. Все остальные, в легких свитерах, прогуливались с бокалами, потягивая выпивку. На газоне играла в гольф молодая женщина, а все остальные наблюдали за ней.
– Это Джейн, – сказал Артур.
Стоя в одиночестве посреди огромного двора, на который уже опустились сумерки, она мастерскими ударами посылала невидимые мячи в разные концы поля. Пока мы спускались, стуча каблуками, по деревянным ступеням на мягко шелестящую траву, я наблюдал за ее движениями. Передо мной был воплощенный идеал моего отца: легкий философский наклон головы, сильный ровный замах, четкое, торжественное завершение удара, которое длилось – аристократический штрих – на долю секунды дольше необходимого. Она была высокой, стройной, в сумеречном свете ее белые блуза и юбка для игры в гольф выглядели серыми. У девушки было отстраненное от сосредоточенности выражение лица. Удар – и она улыбнулась, встряхнув светлыми волосами. Мы зааплодировали. Она поискала в кармане новый мячик и положила его к метке.
– Ей просто льстят, – сказала какая-то девушка, будто мы нуждались в объяснениях.
– Она прекрасна, – услышал я собственные слова. Кто-то из зрителей обернулся в мою сторону. – Я про то, что у нее прекрасный удар, просто совершенный. Смотрите!
Она снова ударила по мячу, и спустя мгновение послышался далекий звук удара мяча о металл.
– Джейн! – окрикнул Артур.
Она обернулась и опустила поблескивающую клюшку. Желтый свет выхватил ее лицо и безупречную короткую юбку. Девушка приложила руку козырьком ко лбу, пытаясь угадать окликнувшего среди нечетких силуэтов гостей.
– Артур, привет! – Она улыбнулась и пошла к нему по траве.
– Чья, говоришь, она подруга?
Мне ответили сразу несколько человек:
– Кливленда!
Спустя пару минут в одной из относительно тихих комнат вдали от гостиной мы трое сидели на том, что вполне можно было назвать канапе. От Джейн любопытно пахло – пивом, духами, скошенной травой и тем ароматом, который исходит от разгоряченного физическим усилием чистого тела. Артур представил меня как своего нового друга, а я внимательно наблюдал за лицом Джейн – не появится ли на нем хитровато-понимающее выражение? – но ничего подобного не увидел. Тогда я засомневался, правильно ли истолковал интерес Артура к своей персоне, и стал себя упрекать за то, что неверно воспринял проявления простого дружелюбия. После того как мы с Джейн рассказали друг другу, какое поприще выбрали (она, кстати, занималась историей искусств), и пришли к выводу, что ни один из нас не сможет объяснить, почему сделал именно такой выбор, но оба ему рады, разговор коснулся планов на лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– В общем-то мы рады, что ты поехал с нами, – сообщил Мохаммед, пожимая мне руку с довольно безразличным видом. После этих слов он исчез в объятом пульсацией тяжелых ритмов холле.
– Ну спасибо, – ответил я.
– Как мило, что твоя подружка оказалась такой понимающей особой, – заметил Артур, пряча улыбку.
Я изобразил звонок с извинениями Клер, объясняя гудку в трубке, что появились кое-какие дела и я не смогу прийти на ужин. О, конечно, мне очень жаль, что по моей вине не состоится встреча, к которой она столько готовилась. Последние слова вполне могли быть чистой правдой.
– Ха-ха. Да. Откуда Мохаммед родом?
– Из Ливана, – сказал Артур.
К нам подошла миловидная женщина в саронге. На ее лице читалась радость, а руки были раскинуты для сердечных объятий.
– Момо! Артур! – воскликнула она. На веках ее больших карих глаз мерцали золотые блестки поверх теней трех смешанных оттенков. В волосы она вплела разные цветные вещицы: лаковые палочки, перья, кусочки ткани.
