Затхлый воздух древнего государства наполняется потрескиванием электрических разрядов. И однажды добропорядочные граждане открывают ворота сильным и молодым варварам.
Пятая колонна. Удел застывших социальных структур.
Но появление пятой колонны без особого труда может быть инициировано извне, ведь так? И первые думающие иначе совсем не обязательно должны быть уроженцами древнего государства.
Ни о чем подобном Нурминен не рассуждал. Он просто пытался заставить каждую свою составляющую в точности сымитировать материал преграды. Слиться с преградой. Стать ее частью. Самой слабой частью, с которой и начнется разрушение структуры.
О, боги Сэйв и Рестоур, как же здесь холодно!
Сумасшедший лед проницает тело, заполняет объемы, сковывает разрозненные частицы сознания, душит. Оставь надежду всяк сюда входящий, чужой, случайный - не твое это, и не мое, не принадлежит оно никому живому, и только безымянный мрак иного мира властен уже над тобой, пришелец, наивный, слабый. Покорись мраку, останься бездумной бездушной частью его - навсегда, ибо бессмертие тебе даруется здесь, во всеобъемлющей пустоте; и что есть бессмертие, если не опустошение души, не способной даже умереть?
Сладка наживка. И холодна. Так змея неподвижная разевает зубастую пасть, и мельтешит в воздухе раздвоенный кончик тонкого языка, подманивая глупую лягушку. Так глупая лягушка не видит неподвижной ожидающей змеи и медленно подкрадывается к мельтешащему в воздухе беззаботному мотыльку, планируя на ближайшее будущее небольшой, но калорийный завтрак. Финал высок. Мечта кинематографиста - бесконечный прыжок, прыжок-полет, прыжок-желание. Вожделенная метафора ставит жирный восклицательный знак, потрясенный зритель поднимается с кресла и на гнущихся тоненьких ногах идет домой кушать галушки. В жизни все иначе. Всякий прыжок конечен. И прыгуна давно поджидает широко разинутый голодный рот.
Бездна голодных ртов.
Анкор, Волчара! Еще анкор! Боги, как же здесь холодно! И спасибо тому, кто выдумал инстинкт самосохранения. Он был умный человек. Хотя люди нашего круга никогда не учили детей самосохранению.
Нурминен закричал.
– Огня! - просил он, забыв обо всем - о цели, о долге, о самолюбии, - огня!
Огонь вспыхнул. Вспыхнул в каждой частице, бывшей когда-то им, Нурминеном. И согрел. А вместе с теплом явилось освобождение - ледяная субстанция отторгла чужеродное тело, вышвырнула за границу, запирающую подвластные ей области киберпространства, и вновь застыла в неколебимом спокойствии.
Эйно сдернул с висков присоски, бросил их на стол, вытряс из металлического контейнера пару восстанавливающих таблеток и проглотил, не запивая. Очередная неудача уже не вызвала раздражения. Серьезного раздражения. Привыкаю, подумал Нурминен и отправился к умывальнику. Холодная вода на секунду подарила ощущение призрачного удовольствия, но лицо в зеркале все равно выглядело неприятно. Особенно эти уродливые темные мешки под глазами. Нурминен поморщился и помассировал щеки кончиками пальцев. Сорокалетний мужчина по другую сторону стекла повторил его движение.
Все, подумал Нурминен медленно, пора спать. Хотя бы несколько часов.
* * *
Бот, прихрамывая и постанывая, на бреющем полете пронесся над очередным городком, в точности похожем на первый, с такой же шестиугольной площадью.
Человек, житель странной планеты, высокого происхождения местный горожанин, не какой-нибудь презренный крестьянин, не знающий Закона и Порядка, не разбирающий Слов Голоса, годный только на производство пищи и детей, а горожанин, одетый в дорогое серое, - оскалился, обронил из угла безгубого рта вязкую струйку слюны и резко вдавил двумя пальцами удобную широкую кнопку на стартовой панели. Металлическая труба, лежащая на его плече, истерически взвыла, вздрогнула, плюнула сгустком реактивного огня. Но человек промахнулся: ракета промчалась чуть ниже юзнувшего от нее бота.
