Невероятно!
«Он просто забыл, - подумал Моа. - Рассуждая о нашей глупости, забыл то, что я сказал и что он слышал. Завтра он вспомнит, и тогда я погиб».
Но он тут же сообразил, что Геза не спросил его имени и вряд ли в такой темноте мог хорошо рассмотреть и запомнить лицо, которого раньше никогда не видел.
- Будь я проклят, - тихо сказал Моа, - если позволю себе еще раз распустить язык. Гуно был прав.
И, опасаясь, что жрец вернется, Моа схватил свой кувшин и бросился к дому.
Кувшин Гуно остался на улице.
Никто больше не рискнул выйти. Только рабы в садах знати, дрожа от страха, по-прежнему черпали и носили воду. Они знали - ничто, даже землетрясение, не послужит им оправданием, если они прекратят работу. Страх перед гневом господина был сильнее суеверного ужаса.
Звезда горела всю ночь ровным, немигающим светом.
Но если бы кто-нибудь заглянул за ограду дома, принадлежавшего Моа, то мог бы увидеть, как сам Моа и его жена продолжают поливать грядки. Хитрый солдат давно уже пользовался водой из канала, идущего мимо его сада. Зарытая в земле бамбуковая труба вела к подвалу его дома. Моа носил воду на глазах соседей только для вида, чтобы никто не мог даже заподозрить его в нарушении закона.
Риск казался ему небольшим. Моа верил в покровительство могущественного человека, которому служил верой и правдой.
ВЕРХОВНЫЙ ЖРЕЦ
Комната была похожа на фонарь.
На каждой из ее семи стен было окно. А над полом, сплошь покрытом звериными шкурами, находилось восьмое, во всю величину потолка.
Через восемь окон виднелись звезды.
Посередине комнаты слабо поблескивала поверхность пятигранного стола. На нем ничего не стояло, и в кажущейся глубине полировки отражались мерцающие точки звезд.
Над столом, неизвестно как и на чем подвешенный, испускал узкий пучок слабого света черный шар. Матовая его окраска казалась сплошной, и трудно было определить, откуда, из какой точки, выходил из него луч света.
Комната тонула во мраке. Освещен был только небольшой участок стола и стоявший возле него не то табурет, не то низкий стул без спинки. Сиденье, сильно выгнутое, было покрыто белой шкурой.
Стол занимал три четверти комнаты. Квадратные окна почти соприкасались одно с другим. Видимо, это помещение находилось высоко над городом, так как, кроме звезд, ничего не было видно, даже верхушек деревьев.
Впечатление окружающей пустоты усиливалось отсутствием или полной прозрачностью оконных стекол. Но внутрь комнаты не проникало дуновение наружного воздуха.
У стола стоял человек высокого роста, одетый во все черное. Слабый свет от шара падал на его руки с костлявыми пальцами, а иногда выхватывал из темноты гладко обритую голову. Тогда становились видны глубокие морщины, покрывавшие лоб и впалые щеки.
Человек был очень стар.
Он пристально всматривался в поверхность стола, а его правая рука непрерывно двигалась, точно нажимая на что-то.
Черный шар висел неподвижно, но исходивший от него луч света время от времени слегка перемещался. Когда он осветил край стола, стало видно, что там расположены две пластинки. Старческая рука часто и нетерпеливо нажимала на одну из них.
Требуемого результата, очевидно, не получалось. С уст старика сорвалось короткое слово, похожее на проклятие.
Он наклонился.
Причина неисправности выяснилась сразу. Между пластинкой и нижней рамой стола лежал скомканный кусок материи. Видимо, кто-то, вытирая пыль, забыл эту тряпку в неположенном месте. Кнопка не могла полностью опуститься, и острый стерженек на ее конце не доставал до другой, узкой металлической пластинки.
Старик протянул было руку убрать помеху, но не притронулся к тряпке. Он выпрямился и повернул голову к одной из стен.
Луч света освещал теперь лицо старика.
Черты его напоминали хищную птицу. Плоский лоб упирался в прямую линию узких бровей. Небольшие темные глаза, широко расставленные, блестели совсем молодо. Над маленьким ртом с плотно сжатыми губами и острым подбородком, как клюв изгибался тонкий горбатый нос. Покрытая морщинами кожа отливала цветом бронзы с примесью сурика.
Черный шар вдруг вспыхнул. Теперь он стал матово-белым и засверкал, как маленькое солнце. Комната ярко осветилась. Кроме стола, табуретки и шкур на полу, в ней ничего не было. Шар как будто висел в воздухе. На чем он держался, даже теперь, при свете, не было видно.
На груди старика, на тонкой цепочке, висела маленькая золотая трубочка. Он взял её и поднес к губам.
