Водой же, с помощью спирально закручиваемого гребнистого вала вода доставлялась наверх; такие приспособления Батен видел в деревнях, но там их вращали домашние животные, а тут сама вода поднимала воду… По наклонным лоткам, куда направлялись потоки отработанной воды, как по руслам рек, вниз так же перемещались грузы и люди… Словом, таласары использовали воду как могли и по-разному в зависимости от обстоятельств… И тут и там вдоль Стены поднимались и опускались цветные баллоны наподобие того, что он видел на площадке, парили крылья и даже просто одиночки на плоских или круглых куполах. Словом, движение вдоль Стены во всех направлениях было оживленнее, чем на улице Столицы в ярмарочный день.
Вскоре, однако, обжитое пространство — таласары называли его Верхней Полумилей — закончилось и сменилось диким пейзажем — стелющимися вдоль Стены деревьями, голыми скалистыми выходами, пустыми террасами; сюда таласары еще не добрались или просто не сочли необходимым заселять и осваивать эти земли. Впрочем, не совсем. Кое-где возле пещер и на террасках, прижавшись к скалам строения — видимо, это были небольшие рудные поселения; к ним тянулись тропы и транспортные нити, вливающиеся в Большую Дорогу, извилистой линией неровными уступами спускающуюся с самого верха, от Второго форта до Отмелей. Батен уже знал, что таких дорог на Стене как раз по количеству фортов — три, и они так и зовутся: Первая Большая, Вторая и Третья.
…Животного мира Стены с того расстояния он разглядеть не мог, хотя очень хотелось. Он много был наслышан о разных диковинках. Например, о деревьях, которые стелятся вдоль Стены на целые мили, цепляясь за нее ветками, которые превращаются в корни; эти деревья сами… Только однажды Батен заметил какое-то движение — это было, насколько он мог видеть, стадо небольших животных, довольно прытко перескакивающих с места на место; наверное, это были местные горные козлы — архары. Да пару раз промелькнули довольно крупные птицы или животные, перелетающие с кроны одного расстилающегося по Стене дерева на другое. Батен вспомнил своего знакомца — малпу Тхора — и ему стало немного неуютно. Стаи птиц — это единственное, что из живности тут водилось в изобилии.
…Крыло опускалось широкими кругами по очень пологой спирали и Стена то отдалялась, так что казалась простым сочетанием пестрых пятен без подробностей, медленно проплывающим мимо, то приближалась все стремительнее, выявляя детали и подробности, и быстро проносилась, сливаясь в мелькающие полосы, косо уносящиеся вверх и в бок. От этого слегка кружилась голова и чуть поджимало в паху. И тогда Батен прищуривался, стараясь не видеть этого мелькания.
…Вниз он старался поначалу не смотреть вовсе. Пока не понял, что это, как ни странно, гораздо легче и интереснее, чем он представлял. Он все еще боялся ощущения тошноты и страха Упасть. Но когда он наконец осмелился опустить глаза, то с Удивлением обнаружил, что Отмели, скользящие под ним, выглядели весьма красочно и привлекательно, и ему вовсе не страшно смотреть вниз. Наверное, Батен просто уже привык; к тому же близость Стены и ощущение зыбкости опоры под ногами, как когда они шли по тропе с Грусом и Волантисом, отсутствовало, и поэтому сознание, не в силах подобрать аналогии полету — ведь это было уже не падение — просто-напросто отключило инстинкты — и будь что будет!
Под ним медленно поворачивалась уходящая за горизонт широкая желто-зеленая полоса с нанесенным на нее по всей длине тонким геометрическим узором, иногда переходящим в неровные синие пятна. Точно ребенок рисовал пером на развернутом от горизонта до горизонта бесконечном отрезе ткани и по неуклюжести — или перо подвело — оставлял на нем кляксы. Да вдобавок, заливая зеленой краской отдельные квадраты, юный творец Отмелей неосторожно разбрызгал ее по всему полотну, нарушив задуманную строгость симметрии рисунка, но, сам того не заметив, придал ему прелесть непосредственности первого дня творения.
Какую-то действительно детскую радостность пейзажу внизу, конечно же, добавляло яркое солнце; и, несомненно, легкая эйфория, охватившая Батена. Небо было необычайно чистое, лишь чуть кое-где подернутое легчайшим муаром, уплотняющимся к горизонту.
