Он никому не дает указаний, как надо делать свое дело. Просто он решил обойти все привычные пути связи, чтобы его послание дошло до президента и никто из правительства или Пентагона не смог бы увидеть его раньше главы государства. Конечно, в Пентагоне известно, что ведется следствие, но Хокинс отнюдь не хотел тыкать пальцем в разные стороны. Если вы намереваетесь посадить кошку среди голубей или выпустить орла в голубятне, вы не посылаете почтовую открытку заранее, предупреждая о том, что собираетесь сделать.
— Да, я это принимаю, — произнес Холлисон. — Но все равно мне это не нравится.
— Нравится нам или не нравится, — заметил президент, — но принимать приходится. И мне тоже. — Он с мрачным видом посмотрел на бумагу, лежащую на столе. — Похоже, этот Адамантиос Андропулос, являющийся в настоящее время гостем Хокинса, — мне кажется, адмирал считает своим гостем всякого, кто оказывается у него на борту, вплоть до уголовников, закованных в кандалы, — имеет счет в одном из вашингтонских банков — название и адрес прилагаются. На счету примерно восемнадцать миллионов долларов. Адмирал хотел бы знать, снимались ли со счета деньги. Если да, то когда и какие суммы. Вам нетрудно узнать это, Ричард. Вопрос только в том, сколько времени вам понадобится.
— Все зависит от того, сколько в данном деле фальшивых имен, дутых компаний и прочей неразберихи. Он ведь может иметь счет даже во Внутренней Монголии. Маловероятно, конечно, но вы меня поймите. Сколько займет? Час, может, три. Прошу прощения, господин президент. Прошу прощения, господа, — сказал Холлисон и вышел из кабинета.
— Армии и морским пехотинцам будет приятно узнать, что Хокинс не удостоил их своим вниманием, — продолжал президент. — Только военно-воздушные и военно-морские силы. То, что он упоминает ВВС, при сложившихся обстоятельствах я еще могу понять. Но было бы интересно знать, почему он и военно-морские силы считает заслуживающими внимания. На сей счет он ничего не пишет. — Президент вздохнул. — Может, он не доверяет даже мне? Или же он знает что-то, что нам неизвестно?
— Я очень сомневаюсь, что он расскажет нам обо всем, даже когда представится такая возможность, — спокойно заметил сэр Джон.
* * *
Человек, о котором шла речь в Белом доме, в это же самое время на другом конце земли думал примерно о том же самом.
— Время — крылатая колесница, Джон. Жаль, не помню цитату до конца. — Откинувшись на спинку удобного кресла, с бокалом холодного лимонного сока в руке, Хокинс производил впечатление человека, находившегося в согласии со всем миром.
— Думаю, сэр, вы можете быть спокойны: пациент, как и ожидалось, ведет себя пока тихо. Наш плотник на борту «Ангелины» делает по размерам, которые нам дал Пентагон, специальную люльку для бомбы. К этой люльке будут приделаны две петли, чтобы с ней ничего не произошло даже при ухудшении погоды, чего, как вы сами чувствуете, пока не предвидится.
— Вот уж точно, — согласился адмирал, бросив взгляд на море через окно своей каюты. — Погода совсем не та, что нужно, Джон. Раз перед нами стоит апокалиптическая и судьбоносная задача, надо, чтобы дули ураганные и шквалистые ветры, лил проливной дождь, гремел гром, сверкали молнии, бушевали торнадо. В общем, чтобы были соответствующие погодные условия. А что мы имеем? Ослепительное июльское солнце, безоблачное синее небо и темное спокойное море, даже ряби нет. Тоска зеленая. Паршиво и то, что «Ангелина», если будет по-прежнему дуть тот же легкий ветерок, и половины пути до горизонта за неделю не покроет.
— Не стоит беспокоиться на этот счет, сэр. Погодные условия на Кикладах с начала июля и до середины сентября на удивление предсказуемы. Уже одиннадцать сорок пять. С минуты на минуту с северо-запада начнет дуть «мельтеми», сезонный ветер. Сила его достигает пяти-шести, а иногда и семи баллов. К вечеру он, как правило, замирает, но бывали случаи, когда он дул всю ночь. Такой ветер идеально подходит для «Ангелины». Люгеры, по верному замечанию Денхольма, совершенно бесполезны, когда им надо двигаться против ветра. Иное дело, когда ветер бьет прямо в корму, как в данном случае. «Ангелину» понесет в пролив Касос, к восточной оконечности Крита.
