Питался Лешка, как и другие солдаты, прибывшие с застав, отвыкшие от отрядного убожества, исключительно в гарнизонном кафе. Где не было столь любимых Халявиным пельменей, да и сало встречалось не часто, но зато в изобилии было печенья, газированных напитков, соков и колбасы.
Командировка в отряд заканчивалась, и Лешка вновь оказывался на заставе, среди сала и разных разносолов, на которые были большие мастера заставские повара, Давиденко и Матвеев. Такому различию в кормлении защитников советской родины, было свое объяснение. Одно дело отряд, где нужно накормить несколько сотен солдат и уйму офицеров и прапорщиков. И совсем другое дело застава, где два десятка солдат, да плюс 5 офицеров и прапорщиков. Но главное различие было в другом. Хотя в приготовлении блюд участвовали одни и те же продукты, казалось бы, все должно быть одинаковым, на деле все обстояло иначе. В отряде существовали две столовые, для солдат и для офицеров. Все, что получше, шло на откорм офицеров, что похуже, на прокорм солдат. Соответственно и готовили, одним с душой, боясь взбучки, другим абы как, все равно сожрут. Ну, а кого не устраивает солдатская еда, добро пожаловать в «Тополек», кафе, где можно всегда перехватить что-нибудь по своему желанию.
Но не всем было разрешено посещать подобное заведение. Вернее всем, за исключением небольшой, самой бесправной части солдат. Тем, кто пребывал в карантине, или еще не окончил учебку, посещать гарнизонное кафе запрещалось категорически. Для нарушивших запрет, существовала целая система наказаний. Чтобы офицерам легко было вычислить нарушителей из общей солдатской массы, одевали молодых солдат, не закончивших обучение, отлично от других. Если часть в холодное время года разгуливала в «ПШ», то учебка продолжала ходить в камуфляже. Летом, когда все ходили в камуфляже, учебка в «ПШ», или в «ХБ». Одного взгляда на отоваривающегося в кафе солдата, было достаточно для того, чтобы определить нарушителя заведенного в части порядка.
Помимо запрета на посещение кафе, не положены им были и увольнения в город. Когда вся часть, за исключением наказанных и назначенных в наряд, готовились к увольнительной в город, учебка жила по расписанию. Разве что в эти дни занятий было поменьше, а отдыха побольше, только и всего. Рвануть в самоход, даже при наличии такой возможности, было полнейшим безумием. Первый же патруль отловит смельчака, даже не задаваясь вопросом, есть ли у него увольнительная. Ибо ответ был заранее известен, одного взгляда, на форму задержанного было достаточно для ответа.
За шесть месяцев учебы в сержантской школе Лешке так и не удалось побывать в городе. Их выпустили в город, когда осточертевшая учебка осталась позади. В тот день, стоя в бытовке перед расположенными во всю стену зеркалами, он с гордостью поглядывал на свое отражение, с блистающими на погонах, сержантскими лычками. Их выпустили в город в награду за сданные экзамены и в ознаменовании нового периода в армейской службе.
Город Пржевальск не оправдал Лешкиных ожиданий. Так себе, даже и не город по большому счету, большая деревня. Десяток кирпичных пятиэтажек, множество домой индивидуальной застройки. Одна большая площадь в центре, с почтой, видеосалоном, парой кафе да небольшим, по-восточному шумным базаром. Лешка посидел в закусочной, с удовольствием полакомился лагманом. Блюдом, которое прежде пробовать не доводилось, тем более шикарным, после скудных солдатских харчей. Плотно покушав, окинув оценивающим взглядом площадь, решительно направился в видеосалон, где просмотрел несколько фильмов подряд. Чтобы убить время, которого до конца увольнительной, было более чем предостаточно.
Проголодавшись за просмотром видеопродукции, Лешка направился в кафе, последнюю из достопримечательностей на центральной городской площади. В кафе он прекрасно провел полчаса, в обществе сочных мантов, и ароматного местного напитка. Название напитка он так и не запомнил. Даже повторить название он был не в состоянии, из-за его сложности для русского языка.
Покончив с трапезой, без особого интереса прогулялся вдоль торговых рядов местного базара, где торговли всякой всячиной. Возле выхода, его внимание привлек книжный лоток с пожилым киргизом, где, после некоторого колебания, выбрал пару книг, показавшихся интересными.