Я переминался у открытой двери и, сохраняя на лице терпеливую, широкую улыбку, наблюдал за обменом объятиями. Момо вскрикнул, ругнулся по-французски и припустил в глубь дома. Его лицо неожиданно приобрело жесткое выражение хищника, напавшего на след жертвы, за которой он охотился уже многие годы. Встречавшая нас женщина – я посчитал ее той самой Рири – имела роскошные плечи; не стесненные одеждой, они плавно перетекали в колышущийся бюст, обернутый цветастой тканью. Как и большинство иранских женщин, она обладала особенной, орлиной красотой, хищной, крючковатой и сумрачной, выделяющей глаза. Расцеловав обоих молодых людей, она протянула мне красивую руку жестом хозяйки дома.
– Рири, это мой друг Арт, – представил Артур.
– Очень приятно! – сказал я.
– Боже, ему приятно! – произнесла Рири. – Какой вежливый! Артур, твои друзья такие вежливые! Входите! Все уже собрались! Все уже пьяны, но по-прежнему вежливы! Вы почувствуете себя как дома! Проходите в гостиную!
Она развернулась и пошла в гостиную, большую комнату, убранную красными портьерами, которая заслуживала своего названия. Там было множество ваз и пьющих людей, а еще в гостиной стоял великолепный рояль.
– Неужели это так очевидно? – прошептал я Артуру на ухо, стараясь, однако, держать дистанцию.
– Ты о своей вежливости? – Он рассмеялся. – Да, это постыдно очевидный факт. Ты корчишь из себя прекрасно воспитанного идиота.
– Ну, тогда пора становиться грубияном, – провозгласил я. – Здесь есть бар?
– Подожди, – остановил он, схватив меня за локоть. – Я хочу тебя кое с кем познакомить.
– С кем?
Он провел меня сквозь лабиринт из людей, в большинстве своем иностранцев, с бокалами в руках, куривших сигареты разнообразных марок. Кто-то прервал громкую беседу и обернулся, чтобы поприветствовать Артура, который обратился ко всем сразу с элегантным, кратким и довольно сдержанным «привет!». Казалось, его все любили или, по крайней мере, уважали. Когда он проходил мимо, многие пытались вовлечь его в беседу.
– Куда ты меня ведешь? – спросил я, стараясь не выглядеть глупо.
– Знакомиться с Джейн.
– О, замечательно. И кто она такая?
– Подруга Кливленда. По-моему, она здесь. Одну минуту. Постой здесь, хорошо? Извини, я сейчас вернусь. Прости, но я вижу кое-кого, – бросил Артур, отпустил мою руку и исчез.
Я стоял и осматривался, с любопытством разглядывая красивых молодых людей со всех концов света. Артур оставил меня в углу гостиной, рядом с предметом обстановки, напоминавшим башню. Я немедленно привалился к нему и приложил горячую щеку, чтобы немного ее остудить. В гостиной собралось немало людей, чья кожа отливала всеми оттенками коричневого: иранцы, арабы, перуанцы, кувейтцы, гватемальцы, индийцы, жители Северной Африки, курды и многие другие. Белые женщины на их фоне казались украшением из бледных кружев. Я видел молодых людей в причудливых головных уборах и рубашках от Лакоста или плохо сидящих костюмах из габардина. Они смеялись и пожирали глазами женщин. Артур учился в университете на том факультете, куда состоятельные и невероятно удачливые люди со всего мира отправляли учиться своих детей. Их наставляли тому, как ворочать несметными капиталами международных фондов и решать проблемы родной страны. Когда я спросил Артура, чем тот собирается заниматься в будущем, он ответил: «Дипломатией».
– Я хожу на эти вечеринки для практики, – признался он. – Тут есть свои фракции, союзы, тайны, долги, игрища. Разумеется, я имею в виду сексуальные игрища. И все они ощущают себя иранцами, бразильцами – кем там еще? Только я не считаю себя американцем. Я – атом. Я перемещаюсь повсюду, как наемник. Нет, не наемник, а агент, преследующий собственные интересы, свободный атом. Кажется, это что-то из химии, да?
Я всегда нахожусь на наружной орбите, вне всего, что происходит с молекулами.