— Звучит, конечно, прекрасно. Но даже если Монтгомери сможет поднять бомбардировщик или умудрится проделать дыру в фюзеляже, не взорвав при этом всех нас, даже если ему удастся извлечь бомбу и спокойно переложить ее в люльку на «Ангелину», что произойдет, когда он достигнет пролива Касос? Не взорвется ли она?
— Все зависит от Уотерспуна и его команды. Мы рискуем меньше всего. Я разговаривал с доктором Уикрэмом. Он абсолютно убежден во внутренней стабильности водородных бомб — в конце концов, он сам их и создает. Он говорит, что если атомная бомба разорвется вблизи водородной, то взорвется и она. Другое дело — более отдаленный взрыв, произведенный на расстоянии в несколько миль. Эти бомбы уже дважды подверглись испытанию: первый раз — когда произошел взрыв в носовой части самолета, и затем — когда самолет на огромной скорости рухнул в море. Кроме того, есть надежда на то, что расстояние в значительной степени смягчит последствия возможного взрыва.
— К сожалению, для тех, кто на борту «Ангелины», это не будет иметь никакого значения. Что движет этим человеком, Джон? Он, несомненно, храбрец, но все ли с ним в порядке?
— Вы хотите сказать, что он сошел с ума? Тогда мы все сумасшедшие. Он в таком же здравом уме, как вы и я. По духу он — романтик, прирожденный авантюрист. Пару столетий назад он наверняка пропадал бы на другом конце света, пытаясь сколотить какую-нибудь странную империю.
— Ужасает сама мысль, что такому человеку придется умереть за нас.
— За всех нас умирать ему не придется. Я тоже собираюсь отправиться на «Ангелине». И Ван Гельдер.
Хокинс поставил бокал на стол и уставился на Тальбота.
— Да вы понимаете, о чем говорите? Вы потеряли чувство реальности! Или, может, вы сошли с ума? И вы, и Ван Гельдер. Совсем уже чокнулись?
— Ван Гельдер настаивает на том, чтобы ему разрешили отправиться в путь на «Ангелине», я присоединяюсь к его просьбе. Вот и все.
— Я категорически запрещаю это.
— При всем моем глубочайшем к вам уважении, адмирал, должен заметить, что вы ничего не можете мне запретить. Неужели вы действительно думаете, что я позволю ему отправиться туда одному и погибнуть? Хочу напомнить, что я командир данного корабля и что в море никто, даже адмирал, не имеет права отдавать мне приказы, наносящие вред моему кораблю.
— Это нарушение субординации! — Хокинс взмахнул рукой, в которой держал бокал с соком, и добавил: — Есть ли что-нибудь посильнее?
— Разумеется. — Тальбот подошел к каютному бару и приготовил напиток, а адмирал в это время смотрел в пространство, словно изучал какую-то невидимую точку. — Большой скотч с водой. Безо льда.
— Благодарю вас.
Что-то бормоча себе под нос, Хокинс одним залпом осушил чуть ли не полбокала.
— Впрочем, — заметил Тальбот, — на рее меня никто не повесит. Да и рей этот мой. Вы не видели Ангелину — я имею в виду не люгер, а жену профессора Уотерспуна. Еще увидите. Я пригласил их к нам на ланч. Молодая, довольно красивая, с прекрасным чувством юмора и зациклившаяся на своем муже. А что ей остается? Невольно зациклишься. Может, ей и не хочется этого делать, но она вынуждена отправиться в путь вместе с ним, а заодно и с бомбой, которая будет спокойно себе почивать на люгере.
— Уверен, мне доставит удовольствие знакомство с ней. — Хокинс еще раз приложился к бокалу. — Как мы поступим в сложившейся ситуации?
— После того как на люгер будет водружена бомба, госпожа Уотерспун дальше не поедет. И профессор тоже, а возможно, и два члена его команды. Все они останутся на борту «Ариадны». Уотерспуна, конечно, придется принудить силой. Мы с Ван Гельдером отправимся на «Ангелине» на юг, через пролив Касос. Двух медалей будет вполне достаточно.
Хокинс какое-то время молчал, а затем спросил:
— Куда вы собираетесь прицепить медали, когда будете кружить над землей в парообразном состоянии?
— Я сразу двух проблем не решаю. Главное, чтобы с нами не было девушек.
— Господи, конечно. Я бы никогда себе этого не простил. Даже подумать страшно. Интересно...