И что странно, никакого ощущения высоты не было — медленно поворачивающийся рисунок ребенка-творца мог находиться и в нескольких ярдах, и в нескольких милях внизу. Просто он знал, что мили — ближе к правде, что ширина полосы ткани — от пяти до пятнадцати миль, что тонкие линии — это каналы, зеленые пятна — растительность, а голубые кляксы — лагуны, естественные озерца, разливы каналов, пруды.
…Людей с такого расстояния различить было, естественно, невозможно, но облепившие подножие Стены поселки, россыпями цветного бисера сверкающих на солнце крыш накиданные вдоль побережья, среди зелени, в узлах каналов, говорили о его присутствии. Так же, как намекали на присутствие и паруса на синеве Океана и белые бурунчики, отмечавшие направление движения кораблей.
Батен увлекся своими наблюдениями так, что едва не забыл, что он не один под крылом. Конечно, он не мог не видеть висящего под ним в своем подвижном гамаке Ланиса, управлявшего полетом, балансируя собственным телом, но замечать его просто-напросто перестал, а порой и вообще воспринимал как досадную помеху, заслонявшую отдельные детали пейзажа. Поэтому, когда сквозь вой ветра снизу до Батена донесся громкий крик: «Ну, парень, держись, семь-восемь! Захожу на посадку!», Батен только поморщился, и смысл слой дошел до него не сразу, а уже тогда, когда через мгновение Ланис гикнул, встряхнулся так, что крыло, казалось, подпрыгнуло на упругом воздухе, и тот сразу же перестал быть упругим…
Это было похоже на самое начало полета. Так же задрались выше головы ноги, снова желудок рванулся на волю, опять ринулась косо вверх испещренная полосами Стена. Но на сей раз казавшаяся только что такой доброй и светлой желто-зеленая полоса Отмелей коварно рванулась навстречу, готовясь ударить Батена прямо в лицо…
Он уже видел точно, куда с хрустом и треском врежется крыло — вот на эту утоптанную и, конечно же, очень твердую площадку, почти прямо под самой Стеной, где почему-то совершенно спокойно стоят уже отчетливо видимые человеческие фигуры и, задрав головы, хладнокровно смотрят вверх, на падающее прямо на них крыло. «Почему они не разбегаются? — тупо думал Батен. — Это, наверное, могильщики, — догадался он. — Ждут. И закопают вон там, прямо под Стеной, возле этих странных конструкций…»
Второй раз за несколько минут — и неведомо какой за последние три недели — Батен простился с жизнью и снова остался жив. Так что, пожалуй, хоть к чему-то здесь он уже точно начал привыкать.
Потому что, естественно, ничего подобного смерти с ним не случилось…
Он все же зажмурил глаза в, казалось, последнюю в своей жизни секунду. Но воздух вдруг опять обрел упругость, мощно толкнулся во вздрогнувшие, как норовистая лошадь под шенкелями, крылья, так же как взнузданная лошадь они взвились на Дыбы, что-то восторженно возопил Ланис, и вместо того, чтобы врезаться в утрамбованный песок, Батен, Ланис и крылья замерли и мягко прилегли на бочок…
Тогда Батен и открыл глаза, и увидел отстегивающего тюки Ланиса и неспешно подходящих людей, их несостоявшихся могильщиков… И понял, что он прибыл на Отмели…
ОТМЕЛИ
Батен рассматривал щиты, из которых был сделан настил у канатки и, кажется, корпус самого причала. Такого он в жизни не встречал. Похоже было, что этот материал, прочнее дерева и уж во всяком случае его красивее.
— Это ты Батен с Плато? — услышал он детский голос.
Батен поднял глаза от заинтересовавших его плит и увидел девочку-подростка в зеленой курточке и коротких штанишках из обычного здесь морского шелка.
— Меня за тобой прислали, — сказала девочка. — Я тоже еду на ушки.
— Зачем? — глупо спросил Батен.
— Работать, зачем же еще? — повела плечами девочка. — Пойдем, нас долго ждать не будут.
Батен встал, подхватил мешок со своим скарбом и, вслед за своей сопровождающей, сбежал к воде. Лодчонка, ожидавшая их у причала, была длинной, узкой и хлипкой с виду. Около нее стояли двое молодых парней, похожих друг на друга, как могут быть похожи только братья.
— Плавать-то умеешь? — с сомнением спросил один.
