Опираясь на локти она, как было велено, спустила ноги и тихонько пошарила под собой — никакой опоры. Повисла на вытянутых руках, цепляясь за каменные края сильными пальцами (все-таки в походных штанах было бы удобнее, но вот беда — они здесь не в моде!). Немного подождала: неужели не подхватит, хотя бы из вежливости?
Ты забыла — он же неприкасаемый!
— Спокойно. Не бойся, отпусти руки. Послушалась, спрыгнула. Невысоко. И мягко.
— Молодец. И сойди с моего плаща.
Пещера, в которой она очутилась, была просторной, так что отодвинуться было куда. Горон поднял над головой что-то тяжелое, завозился, как видно заделывая дыру в потолке.
— А как же обратно?.. — Она сама удивилась собственному голосу: прямо как у перепуганной девочки.
— Обратно… Нам с тобой предстоит еще долгий путь. — Он сделал вид, что не замечает этого испуга. — Но никогда — назад.
— А здесь мы не наткнемся на эту… «лунную поволоку»? И вообще, Горон, почему ваш Нетопырь не хочет, чтобы я познакомилась с вяльями?
— Идем. Разговаривать будем на ходу. Постарайся ступать след в след. Знаешь, как это делается? — Не дожидаясь ее ответа, он поднял над собой светящуюся ветвь и двинулся в глубину пещеры, где смутно угадывался наклонный лаз со сглаженными ступенями. — Кстати, не припомню, чтобы я тебе велел спускаться к вяльеву подлесью. Нужно было ждать у ворот. А кому из нас двоих Нетопырь препону ставил, это еще вопрос.
— Ну, тебя-то он до сих пор всюду пропускал! Ой… дымом запахло… Горон, мы не поджаримся?
— Вяльи. Это самый могущественный род из всех кампьерров: они изготовляют оружие. Вершинный лист, провяленный на медленном огне, становится крепче железа, которого здесь нет.
— Если его здесь нет, то откуда же ты о нем знаешь? — не удержалась она. — И потом, я своими глазами видела…
Ножи. Старинное оружие кампьерров, принесенное из Староземья. — Он продолжал спускаться по ступенчатой подземной галерее, не умеряя шага и не оборачиваясь; звучание его голоса, отражаясь от глухих стен, невольно приобретало какой-то замогильный оттенок. — Оно принесено сюда во времена Великого Кочевья и передается от поколения к поколению как бесценная реликвия, а вовсе не средство защиты или нападения.
Что-то не похоже, чтобы эти дети жарких столбчатых гор, удрученные вечной темнотой, были способны на кого-нибудь напасть…
Еще, как ты сама говоришь, не вечер.
Спасибо за предупреждение. Но все равно не верится.
— Знаешь, Горон, — с какой-то детской беспечностью бросила она, — люди твоего народа показались мне созданными для красоты, а не для междоусобных драк…
— Красота. В тебе сейчас говорит избалованная дочь нездешнего властителя, никогда не задумывавшаяся над тем, во что обходится порой каждый кусок лепешки. Кто думает о красоте, когда нужно накормить собственного ребенка…
Хм, собственного?
Да, у него нет и никогда не будет собственных детей, но совсем не обязательно напоминать ему об этом. Помалкивай и слушай, пригодится.
— А я, кстати, и не думала съязвить по поводу отцовских забот у прожженного холостяка… Уж на это моего королевского воспитания хватило. Но, честно говоря, сегодняшний менторский тон Горона не каждому придется по душе. А чего ты ждала? Он вчера протянул тебе руку…
Обе руки!
Тем более. А ты его оттолкнула. Впервые в его жизни.
Ну, надо ж когда-нибудь начинать. И уж, не в отместку ли за мои капризы он затащил меня в эту нору? Терпеть не могу подземелий! Дышать нечем, по стенам кто-то ползает…
— Горон, мы скоро отсюда выберемся?
— Иди. Я уже говорил: обратной дороги нет. Так что иди, пока можешь.
— Вот это мне нравится — пока могу! А потом-то что?
— Понесу.
Если бы она стояла на ровном месте, то, наверное, подскочила бы от удивления. Понесу! А как же с его пресловутой неприкасаемостью?..
Посторонних прикосновений он боится по привычке, но боль от них испытает только его спина. Так что верь ему.
Ну, верить-то несложно, но все равно этот бесконечный спуск радужных эмоций не вызывает. В конце концов, она сюда прилетает только для того, чтобы хоть на недолгое время почувствовать себя беззаботной, свободной девчонкой. А страшилки она может найти и в других местах.