— На «Ангелине» нет места для трех героев. И потом, кому-то надо довести «Ариадну» до дома. Надеюсь, вы не разучились командовать кораблем. Ну ладно, с "Ангелиной, все ясно. Теперь, что будем делать с «Килчарраном»? Я только что разговаривал с капитаном Монтгомери. У него уже все готово к подъему. Он считает, что благодаря понтонам бомбардировщик имеет нулевую плавучесть. Еще минут двадцать, от силы тридцать — и он начнет его подъем. Вы не должны пропустить такой момент, сэр.
— Конечно, конечно. Может, это последнее, что мне доведется увидеть на белом свете.
— Очень надеюсь, что до такого не дойдет, сэр. Кроме люгера и подъема бомбардировщика перед нами еще три задачи. Во-первых, выяснить, как отреагировал президент на наше послание, которое мы передали через наше посольство в Вашингтоне. Даже наиболее готовые к сотрудничеству банки, хотя им претит сама мысль о каком-либо сотрудничестве, с очень большой неохотой дают сведения о своих важных клиентах, потому что таким клиентам подобные вещи не нравятся. Что же касается генералов ВВС и адмиралов, то они представляют интерес не в финансовом плане, а с точки зрения престижа и власти и наверняка будут оказывать сильное давление. Хочу надеяться, что наше послание не затронуло там слишком много лиц. Надеюсь также, что скоро греческая контрразведка ответит на наш запрос и даст знать, где, когда и какими делами в последние годы занимался Андропулос, а возможно, сопроводит ответ полным списком мест. И наконец, последнее: нам следует ожидать доставки из Америки критронного детонатора.
— Который может прибыть бог знает когда. У американцев, кажется, есть сверхзвуковые самолеты?
— Да, есть, но только истребители, ближайшее место дозаправки которых находится на Азорских островах. Не думаю, что есть истребители, которые могут летать со скоростью почти три тысячи километров в час, чтобы быстро покрыть расстояние до этого места. Им топлива не хватит. Ну а нам нет необходимости добиваться получения детонатора до того, как мы сможем отплыть отсюда с бомбой. Если, конечно, нам удастся это сделать. Мы всегда можем уронить бомбу, сбросить сигнальные буи и предупредить, что район опасен для судоходства, дождаться прибытия критрона, добраться до нужного места и взорвать там бомбу.
— Было бы гораздо лучше все проделать одним махом. — Хокинс чуть призадумался, а затем, улыбаясь, произнес: — Который сейчас час в Вашингтоне?
— Думаю, четыре утра.
— Прекрасно, просто прекрасно. Давайте-ка пошлем им небольшой запрос. Поинтересуйтесь, как обстоят дела с отправкой критронного детонатора и когда ожидать его доставки. Пусть пошевелятся.
Тальбот соединился по телефону с радиорубкой и продиктовал радиограмму.
— Что-то я давно не вижу вашего помощника, — сменил тему Хокинс — Насколько я понял, он пытался выведать секреты у племянницы Андропулоса?
— Винсент всегда быстро и добросовестно выполняет данные ему поручения. Видимо, в случае с Ирен Чариал приходится тратить больше времени.
— Еще несколько лет назад, будь я на его месте, я тоже задержался бы. Ага, вот и он сам. Легок на помине.
В дверях показался Ван Гельдер.
— А мы только что говорили о вас, молодой человек. Как я догадываюсь, разговор оказался трудным и занял гораздо больше времени, чем мы надеялись?
— Возможно, и так, сэр, но зато она мне рассказала все, что ей известно. — Он укоризненно посмотрел на Тальбота. — По вашему выражению лица, сэр, чувствую, что вы скептически относитесь к сказанному. Ошибаетесь, уверяю вас. Я верю ей. И прямо признался, что вы послали меня специально, чтобы выведать все возможное. После этого мы с ней прекрасно поладили.
— Короче говоря, добились нужного иным путем, — с улыбкой заметил Тальбот. — И что же ей известно?
— Ничего. Уверяю вас, вы придете к такому же мнению. Она совершенно не знает своего дядю, вернее, знает, но поверхностно. И не доверяет ему. Считает, что Александр — в высшей степени подозрительный человек, хотя не требуется особой проницательности, чтобы понять это. Девушка представления не имеет о том, какими делами занимается ее дядя. Никогда раньше не путешествовала с ним. Ее отец, которого она явно боготворит и уважает, считает, что Андропулос — подозрительный человек. Оба не разговаривают уже многие годы. Ирен уверена, что ее отцу хорошо известно, чем занимается дядя, но отец отказывается даже обсуждать данный вопрос.