В сержантской школе с чтением было плохо. Не было иного чтива, кроме устава караульной службы, да немногочисленных газет в ленинской комнате, выдержки из которых зачитывал замполит, во время политзанятий. В части имелась библиотека, но вход туда Лешке и прочим салагам был заказан. В библиотеку Халявин не ходил из-за школы младших командиров, не записался и по окончанию учебы, до отправки на заставу оставались считанные дни. Они ожидали колонну с грузами, сопровождать которую и будут.
Книжки и впрямь оказались интересными, и доставили немало приятных часов не только Лешке, но и многим бойцам с заставы, тем, кто испытывал тягу к подобного рода времяпрепровождению. По большому счету, кроме как читать, на заставе делать нечего, особенно во время выходных. Был, конечно, телевизор, но он показывал один-единственный канал. Имелся и магнитофон, включать который разрешалось на пару часов в сутки, в строго отведенное для этих целей, время.
Была на заставе и библиотека, если можно таковой назвать небольшую 2 на 3 метра комнатенку, забранную у входа металлической решеткой, с рядами полок вдоль стен, на которых ожидали своего читателя несколько сотен книг. Имелся даже вечно сонный библиотекарь, которого если и можно было застать бодрствующим, то только после обеда. Подходить к нему раньше было бесполезно, так как библиотекарь, он же повар, ефрейтор Давиденко, вел преимущественно ночной образ жизни, отсыпаясь днем. И хоть выбор чтива на заставе был не особенно велик, но Лешке хватило на целых два года, тем более. Если учесть, что времени для чтения было не так уж много.
Два года пролетели, словно один день. И хотя в начале они казались вечностью, но вечность миновала, оставив в памяти массу воспоминаний. Хотя встречались среди них и неприятные, но плохое забывается, а все хорошее, остается в памяти навсегда.
В отпуск Лешка так и не съездил. Да и не рвался он домой. Если бы и предоставило начальство подобную возможность, он бы без тени сомнения, уступил отпуск кому-нибудь из сослуживцев. Ему все равно не к кому ехать. В родном Шишигино, никого не осталось. Родители умерли, дед с бабкой также отошли в мир иной. Любимая девушка укатила в столицу с московским чиновником, старым, толстым и лысым бабником, и с тех пор о ней не было никаких известий. Даже ее родители не знали, что с ней, жива ли она и вообще прибыла ли в столицу. Или, быть может, была высажена где-то по дороге из поезда столичным чиновником. Выброшена, как красивая, но надоевшая игрушка. Быть может, живет сейчас в каком-нибудь зачуханном придорожном городишке, влача убогое существование, не смея вернуться домой и показаться на глаза родителям, коих ославила отъездом на всю округу.
Друзей в Шишигино также не осталось. Те, что посмышленее, учатся в городе, в институте, променяв армию на жизнь студента, одним махом убив сразу двух зайцев. И служить идти не нужно, и высшее образование с престижной специальностью в кармане. Ребята попроще, кому не удалось поступить в институт, как и Лешка, тянут армейскую лямку, где-то на необъятных просторах советской родины.
3.11. Московская проверка
Отпуска Халявин так и не получил, как не получил его вообще никто, за два года на заставе. Это в отряде, с его многолюдьем, отпуск был обыденным явлением и случался в солдатской жизни, как минимум один раз. На заставе все обстояло несколько иначе. 20 человек, это не 500 и не 1000. Каждый боец на счету. На заставах отпуска были большой редкостью и давались они за большие заслуги. Даже поимка нарушителей границы, не была достаточным основанием для того, чтобы всерьез рассчитывать на отпуск. В этом Халявин убедился лично.
Чтобы заслужить отпуск, нужно совершить нечто покруче, желательно при наличии множества свидетелей, из числа какой-нибудь высокой комиссии. И уж тогда начальству придется отправить отличившегося бойца в отпуск. Лишь однажды на Лешкиной памяти, уехал с заставы боец в отпуск, причем им оказался человек, от которого мало кто ожидал особых отличий. Отличился местный изгой, конюх Сайко, общение которого с миром людей, по ранее приведенным причинам было весьма ограничено.