Потеряв цель из виду, человек с пустым лицом немедленно потерял и всяческий интерес к происходящему. Отброшенная в сторону базука загрохотала по камням мостовой. Человек посмотрел в ее сторону так, словно это и не сам он только что швырнул использованное оружие на землю, ссутулился и пошел к подъезду ближайшего дома. Он хотел есть. И к тому же - он уже забыл, что ему нужно воевать. Забыли и остальные. Высокие горожане. Город успокоился в мгновение ока, улицы вновь опустели - и только валяющееся тут и там разнообразное оружие напоминало о недавней схватке. Да еще десяток серых трупов - мертвые оболочки тех несчастных, которых угораздило попасть под беспорядочные выстрелы своих же сограждан. А запах горелого мяса держался совсем недолго - ветерку хватило пяти минут, чтобы горожане перестали беспокойно принюхиваться.
Человек в сером - тот, который стрелял из базуки (а, возможно, и совсем другой человек в сером - неважно) - поднялся по ступенькам на свой этаж и вошел в свой отсек. Он родился в городе, и для него это помещение всегда называлось отсеком, а потому и непонятно было ему стремление мигрантов из окружающих деревень именовать жилище домом. Здесь было тепло и здесь была еда. Обзаводящиеся семьей переселялись в отсеки размером побольше - и в довесок к теплу и еде в их жилищах появлялась женщина. А потом - ребенок. Или несколько. Высокого происхождения. Знающие Закон и Порядок. Слышащие Голос, сознающие Слова Его.
Человек надавил указательным пальцем на нос изваянию, стоящему в центре комнаты, и глаза статуи закрылись, полыхнув напоследок узкими зрачками. Точно такими же, как у жильца отсека. Отсек наполнился запахом пищи. Очень вкусным запахом. Очень вкусной пищи. Неважно как она называется. Важно, что это Вкусная Пища. А потом, когда желудок почувствует, что ему уже достаточно, будет Короткая Дорога и Хорошая Работа.
* * *
Биосканер показал плотность протоплазмы 1,9 на километр, впереди начинались низкие, скалистые горы, предгорье поросло сухостволым редколиственным лесом, часто иссеченным широкими прогалинами, полянами и сухими каменными реками, и решено было сесть на берегу одной из них и осмотреть бот. Дон выпрыгнул из кабины и немедленно пошел кругом благословенной машины. Збышек дергал и толкал покоробившуюся от удара по касательной базучьим снарядом дверцу со своей стороны. Ничего не получалось.
– Направляющие смещены, - сказал Дон с улицы. - Бог с ней. Заблокируй ее автоматику, а лучше прямо в мозге бота отключи.
– Хорошо, - сказал Збышек.
Дон вскарабкался на силовую решетку, отодвинул бронированную панель чек-ап-блока и стал рассматривать индикаторы. Збышек же вскрыл в кабине “торпеду” передней панели, полюбовался, обретя скорбное выражение лица, пакет волноводов, разодранный и перепутанный и, нацепив присоски, под руководством перепуганного Макропулуса, стал соединять и распутывать непотребную кашу.
Прошел час или около того. Неожиданно они одновременно заметили, что, во-первых, с гор, с верховьев каменной реки быстро приближается к ним светящийся туман, и, что, во-вторых, становится с каждой минутой все темнее и темнее. Дон немедленно, оставив все, как было, задвинул все открытые им панели и лючки и вернулся в кабину.
– Мы летать-то сможем? - спросил Збышек озабоченно.
– У тебя тут как? - в свою очередь спросил Дон.
– Ничего плохого, - сказал Збышек. - Есть хочется.
– Поднимемся и поедим. Не нравится мне эта планета! - сказал он с выражением, наблюдая за бугристой стеной тумана, которая хищно переваливалась с боку на бок уже метрах в ста.
– Скажите, какой капризуля! - мрачно заметил Збышек. - Планета ему не нравится! На Галактика тебе нравится?