— Судя по вашим словам, можно только сожалеть, что ее отца здесь нет, — заметил Хокинс. — У меня такое чувство, что мы могли бы узнать от него много интересного.
— Уверен, сэр. Одно только странно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Да, я это принимаю, — произнес Холлисон. — Но все равно мне это не нравится.
— Нравится нам или не нравится, — заметил президент, — но принимать приходится. И мне тоже. — Он с мрачным видом посмотрел на бумагу, лежащую на столе. — Похоже, этот Адамантиос Андропулос, являющийся в настоящее время гостем Хокинса, — мне кажется, адмирал считает своим гостем всякого, кто оказывается у него на борту, вплоть до уголовников, закованных в кандалы, — имеет счет в одном из вашингтонских банков — название и адрес прилагаются. На счету примерно восемнадцать миллионов долларов. Адмирал хотел бы знать, снимались ли со счета деньги. Если да, то когда и какие суммы. Вам нетрудно узнать это, Ричард. Вопрос только в том, сколько времени вам понадобится.
— Все зависит от того, сколько в данном деле фальшивых имен, дутых компаний и прочей неразберихи. Он ведь может иметь счет даже во Внутренней Монголии. Маловероятно, конечно, но вы меня поймите. Сколько займет? Час, может, три. Прошу прощения, господин президент. Прошу прощения, господа, — сказал Холлисон и вышел из кабинета.
— Армии и морским пехотинцам будет приятно узнать, что Хокинс не удостоил их своим вниманием, — продолжал президент. — Только военно-воздушные и военно-морские силы. То, что он упоминает ВВС, при сложившихся обстоятельствах я еще могу понять. Но было бы интересно знать, почему он и военно-морские силы считает заслуживающими внимания. На сей счет он ничего не пишет. — Президент вздохнул. — Может, он не доверяет даже мне? Или же он знает что-то, что нам неизвестно?
— Я очень сомневаюсь, что он расскажет нам обо всем, даже когда представится такая возможность, — спокойно заметил сэр Джон.
* * *
Человек, о котором шла речь в Белом доме, в это же самое время на другом конце земли думал примерно о том же самом.
— Время — крылатая колесница, Джон. Жаль, не помню цитату до конца. — Откинувшись на спинку удобного кресла, с бокалом холодного лимонного сока в руке, Хокинс производил впечатление человека, находившегося в согласии со всем миром.
— Думаю, сэр, вы можете быть спокойны: пациент, как и ожидалось, ведет себя пока тихо. Наш плотник на борту «Ангелины» делает по размерам, которые нам дал Пентагон, специальную люльку для бомбы. К этой люльке будут приделаны две петли, чтобы с ней ничего не произошло даже при ухудшении погоды, чего, как вы сами чувствуете, пока не предвидится.
— Вот уж точно, — согласился адмирал, бросив взгляд на море через окно своей каюты. — Погода совсем не та, что нужно, Джон. Раз перед нами стоит апокалиптическая и судьбоносная задача, надо, чтобы дули ураганные и шквалистые ветры, лил проливной дождь, гремел гром, сверкали молнии, бушевали торнадо. В общем, чтобы были соответствующие погодные условия. А что мы имеем? Ослепительное июльское солнце, безоблачное синее небо и темное спокойное море, даже ряби нет. Тоска зеленая. Паршиво и то, что «Ангелина», если будет по-прежнему дуть тот же легкий ветерок, и половины пути до горизонта за неделю не покроет.
— Не стоит беспокоиться на этот счет, сэр. Погодные условия на Кикладах с начала июля и до середины сентября на удивление предсказуемы. Уже одиннадцать сорок пять. С минуты на минуту с северо-запада начнет дуть «мельтеми», сезонный ветер. Сила его достигает пяти-шести, а иногда и семи баллов. К вечеру он, как правило, замирает, но бывали случаи, когда он дул всю ночь. Такой ветер идеально подходит для «Ангелины». Люгеры, по верному замечанию Денхольма, совершенно бесполезны, когда им надо двигаться против ветра. Иное дело, когда ветер бьет прямо в корму, как в данном случае. «Ангелину» понесет в пролив Касос, к восточной оконечности Крита.
— Звучит, конечно, прекрасно. Но даже если Монтгомери сможет поднять бомбардировщик или умудрится проделать дыру в фюзеляже, не взорвав при этом всех нас, даже если ему удастся извлечь бомбу и спокойно переложить ее в люльку на «Ангелину», что произойдет, когда он достигнет пролива Касос? Не взорвется ли она?