Батен заверил, что умеет. Парень вежливо поверил. Звали его Кратерис, а второго — Форнакс, и были они действительно братьями. Девочка по имени Эйли родственницей им не была. На ушки ее отправила мать, и Батен не стал расспрашивать, что тому было причиной: вспомнил рассказ Груса о том, что мальчишкой его отправили на ушки за прожженные штаны.
— Сюда садись, — указал Кратерис Батену. — А ты сюда, Эйли.
Батен забрался в утлую лодочку и взял в руки весло. Кратерис посмотрел на него недоверчиво, но возражать не стал.
Хлипкая лодочка оказалась довольно быстрым средством для передвижения. Батен не успел приноровиться к веслу, а они уже далеко ушли по широкому каналу, ведущему прямиком в открытое море.
Море здесь было, против ожидания Батена, зеленым и совсем неглубоким. Их плоскодонной лодке вовсе не нужен был глубокий фарватер, и Кратерис повел курс напрямик, минуя горбы наносных мелей и бурые от накатывающихся волн камни. Лодочку тащил в сторону моря отлив, а Кратерис поправлял ее движение вдоль стены Обрыва, который здесь назывался просто Стеной. Кратерис ловко пользовался приливно-отливными течениями, что выдавало в нем опытного моряка. Позже Батен узнал, что братья оказались на ушках, чтобы расплатиться хоть с частью долгов, пока купленная ими шхуна достраивались, а точнее, ремонтировалась на верфи.
Батен первое время не столько греб, сколько балансировал, пытаясь удержать равновесие на утлой скорлупке. Кратерис посматривал на него порой через плечо, но от замечаний воздерживался; похоже, уроженцев Плато он считал и вовсе ни на что не годными, и Батен его приятно разочаровывал.
— Ничего, — один раз сказал он. — Немного поучишься — человеком станешь.
Батен не ответил.
Час спустя, когда у Батена уже начали отваливаться руки, они остановились возле небольшого скального островка, на котором прилепился одинокий домишко.
— На причале сказали, есть договоренность, что здесь покормят, — проинформировал их Кратерис. Он ловко встал и выпрыгнул из лодки на мелководье, где было чуть глубже, чем по колено, посмотрел на Эйли и Батена: — Устали?
— Немножко, — сказала живо Эйли. — Я еще никогда так далеко не уезжала от дома.
Батен молча снимал с рук тонкие шелковые перчатки, которыми предусмотрительно снабдила его еще мама Корви. Только благодаря им он не натер руки о весло — ладони у него, конечно, не были нежными, как у барышни, но грести так долго он не привык. У Эйли тоже были такие перчатки, хотя Батен сразу обратил внимание, что для нее гребля была более привычным занятием.
Они поднялись по узкой неудобной лестнице на вершину островка. Сравнительно плоская площадка была заставлена широкими ящиками, в которых росли какие-то овощи. С наклонной крыши дома был устроен специальный сток для дождевой воды; она должна была наполнять колодец, прикрытый сейчас плотной крышкой из того же материала, который заинтересовал Батена еще на пристани; вообще, похоже, таласары здесь, на Отмелях, экономили дерево как могли, а вместо него применяли другие материалы, которые Батену казались странными, а другим, Эйли, к примеру, казались само собой разумеющимися.
— Это плетенки из водорослей, проклеенные ушным клеем и спрессованные, — ответила она на вопрос Батена.
— А почему не дерево?
— Дерево дорого, — пояснила Эйли. — К тому же гниет. Червь его точит. Да и не напасешься его. Дерево дорогое, слоенки куда дешевле.
Хозяйка пригласила гостей за стол, накрытый под чахлым деревцем, растущим в кадке.
— Я издалека вас заметила, — сказала она. — Успела на стол накрыть.
Стол был все из той же слоенки; его поверхность казалась мраморной, но был он куда легче камня — это Батен почувствовал, когда по просьбе Эйли передвигал его. Эйли сидела на каменной скамейке, покрытой толстой слоенкой, а мужчины расселись вокруг на легких плетеных стульях.
Обед был достаточно сытным, хотя и не очень обильным.
— Нам еще дальше идти, — напомнил Кратерис брату, когда тот собрался было попросить добавки густого наваристого супа.
Батен вяло ковырял ложкой в стеклянной миске. Еда, на его взгляд, была слишком соленой, да и вкус был непривычным. Есть, впрочем, можно — если как следует сдабривать лепешкой. Медлить тоже не следовало, потому как Кратерис, быстро справившийся со своей порцией, начал нетерпеливо посматривать на него и Эйли, которая, как оказалось, в еде была копушей.