Случилось следующее. Летом на заставу нагрянула комиссия из столицы, проверить, как осуществляется охрана государственной границы, на заданном направлении. Итогом закулисных переговоров и интриг, когда каждый начальник заставы, пытался свалить на другого встречу столичных гостей, было принятие решения провести комплексную проверку, на пограничной заставе «Узенгегуш», самой новой в плане постройки и наиболее комфортной, для проживания и несения службы, по сравнению с прочими.
Не везти же столичных гостей на заставу «Каракоз», находящуюся на левом фланге. При одном ее виде, высокая комиссия заскучает и начнет собираться в обратную дорогу. Застава размещена в палатках. Жилище солдат, кухня, офицерские апартаменты, связь, склады и прочие хозяйственные помещения, были палатками различного калибра с печурками, установленными внутри по мере надобности. А это осенью и весной постоянная сырость, летом жара и сквозняки. Зимой тепло только тем, кому посчастливилось занять место поближе к печке. Показывать подобную убогость столичной комиссии, было бы верхом абсурда.
Не многим лучше «Каракоза», выглядела и застава «Безымянная», чьи владения располагались на правом фланге. Иного названия из-за своего убожества, она и не заслуживала. Личный состав располагался в длинном и сыром одноэтажном строении, некогда бывшем конюшней, переделанной под жилье. Напротив жилого корпуса располагался еще один длинный сарай, в котором располагались склады, технические службы и конюшня. В довершении ко всему построенная гораздо позже котельная, обогревающая эти унылые и однообразные строения.
Застава была очень старой и стояла здесь с зарождения советской власти, а может и раньше. Эти бараки и в лучшие времена не мечтали о том, что когда-нибудь станут носить гордое звание пограничной заставы. В лучшие свои годы, это была огромная конюшня на несколько сот голов, которую держал местный богатей, занимающийся разведением племенных лошадей. Революция и случившаяся затем гражданская война, попутали ему все планы. Новая власть, нарушившая вековой уклад жизни в этих пустынных местах, посягнувшая на богатство местного конезаводчика, не пришлась ему по вкусу. И появился в здешних краях очередной противник советской власти. И заметался средь Тянь-Шаньских гор, очередной курбаши с отрядом верных людей. На прекрасных племенных лошадях, вооруженные до зубов, они вырезали немногочисленные красноармейские гарнизоны, разбросанные по редким горным деревушкам.
Удаленность от обжитых мест, горная местность и незнание тайных троп, делало для советской власти войну с басмачеством делом весьма непростым, хотя доставали они ее изрядно. Искоренение басмачества в регионе потребовало от молодой советской республики, нечеловеческих усилий, растянувшись по времени на долгие годы. Последняя банда в здешних краях была уничтожена в 1933 году, и с басмачеством было официально покончено. Как все обстояло на самом деле, никто не знал. Сколько их, непримиримых, ушло за кордон, сколько потом вернулось обратно с далеко не мирными целями. Сколько погибло пограничников в стычках с ними, об этом официальные источники, умалчивали.
Кто знает, быть может в прошлом, на том самом месте, где сейчас мирно жуют овес заставские кони, стояли кони басмачей, а там, где спят на двухъярусных кроватях солдаты, когда-то дрыхли прямо на полу, положив под голову седло, бородатые басмачи.
С тех пор здесь мало, что изменилось. То, что отвалилось от времени, приделано на место. Все аккуратно окрашено и заштукатурено, внутри, и снаружи. Но, несмотря на постоянное обновление покраски и побелки, застава «Безымянная», все равно выглядела убого. И не шла ни в какое сравнение с построенной сравнительно недавно, пограничной заставой «Узенгегуш».
Желание не ударить в грязь лицом, и заставило отрядное начальство, отправить столичную комиссию на заставу «Узенгегуш», хотя она не считалась передовой, в плане боевой и политической подготовки. В этом плане пальму первенства держал «Каракоз». Но начальство предпочло закрыть на это глаза, ради сохранения престижа.
Комиссия начала проверку в полную мощь, обеспечив заставе веселую жизнь на целую неделю. Наряды тащили службу, как проклятые. Тому, кому по службе положено было стоять, даже и мысли не допускал о том, чтоб присесть. Кому положено было идти, и не помышлял о том, чтобы остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186