– Галактика - нравится, - проворчал Дон и запустил двигатель. - Почему темнеет, Збых? - тоскливо спросил он. - У планеты нет звезды. У планеты нет вращения. Нет сжатия. Плотная, пригодная для дыхания, атмосфера. В океане на темной стороне сорокаметровые приливы и отливы. Планета вышла из спайки почти со световой скоростью. На внутренней поверхности сброшенной оболочки гравитационное возмущение - тысяча “ж”, на внешней, судя по всему - невесомость. Твою мать, даже у канала спайки есть масса, у дырки, пустоты - масса есть, а у материального объекта ее, видите ли, нет. Что с пространством происходит? Я скоро перестану удивляться!
– Нагнал пурги, - раздраженно сказал Збышек. - Хотя один из твоих вопросов, да, насущен вполне. Почему темнеет. Темнеть не должно, а темнеет. Над нами туч нет… Макропулус, над нами чисто?
– Чисто, Збых, - ответил Макропулус. - Друзья мои, убирайтесь-ка вы оттуда, а?
– На чем? - рявкнул Дон. - На авиационной турбине? Мне тут часов на пять одного ремонту, а тут и туман, и темнота!
– Мы висеть-то сможем, Дон, или нет, скажи, наконец?
– Сможем…
Они замолчали.
– Я есть хочу, - сказал Збышек мрачно. - Я так полагаю, мы тут будем ждать рассвета? Тогда давай поедим.
– Я не хочу, - сказал Дон. - Жри один.
Збышек вздохнул.
– Аппетита нет, - признался он.
* * *
Прошел час, и прошел еще час. Освещение в кабине было погашено, слабо тлел пульт, спокойно, на одной ноте попискивал биосканер.
– Все равно, - сказал Збышек, устав молчать, - я ничего не понимаю.
– Не мудрено, - откликнулся Дон. - Это тебе не киберпространство. Здесь важны здравый смысл и житейская опытность.
– А сам-то, сам-то! - воскликнул Збышек.
– Есть многое на свете, друг Горацио, - назидательно заметил Дон, - что недоступно вашим мудрецам.
– Это не ты ли тот мудрец?
– А я и не спорю. Сижу, жду, помалкиваю.
– А я понять хочу! - заявил Збышек. - Но не понимаю. Здесь все не как у людей. Начнем с того, что даже само существование жизни на этой планете противоречит законам природы. Ты что-нибудь знаешь о возможности зарождения жизни на блуждающей планете?
– Нет, - сказал Дон, закидывая руки за голову и со вкусом потягиваясь. - Збых, ты невероятное трепло. Не надоело? Кроме того, ежику понятно, что Странная не всегда была блуждающей?
– Тем более. Ежику понятно, а Горацио нет!
Дон потягивался, двигал ногами, руками и головой, покряхтывая от удовольствия.
– Затек весь! - сообщил он.
– Тьфу! - произнес Збышек. - Только о бренном и думаешь!
– А ты - вечности заложник, что ли?
– Я понять хочу!
– Засветлеет, починимся, слетаем еще куда-нибудь… успокойся, варвар, большой ирландец пропасть не даст!
– Этот идиотский туман и не менее идиотская смена дня и ночи, - рявкнул Збышек, - Почему они светятся?
– А почему она вертится?
– Кто? Планета? Она не вертится.
– И все-таки она вертится, - лениво настаивал Дон. - Это не я сказал, это Галилео…
– Кто такой этот твой Галилео? - возмутился Збышек. - Ну и знакомые у тебя - то Горацио, то Галилео!
– Насчет знакомых - это ты в точку, - покладисто сказал Дон. Збышек пропустил шпильку над ушами.
– Макропулус, значит, показывает, что эта планета не вращается, а какой-то Галилео, видите ли, утверждает, что он умнее компьютера!
– Где здесь криминал? - спросил Дон. - Что, нет никого, кто был бы умнее компьютера? Ты это хочешь сказать?
– Именно! - запальчиво подтвердил Збышек. - Всякие тут будут!