Пронзительный звук раздался в комнате. Он не дрожал, не колебался, не вибрировал. Точно протянулась вдруг невидимая струна и звучала, казалось бы, невыносимо для человеческого слуха.
Прошло минут десять. Старик стоял неподвижно, как изваяние, только левая нога ритмически подрагивала от нетерпения или возрастающего гнева.
В углу комнаты беззвучно откинулась крышка люка. Из него поспешно поднялся юноша.
Он был высок, строен и мускулист. Черные волосы, стянутые золотым обручем, проходившим посередине лба, спускались на плечи. Одежда состояла из одной только белой набедренной повязки. Правильные черты и большие выразительные глаза делали лицо юноши красивым и мужественным. Остановившись перед стариком, юноша замер красно-бронзовой статуей.
Несколько секунд старик смотрел на него глазами, налитыми кровью. Бешенство исказило его черты. Кивком головы он указал на кнопки.
Юноша наклонился и сразу увидел злополучную тряпку, видимо им самим забытую здесь. Внешне спокойно он убрал ее. Только едва заметная дрожь выдала охватившее его волнение.
Старик повелительно протянул руку. Он стоял все так же неподвижно и не произнес ни одного слова.
Юноша не колебался и не просил о прощении. Очевидно, он знал, что это бесполезно. С тем же спокойствием он снова наклонился и достал из-под стола длинную тонкую плеть.
Старик вырвал ее и замахнулся.
Юноша не сделал ни малейшей попытки защититься от удара, даже не закрыл лицо. Он смотрел поверх головы старика.
Плеть свистнула. На обнаженном плече вздулась сине-багровая полоса.
Юноша не пошевельнулся. Его лицо оставалось таким же спокойным, точно удар был нанесен не ему.
Плеть взвилась вторично.
Но на этот раз удара не последовало. Костлявая рука была кем-то перехвачена в воздухе.
Старик яростно обернулся, дернулся, пытаясь освободиться, но сильные пальцы сжали его кисть, и плеть выдала из сразу ослабевшей руки.
- Пусти! - сказал он тихо.
Стальная хватка разжалась.
Перед стариком стоял молодой человек не старше тридцати лет. Ростом он был немного ниже старика и так же, как тот, одет во все черное.
Несмотря на разницу в возрасте, между ним и стариком было поразительное сходство. Обритый череп, лоб, брови и тонкий с горбинкой нос были одни и те же. Но у молодого человека все черты были смягчены, не столь резки. У старика глаза были черные и почти круглые, у молодого - карие и удлиненные.
- Ах, Ден! - сказал молодой человек. - Ведь ты обещал мне.
У него был приятный голос низкого тембра.
Старик повернулся к юноше, который стоял на том же месте и в той же позе, устремив взгляд куда-то в пространство. Казалось, он даже не заметил появления третьего действующего лица этой сцены и сыгранной им роли.
- Убирайся! - сказал старик.
Юноша спокойно направился к люку.
Когда крышка опустилась за ним, старик обернулся.
- Откуда ты взялся? - спросил он угрюмо.
- Я только что вернулся.
- И поспешил на помощь братцу?
- Я не знал, что тут происходит. Я оказался здесь случайно.
- Где ты был?
- Прогуливался перед сном.
- И думал о ней?
- Да, о ней.
Старик рассмеялся.
- Твой милый Рени обозлил меня, - сказал он. - Из-за него сорвалось сегодняшнее наблюдение. Но я научу его аккуратности!
- Оставь его в покое, Ден! Рени мой молочный брат, и я люблю его.
- Молочный брат… люблю. - Ден фыркнул. - Он раб, был, есть и будет рабом. Не больше.
- Все равно. Он мой брат, и я не позволю тебе истязать его; к твоим услугам много других.
Ден промолчал. Немного спустя он спросил с кривой улыбкой:
- А меня ты кем считаешь, Геза?
- Тем, кто ты и есть. Ты мой родной брат, Рени - молочный. Но я отношусь к вам обоим одинаково.
- Да, я это знаю.
Ден произнес эти слова внешне равнодушно. Казалось, он решил прекратить разговор, который был ему неприятен. Сочувственно-ироническим тоном он прибавил:
- Тебе следовало бы помнить, что стоит мне рассказать о сегодняшней сцене и нашем разговоре - и твой любимый Рени будет обезглавлен. Ты не сможешь его спасти.
Говоря, он не смотрел на брата, с деланным интересом рассматривая кнопки.
- Я знаю это, - ответил Геза. - Но ты никогда этого не сделаешь. Я же сказал, что отношусь к вам обоим одинаково.
Ден вздрогнул от этой скрытой угрозы. Он знал - Геза никогда не бросает слов на ветер.
