Минимум полминуты затем все подавленно молчали, а сидевший вблизи юпитера генерал озабоченно вытирал со лба проступившую испарину.
– Простите, маэстро, – солидно и как ни в чем не бывало произнес он, – предполагается ли у вас по сценарию показ и других, крупногабаритных животных?
Вероятнее всего имелись в виду непреодолимые технические затруднения при выпуске через рукав иллюзиониста двугорбого верблюда, например. Дюрсо отвечал, что, следуя указаниям товарища Скуднова о поднятии художественного мастерства, коллектив Бамба рассчитывает, на языке передовиков мясо-молочного хозяйства, раздоить номер до высших показателей.
– Если позволит обтекаемость фигуры в каждом индивидуальном случае, – оговорился он. – Мы же не сможем смазывать зверя тавотом, чтобы легче скользил при протаскиванье. Плюс к тому другие препятствия, приходится торговаться с цензурой... Их положенье тоже щекотливое: одно дело мелкий страус, другое – жирафа. Это можно, но никто не хочет терять должность ни за что.
Постукиваньем ногтя по циферблату наручных часов он напомнил председателю о наступившем моменте закругляться, но тут-то и вырвался на простор молчавший дотоле медицинский генерал.
– Тогда уж и мне, и мне дозвольте по дряхлому стариковству моему обеспокоить, почтительно обеспокоить... нет-нет, не вас, а вон того невинного молодого человека, который так мило, хоть несколько странно пошалил только что в нашей компании! – Вследствие задышки и сбивчивого, гугнивого многословья нечем было истолковать его ужасное волненье, едва ли не апоплексическое, потому что лишь тыканьем пальца в сторону младшего Бамба пытался высказать нечто, чего не удавалось языком.
Наверно, то был горячий, искренний человек – по его способности к таким переживаниям из-за очевидных пустяков. И не в том ли заключалась причина, что унылая, недоделанная птица с гибридной башкой на длинной щипаной шее клюнула его в канун могилы, когда поздно думать о пересмотре коренных истин, на утвержденье коих потрачены все соки жизни? К счастью, для стариковской репутации, в крайний момент вопрос принял окраску нередкого в таком возрасте познавательного нетерпенья: если не ловкостью рук, то как именно достигнуто было только что содеянное. Речь шла о том, какой еще неизвестный ему закон лежит в основе совершившегося на глазах у всех парадокса. Из недоверия к партнеру, что ли, Дюрсо на себя одного взял ответственность, предстоящего поединка со здравым смыслом, и примечательно, не перестававший забавляться своей необыкновенной зажигалкой, Дымков без обиды принял свое отстраненье – не по ребячеству ума, стало видно теперь, а просто, судя по его блуждающей усмешке, его тешила второстепенная роль подмастерья в развороте большой начинавшейся игры.
В самой манере, с какой Дюрсо оглядел собрание, порознь задерживаясь на каждом лице, содержалось властное превосходство – почти маньякальное, кабы не оттенок иронии не только в отношении сложившейся здесь ситуации, но и общегосударственной, даже мировой. Похоже, всем видом своим старик подчеркнуть хотел, что никаких окончательных законов вообще не существует на свете, потому что целиком зависят от условий, рабочее соотношенье коих они выражают. Если же очевидная абсурдность сказанного еще недостаточно показывает степень его презренья к ученой ассамблее перед ним, значит, во взгляде его читалось нечто еще абсурднее... Минутой позже дочь его полностью уверилась в каких-то благодетельных переменах, случившихся как раз за время поездки с Сорокиным, иначе отец не преминул бы уведомить ее... впрочем, вполне возможно, что по тогдашним их отношениям и не уведомил бы!
– Раз надо, то хорошо, я охотно пойду вам навстречу, хотя не являюсь в науке такой шишкой, как вы, – не без горечи согласился Дюрсо и после вступительной паузы оговорился разнеженным от преданности голосом, что по лимиту времени воздержится от повторения обязательных и общеизвестных цитат из знаменитой четвертой главы, где любимый мыслитель всех времен и народов разрешил все научные проблемы на много веков вперед, после чего неспешным взором оглядел собрание как бы на предмет административного отсева сомневающихся, каковых не оказалось. – Тут можно немало сказать, но я намекну вкратце, чтобы не перехватила заграница. И плюс к тому договоримся сразу не трепаться на стороне, не так ли?