— Все зависит от Уотерспуна и его команды. Мы рискуем меньше всего. Я разговаривал с доктором Уикрэмом. Он абсолютно убежден во внутренней стабильности водородных бомб — в конце концов, он сам их и создает. Он говорит, что если атомная бомба разорвется вблизи водородной, то взорвется и она. Другое дело — более отдаленный взрыв, произведенный на расстоянии в несколько миль. Эти бомбы уже дважды подверглись испытанию: первый раз — когда произошел взрыв в носовой части самолета, и затем — когда самолет на огромной скорости рухнул в море. Кроме того, есть надежда на то, что расстояние в значительной степени смягчит последствия возможного взрыва.
— К сожалению, для тех, кто на борту «Ангелины», это не будет иметь никакого значения. Что движет этим человеком, Джон? Он, несомненно, храбрец, но все ли с ним в порядке?
— Вы хотите сказать, что он сошел с ума? Тогда мы все сумасшедшие. Он в таком же здравом уме, как вы и я. По духу он — романтик, прирожденный авантюрист. Пару столетий назад он наверняка пропадал бы на другом конце света, пытаясь сколотить какую-нибудь странную империю.
— Ужасает сама мысль, что такому человеку придется умереть за нас.
— За всех нас умирать ему не придется. Я тоже собираюсь отправиться на «Ангелине». И Ван Гельдер.
Хокинс поставил бокал на стол и уставился на Тальбота.
— Да вы понимаете, о чем говорите? Вы потеряли чувство реальности! Или, может, вы сошли с ума? И вы, и Ван Гельдер. Совсем уже чокнулись?
— Ван Гельдер настаивает на том, чтобы ему разрешили отправиться в путь на «Ангелине», я присоединяюсь к его просьбе. Вот и все.
— Я категорически запрещаю это.
— При всем моем глубочайшем к вам уважении, адмирал, должен заметить, что вы ничего не можете мне запретить. Неужели вы действительно думаете, что я позволю ему отправиться туда одному и погибнуть? Хочу напомнить, что я командир данного корабля и что в море никто, даже адмирал, не имеет права отдавать мне приказы, наносящие вред моему кораблю.
— Это нарушение субординации! — Хокинс взмахнул рукой, в которой держал бокал с соком, и добавил: — Есть ли что-нибудь посильнее?
— Разумеется. — Тальбот подошел к каютному бару и приготовил напиток, а адмирал в это время смотрел в пространство, словно изучал какую-то невидимую точку. — Большой скотч с водой. Безо льда.
— Благодарю вас.
Что-то бормоча себе под нос, Хокинс одним залпом осушил чуть ли не полбокала.
— Впрочем, — заметил Тальбот, — на рее меня никто не повесит. Да и рей этот мой. Вы не видели Ангелину — я имею в виду не люгер, а жену профессора Уотерспуна. Еще увидите. Я пригласил их к нам на ланч. Молодая, довольно красивая, с прекрасным чувством юмора и зациклившаяся на своем муже. А что ей остается? Невольно зациклишься. Может, ей и не хочется этого делать, но она вынуждена отправиться в путь вместе с ним, а заодно и с бомбой, которая будет спокойно себе почивать на люгере.
— Уверен, мне доставит удовольствие знакомство с ней. — Хокинс еще раз приложился к бокалу. — Как мы поступим в сложившейся ситуации?
— После того как на люгер будет водружена бомба, госпожа Уотерспун дальше не поедет. И профессор тоже, а возможно, и два члена его команды. Все они останутся на борту «Ариадны». Уотерспуна, конечно, придется принудить силой. Мы с Ван Гельдером отправимся на «Ангелине» на юг, через пролив Касос. Двух медалей будет вполне достаточно.
Хокинс какое-то время молчал, а затем спросил:
— Куда вы собираетесь прицепить медали, когда будете кружить над землей в парообразном состоянии?
— Я сразу двух проблем не решаю. Главное, чтобы с нами не было девушек.
— Господи, конечно. Я бы никогда себе этого не простил. Даже подумать страшно. Интересно...
— На «Ангелине» нет места для трех героев. И потом, кому-то надо довести «Ариадну» до дома. Надеюсь, вы не разучились командовать кораблем. Ну ладно, с "Ангелиной, все ясно. Теперь, что будем делать с «Килчарраном»? Я только что разговаривал с капитаном Монтгомери. У него уже все готово к подъему. Он считает, что благодаря понтонам бомбардировщик имеет нулевую плавучесть. Еще минут двадцать, от силы тридцать — и он начнет его подъем. Вы не должны пропустить такой момент, сэр.