– Могу доказать обратное, - предложил Дон. - Спорим?
– Спорим!
– Так! - с удовольствием сказал Дон. - Шляпу ты мне уже торчишь. Теперь ты торчишь мне мой праздничный парик. С блестками и световодами. Прекрасный праздничный парик, купленный за двести монет на Массачусетсе! Ни разу не надеванный! Упаковку можешь использовать в качестве туалетной бумаги постфактум.
– Стоп-стоп-стоп! - заявил Збышек. - Я на парик не спорил.
– Спорил, - уверил Дон. Только что.
– Ну ладно! - сказал Збышек. - А ты что поставил?
– Свой нож. Прекрасный острый ножик, оружие настоящих мужчин.
– Скотина! - сказал Збышек с выражением. - Но тебе придется быть дьявольски убедительным и логичным!
– Постараюсь, - кротко сказал Дон. Из спорящих - один кретин, второй - подонок. Дону нравилось быть подонком в отношениях он - Збышек. А все дело тут было в том, что Дон однажды читал книжку. И там один герой выставил таким образом другого на миллион. Только речь шла не о компьютерах… Дон начисто не помнил - о чем, но неважно.
Устроившись в кресле поудобнее, Дон очистил от фольги и сунул в рот брикет жевательной резинки и сказал:
– Внемли мне, глупый белый человек, - и для внушительности помолчал. Резинка тихо поскрипывала на зубах.
– Итак! Я жду, - напомнил Збышек.
Дон надул гигантский пузырь перламутрового оттенка, лопнул его, обобрал с губ, носа и щек останки, и произнес:
– Я тебя породил, - я тебя и убью.
– Не тяни резину! - потребовал Збышек. - Или гони ножик.
– Жалко и парика под рукой нет, - сказал Дон. - Спокойнее, системный оператор номер один в Галактике. Я не тяну. Ответь мне, глупый белый человек, способен ли компьютер создать программный продукт, который ты при всем желании не сможешь взломать?
– Компьютер? - переспросил Збышек.
– Компьютер, - подтвердил Дон.
– Без участия оператора?
– Ну например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Пятая колонна. Удел застывших социальных структур.
Но появление пятой колонны без особого труда может быть инициировано извне, ведь так? И первые думающие иначе совсем не обязательно должны быть уроженцами древнего государства.
Ни о чем подобном Нурминен не рассуждал. Он просто пытался заставить каждую свою составляющую в точности сымитировать материал преграды. Слиться с преградой. Стать ее частью. Самой слабой частью, с которой и начнется разрушение структуры.
О, боги Сэйв и Рестоур, как же здесь холодно!
Сумасшедший лед проницает тело, заполняет объемы, сковывает разрозненные частицы сознания, душит. Оставь надежду всяк сюда входящий, чужой, случайный - не твое это, и не мое, не принадлежит оно никому живому, и только безымянный мрак иного мира властен уже над тобой, пришелец, наивный, слабый. Покорись мраку, останься бездумной бездушной частью его - навсегда, ибо бессмертие тебе даруется здесь, во всеобъемлющей пустоте; и что есть бессмертие, если не опустошение души, не способной даже умереть?
Сладка наживка. И холодна. Так змея неподвижная разевает зубастую пасть, и мельтешит в воздухе раздвоенный кончик тонкого языка, подманивая глупую лягушку. Так глупая лягушка не видит неподвижной ожидающей змеи и медленно подкрадывается к мельтешащему в воздухе беззаботному мотыльку, планируя на ближайшее будущее небольшой, но калорийный завтрак. Финал высок. Мечта кинематографиста - бесконечный прыжок, прыжок-полет, прыжок-желание. Вожделенная метафора ставит жирный восклицательный знак, потрясенный зритель поднимается с кресла и на гнущихся тоненьких ногах идет домой кушать галушки. В жизни все иначе. Всякий прыжок конечен. И прыгуна давно поджидает широко разинутый голодный рот.
Бездна голодных ртов.