— Горон, ты не ответил — далеко ли до выхода?
Уверенные, совсем не старческие шаги впечатываются в стертый камень. Даже если бы он сейчас обернулся, она не смогла бы разглядеть выражения его лица, но и без того она знает, что оно сурово и несколько торжественно.
— Странно. Я не понимаю, почему тебя беспокоит этот путь. — Голос глуховатый и совершенно бесстрастный. — Ведь все эти ночи ты проходишь по моей земле, точно по безлунному миру пустынного подземелья: тебя не трогают судьбы здешнего народа, как будто это зреющая на горизонте пелена грозы, которая пронесется далеко от тебя; ты не улыбаешься шалостям детей, не помогаешь работникам в их трудах, не делишься со старейшинами крупицами мудрости твоего собственного племени.
— А я что, должна?..
— Отнюдь. Ты ничего не должна. Ты со мной, и поэтому ты не должна ничего и никому. Я просто говорю о твоем равнодушии ко всему, что тебя окружает. Ты не пленяешься щебетом птиц, тебя не пугает пещерное зверье…
— Постой, постой, Горон! За все это время я не слышала никаких птиц, не встретила ни одного зверя.
Осторожно! Еще одно слово, и он догадается, что вместо переходов по ночным тропам ты исчезаешь неизвестно куда!
Шаги как будто запнулись.
— Справедливо. — Голос прозвучал еще глуше. — Я просто перестал обращать на это внимание. Значит, все это время он неотлучно был рядом…
— Он? Лунный Вседержитель?
— Нетопырь. Он, да будет проклят каждый взмах его крыльев! Мелкие создания, лишенные человеческого разума, взамен наделены непостижимым чутьем, которое позволяет им угадывать присутствие ночного дьявола — чтобы спрятаться или разбежаться. Может быть, люди Новоземья когда-то тоже обладали этим даром, но утратили его давным-давно, как и многое другое. Даже маггиры.
— Так может, ты расскажешь мне, наконец, об этих загадочных маггирах и чем они отличаются от остальных жителей Новоземья? Да и вообще, что это было за переселение народов, о котором ты уже не первый раз упоминаешь? Кто и откуда переселялся?
— Кочевье… — Он вдруг запнулся и замер, полуобернувшись к ней. — Но разве твое племя не хранит память о том, откуда оно пришло? Ведь судя по тому, как свободно ты владеешь нашим языком, мы когда-то были одним народом.
Нет, Горон, об этом говорить еще рано. Всякая, пусть даже самая маленькая тайна — это уже оружие. Так что о хрустальном колокольчике, который позволяет мне беседовать с тобой на твоем языке и понимать твою речь, ты пока знать не будешь.
— Мне, во всяком случае, об этом никто не рассказывал, — ответила она просто, умудрившись при этом снова ни единым словом не солгать ему.
По-видимому, этот небрежный ответ удовлетворил его, потому что он вернулся к ее просьбе:
— Маггиры. Этих ты скоро увидишь сама, мы должны добраться до них завтра. А что касается истории всех остальных горных племен… Расскажу. Но не сейчас. Потому что дальше мы будем сохранять молчание. Впереди — пещера, в которой нам могут встретиться люди. Вяльцы. Меня они знают и пропустят, но вот тебя… Попробуем проскользнуть незамеченными. Надень-ка!
Его грубый шершавый плащ, укутывая ее плечи, бесцеремонно царапнул по щеке; влажная шелковистость светящейся ветви скользнула по другой. И где-то совсем близко — тепло его руки. На миг возникло и тут же растворилось в темноте, пробудив неотвратимое воспоминание о другом прикосновении. Губы полночного небожителя, которые властвовали над ней наперекор ее воле.
— Молчи. И дальше — ни звука. Распусти свои волосы, чтобы скрыть лицо.
Пронизывающий сквозняк, точно поземка, прошелся по ногам. Если бы не Горонов плащ, она вздрогнула бы — не от холода, а от неожиданности. Откуда? Точно кто-то неподалеку приоткрыл двери склепа. А Горон, похоже, все предвидел — у него под плащом сегодня оказался какой-то бесформенный черный балахон. Если бы не мерцающая ветвь в руке, он был бы совершенно невидим в этой мгле. Впрочем, она теперь — тоже.
Оливковый факел, скорее лишь обозначавший, чем освещавший дорогу, внезапно исчез: вероятно, Горон спрятал его в складках своей одежды. Разом обостривший слух тотчас же отметил доносящиеся откуда-то снизу шумы — плеск, постукивание, неразличимые голоса. Горбатый силуэт, который она теперь только угадывала перед собой по едва уловимому шороху, сместился влево, и Сэнни увидела, что они уже находятся в пещере.