Когда они спускались к лодке, Батен обратил внимание на то, как сильно отлив обнажил дно, оказавшееся не таким уж и гладким и ровным, как казалось, если смотреть сквозь воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Вскоре, однако, обжитое пространство — таласары называли его Верхней Полумилей — закончилось и сменилось диким пейзажем — стелющимися вдоль Стены деревьями, голыми скалистыми выходами, пустыми террасами; сюда таласары еще не добрались или просто не сочли необходимым заселять и осваивать эти земли. Впрочем, не совсем. Кое-где возле пещер и на террасках, прижавшись к скалам строения — видимо, это были небольшие рудные поселения; к ним тянулись тропы и транспортные нити, вливающиеся в Большую Дорогу, извилистой линией неровными уступами спускающуюся с самого верха, от Второго форта до Отмелей. Батен уже знал, что таких дорог на Стене как раз по количеству фортов — три, и они так и зовутся: Первая Большая, Вторая и Третья.
…Животного мира Стены с того расстояния он разглядеть не мог, хотя очень хотелось. Он много был наслышан о разных диковинках. Например, о деревьях, которые стелятся вдоль Стены на целые мили, цепляясь за нее ветками, которые превращаются в корни; эти деревья сами… Только однажды Батен заметил какое-то движение — это было, насколько он мог видеть, стадо небольших животных, довольно прытко перескакивающих с места на место; наверное, это были местные горные козлы — архары. Да пару раз промелькнули довольно крупные птицы или животные, перелетающие с кроны одного расстилающегося по Стене дерева на другое. Батен вспомнил своего знакомца — малпу Тхора — и ему стало немного неуютно. Стаи птиц — это единственное, что из живности тут водилось в изобилии.
…Крыло опускалось широкими кругами по очень пологой спирали и Стена то отдалялась, так что казалась простым сочетанием пестрых пятен без подробностей, медленно проплывающим мимо, то приближалась все стремительнее, выявляя детали и подробности, и быстро проносилась, сливаясь в мелькающие полосы, косо уносящиеся вверх и в бок. От этого слегка кружилась голова и чуть поджимало в паху. И тогда Батен прищуривался, стараясь не видеть этого мелькания.
…Вниз он старался поначалу не смотреть вовсе. Пока не понял, что это, как ни странно, гораздо легче и интереснее, чем он представлял. Он все еще боялся ощущения тошноты и страха Упасть. Но когда он наконец осмелился опустить глаза, то с Удивлением обнаружил, что Отмели, скользящие под ним, выглядели весьма красочно и привлекательно, и ему вовсе не страшно смотреть вниз. Наверное, Батен просто уже привык; к тому же близость Стены и ощущение зыбкости опоры под ногами, как когда они шли по тропе с Грусом и Волантисом, отсутствовало, и поэтому сознание, не в силах подобрать аналогии полету — ведь это было уже не падение — просто-напросто отключило инстинкты — и будь что будет!
Под ним медленно поворачивалась уходящая за горизонт широкая желто-зеленая полоса с нанесенным на нее по всей длине тонким геометрическим узором, иногда переходящим в неровные синие пятна. Точно ребенок рисовал пером на развернутом от горизонта до горизонта бесконечном отрезе ткани и по неуклюжести — или перо подвело — оставлял на нем кляксы. Да вдобавок, заливая зеленой краской отдельные квадраты, юный творец Отмелей неосторожно разбрызгал ее по всему полотну, нарушив задуманную строгость симметрии рисунка, но, сам того не заметив, придал ему прелесть непосредственности первого дня творения.
Какую-то действительно детскую радостность пейзажу внизу, конечно же, добавляло яркое солнце; и, несомненно, легкая эйфория, охватившая Батена. Небо было необычайно чистое, лишь чуть кое-где подернутое легчайшим муаром, уплотняющимся к горизонту.
И что странно, никакого ощущения высоты не было — медленно поворачивающийся рисунок ребенка-творца мог находиться и в нескольких ярдах, и в нескольких милях внизу. Просто он знал, что мили — ближе к правде, что ширина полосы ткани — от пяти до пятнадцати миль, что тонкие линии — это каналы, зеленые пятна — растительность, а голубые кляксы — лагуны, естественные озерца, разливы каналов, пруды.