Анкор, Волчара! Еще анкор! Боги, как же здесь холодно! И спасибо тому, кто выдумал инстинкт самосохранения. Он был умный человек. Хотя люди нашего круга никогда не учили детей самосохранению.
Нурминен закричал.
– Огня! - просил он, забыв обо всем - о цели, о долге, о самолюбии, - огня!
Огонь вспыхнул. Вспыхнул в каждой частице, бывшей когда-то им, Нурминеном. И согрел. А вместе с теплом явилось освобождение - ледяная субстанция отторгла чужеродное тело, вышвырнула за границу, запирающую подвластные ей области киберпространства, и вновь застыла в неколебимом спокойствии.
Эйно сдернул с висков присоски, бросил их на стол, вытряс из металлического контейнера пару восстанавливающих таблеток и проглотил, не запивая. Очередная неудача уже не вызвала раздражения. Серьезного раздражения. Привыкаю, подумал Нурминен и отправился к умывальнику. Холодная вода на секунду подарила ощущение призрачного удовольствия, но лицо в зеркале все равно выглядело неприятно. Особенно эти уродливые темные мешки под глазами. Нурминен поморщился и помассировал щеки кончиками пальцев. Сорокалетний мужчина по другую сторону стекла повторил его движение.
Все, подумал Нурминен медленно, пора спать. Хотя бы несколько часов.
* * *
Бот, прихрамывая и постанывая, на бреющем полете пронесся над очередным городком, в точности похожем на первый, с такой же шестиугольной площадью.
Человек, житель странной планеты, высокого происхождения местный горожанин, не какой-нибудь презренный крестьянин, не знающий Закона и Порядка, не разбирающий Слов Голоса, годный только на производство пищи и детей, а горожанин, одетый в дорогое серое, - оскалился, обронил из угла безгубого рта вязкую струйку слюны и резко вдавил двумя пальцами удобную широкую кнопку на стартовой панели. Металлическая труба, лежащая на его плече, истерически взвыла, вздрогнула, плюнула сгустком реактивного огня. Но человек промахнулся: ракета промчалась чуть ниже юзнувшего от нее бота.
Потеряв цель из виду, человек с пустым лицом немедленно потерял и всяческий интерес к происходящему. Отброшенная в сторону базука загрохотала по камням мостовой. Человек посмотрел в ее сторону так, словно это и не сам он только что швырнул использованное оружие на землю, ссутулился и пошел к подъезду ближайшего дома. Он хотел есть. И к тому же - он уже забыл, что ему нужно воевать. Забыли и остальные. Высокие горожане. Город успокоился в мгновение ока, улицы вновь опустели - и только валяющееся тут и там разнообразное оружие напоминало о недавней схватке. Да еще десяток серых трупов - мертвые оболочки тех несчастных, которых угораздило попасть под беспорядочные выстрелы своих же сограждан. А запах горелого мяса держался совсем недолго - ветерку хватило пяти минут, чтобы горожане перестали беспокойно принюхиваться.
Человек в сером - тот, который стрелял из базуки (а, возможно, и совсем другой человек в сером - неважно) - поднялся по ступенькам на свой этаж и вошел в свой отсек. Он родился в городе, и для него это помещение всегда называлось отсеком, а потому и непонятно было ему стремление мигрантов из окружающих деревень именовать жилище домом. Здесь было тепло и здесь была еда. Обзаводящиеся семьей переселялись в отсеки размером побольше - и в довесок к теплу и еде в их жилищах появлялась женщина. А потом - ребенок. Или несколько. Высокого происхождения. Знающие Закон и Порядок. Слышащие Голос, сознающие Слова Его.
Человек надавил указательным пальцем на нос изваянию, стоящему в центре комнаты, и глаза статуи закрылись, полыхнув напоследок узкими зрачками. Точно такими же, как у жильца отсека. Отсек наполнился запахом пищи. Очень вкусным запахом. Очень вкусной пищи. Неважно как она называется. Важно, что это Вкусная Пища. А потом, когда желудок почувствует, что ему уже достаточно, будет Короткая Дорога и Хорошая Работа.