Невероятных размеров подземелье, в котором свободно мог поместиться небольшой замок, было освещено только в центре: торчки мерцающего камыша, по какой-то прихоти расположенные там правильными кольцами, оставляли невидимый отсюда свод и стены в спасительной для путешественников мгле. Какое-то нелепое сооружение громоздилось в самой середине этого гигантского склепа, и на нем, как на пьедестале, высилась неуклюжая колонна, уходящая в темноту и по-видимому подпирающая свод. У ее подножия несуетливо маячили две человеческие фигурки, и монотонное постукивание явно исходило от них.
Пол был завален какими-то обломками и кучами мусора высотой почти в человеческий рост, так что прятаться за ними не составляло никакого труда, зато в сандалии сразу же набилась въедливая каменная крошка. Если не шуметь, то всю эту пещеру можно было бы обойти по окружности, и не один раз, и не привлечь внимания возможных ее обитателей.
И, тем не менее, Горон замер, положив ладони на стену, словно ожидая сигнала тревоги. Казалось, он превратился в статую, изваянную из тени, и только суховатый шелест его живых волос, скользящих по плечам, был единственным признаком жизни — так шевелятся чуткие усы хищного зверя, настороженного опасностью. Но за кого он боится?..
За тебя, разумеется. Так что повторяй все, что делает он, и не вздумай проявлять самостоятельность.
Да уж как-нибудь.
Между тем пауза затягивалась, и невольно пришлось — о, проклятие, в который уже раз! — подумать о том, что на Игуане могут обратить внимание на ее ежевечерние исчезновения. И тотчас же Горон, словно угадав нетерпение своей спутницы, двинулся вдоль стены; она — следом. Все время касаться бугристой поверхности камня было неприятно: на ладонях оставался паутинный налет, и какие-то мелкие твари ускользали прямо из-под пальцев. Несколько раз камень под руками пропадал, означая невидимый лаз, из которого весьма ощутимо тянуло затхалью; по тому, как уверенно Горон пренебрегал каждым из них, было очевидно, что он привычным путем направляется к проходу, ведущему из этой пещеры под открытое небо. Скорее бы…
Замри!
Ну вот, опять заминка; замерла, а что дальше?
И тут из того, что она считала пьедесталом колонны, а на деле оказалось громадной печью, вырвался сноп ослепительных искр; крупные, точно головешки, они стремительно пропарывали подземную темноту в тщетной попытке пробиться сквозь каменный свод к рассветному небу, но на излете вдруг теряли свою огненную тяжесть и, замерев в задумчивой невесомости, в последний миг собственного блистательного существования осознавали наконец всю бесполезность этой попытки к бегству — и рассыпались дочерним роем золотой шелухи, обреченной угаснуть в бесшумном падении.
А каменный свод, кичась своей несокрушимостью, ликовал, отражая в бесчисленных изломах все буйство живого огня и своенравно окрашивая его в переливчатые оттенки подземной радуги; вкрапленные в горную породу кристаллы самоцветов мгновенно наливались нестерпимым сиянием, таким пронзительным, что казалось, пещера наполнилась назойливым одурманивающим звоном, и это зарево тысячецветных бликов вверху, над головой, было столь ослепительно, что вся нижняя часть волшебной пещеры оказалась теперь окончательно погруженной в непроглядный мрак, вместе с населявшими ее трудолюбивыми гномами и их гигантской печью, в которой они варили какой-то колдовской сплав.
И, неотрывно вглядываясь в творящееся здесь таинство немигающими зрачками своего аметистового офита, мона Сэниа вдруг подумала, что точно так же от нее укрыта вся реальная жизнь этой подлунной Невесты, потому что обыденных житейских хлопот ей хватает и на Игуане, а сюда она прилетает лишь для того, чтобы на несколько предрассветных минут окунуться в сказку, принадлежащую ей одной. Так что по-своему прав был Горон, упрекавший ее…
Берегись!
В следующий миг камень, просвистевший у самого виска, разом вернул ее к реальной действительности, зло и звонко врезавшись в стену, точно досадуя на промах; но тут же послышался второй удар — шмякающий, удовлетворенный, свидетельствующий о том, что умелый бросок нашел-таки живую плоть. Она стремительно пригнулась, одновременно выхватывая из-за пояса боевой нож, и скорее почувствовала, чем увидела, как рядом медленно-медленно оседает на пол тело Горона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72