…Людей с такого расстояния различить было, естественно, невозможно, но облепившие подножие Стены поселки, россыпями цветного бисера сверкающих на солнце крыш накиданные вдоль побережья, среди зелени, в узлах каналов, говорили о его присутствии. Так же, как намекали на присутствие и паруса на синеве Океана и белые бурунчики, отмечавшие направление движения кораблей.
Батен увлекся своими наблюдениями так, что едва не забыл, что он не один под крылом. Конечно, он не мог не видеть висящего под ним в своем подвижном гамаке Ланиса, управлявшего полетом, балансируя собственным телом, но замечать его просто-напросто перестал, а порой и вообще воспринимал как досадную помеху, заслонявшую отдельные детали пейзажа. Поэтому, когда сквозь вой ветра снизу до Батена донесся громкий крик: «Ну, парень, держись, семь-восемь! Захожу на посадку!», Батен только поморщился, и смысл слой дошел до него не сразу, а уже тогда, когда через мгновение Ланис гикнул, встряхнулся так, что крыло, казалось, подпрыгнуло на упругом воздухе, и тот сразу же перестал быть упругим…
Это было похоже на самое начало полета. Так же задрались выше головы ноги, снова желудок рванулся на волю, опять ринулась косо вверх испещренная полосами Стена. Но на сей раз казавшаяся только что такой доброй и светлой желто-зеленая полоса Отмелей коварно рванулась навстречу, готовясь ударить Батена прямо в лицо…
Он уже видел точно, куда с хрустом и треском врежется крыло — вот на эту утоптанную и, конечно же, очень твердую площадку, почти прямо под самой Стеной, где почему-то совершенно спокойно стоят уже отчетливо видимые человеческие фигуры и, задрав головы, хладнокровно смотрят вверх, на падающее прямо на них крыло. «Почему они не разбегаются? — тупо думал Батен. — Это, наверное, могильщики, — догадался он. — Ждут. И закопают вон там, прямо под Стеной, возле этих странных конструкций…»
Второй раз за несколько минут — и неведомо какой за последние три недели — Батен простился с жизнью и снова остался жив. Так что, пожалуй, хоть к чему-то здесь он уже точно начал привыкать.
Потому что, естественно, ничего подобного смерти с ним не случилось…
Он все же зажмурил глаза в, казалось, последнюю в своей жизни секунду. Но воздух вдруг опять обрел упругость, мощно толкнулся во вздрогнувшие, как норовистая лошадь под шенкелями, крылья, так же как взнузданная лошадь они взвились на Дыбы, что-то восторженно возопил Ланис, и вместо того, чтобы врезаться в утрамбованный песок, Батен, Ланис и крылья замерли и мягко прилегли на бочок…
Тогда Батен и открыл глаза, и увидел отстегивающего тюки Ланиса и неспешно подходящих людей, их несостоявшихся могильщиков… И понял, что он прибыл на Отмели…
ОТМЕЛИ
Батен рассматривал щиты, из которых был сделан настил у канатки и, кажется, корпус самого причала. Такого он в жизни не встречал. Похоже было, что этот материал, прочнее дерева и уж во всяком случае его красивее.
— Это ты Батен с Плато? — услышал он детский голос.
Батен поднял глаза от заинтересовавших его плит и увидел девочку-подростка в зеленой курточке и коротких штанишках из обычного здесь морского шелка.
— Меня за тобой прислали, — сказала девочка. — Я тоже еду на ушки.
— Зачем? — глупо спросил Батен.
— Работать, зачем же еще? — повела плечами девочка. — Пойдем, нас долго ждать не будут.
Батен встал, подхватил мешок со своим скарбом и, вслед за своей сопровождающей, сбежал к воде. Лодчонка, ожидавшая их у причала, была длинной, узкой и хлипкой с виду. Около нее стояли двое молодых парней, похожих друг на друга, как могут быть похожи только братья.
— Плавать-то умеешь? — с сомнением спросил один.
Батен заверил, что умеет. Парень вежливо поверил. Звали его Кратерис, а второго — Форнакс, и были они действительно братьями. Девочка по имени Эйли родственницей им не была. На ушки ее отправила мать, и Батен не стал расспрашивать, что тому было причиной: вспомнил рассказ Груса о том, что мальчишкой его отправили на ушки за прожженные штаны.
— Сюда садись, — указал Кратерис Батену. — А ты сюда, Эйли.