* * *
Биосканер показал плотность протоплазмы 1,9 на километр, впереди начинались низкие, скалистые горы, предгорье поросло сухостволым редколиственным лесом, часто иссеченным широкими прогалинами, полянами и сухими каменными реками, и решено было сесть на берегу одной из них и осмотреть бот. Дон выпрыгнул из кабины и немедленно пошел кругом благословенной машины. Збышек дергал и толкал покоробившуюся от удара по касательной базучьим снарядом дверцу со своей стороны. Ничего не получалось.
– Направляющие смещены, - сказал Дон с улицы. - Бог с ней. Заблокируй ее автоматику, а лучше прямо в мозге бота отключи.
– Хорошо, - сказал Збышек.
Дон вскарабкался на силовую решетку, отодвинул бронированную панель чек-ап-блока и стал рассматривать индикаторы. Збышек же вскрыл в кабине “торпеду” передней панели, полюбовался, обретя скорбное выражение лица, пакет волноводов, разодранный и перепутанный и, нацепив присоски, под руководством перепуганного Макропулуса, стал соединять и распутывать непотребную кашу.
Прошел час или около того. Неожиданно они одновременно заметили, что, во-первых, с гор, с верховьев каменной реки быстро приближается к ним светящийся туман, и, что, во-вторых, становится с каждой минутой все темнее и темнее. Дон немедленно, оставив все, как было, задвинул все открытые им панели и лючки и вернулся в кабину.
– Мы летать-то сможем? - спросил Збышек озабоченно.
– У тебя тут как? - в свою очередь спросил Дон.
– Ничего плохого, - сказал Збышек. - Есть хочется.
– Поднимемся и поедим. Не нравится мне эта планета! - сказал он с выражением, наблюдая за бугристой стеной тумана, которая хищно переваливалась с боку на бок уже метрах в ста.
– Скажите, какой капризуля! - мрачно заметил Збышек. - Планета ему не нравится! На Галактика тебе нравится?
– Галактика - нравится, - проворчал Дон и запустил двигатель. - Почему темнеет, Збых? - тоскливо спросил он. - У планеты нет звезды. У планеты нет вращения. Нет сжатия. Плотная, пригодная для дыхания, атмосфера. В океане на темной стороне сорокаметровые приливы и отливы. Планета вышла из спайки почти со световой скоростью. На внутренней поверхности сброшенной оболочки гравитационное возмущение - тысяча “ж”, на внешней, судя по всему - невесомость. Твою мать, даже у канала спайки есть масса, у дырки, пустоты - масса есть, а у материального объекта ее, видите ли, нет. Что с пространством происходит? Я скоро перестану удивляться!
– Нагнал пурги, - раздраженно сказал Збышек. - Хотя один из твоих вопросов, да, насущен вполне. Почему темнеет. Темнеть не должно, а темнеет. Над нами туч нет… Макропулус, над нами чисто?
– Чисто, Збых, - ответил Макропулус. - Друзья мои, убирайтесь-ка вы оттуда, а?
– На чем? - рявкнул Дон. - На авиационной турбине? Мне тут часов на пять одного ремонту, а тут и туман, и темнота!
– Мы висеть-то сможем, Дон, или нет, скажи, наконец?
– Сможем…
Они замолчали.
– Я есть хочу, - сказал Збышек мрачно. - Я так полагаю, мы тут будем ждать рассвета? Тогда давай поедим.
– Я не хочу, - сказал Дон. - Жри один.
Збышек вздохнул.
– Аппетита нет, - признался он.
* * *
Прошел час, и прошел еще час. Освещение в кабине было погашено, слабо тлел пульт, спокойно, на одной ноте попискивал биосканер.
– Все равно, - сказал Збышек, устав молчать, - я ничего не понимаю.
– Не мудрено, - откликнулся Дон. - Это тебе не киберпространство. Здесь важны здравый смысл и житейская опытность.
– А сам-то, сам-то! - воскликнул Збышек.
– Есть многое на свете, друг Горацио, - назидательно заметил Дон, - что недоступно вашим мудрецам.