— Конечно, конечно. Может, это последнее, что мне доведется увидеть на белом свете.
— Очень надеюсь, что до такого не дойдет, сэр. Кроме люгера и подъема бомбардировщика перед нами еще три задачи. Во-первых, выяснить, как отреагировал президент на наше послание, которое мы передали через наше посольство в Вашингтоне. Даже наиболее готовые к сотрудничеству банки, хотя им претит сама мысль о каком-либо сотрудничестве, с очень большой неохотой дают сведения о своих важных клиентах, потому что таким клиентам подобные вещи не нравятся. Что же касается генералов ВВС и адмиралов, то они представляют интерес не в финансовом плане, а с точки зрения престижа и власти и наверняка будут оказывать сильное давление. Хочу надеяться, что наше послание не затронуло там слишком много лиц. Надеюсь также, что скоро греческая контрразведка ответит на наш запрос и даст знать, где, когда и какими делами в последние годы занимался Андропулос, а возможно, сопроводит ответ полным списком мест. И наконец, последнее: нам следует ожидать доставки из Америки критронного детонатора.
— Который может прибыть бог знает когда. У американцев, кажется, есть сверхзвуковые самолеты?
— Да, есть, но только истребители, ближайшее место дозаправки которых находится на Азорских островах. Не думаю, что есть истребители, которые могут летать со скоростью почти три тысячи километров в час, чтобы быстро покрыть расстояние до этого места. Им топлива не хватит. Ну а нам нет необходимости добиваться получения детонатора до того, как мы сможем отплыть отсюда с бомбой. Если, конечно, нам удастся это сделать. Мы всегда можем уронить бомбу, сбросить сигнальные буи и предупредить, что район опасен для судоходства, дождаться прибытия критрона, добраться до нужного места и взорвать там бомбу.
— Было бы гораздо лучше все проделать одним махом. — Хокинс чуть призадумался, а затем, улыбаясь, произнес: — Который сейчас час в Вашингтоне?
— Думаю, четыре утра.
— Прекрасно, просто прекрасно. Давайте-ка пошлем им небольшой запрос. Поинтересуйтесь, как обстоят дела с отправкой критронного детонатора и когда ожидать его доставки. Пусть пошевелятся.
Тальбот соединился по телефону с радиорубкой и продиктовал радиограмму.
— Что-то я давно не вижу вашего помощника, — сменил тему Хокинс — Насколько я понял, он пытался выведать секреты у племянницы Андропулоса?
— Винсент всегда быстро и добросовестно выполняет данные ему поручения. Видимо, в случае с Ирен Чариал приходится тратить больше времени.
— Еще несколько лет назад, будь я на его месте, я тоже задержался бы. Ага, вот и он сам. Легок на помине.
В дверях показался Ван Гельдер.
— А мы только что говорили о вас, молодой человек. Как я догадываюсь, разговор оказался трудным и занял гораздо больше времени, чем мы надеялись?
— Возможно, и так, сэр, но зато она мне рассказала все, что ей известно. — Он укоризненно посмотрел на Тальбота. — По вашему выражению лица, сэр, чувствую, что вы скептически относитесь к сказанному. Ошибаетесь, уверяю вас. Я верю ей. И прямо признался, что вы послали меня специально, чтобы выведать все возможное. После этого мы с ней прекрасно поладили.
— Короче говоря, добились нужного иным путем, — с улыбкой заметил Тальбот. — И что же ей известно?
— Ничего. Уверяю вас, вы придете к такому же мнению. Она совершенно не знает своего дядю, вернее, знает, но поверхностно. И не доверяет ему. Считает, что Александр — в высшей степени подозрительный человек, хотя не требуется особой проницательности, чтобы понять это. Девушка представления не имеет о том, какими делами занимается ее дядя. Никогда раньше не путешествовала с ним. Ее отец, которого она явно боготворит и уважает, считает, что Андропулос — подозрительный человек. Оба не разговаривают уже многие годы. Ирен уверена, что ее отцу хорошо известно, чем занимается дядя, но отец отказывается даже обсуждать данный вопрос.
— Судя по вашим словам, можно только сожалеть, что ее отца здесь нет, — заметил Хокинс. — У меня такое чувство, что мы могли бы узнать от него много интересного.
— Уверен, сэр. Одно только странно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29