– По-моему, ты что-то напутал, – усомнился я. – Я уже не помню, что такое свободный атом, но, похоже, ты все это придумал.
Гостиная была шумной, прокуренной, многолюдной и пышной. После падения шаха отец Рири вывез самолетами из страны приличное количество ковров и скульптур, и эта мрачноватая роскошь придавала званым вечерам его дочери темный, утонченный и какой-то разнузданный оттенок. Я заглянул за стеклянные дверцы шкафа, к которому прислонился. На полках были разложены кинжалы и яйца всевозможных видов. Яйца – размером с те, что кладут эму, – сплошь покрывали роспись и драгоценные камни. Крохотные навесные дверцы, врезанные в скорлупу, открывали взгляду миниатюрные сцены изысканной персидской любви, которая требовала поистине акробатической ловкости. Резчик акцентировал конечности и гениталии причудливо сплетенных фигурок, особенно не прорабатывая лица; в их выражениях читалось что-то коровье, характерное для азиатского эротического искусства и составляющее странный контраст со страстной агонией слитых тел. У кинжалов были видны только рукоятки, лезвия же прятались в фантастически красивых ножнах из синего бархата и разноцветной кожи. То тут, то там на полках стеклянной витрины попадалась серебряная утварь удивительной работы.
– И как тебе это? – послышался голос Артура. Несмотря на легкость тона, он казался разозленным или, по меньшей мере, озабоченным.
– По-моему, отец Рири наживается на торговле женщинами. Вот это вечеринка! – Я попытался придать своему голосу ту дикторскую интонацию, которую недавно подметил у Артура. Затем позволил себе неосторожный вопрос: – Ну как, нашел «кое-кого»?
Он уклонился от ответа в прямом смысле. Спрятал глаза и покраснел, как девица, как Фанни Прайс из «Мэнсфилд-парка». Мне сразу же понравился он, его отстраненная любезность с окружающими, необычная скромность и экзотические вечеринки, на которые он ходил. Желание подружиться с ним охватило меня внезапно и безусловно, и, пока я размышлял, решая, стоит ли все же снова пожимать его руку, мне вспомнились те внезапность и безусловность, с какими в детстве у меня всегда завязывалась дружба с мальчиками. Правда, это было до наступления мучительного периода полового созревания, когда я боялся дружить с мальчиками и, казалось, был не способен дружить с девочками.
– Нет, – наконец сказал он. – «Кое-кого» нашли и заняли до меня. – Он отвернулся и стал смотреть на яркую шумную толпу.
– Извини, – сказал я.
– Брось. Пошли отыщем очаровательную Джейн.
3. Некоторые люди умеют развлекаться
Для того чтобы найти Джейн Беллвезер, которая за время наших поисков обзавелась фамилией и некоторыми расплывчатыми чертами, мы вышли из танцующего караван-сарая и двигались через анфиладу относительно тихих и темных комнат, пока не добрались до кухни, которая была белой. Там горели все лампы, и, как это часто бывает с кухнями во время больших вечеринок, на свет слетелось немало нездорового вида личностей, обладавших серьезным аппетитом к еде и напиткам. Все эти люди разом посмотрели на нас, и мне тут же показалось, что до нашего появления там давно не звучало ни слова.
– О! Привет, Такеши! – сказал Артур одному из двоих бледных японцев, стоявших возле холодильника.
– Артур Леконт! – заорал тот в ответ. Он был уже более чем навеселе. – Это мой друг Итидзо. Он учится в Университете Карнеги-Меллона.
– Привет, Итидзо. Приятно познакомиться.
– Мой друг, – продолжал Такеши еще более громким голосом, – такой заводной! Он говорит, что, если бы я был девушкой, он бы меня трахнул.
Я засмеялся, но Артур на долю секунды замер, всем своим видом выражая искреннее, прекрасное сочувствие, потом кивнул с утонченной, нарочитой вежливостью, с которой общался с окружающими. В том, что касалось манер, он был настоящим гением: они давались ему абсолютно без усилий. Это качество было уникально еще тем, что совершенно не встречалось у людей его возраста. Мне казалось, что Артур с его старомодной, изысканной учтивостью выйдет победителем из любой ситуации, в которой соблаговолит оказаться. В мире, который откровенная прямота сделала скудным и жалким, его рафинированная снисходительность, аристократическое высокомерие и уклончивость были смертельно опасными дарами. Я захотел встать под его знамена, чтобы сделаться хоть немного на него похожим.