– Это не ты ли тот мудрец?
– А я и не спорю. Сижу, жду, помалкиваю.
– А я понять хочу! - заявил Збышек. - Но не понимаю. Здесь все не как у людей. Начнем с того, что даже само существование жизни на этой планете противоречит законам природы. Ты что-нибудь знаешь о возможности зарождения жизни на блуждающей планете?
– Нет, - сказал Дон, закидывая руки за голову и со вкусом потягиваясь. - Збых, ты невероятное трепло. Не надоело? Кроме того, ежику понятно, что Странная не всегда была блуждающей?
– Тем более. Ежику понятно, а Горацио нет!
Дон потягивался, двигал ногами, руками и головой, покряхтывая от удовольствия.
– Затек весь! - сообщил он.
– Тьфу! - произнес Збышек. - Только о бренном и думаешь!
– А ты - вечности заложник, что ли?
– Я понять хочу!
– Засветлеет, починимся, слетаем еще куда-нибудь… успокойся, варвар, большой ирландец пропасть не даст!
– Этот идиотский туман и не менее идиотская смена дня и ночи, - рявкнул Збышек, - Почему они светятся?
– А почему она вертится?
– Кто? Планета? Она не вертится.
– И все-таки она вертится, - лениво настаивал Дон. - Это не я сказал, это Галилео…
– Кто такой этот твой Галилео? - возмутился Збышек. - Ну и знакомые у тебя - то Горацио, то Галилео!
– Насчет знакомых - это ты в точку, - покладисто сказал Дон. Збышек пропустил шпильку над ушами.
– Макропулус, значит, показывает, что эта планета не вращается, а какой-то Галилео, видите ли, утверждает, что он умнее компьютера!
– Где здесь криминал? - спросил Дон. - Что, нет никого, кто был бы умнее компьютера? Ты это хочешь сказать?
– Именно! - запальчиво подтвердил Збышек. - Всякие тут будут!
– Могу доказать обратное, - предложил Дон. - Спорим?
– Спорим!
– Так! - с удовольствием сказал Дон. - Шляпу ты мне уже торчишь. Теперь ты торчишь мне мой праздничный парик. С блестками и световодами. Прекрасный праздничный парик, купленный за двести монет на Массачусетсе! Ни разу не надеванный! Упаковку можешь использовать в качестве туалетной бумаги постфактум.
– Стоп-стоп-стоп! - заявил Збышек. - Я на парик не спорил.
– Спорил, - уверил Дон. Только что.
– Ну ладно! - сказал Збышек. - А ты что поставил?
– Свой нож. Прекрасный острый ножик, оружие настоящих мужчин.
– Скотина! - сказал Збышек с выражением. - Но тебе придется быть дьявольски убедительным и логичным!
– Постараюсь, - кротко сказал Дон. Из спорящих - один кретин, второй - подонок. Дону нравилось быть подонком в отношениях он - Збышек. А все дело тут было в том, что Дон однажды читал книжку. И там один герой выставил таким образом другого на миллион. Только речь шла не о компьютерах… Дон начисто не помнил - о чем, но неважно.
Устроившись в кресле поудобнее, Дон очистил от фольги и сунул в рот брикет жевательной резинки и сказал:
– Внемли мне, глупый белый человек, - и для внушительности помолчал. Резинка тихо поскрипывала на зубах.
– Итак! Я жду, - напомнил Збышек.
Дон надул гигантский пузырь перламутрового оттенка, лопнул его, обобрал с губ, носа и щек останки, и произнес:
– Я тебя породил, - я тебя и убью.
– Не тяни резину! - потребовал Збышек. - Или гони ножик.
– Жалко и парика под рукой нет, - сказал Дон. - Спокойнее, системный оператор номер один в Галактике. Я не тяну. Ответь мне, глупый белый человек, способен ли компьютер создать программный продукт, который ты при всем желании не сможешь взломать?
– Компьютер? - переспросил Збышек.
– Компьютер, - подтвердил Дон.
– Без участия оператора?
– Ну например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44