Батен забрался в утлую лодочку и взял в руки весло. Кратерис посмотрел на него недоверчиво, но возражать не стал.
Хлипкая лодочка оказалась довольно быстрым средством для передвижения. Батен не успел приноровиться к веслу, а они уже далеко ушли по широкому каналу, ведущему прямиком в открытое море.
Море здесь было, против ожидания Батена, зеленым и совсем неглубоким. Их плоскодонной лодке вовсе не нужен был глубокий фарватер, и Кратерис повел курс напрямик, минуя горбы наносных мелей и бурые от накатывающихся волн камни. Лодочку тащил в сторону моря отлив, а Кратерис поправлял ее движение вдоль стены Обрыва, который здесь назывался просто Стеной. Кратерис ловко пользовался приливно-отливными течениями, что выдавало в нем опытного моряка. Позже Батен узнал, что братья оказались на ушках, чтобы расплатиться хоть с частью долгов, пока купленная ими шхуна достраивались, а точнее, ремонтировалась на верфи.
Батен первое время не столько греб, сколько балансировал, пытаясь удержать равновесие на утлой скорлупке. Кратерис посматривал на него порой через плечо, но от замечаний воздерживался; похоже, уроженцев Плато он считал и вовсе ни на что не годными, и Батен его приятно разочаровывал.
— Ничего, — один раз сказал он. — Немного поучишься — человеком станешь.
Батен не ответил.
Час спустя, когда у Батена уже начали отваливаться руки, они остановились возле небольшого скального островка, на котором прилепился одинокий домишко.
— На причале сказали, есть договоренность, что здесь покормят, — проинформировал их Кратерис. Он ловко встал и выпрыгнул из лодки на мелководье, где было чуть глубже, чем по колено, посмотрел на Эйли и Батена: — Устали?
— Немножко, — сказала живо Эйли. — Я еще никогда так далеко не уезжала от дома.
Батен молча снимал с рук тонкие шелковые перчатки, которыми предусмотрительно снабдила его еще мама Корви. Только благодаря им он не натер руки о весло — ладони у него, конечно, не были нежными, как у барышни, но грести так долго он не привык. У Эйли тоже были такие перчатки, хотя Батен сразу обратил внимание, что для нее гребля была более привычным занятием.
Они поднялись по узкой неудобной лестнице на вершину островка. Сравнительно плоская площадка была заставлена широкими ящиками, в которых росли какие-то овощи. С наклонной крыши дома был устроен специальный сток для дождевой воды; она должна была наполнять колодец, прикрытый сейчас плотной крышкой из того же материала, который заинтересовал Батена еще на пристани; вообще, похоже, таласары здесь, на Отмелях, экономили дерево как могли, а вместо него применяли другие материалы, которые Батену казались странными, а другим, Эйли, к примеру, казались само собой разумеющимися.
— Это плетенки из водорослей, проклеенные ушным клеем и спрессованные, — ответила она на вопрос Батена.
— А почему не дерево?
— Дерево дорого, — пояснила Эйли. — К тому же гниет. Червь его точит. Да и не напасешься его. Дерево дорогое, слоенки куда дешевле.
Хозяйка пригласила гостей за стол, накрытый под чахлым деревцем, растущим в кадке.
— Я издалека вас заметила, — сказала она. — Успела на стол накрыть.
Стол был все из той же слоенки; его поверхность казалась мраморной, но был он куда легче камня — это Батен почувствовал, когда по просьбе Эйли передвигал его. Эйли сидела на каменной скамейке, покрытой толстой слоенкой, а мужчины расселись вокруг на легких плетеных стульях.
Обед был достаточно сытным, хотя и не очень обильным.
— Нам еще дальше идти, — напомнил Кратерис брату, когда тот собрался было попросить добавки густого наваристого супа.
Батен вяло ковырял ложкой в стеклянной миске. Еда, на его взгляд, была слишком соленой, да и вкус был непривычным. Есть, впрочем, можно — если как следует сдабривать лепешкой. Медлить тоже не следовало, потому как Кратерис, быстро справившийся со своей порцией, начал нетерпеливо посматривать на него и Эйли, которая, как оказалось, в еде была копушей.
Когда они спускались к лодке, Батен обратил внимание на то, как сильно отлив обнажил дно, оказавшееся не таким уж и гладким и ровным, как казалось, если смотреть сквозь воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76