Заставившая вздрогнуть по своей необычности дерзость обращения лишь свидетельствовала о значительности тайны, ради раскрытия которой истинный ученый должен покорно принимать удары судьбы, поношения вельмож и тернии похуже. Именно предусмотрительность Дюрсо, с самого начала поставившего себя, как в магическом кругу, под защиту священного имени, не позволила и председателю призвать безумного старика к порядку.
– В данном смысле, маэстро, вы имеете от нас твердую гарантию, разумеется... – подавленно отозвался он во исполнение особого пункта в поручении идти для пользы дела на любые уступки.
Исторгшиеся в тот раз из старика Дюрсо фантастические откровенья выглядели пошибче даже тех псевдотеорий, имевших грозное официальное хожденье в академической практике тех лет. К чести науки, никто из находившихся там виднейших представителей не взбунтовался после первых же фраз, хлопнув дверью на уходе, вздохом не выявил своего угнетенного состоянья – не из страха, однако, или по частой, в те времена, необходимости ценой гражданского молчанья оплачивать потребную для мышления лабораторную тишину, а потому что заведомо беспардонной брехне предшествовало звонкое чистопородное чудо, перекрывающее жалкий протестующий писк здравомыслия. А еще вернее, уже прикидывали в умах, куда всунуть новоявленную шестеренку скандального факта в такой еще недавно стройный и без нее идеально работавший механизм естествознанья, которому, кстати, во все века наличных сведений всегда хватало для объяснения всего на свете... Но здесь не обойтись без вводного отступленья.
Творчески относясь к работе, Дюрсо в своих потешных вступительных лекциях почти никогда не повторялся. Исключительную комичность отцовских импровизаций, хоть и приводивших толпу в ликованье, Юлия относила за счет не только его образцово-показательного невежества, но, пожалуй, и грустных возрастных явлений, к сожаленью. Лишь сегодня, с понятным запозданьем, признала и она в них приметы нового, каскадно-эксцентрического, им же изобретенного жанра – цветистой мнимоученой буффонады, в которой дружественная критика, правда, лишь устная, по молчанью газет, давно усмотрела сатирическое жало чуть ли не мольеровской силы: подразумевалась питательная почва для подобного рода шарлатанской флоры. Во всяком случае, нельзя было придумать более равновесного обрамления для слишком уж нахальной, по тому времени, иррациональности. Всегда в маске неподкупного, даже обидчивого глубокомыслия лектор тем не менее и сам поддавался на заразительные взрывы зрителя, разогретого нетерпеливым ожиданьем чуда... и вот уже неизвестно становилось, кто кому вторит, смеется кто над кем... Одно непривычное дополняющее обстоятельство вообще отодвигало ангела с его фортелями на задний план для чего-то основного сейчас и здесь, сугубо человеческого. При ее давно сложившемся скептическом отношении к отцу, Юлии было непривычно видеть его в таком азартном ожесточенье, словно собирался дать бой судьбе. Кровь отлила от осунувшихся щек, и весь нацелился в готовности совершить некий переломный шаг, даже с риском сорваться в обязательную под ногами пропасть, и действительно на исходе было безумное десятилетие мгновенных падений и молниеносных взлетов, – бывшему лишенцу мог и не подвернуться вторично случай – в обход социальных рогаток, сквозь стену здравого смысла прорваться к заветной, хоть на часок, вершине тогдашнего бытия.
Ниже для беспристрастной оценки наблюдателей приводится дословный, даже без знаков препинания, ответ Дюрсо.