– Кто-нибудь из вас знает Джейн Беллвезер? – спросил Артур.
Ни один из этих неотесанных, мрачных, переевших и перепивших типов не ответил утвердительно. Никто на нас не смотрел, и я, склонный к гиперболе в тот гиперболический вечер, вообразил, что никто из них словно бы не может вынести присутствия Артура или меня в его чудесной компании. Мы – в поисках предположительно великолепной Джейн Беллвезер – ослепляли их своим цветущим здоровьем и силой духа.
– Посмотрите в патио, – предложил наконец какой-то араб, набивший рот белым мясом креветок. – Там тьма народу спортом занимается.
Мы вышли на желтоватый свет заднего двора, старый добрый желтый свет фонаря-репеллента, распугивающего насекомых, что озаряет задние дворы, притягивая мохнатых мотыльков, уже которое лето подряд. Нам сказали неправду: хотя народу на темном газоне фланировало немало, спортом там занимался только один человек. Все остальные, в легких свитерах, прогуливались с бокалами, потягивая выпивку. На газоне играла в гольф молодая женщина, а все остальные наблюдали за ней.
– Это Джейн, – сказал Артур.
Стоя в одиночестве посреди огромного двора, на который уже опустились сумерки, она мастерскими ударами посылала невидимые мячи в разные концы поля. Пока мы спускались, стуча каблуками, по деревянным ступеням на мягко шелестящую траву, я наблюдал за ее движениями. Передо мной был воплощенный идеал моего отца: легкий философский наклон головы, сильный ровный замах, четкое, торжественное завершение удара, которое длилось – аристократический штрих – на долю секунды дольше необходимого. Она была высокой, стройной, в сумеречном свете ее белые блуза и юбка для игры в гольф выглядели серыми. У девушки было отстраненное от сосредоточенности выражение лица. Удар – и она улыбнулась, встряхнув светлыми волосами. Мы зааплодировали. Она поискала в кармане новый мячик и положила его к метке.
– Ей просто льстят, – сказала какая-то девушка, будто мы нуждались в объяснениях.
– Она прекрасна, – услышал я собственные слова. Кто-то из зрителей обернулся в мою сторону. – Я про то, что у нее прекрасный удар, просто совершенный. Смотрите!
Она снова ударила по мячу, и спустя мгновение послышался далекий звук удара мяча о металл.
– Джейн! – окрикнул Артур.
Она обернулась и опустила поблескивающую клюшку. Желтый свет выхватил ее лицо и безупречную короткую юбку. Девушка приложила руку козырьком ко лбу, пытаясь угадать окликнувшего среди нечетких силуэтов гостей.
– Артур, привет! – Она улыбнулась и пошла к нему по траве.
– Чья, говоришь, она подруга?
Мне ответили сразу несколько человек:
– Кливленда!
Спустя пару минут в одной из относительно тихих комнат вдали от гостиной мы трое сидели на том, что вполне можно было назвать канапе. От Джейн любопытно пахло – пивом, духами, скошенной травой и тем ароматом, который исходит от разгоряченного физическим усилием чистого тела. Артур представил меня как своего нового друга, а я внимательно наблюдал за лицом Джейн – не появится ли на нем хитровато-понимающее выражение? – но ничего подобного не увидел. Тогда я засомневался, правильно ли истолковал интерес Артура к своей персоне, и стал себя упрекать за то, что неверно воспринял проявления простого дружелюбия. После того как мы с Джейн рассказали друг другу, какое поприще выбрали (она, кстати, занималась историей искусств), и пришли к выводу, что ни один из нас не сможет объяснить, почему сделал именно такой выбор, но оба ему рады, разговор коснулся планов на лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34