Власть верховного жреца была почти безгранична, но первый жрец храма Моора имел неоспоримое преимущество: в его руках находился тайный аппарат возмездия жреческой касты. Ден хорошо знал, что это означает, и, хотя Геза был его братом, и притом младшим, приходилось опасаться его гнева.
- Успокойся! - сказал он. - Я сам не хочу терять Рени. Он раб полезный.
Геза поморщился от этих слов.
- Нелепые законы в нашей стране, - сказал он со вздохом.
- Ты очень уверен в моей братской любви, - захихикал Ден, - раз не боишься говорить такие вещи. Если бы тебя услышал Роз…
- Можешь передать ему, - равнодушно сказал Геза.
Ден пытливо посмотрел на брата.
- Что с тобой происходит, Геза? - спросил он ласково. - В последнее время ты словно потерял интерес к жизни.
- Она просто утратила для меня цену.
- Неужели из-за Ланы?
- Не только. Лана не будет моей женой, я знаю…
- Ничего ты не знаешь, - сердито перебил Ден. - Стоит мне сказать слово ее отцу…
- Ты знаешь, что я этого не хочу. Я люблю Лану, но она войдет в мой дом только добровольно.
Несколько минут братья молчали.
- Ты сказал «не только». Значит, есть и другая причина. В чем она? - спросил Ден.
- В тебе. Вернее, не в тебе, а в том, что ты делаешь. Вот в этом столе.
- Ты боишься?
- А ты?
Ден невольно оглянулся.
Под сильным белым светом, исходившим от шара, гладкая поверхность стола потеряла свою «глубину», столь заметную в полумраке, и казалась теперь, несмотря на блеск, матовой.
- А ты? - повторил Геза.
Ответа он не дождался. Ден продолжал смотреть на стол, и в его округлившихся глазах рос и ширился нестерпимый ужас. Казалось, еще мгновение - и верховный жрец закричит.
- Ты сказал, что я боюсь, - заговорил Геза. - Да, Ден, боюсь. И с каждым днем, с каждым часом этот страх усиливается во мне. Я ничего на свете не боялся, никогда Я смеялся, когда вокруг меня свистели камни из пращей, сверкали мечи и копья. Сражаясь, я пел, и не было страха в моем сердце. А теперь я познал страх. Я боюсь так же, как боишься ты сам, как боятся жители города, вся страна. Я только что был на улице. Весь город носил воду. Но вспыхнул шар, и улицы сразу опустели. Люди боятся даже смотреть на свет в нашем доме. Ты, я, все живущие здесь стали отверженными. Никто не рискует подойти к нам, заговорить с нами.
- Не все так глупы, - пробормотал Ден.
- Да, есть люди, которые встречаются с нами, не избегают нас. Но кто они? Жрецы, подчиненные нам. Те, кто нуждается в нас. Роз и Бора боятся потерять свою власть и никогда не решатся поссориться с жрецами. Но тот же Бора никогда не отдаст мне свою дочь.
В голосе Гезы прозвучала глубокая грусть, почти отчаяние.
Ден обернулся.
- Ты глупец! - сказал он. - Стоит тебе захотеть - и Лана твоя.
Геза ничего не ответил.
- Нас боятся, - продолжал Ден. - Жрецов всегда боялись, потому что боятся божества, которому мы служим, волю которого передаем людям. Меня и тебя боятся еще больше. И это хорошо. Никогда еще власть жрецов не была столь могущественна…
- Подожди, Ден, - перебил Гоза, - дай мне договорить. Слишком долго я носил в себе мои мысли. Настало время их высказать. Каста жрецов всегда была сильна, нас всегда боялись, ты прав. Но почему? Потому, что жрецы знали то, чего не знают другие. Тщательно охраняемые тайны знания - основа нашей силы. Но разве ты или я знаем больше, чем наши предшественники, чем наш отец? Нет, мы знаем столько же, может быть чуть больше, чем предыдущие. Почему же мы пользуемся большей властью, чем наш отец? Почему нас боятся неизмеримо сильнее? Только потому, что именно при нас появились они. - Геза показал пальцем куда-то вниз. - Потому, что мы ближе всех соприкоснулись с ними. Их боялись, и на нас перенесся этот страх, когда они ушли. А разве не лучше, если бы мы были такими же, как прежде? Обычными жрецами, уважаемыми, вызывающими только почтительный страх, не перед нами, а перед божеством, которому мы служим? Разве наша власть была недостаточна прежде? Но мы не были бы отверженными…
- И Лана была бы твоей, - насмешливо добавил Ден.
- Чего ты хочешь добиться? - продолжал Геза, не обращая внимания на реплику брата. - Постичь их тайны? Никогда ты не постигнешь их. Это тайны, недоступные человеческому уму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37