– Я далеко не Аристотель в науке но приоткрою кое-что между нами чтобы всем было хорошо, – сказал он тогда настолько догматично и значительно по существу произносимой декларации, что перестал замечаться его неряшливый синтаксис – Не стану в такой солидной компании останавливаться что такое рефлекс хотя у кого плохая память намекну. Никто не отрицает про Павлова и напротив благодарны что вырвал молодежь из оков религии но тут у него извиняюсь больше подходит для собак. Когда стремятся посредством обыкновенной лампочки плюс собачий сок узнать как зарождается Эйнштейн то лично я не верю. Допускаю но вопрос в качестве. Даже есть фанатик будто кота можно перековать в леопарда если кормить до упаду и с этого тоже неплохо живет. В газетах было как профессор Канарильо из Манитобы хотел приоткрыть завесу будущего. Его помощник начал раздражать током сибирскую овчарку она обернулась и скусила ему нос. Тут не так смешно как трагично кому весело на чужой беде но не в этом дело. В лице артиста Бамба мы имеем тот случай как под влиянием центральной нервной системы делается магнитное поле куда не только страус всего можно ожидать. Все равно как возьмите животное мормирус обитающее в мутной воде и станьте его слегка подпитывать электричеством только натощак в нейтральной обстановке и вы увидите что получится. То же самое на рыбах где найдется аквариум плюс к тому же не жалко то будет такая же отдача. В воде ток лучше всего достигает мозговых оболочек. Еще красивей сделать все на себе кому завтра не идти на службу или стремление посвятить себя в пользу человечества. Сопоставьте вместе и будет в самый раз. На чем позвольте кончить наш сеанс. Коллектив Бамба благодарит за оказанное внимание.
Речь произвела на присутствующих неизгладимое впечатление. Если окончательно сраженный генерал с трясущимися руками и скошенным ртом, отмечено было позже в рапортичке особого назначения, находился на пороге апоплексии, то и председатель, при всем его стаже и партийной выдержке, выглядел не менее плачевно – как из-под автобуса. Выждав полминутки, пока Дымков то ли по врожденной доброте, то ли из виноватого сочувствия помогал бедняге сгрести в портфель раскиданные документы обследования, Дюрсо величественно кивнул комиссии, чтоб не падала духом, и вслед за коллегой покинул заседание. В приемной, где на стульях и столах разложены были вороха верхней одежды, Юлия попыталась разведать суть изменившейся обстановки, но так и не пробилась к нему в сознанье. Подобно зарвавшемуся игроку, он буквально искрился весь, шибал током – наглядный показатель, чего ему самому стоила только что сделанная ставка.
Тем временем погода резко испортилась, поневоле пришлось развозить спутников по домам. В ночном обезлюдевшем городе Дымков отлично мог и собственными средствами добраться к себе в Охапково, но Юлии не хотелось отпускать его сразу не из опасенья, что промокнет, схватит насморк по дороге или, скажем, запоздалый прохожий подымет милицейский переполох при виде горизонтального господина со свистом пронесшегося над головой. Нет, то не было прощением обидчику, просто подсознательная потребность усыпить его мимолетной заботкой, чтобы внезапностью в недалеком будущем обеспечить себе надежную глубину мщенья. Оставив задремавшего Дымкова в машине, несмотря на головную боль, она вышла проводить отца до подъезда.
– Ты был почти блистателен сегодня, Дюрсо. Еще не видела такого, словно третье измеренье в тебе открыла... – и осеклась на злосчастной оговорке, но, по счастью, тот не понял. – Что-нибудь случилось?
– С поездкой все налаживается. Сам Скуднов высказался решительно за. Вообще хорошие известия.
Дочь с досадой взглянула на небо, много ли осталось дождя.
– У тебя плохой вид последнюю неделю, не запускай. Позавчера тетя Эмма прислала новинку от бессонницы, все без ума в Милане... Хочешь?
Он усмехнулся на слишком непривычные, в их обиходе, нотки ласки и тревоги:
– Берегись сентиментальности, дочка, она тебя старит. Плюс к тому насчет поездки, то я закинул за тебя словцо. Хотя не ветрогон, но у них не принято отпускать за границу без женского глаза. Мне не углядеть за ним без тебя.
Жестокая отплата была целиком в духе сложившихся отношений.
– Очень мило с твоей стороны, но напрасные хлопоты. Не собиралась примазываться к твоей фортуне. Сам как-нибудь держи покрепче в зубах свой кусочек сыра.
Припустивший дождик и замеченное в машине шевеленье третьего пассажира удержали Юлию от сочувственного соображенья о почти невыполнимости ее совета при вставных челюстях. Между тем, привалившего счастья хватило бы и на ее долю. Если минувший месяц не изобиловал благоприятными новостями, улов одного нынешнего вечера с лихвой возмещал сопряженную с выездными делами трату нервов. Со слов чьего-то ходового племянника, имевшего по приятельству доступ в полувысшие этажи, стало известно о последовавшем на днях куда следует сердитом звонке из секретариата самого Скуднова – немедленно прекратить ведущееся доследование о преступном исчезновении задержанного иллюзиониста из милицейского отделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109